Глава 8. Катарсис (часть 1)
Принцессе. Срочность: «Молния». Гриф «Секретно».
«Операция „Катарсис“ идет согласно плану. Час назад объектом воздействия был уничтожен объект „Селезень“. Все произошло согласно плану, изложенном мною в устной беседе. В данный момент психическое состояние объекта воздействия оценивается как нестабильное, агрессивное, пассивного типа.
Начинаем вторую фазу операции, с целью чего прошу предоставить мне полномочия по коду „С-1“ и „В-4“, а так же возможность выборочного использования в случае необходимости для нужд операции любой взвод либо любого бойца корпуса в любое время.
Также обращаю внимание, что ввиду нестабильного состояния объекта воздействия, процесс восстановления может затянуться более запланированного. Ласточка»
Ласточке. Срочность: «Молния». Гриф: «Секретно».
«Продолжайте операцию. Все затребованные полномочия будут предоставлены». Принцесса.
* * *
— Пей.
— М-м-м-м-м!
— Пей, я сказала!
Голос грозный, с таким лучше не спорить. Тем более, если она действительно врач. А она врач, пусть даже и студент.
— Пантера, я это…
— Меня зовут Марина! — раздраженно бросила она. — Я не собака, называть меня кличкой!
М-м? До этого нравилось, балдела, а тут разонравилось? Женщины!
— Марина… — Я взял себя в руки, принял стакан, дрожащими руками поднес к губам и в один присест осушил до дна. Вкус сладкий, хоть и с горчинкой. Но меня передернуло.
— Что это?
— Похмелин. Чтоб быстрее протрезвел.
Странно, я бы сказал, что там лимон. И еще что-то. Но ей виднее — отравить она меня не отравит, а в себя, может, и приведет.
— А того, что ты вколола, недостаточно?
Она отрицательно покачала головой.
— Видимо, нет. Ты сколько уже пьешь? Неделю? Твой организм впитал в себя яд настолько, что просто так, дозой детоксина, его не выгнать. Это называется похмелье, Хуан. И не смотри на меня такими глазами, я добрая. Просто достало.
Меня снова передернуло — в организме происходили какие-то непонятные реакции. Все бурлило, голова кружилась. Но мысли постепенно начали проясняться — видимо, детоксин все же делал свою работу.
— А какое сегодня число?
Она назвала.
Я вспомнил, когда было пресловутое испытание кровью. Ну-ну, пять дней! Неслабо!
«Докатился, Шимановский! — съязвил внутренний голос. — Слава юным алкоголикам!»
Ехидничает. Значит, прихожу в себя. Это хорошая новость.
— Я это… Щас приду… Не возражаешь?.. — Я встал, и, держась за стенку, побрел в отдельную комнату. Пантера, которая Марина, вздохнула и сокрушенно покачала головой.
— Не упади, смотри. Какое-то время возможны сильные головокружения и активная работа почек. Это от детоксина. Как только концентрация ядов снизится, полегчает. Лучше посиди там, куда идешь. Не геройствуй.
Из моей груди вырвался вздох. Медик, мать ее!..
Первой внятной картинкой, когда я, действительно, присел и попытался сосредоточиться, была Катарина. Лока Идальга.
— Держи, — протянула она золотую карточку с зеленой полоской и эмблемой венерианского королевского банка. — Тебе нужно расслабиться, снять напряжение. Оттягивайся. Все оплачено.
— Так заметно, что надо? — усмехнулся я. Ого, вот это номер. Я про безлимитную карточку.
Это были мои первые слова за всю обратную дорогу. До этого я молча сидел и пялился в окно, опустив обе защитные рамы. Нет, в голове стояла не девочка, обнимающая собачку. В голове стояла улыбающаяся королева, говорящая мне что-то хорошее, обнадеживающее. И ее циничные глаза прожженной насквозь хищницы.
А еще глаза этого Торетте, полные мольбы. Не раскаяния, нет, мольбы! И надежды выкрутиться.
— А то! — подмигнула она. — Да ты не дрейфь, Хуанито, ты не первый. У многих так. Я была бы удивлена, если бы ты засадил кинжал без раздумий, без эмоций и жалости. Сразу написала бы рапорт с рекомендацией присматриваться внимательнее. Такие бойцы нам не нужны.
— А как же эти девочки? Виолончелистки?
— Которые списаны? — Она сделала задумчивое лицо. — Хорошо, давай и тебя спишем. К ним…
Вопрос сам собой снялся.
— Где тебя высадить? Возле дома? Или у космонавтов?
Я оглядел себя. Неплохо бы переодеться. Но с другой стороны, возможно, мама дома, а видеться с нею сейчас, в таком состоянии, не хочу. Она будет спрашивать, задавать вопросы, а делать это она умеет. Не сейчас.
— Можем на базу отвезти, — прищурилась она, как бы размышляя вслух. — И переоденешься заодно?
— У космонавтов! — поспешил ответить я.
Она улыбнулась и пожала плечами.
— Но там девочки. И они тебя…
— Не надо, — повторился я. Она отвернулась, чтобы не показывать довольную улыбку.
Угу, сделала меня, да. Как щенка. Но в тот момент мне было все равно, такие мелочи перестали занимать совершенно. Озадачило другое — в моем голосе промелькнуло некое количество злости, которое мои девочки не заслужили. Но я, действительно, не хотел их видеть: они — часть этого заведения, а я не хотел видеть никого оттуда.
— Как хочешь, — подвела она итог. — Тогда приехали.
Я выглянул в окно — действительно, приехали. Почти. Минуты через две машина остановилась напротив Энрике Фернандеса. Ай да Катарина, все она знала, все рассчитала! И изначально направила машину сюда.
— Сильно не напивайся, — бросила она напоследок, когда я молча открыл люк. Я в ответ даже не обернулся.
Кафешка «У старого Хезуса», через дорогу от Нейла Армстронга. Достаточно приличное заведение для нашего района, и, соответственно, достаточно дорогое. Но мне было плевать. Когда в кармане карточка с неограниченным кредитом, любому было бы плевать. Я не собирался просто так транжирить деньги ее величества, только на дело, а именно, на заливание совести горячительными напитками — как и намекалось в сопроводительном благословении.
Вошел. Сел за стойку, сразу же став центром внимания благодаря дурацкой бандитской куртке, больше подошедшей бы окраине Санта-Марты или Флер-дел-Параисо. Но народу внутри пока набралось немного, да и дебоширить я не собирался, потому охранник, направившийся за мной следом, потоптался, кивнул что-то бармену и отошел на рабочее место недалеко от входа.
— Что сеньор будет заказывать? — подошел профессионально невозмутимый и профессионально вежливый бармен. — Текилла? Ром? Водка? Вино? Коньяк?
— Давай начнем с текиллы, друг? — улыбнулся я ему. — Не разбавляя, с соком и табаско.
Он понимающе кивнул. Через несколько секунд передо мною возвышался налитый до краев кабальитос, рядом — стакан с томатно-лаймовым соком и табаско.
Смачно, по-русски, выдохнув, я отправил спиртное в рот, пригубив ядреным соком. Внутри запылал пожар, но он был гораздо слабее силы, бушевавшей у меня в душе. Бармен уважительно кивнул — не ожидал такого от сопляка, и тут же наполнил кабальитос повторно.
— Я человека убил, — произнес я, беря в руки вторую порцию, хоп, и тут же отправляя ее по стопам первой. Запил. Скривился.
— Бывает, — покачал головой бармен и наполнил кабальитос третий раз. — Хорошо, что ты раскаиваешься в этом, малыш. Это главное. Держи, за счет заведения.
М-да, жрать текиллу по-мексикански надо иметь то еще здоровье. Обычно amigos потребляют некрепкие напитки: вина, ром, что-то разбавленное. В Империи, возможно, все не так, но и сама империя в пятнадцать раз больше, от Патагонии до Северных Территорий каких только культур не найдешь, в том числе культур пития. А у нас даже русские у нас не особо налегают на их исконную водку — пьют, но совсем не так, как в бывшей метрополии. Такой вот на Венере планетарный колорит.
Почему — вопрос к культурологам, здесь я пас. Но если в питейном заведении Венеры человек глушит ядреное пойло, да еще лошадиными дозами, у него однозначно произошло что-то нехорошее.
«У Хезуса» хорошее заведение. Вел я себя тихо, платил исправно, и глупых вопросов никто не задавал, несмотря на мой зверский вид и одежду. Зато в следующем заведении прицепились, прямо на входе. А что я забыл в том заведении… Ну в общем, начав с текиллы и добравшись до водки, в один непрекрасный момент я напоролся на железный взгляд бармена, взявшего надо мной эдакое шефство. Когда спросил, в чем дело, он отрезал:
— Парень, тебе хватит. Поверь мне, старику, я в этом деле разбираюсь. Иди, отоспись. Завтра полегчает.
Спорить с ним не хотелось — слишком заботливые были у него глаза. Пришлось встать и идти.
Однако, на выходе ждал сюрприз в виде Розы и Мии. Я уже достаточно накушался, ярость хлестала, не встречая преград, потому сразу зарычал на них:
— Вы чего тут забыли?
Они такое поведение явно ожидали, не растерялись и не обиделись, невозмутимо ответив:
— Подстраховываем. Чтоб с тобой ничего не случилось.
— Не надо меня подстраховывать! — Меня затрясло. — Оставьте меня в покое! Хотя бы сейчас!
— Хуан, тебе нужна поддержка, — начала Мия, но я перебил:
— Идите вы знаете куда, со своей поддержкой? Все вы!
— Даже мы? — нахмурилась Роза.
— Даже вы! — рыкнул я, развернулся и пошел куда глаза глядят.
Они не обиделись, нет, я чувствовал их эмоции. И всю дорогу шли следом. Самое прискорбное, если корпус пасет меня, в одиночестве остаться не получиться — вряд ли тут только мои девочки. Да и «жучков» наверняка понавешали…
Идти домой вдруг расхотелось, захотелось еще больше залить злость. И я пошел в заведение, что дальше, по улице Пионеров Марса. Вот там, на входе, и начались проблемы.
— Парень, к нам нельзя! Не в таком виде! — вежливо выталкивал меня пузом дюжий охранник. В принципе, я бы с ним справился, в нем чувствовался лишь стандартный армейский контракт, но он был трезв, а я нет. Да и вел он себя вежливо, лишь выталкивая, загораживая проход телом. И я не стал обострять.
— Слышишь, служивый, будь человеком? — по-хорошему попросил я. — Ну, дай надраться! Надо! Очень надо!
— Куда тебе, сопляк, надираться? Мал еще!
Он кривился и показно усмехался, но я видел понимание в глазах. Что так же говорило в его пользу. — Вот пущу тебя, а ты драку устроишь. И меня уволят. Ну и зачем это мне? Иди-ка лучше отсюда!
— Не устрою, — покачал я головой.
— Не устроит, — раздался сзади голос моей красноволосой родственницы. — Я за ним присмотрю.
Я обернулся, бросил на Паулу ненавистный взгляд. Та не шелохнулась.
Ярость медленно поднималась изнутри, и когда я уже хотел высказать ей пару ласковых, ситуацию разрядил охранник, посторонившись:
— Ладно, muchacho. Сеньорита за тебя поручилась. Но смотри, если что, вылетите отсюда оба, пробкой!
В том заведении мне не понравилось. Но я был еще слишком трезв, чтобы идти куда-то еще. Помню, сидел за стойкой, что-то пил, что-то кому-то рассказывал. Дальше в воспоминаниях значился провал.
— Эй! Вставай! Давай, брат, вставай! — тряс меня кто-то за плечо. Голос жесткий, властный, насмешливый.
— Аа-а-а? — Я приподнялся. Навел резкость. Желто-синяя форма патруля гвардии. Два человека, при оружии.
— Кто таков? Что тут делаешь?
Я заозирался вокруг. Хм, хотел бы я сам ответить на этот вопрос!
— Сплю, — предположил я, рассуждая вслух. — На лавочке, возле памятника пионерам-китайцам. А почему?
— Это, друг, мы у тебя хотели спросить.
Я пожал плечами.
— Не знаю. Не помню. Наверное, до дома не дошел.
— Где живешь?
В голове гудело, но я ответил. Видно, часть алкоголя выветрилась, полегчало, голова начала соображать.
— Сам кто таков?
Я снова ответил. И зачем-то добавил:
— Позывной «Ангелито», тринадцатый взвод.
С последней части фразы они рассмеялись.
— Смотри сюда! — поднес один из них к глазам ручной терминал считывания сетчатки. Другой взял мою руку и считал данные электронного паспорта.
— Правда, он. Хуан Шимановский, улица первого космонавта Гагарина, — подтвердил первый, сверяясь со своей базой данных. — Школьник. Чист.
— Ну что, оформляем или как? — задал он напарнику риторический вопрос, предназначавшийся мне. Но тот неожиданно ответил, покачав головой:
— Его из школы выпрут. — Пускай себе валяется. Проспится — домой пойдет. Зеленый еще, жалко.
Командир отдал честь, они отошли. Нет, не думайте, порядочные гвардейцы у нас тоже встречаются. Но если бы я был, скажем, этническим русским, или не дайте высшие силы, марсианином… Или гастербайтером каким… Не уйти мне домой, не расставшись с энным количеством империалов. Причем количеством, обратно пропорциональным статусу.
Посмотрел на часы. Полпятого. Огни на куполе уже начали набирать мощность, ночные сумерки сменялись очередным венерианским днем. Идти домой по-прежнему не хотелось, да и рано еще. Не охота маму будить. А там она, глядишь, на работу уйдет…
Я прикрыл глаза. Перед взором тут же предстала кудрявая девочка, обнимающая собаку. Девочка прокаркала мне противным тягучим басом:
— Это был мой отец, Шимановский! Я любила его, а ты взял, и убил.
— Твой отец был преступником, — пытался отвечать я, но она смеялась смехом адских чудовищ из фильмов ужасов:
— Его убил ТЫ, Чико! Без приговора суда! Без доказательства вины, по одним лишь данным, «слитым» тебе этими прошмандовками! Без возможности оправдаться! Ты ищешь справедливости для всех, чтобы слабые могли быть равными сильным, чтобы могли защититься! Но сам, оказавшись на месте сильного, показал себя таким же, как они! Такой же сволочью! Да еще и убийцей!
Смех.
— Как Бенито Кампос! Как Виктор Кампос! Как Катарина и ангелочки! Ты плохой «император», Хуан!
И сними со стены игровой портрет Гагарина! Ты никогда не создашь для мира сказку, как он! Ты УЖЕ убиваешь ее в себе!..
…Далее в моем кошмаре она превращалась в какого-то монстра и летела мне в лицо, но в тот момент я тряхнул головой и видение исчезло. Но осадок остался.
Я не знал, как сделать так, чтобы не чувствовать это, не слышать голоса девочки. Потому вздохнул, встал и побрел к метро. В центр, в Центральный парк. Куда-нибудь, только не сидеть и не слушать эту девочку.
В дверь туалета раздался стук. Вспоминая, что произошло со мной, я чуть не уснул.
— Хуан, все в порядке?
— Да… — прокаркал я. Голос осип.
Вздохнул, встал, вышел. Марина стояла на кухне и что-то готовила.
— Я заказала еще снизу продуктов. Расплатилась с твоей карточки. Ничего? Тебе сейчас нужно поесть.
Я пожал плечами. Карточка и деньги меня заботили меньше всего. Присел.
А она красивая. Очень, невероятно красивая! Хорошо, что я к ней подошел. Хорошо, что именно к ней!
Видно, детоксин уничтожил львиную долю алкоголя, потому, что я вновь оценил девушку, с которой просыпался вот уже два дня. Так сказать, напоследок. Стройная. Плечи широкие, но не портящие женственности. Приличная грудь. Поменьше, чем у Паулы, но побольше, чем у Розы или Кассандры. Попа тоже ничего. Сама смуглая, но с великолепными европейскими чертами лица. Явно полукровка, и явно не одного поколения. Густые иссиня-черные волосы почти до талии, каким позавидовала бы даже наша незаконнорожденная аристократка.
— Ты обо мне так заботишься, — вырвалось у меня. — Наверное, мама обо мне так не заботилась. Ну, может быть только она!..
Девушка обернулась.
— Ты дурак, Хуан.
Я на всякий случай убрал глаза в пол. Почувствовал, что Пантера в ней начала заводиться, а когда женщина так заводится, лучше всегда убирать глаза в пол и делать виноватый вид. Знаю по опыту, быстрее все кончится.
— Нормальный вроде парень, а дурак.
Ты кто, мужчина или тряпка? — начала повышать она голос. — Человека он убил. Ну и что, что убил? Ну и что, что человека?
— Тряпка! — закричала она. — Здоровый! Сильный! Крепкий! Умный! Да-да, умный! Я разбираюсь в людях, и все вижу!
Пауза. И с новой силой:
— И ты, Хуан, несмотря на свой ум и силу, ноешь, как последний хлюпик?
Я молчал.
— Да ты рвать должен! Рвать и метать! Молнии из глаз! С твоими способностями можно каудильо быть, не меньше! А то и капитаном! А он, видите ли, из-за мокрухи плачет!
— Ты не знаешь, каково это, убить безоружного, — вяло начал сопротивляться я, но слишком вяло. М-да, неплохой концерт напоследок. Для протрезвления мозгов.
— Ты сам сказал, он был наркобароном! Сказал?
— Ну, сказал.
— Хуан, поверь, в этой сфере не бывает невинных. Они все виновны, все повязаны. Деньгами. И если кто-то из них кого-то убивает, это всего лишь передел денег, вот и всё.
Твой наркобарон перешел кому-то дорогу, более крутому, более сильному. Но этот сильный такой же бандит, и у него так же руки в крови по локоть. И в свое время его так же кто-то уберет. Нет в этой среде агнцев божьих. Поверь, я знаю. Мой жених из эскадрона, я много чего знаю и много чего повидала.
Так что хватит ныть. Ешь и бери себя в руки. — Она повернулась и поставила тарелку с разогретыми мясными полуфабрикатами, от которых шел ароматный пар. — Понимаю, все мы люди, каждый имеет право на минуту слабости, но МИНУТУ, Хуан! А не почти недельный загул. Это все, что я могу сказать, и все, что могу для тебя сделать.
— …В конце концов, ты знал куда шел, Хуан, — подвела она итог. — Знал, что тебе придется делать, чем заниматься. Так откуда такие нежности? Кончай хандрить и берись за ум. Я уже сказала, в бандах не все поголовно тупые отморозки. И ты, если захочешь, когда-нибудь свой эскадрон возглавишь. Если не будешь ерундой заниматься и по подонку убиваться.
— Спасибо. — Я встал и притянул ее к себе, нашел сзади застежку платья. За неимением другой одежды она вновь облачилась в него. — Спасибо тебе. За всё!..
— Ох, Хуан! Опять?
— Только не говори, что не хочешь!.. — посадил я ее на колени и уткнулся в волосы. Она возбуждала меня. Дико. И я ничего не мог с собой поделать.
* * *
Окончательно проснулся я так же на лавочке, но в Центральном парке. Дело шло к полудню, голова раскалывалась. Меня больше не трогали, но оглядевшись по сторонам, понял, почему — на соседней лавочке сидела красноволосая.
Увидев, что я встал, поднялась, подошла. Протянула бутылку с прозрачной жидкостью. Я залпом выпил, почти не почувствовав вкуса.
— Сейчас полегчает, — улыбнулась она.
Действительно, через пару минут полегчало, головная боль унялась. Но земля запрыгала — видно, это было что-то спиртосодержащее, и она не сняла проблему, а лишь отсрочила ее решение.
— Можно присяду?
Я отсел ближе к краю и хлопнул на место рядом с собой. Она грациозно присела — в ее движениях промелькнуло нечто знакомое, виденное мною в манерах другой аристократки, так же сидевшей со мной на лавочке в Центральном парке.
— Нам нужно поговорить.
Такая преамбула не понравилась. Я поежился, примерно представляя, что происходит.
— А мы с тобой сейчас не разговариваем?
Она замялась.
— Я не об этом. Я хочу поговорить на скользкие для тебя темы.
— Ну, говори, — хмыкнул я.
— Хуан, не думай, я хочу помочь тебе. Ты не безразличен нам. Всем нам.
Пауза.
— Почему ты нас ненавидишь? — Она повернулась, но глазами встречаться не стала.
— Вас? — Я сделал удивленное лицо.
— Не конкретно нас, тринадцатый взвод. Корпус вообще. Вчера ненависть лилась из тебя, словно желчь. Так не должно быть, и я хочу…
— Помочь мне, — перебил я. — Я понял.
— И не надо ехидсва! — обижено вскинулась она. Точнее, играя обиженную. — Это ведь важно. Мы не хотим тебе зла. Ты стал для всех… Своим, и твоя ненависть…
— Понял. — Я усмехнулся, покачал головой. Голова соображала еще плохо, но я делал все возможное, чтобы делать это с наименьшими потерями. — Что ты предлагаешь? Вот так взять и не злиться на вас? Не получится.
— Сразу — нет. Но ты попробуй найти корень проблемы. Задай себе вопрос, почему так происходит, и попытайся ответить. Вот увидишь, твою ненависть ответ разочарует.
— Катюш, чтоб сказать это обязательно было «вести» Паулу? Не могла сказать сама, в лицо?
Моя красноволосая напарница стушевалась, заблымала ресницами. Но, видно, получив указания, обмякла и успокоилась.
— Ты бы не стал с ней разговаривать, — перевела она услышанное, говоря от собственного имени. Ну, хорошо, хоть чистым передатчиком не работает, уважает себя. — Не готов к беседе. А как ты догадался?
Последний вопрос, видимо, исходил от самой Паулы — Катарина бы такую глупость не спросила. Я мило улыбнулся.
— Паулита, ты живешь развлечениями. Мальчиками, девочками, стрельбой, единоборствами, оружием. Даже корпус для тебя одно большое развлечение. И несмотря на незаурядный ум и способности, склонностей к анализу, попыток психологических копаний за тобой замечено не было. Да, ты хочешь помочь, но у тебя свой предел.
Она опустила голову. Я улыбнулся.
— И не обижайся. Я все понимаю.
Кажется, получилось. Не обиделась. Отлично, теперь поговорим с «ведущей».
— Катюш, ты ведь это специально устроила, да? Испытание кровью?
Пауза.
— Да, — пробормотала Паула, работая на два фронта.
— Знала, что я не смогу ударить. Не в данный момент, не сразу после устроенного вами противостояния. Потому приготовила это испытание именно сейчас, подкорректировав мой возможный отказ прицелами винтовок «виолончелисток» — чтоб наверняка. Да?
Вновь пауза.
— Да.
— Зачем?
Паулита долго вслушивалась и решила все-таки побыть чистым передатчиком — слишком большой и содержательный шел объем информации.
— Мне не понравился твой настрой, Хуан. Твои мелочные детские обиды, подколки на каждое сказанное слово, выпендреж. Показная развязанность. Это детский сад, Хуан. А нам надо работать, и работать серьезно.
Я, действительно, сделала именно так, чтобы сорвать тебя с петель, чтобы все твои обиды вышли наружу. Чтобы один раз переболел и успокоился.
Ты успокоишься и сам, со временем. Но обиды останутся. И будут наслаиваться одна на другую. Так я повторю вопрос: почему ты нас ненавидишь? Ответь на него, вслух, и, надеюсь, поймешь, что это на самом деле детский сад.
Паула помолчала.
— Видишь, я не давлю. Ты должен сделать это сам, и ты достаточно умный мальчик, чтобы такое осилисть.
Я усмехнулся.
— Знаешь, это твоя исключительная черта — ты никогда не давишь. Но на самом деле ты лишь не заставляешь ничего делать прямо, а только подводишь манипулируемый объект к тому или иному решению. Принимает же его он сам, и пенять, следовательно, тоже должен только на себя. Здорово, правда?
Помолчал.
— Возьми хотя бы меня для примера, как я оказался в вашем сраном корпусе. Я ведь не хотел к вам идти, ушел. Более того, позвонил и сказал, что сруливаю, что мне это не нужно. Помнишь?
Паула молчала.
— А что потом? Блестящие операции, где вы предстали в полной красе, в белых сияющих доспехах? Бандиты, перед которыми я бессилен? Сильные мира сего? Уголовники, случайное отребье, перед которыми бессилен не менее?.. — я почувствовал, что начинаю заводиться, и мне это не нравилось. — Да, я пришел к вам сам! Вновь пришел! — повысил я голос. Нечастые прохожие удивленно оборачивались и старались побыстрее отойти. — Но это было не мое решение, а твое! Твоя заслуга! Ты засунула меня в ваш чертов корпус, где все кипит от подлости и высокомерия, и я даже не могу никого обвинить в этом!
Так почему я должен быть благодарным? Что корпус сделал для меня эдакого, чтобы я его полюбил, считал родным домом? Что он дал кроме ненависти и ощущения безысходности?
Я почувствовал, что захлебываюсь и сбавил обороты — алкоголь, помноженный на ярость — плохая игрушка. Особенно учитывая, побочные эффекты модификации.
— Да, мне некуда было идти, везде ждала бы засада, — продолжил я почти шепотом. — Мне и сейчас некуда идти, несмотря на то, что королева отпустила. Вы отпустите, да, и она и вы, но мне по-прежнему НЕКУДА от вас идти. Вы просто не оставляете выбора.
— Так почему я должен вас любить, если вы держите меня силой? — вновь взорвался я, теряя контроль. — Эдакой благородной и добровольной, но на самом деле просто хитрой силой? Ведь отсутствие альтернативы, это тоже веревка! Цепь, ошейник, удерживающий крепче металлических оков! И ваше вчерашнее испытание гораздо более прочный поводок, чем все цепи из сверхсплавов вместе взятые!
Да, я ненавижу вас. Вас всех. Тебя, Мишель, прочих. Ненавижу и девчонок. Каждую в отдельности — нет, вот, ту же «чертову дюжину» по отдельности люблю. Но корпус в целом — ненавижу.
— Я вернусь. Побуяню и вернусь, — оскалился я. Подожду, пока из меня выйдет эта пресловутая злость, пока не стану адекватным. Но Катюш, ненависть просто так не уйдет, даже не надейся. Ты хотела это услышать — ты услышала. И мне почему-то легче не стало.
— Мы делаем тебя сильным, — произнесла Паула. Она была неуверенна в этих словах, но лишь как передатчик. Катарина — вряд ли. — Ты вырос до невиданных, непредставимых ранее величин…
— Потому, что я вам нужен, — зло перебил я. — Я лишь ВАШЕ оружие, ваш клинок, а клинок должен быть остро наточен. Почему клинок должен быть благодарен тому, что его исправно точат?
Вновь усмехнулся.
— Знаешь, когда тебя «ушли», я пришел к Мишель. Просил, чуть ли не умолял, чтобы они прекратили мою травлю «сорок четвертыми». Я был слабее противниц, объективно слабее, они просто обязаны были меня убить, и я до сих пор не понимаю, почему этого не произошло. Но они отказались. Потому, что клинок должен быть острым, и плевать, что при закалке может сломаться от излишнего усилия.
Вам плевать на меня, как на человека. Вам нужно только достижение собственных целей. Так повторюсь, почему я должен любить тех, кому на меня плевать?
Она молчала.
— Вы — властные сучки, заигравшиеся в «солдатики». И я ненавижу вас потому, что мне так хочется. И моя благодарность за возможность получить новые способности умения и знания никак с этой ненавистью не пересекаются — лежат в разной плоскости.
— Это обида, Хуан, — усмехнулась Паула. Совсем как Катарина. — Просто детская обида. Это нормально, когда тебя подставляют. Для того мира, куда тебя готовят — нормально. Тяжело в учении — легко в бою.
Я отрицательно покачал головой.
— Пусть так. Но я только что совершил первое убийство. Неправильное, так не делается, но именно это и было нужно — чтобы вывести меня из себя. А перед этим меня самого пытались убить такие же ваши марионетки, как и я сам. А после этого я был вынужден выпендриваться, строя из себя шута, клоуна, играя с гранатами на построении, защищая собственных убийц.
Ты хотела, чтобы всё это дерьмо всплыло — оно всплыло. И шандарахнуло. Да, ты права, возможно, я переболею и всё пройдет, но пока не прошло я хочу похандрить. И не думаю, что тебе стоит мешать.
— Одна сеньора недавно сказала замечательную фразу. «Настоящая мать — это женщина, которая делает так, чтобы ее ребенок был сильнее, даже если ему от этого больно», — задумчиво произнесла Паула. Я же мысленно представил ехидную интонацию Катарины, с которой она это говорила. Покачал головой.
— Даже догадываюсь, что за сеньора. Но нет, она не права. Права, но не совсем. Настоящая мать это та, которая ЛЮБИТ свое дитя, как бы она его ни воспитывала. И к вам это не относится.
— Сколько дней мне отмерили? На акклиматизацию и успокоение? — резко перевел я тему.
— В пределах недели, — ответила Паулита похоронным голосом. Не ждала такого разговора? Да уж, плохо быть марионеткой и при этом думающим человеком. — Не больше.
— Я успею. — Я поднялся. — Побуяню, успокоюсь и вернусь. Можешь не провожать.
Поднял голову. Марина лежала рядом, обессиленная. Я чувствовал, она сейчас уйдет. Придет в себя и уйдет. И мы больше никогда не увидимся. Чего мне очень не хотелось.
Судя по дате на браслете, мы кувыркались тут почти два дня. Два дня непрекращающейся разнузданности на грани фола. Теперь, когда в голове прояснилось, как тогда, в Центральном парке, я мог, наконец, обдумать свое положение и что чувствую. Чувствую вообще, не только по отношению к ней.
Корпус… Из нечто абстрактно мифического он превратился… В нечто мизерное и нестоящее. Не стоит относиться к нему так, как я делал это перед испытанием кровью. Он не единственная и не самая главная часть моей жизни. Важная, да, но не нужно ставить на него всё. Это важный урок, но решение на мучавшее меня уравнение подсказала не всезнающая Лока Идальга, а мерно сопящая рядом девочка из Северного Боливареса.
Впрочем, не только она.
* * *
Они не провожали, нет. Пасли. А это совсем другое. И действительно, силами не только моего взвода. Я же скрываться не пытался — это бесполезно. Настроил камеры навигатора на круговой обзор и не обращал ни на что внимания, лишь изредка сверяясь, где там сопровождающие. В голове настойчиво крутилось: «Шимановский, гляди, как настоящего принца охраняют!» И на этот раз не было ни малейшего желания внутренний голос заткнуть.
В голове окончательно прояснилось, настроение улучшилось. Действительно, раскис, понимаешь. Да, я бы никогда не нажал на спуск, и знал, что не нажму, когда шел. Но ведь все-таки шел? Так что сам виноват.
…И именно это гложет.
Размышления мои были прерваны весьма нетривиальным образом. Я забрался в глушь, где почти нет лавочек, а, соответственно, и людей, когда внимание привлек шум, не подлежащий двоякому толкованию. Внутренний голос говорил, чтобы я не лез, это не мое дело, но я не считал себя в достаточной степени членом корпуса, чтобы не реагировать. И ломанулся через кусты и заросли невысоких деревьев на параллельную дорожку.
Обе эти группы отличались, как небо от земли. Первая состояла из плечистых здоровенных парней лет двадцати пяти — тридцати, одетых в достаточно респектабельные рубашки, футболки и брюки, в которых, однако, легко можно махать руками и ногами. Под футболками угадывалась рельефная мускулатура — парни явно за собой следили и регулярно занимались. Лица европейские, волосы темно русые. Марсиане — только они, постоянно занимающиеся физическими упражнениями с их одной третьей «же», имеют такие параметры тела.
Вторые были латинос, все до единого, хотя кто-то казался темнее, кто-то светлее. Были даже парни с европейскими чертами, но по совокупности различных признаков с русскими, марсианами или гринго я бы их не спутал. У некоторых на плечах висели флаги «Индепендьенте», большинство было одето в одежду красно-бело-желтых цветов этой команды. Фаны. Причем разгоряченные непрохладительными напитками, злые и злость эту с удовольствием срывающие на достаточно мирных и респектабельных марсианах.
Да, передо мной во всей красе предстала драка, точнее, избиение. Футбольных фанатов было полтора десятка человек, шестнадцать, если быть точным, как потом мне сказали девчонки. Некоторые более трезвые, некоторые менее, но в любом случае у троих пусть и мускулистых марсиан шансов против них не имелось.
В момент, когда я подошел, все было кончено — семеро фанатов остервенело месили ногами уже поваленных и избитых противников. Месили в кайф, получая удовольствие — а чего пинать с силой, если жертва уже не оказывает сопротивления? Так и убить можно, а убийство им не нужно — какой резон пинать труп? Живого-то интереснее! Не участвующие в веселье окружили их неплотным кольцом, подбадривая криками и едкими нецензурными комментариями в адрес избиваемых конкретно и марсиан в целом. Некоторые то и дело менялись местами: кто-то входил в круг — попинать, кто-то выходил — отдохнуть. Очевидно, ребята готовились к сегодняшнему матчу, все еще заливая горечь от поражения любимой команды в прошлом круге венерианской Примеры, но встретили извечных врагов — марсиан, и решили поднять настроение радикальным способом. А что, места «дикие», людей почти нет, как и охраны.
— Отставить, братва! — вышел я на край полянки, где все происходило. — Заканчивайте!
Пинающие прекратили свое занятие, подняли головы, остальные «футболисты» недоуменно обернулись. Но увидев, кто перед ними, почти все расплылись в покровительственной предвкушающей улыбке.
— О, кто это к нам? — оскалился один из них, крайний ко мне. — Что, парнишка, тоже хочешь поучаствовать? Присоединяйся!
На моем лице не дрогнул ни один мускул.
— Я бы поучаствовал. Но лежачих, да еще всем скопом, бьют только моральные уроды и 3,14дарасы.
Улыбки с лиц парней исчезли. Последний эпитет задел. Я же обострял целенаправленно, мне нужна была эта драка. Как они сорвали злость на слабых, так и я хотел сорвать ее на них, как более сильный. И у меня, в отличие от этих «футболистов», было железное оправдание — буду не просто избивать тех, кто слабее, а наказывать за беспредел моральных уродов (ибо сомневаюсь в принадлежности их к сексуальным меньшинствам).
— Эй, парень, ты не много на себя берешь? — усмехнулся один из них, самый старший на вид, вероятно, лидер, медленно подходя ко мне. Ему было под тридцать, и кроме глупого желания помахать кулаками в глазах его читались здравые мысли. Например, он знаком сдержал своих, пышащих желанием объяснить мне, что нельзя таких уважаемых людей, как они, называть гадкими словами. Оценивал, опасался каверзы, ибо не видел в моих глазах страха, что с его точки зрения было неправильным.
Я отрицательно покачал головой.
— Не много. Так нельзя, парни. Заканчивайте.
Ответом мне стал смех. Смеялись или улыбались все, включая подошедшего вплотную лидера, так и не увидевшего во мне угрозы.
— Я не шучу, — продолжил я, переводя глаза с одного подонка на другого.
— И что ты нам сделаешь, если не прекратим? — расплылся в улыбке еще один из стоявших чуть поодаль.
— Покалечу. Каждого. Обещаю.
Новый взрыв хохота.
— Парень, иди отсюда, — бросил мне вожак, все же не желая связываться. Вероятно, меня было слишком мало для полноценного веселья. Они намеревались начистить рыло как минимум не меньшей по численности группе фанатов противоборствующей сегодня команды, а тут я, один, да еще явно без царя в голове. А какая эйфория бить умственно неполноценного? — Не доводи до греха!
— Лежать! — сзади него кто-то с силой пнул одного из избиваемых, попытавшегося подняться. Теперь я расплылся в предвкушающей улыбке.
— Даю вам пять секунд, чтобы вы прекратили. — Пять… — начал я обратный отсчет. Они переглянулись и все-таки решили меня проучить. Хотя бы не сильно, чтоб смог после сам идти, для профилактики. Несколько ближайших типчиков по знаку предводителя двинулись в мою сторону, отсекая от окружающего мира.
— Один, — тем временем закончил я. Я считал медленно, давая им себя окружить, они тоже же шли не торопясь, и после окончания счета возникла небольшая заминка. Но итог был закономерен — семеро camarrados встали вокруг, отрезая путь к отступлению.
Они не ждали сопротивления, просто встали, кривляясь и предвкушая. У некоторых в руках было пиво, которое неспешно посасывали. Да и чего от меня ждать? При любом моем активном действии они тут же задавят массой, повалят на землю и отутюжат, смысл напрягаться? Я же по-прежнему предвкушающее улыбался — специально дал им себя окружить, чтобы пощекотать нервишки, для экстрима. Ведь на сверхскорости они мне не противники, я разделаюсь со всеми в течение пары минут, а так как бы дал им призрачные шансы. Правда, именно призрачные — вряд ли они ими воспользуются, ибо вряд ли изучали науку противодействия тому, кто учился биться с группой противников.
— Ну и? — обратился старший. — Что теперь?
Я молчал. Просто из интереса. Никогда еще не стоял перед противником ТАК, полностью распланировав драку, зная, что будет за чем и ничего не боясь. Это ведь тоже своеобразная эйфория!
— Парень, нельзя быть таким наглым! — старший поучительно поднял палец вверх, трактуя мое молчание по-своему. — Ты не смотри, мы добрые! И своих не трогаем. Если сами не выпрашивают. — Сзади раздался жидкий поддерживающий смех. — Потому если сейчас десять раз крикнешь: «Индепендьенте» — чемпион! «Энергия»(z) — позорные «гомосеки!», мы тебя отпустим. И даже не будем сильно бить. Обещаю! Ну, давай, начинай!
Н-да, как все прозаично. Эстеты, мать их! Нет, меня в любом случае планируется избить, в качестве воспитательного момента, но конкретно эти ребята предлагают «компромиссное» решение. Если я прогнусь, прокричу с десяток их командных кричалок, бить будут схематически, лишь обозначив. Если же нет — получу по полной программе.
— Ну? — расплылся в улыбке предводитель. — «Индепендьенте — чемпион!..» Давай!
Я молчал.
— «Энергия» — отстой! Педерасты-гомики! — продолжал он. — Кричи! — Сзади вновь раздались жидкие смешки. Все, пора.
— Я болею за «Эстудиантес», ребята! Извините! — пожал я плечами и ударил.
Следующие две секунды растянулись в моем восприятии в несколько раз.
Первая фаза — боевой режим. Войти в него получилось быстро, несмотря на не самое лучшее физическое состояние, что я посчитал хорошим знаком. Далее, оценка угрозы. Мой кулак еще летел в подбородок вожака, а я уже представлял четкий план действий на тактическом уровне, который прекрасно вписывался в схему, отработанную с Нормой, Паулой и одним из взводов «малышни». То есть, даже нового изобретать ничего не нужно.
Далее ждал второй приятный сюрприз — если в обычном режиме я чувствовал себя развалиной, то сейчас, в состоянии микроаффекта, тело слушалось идеально, как на тренировке. Хлоп, хлоп, удар — и второй противник выведен из строя. Пока я бил не сильно, ошеломляя, но несколько мгновений это мне давало, а несколько мгновений при использовании ускоренного сознания — вечность.
Разворот, вперед, навстречу третьему. А теперь качение, влево-вправо, влево-вправо. Текущая цель — не дать себя окружить, и при этом раскидать противников. И ждать их ошибок — они сами должны сделать за меня всю работу, я же только подлавливать их и не прощать, по заветам сеньоры Августы.
Есть, шестой по счету противник открылся. И после того, как я отоварил седьмого, то бишь последнего в этой партии, вернулся к нему, выкрутил руку и безжалостно, с силой, потянул вверх на себя. Раздался хруст.
М-да, кричи, родной. Когда рука выходит из сустава это всегда больно. Но, как сказал один великий человек, «Да воздастся каждому по делам его…»
Тем временем подоспела вторая партия «футболистов», из тех, что стояли вокруг марсиан. Уже первый из них, подбегая, растерялся, и я, поднырнув, зарядил ему снизу по челюсти. Хруста не слышал — отвлекся на следующих противников, но его просто не могло не быть. Два.
После этого число поверженных не считал. Я стал маятником, качавшимся влево-вправо, вперед-назад, влево-вправо, вперед-назад, отпихивая руками и ногами противников, не давая окружить и провести нормальную атаку. Бойцов среди них не было, даже уровня моей спортивной школы, так что сложностей это не представляло. Хотя вряд ли бы представляло, если б и были. «Футболисты» дрались как стадо, мешая друг другу, реально больше трех противников одновременно я не видел, а значит, справился бы, имей они любую подготовку.
…Влево-вправо, влево-вправо. Чем-то этот танец был похож на тот, что демонстрировала мне Норма, когда я проходил вступительные тесты. Но имелись и отличия — там девочки должны двигаться быстрее, брать еще большей маневренностью, я же брал силой удара. Как только кто-то открывался, а рядом не было никого из напарников, могущих прикрыть, проводил атаку на поражение, стараясь вывести противника из боя, не жалея себя. И в большинстве случаев это получалось.
Вот еще одна челюсть. И еще. Вот еще вывих. И еще. А вот и перелом — а нечего руки подставлять! А этого просто вырубить…
…Все закончилось внезапно — передо мной не осталось ни одного противника. Четверо, кто еще не получил свое, улепетывали так, что сверкали пятки, а один, вырубленный все-таки поднявшимся и атаковавшим со спины марсианином, оседал на землю. Остальные же «футболисты» валялись вокруг в состоянии разной степени поврежденности. Большинство что-то недовольно мычало и пыталось хоть ползком, но убраться подальше.
— На! — пнул я одного из них, пытающегося встать, держащегося за выбитую кисть. Выбита она там, или перелом — пусть медики разбираются, но это был тот самый ублюдок, что на моих глазах ударил пытавшегося встать марсианина, а я такое не прощаю. Хруст — кажется, сломал ребро. Или даже два. Ничего, заслужил.
С усилием вышел из боевого режима и посмотрел на помогшего мне марсианина. Тот — на меня. Вид у него был жалкий, но довольный: все лицо в синяках, под носом кровь, рубашка в крови, но рот до ушей.
— Здорово ты их! — восхищенно прошептал он хриплым голосом с жутким марсианским акцентом. — Тимур! — и протянул руку. Я сделал шаг к нему и пожал ее, переходя на диалект провинций Центральных равнин Красной планеты:
— Иван.
— Спасибо, Иван! — еще больше улыбнулся он, так же переходя на родной язык, и я почувствовал, как сильно он растроган. Видно, не ожидал помощи здесь, в этой глуши, когда их практически сделали инвалидами, да еще от латиноса, да еще от одного единственного, раскидавшего полтора десятка неслабых футбольных фанатов. И тем более не ожидал услышать от него родную речь.
— Можно Ваня, — продолжил я, вкладывая в голос теплоту и поддержку.
— Свой? — Второй представитель союзной планеты поднялся, и, шатаясь, наклонился к оставшемуся лежать земляку, издающему непонятные стоны. — В смысле, наш?
Я отрицательно покачал головой.
— Нет. Но не люблю всяких уродов. А у вас что произошло?
— Да так… — Тимур тоже подошел к третьему и начал его осматривать. Я же пожалел, что пока не начал проходить курс медицины — помочь ничем не мог.
Но помощь и не потребовалось — ребята сделали все сами. Оба парня явно обладали какими-то базовыми познаниями, по крайней мере, в искусстве определения травм. Через пять минут третий член их компании сидел на лавочке, повесив голову на руки. Из носа его на землю капала кровь.
— Все нормально, очухается, — выдал вердикт Тимур. — Выйдем из парка и отвезем к врачу. Ты это… Поможешь?
Я оглядел место побоища. «Футболисты» почти расползлись, но были и те, кто убежал.
— А то! Валить надо, ребята. Пока гвардия не нагрянула.
— Эт точно! — Первый спутник Тимура грязно выругался сквозь зубы. — Кстати, Василий! — обернулся он ко мне. Я пожал ему руку. — А это — Лёха. У него сегодня сын родился, отмечать хотели, — кивнул он на стоящую сбоку от лавочки сумку, в которой угадывались силуэты двух бутылок и коробок с какой-то закуской. — А тут эти!..
— …Уроды! — зло процедил Тимур, подошел и ударил одного попытавшегося встать «футболиста», видно, имея к нему свои счеты. — Ладно, валим, ребят!
Мы с Василием взвалили на себя Лёху и потащили, Тимур же, я видел в заднюю камеру, отыскал что-то под лавочкой, подхватил сумку и пошел следом.
* * *
На выходе из парка нас подобрали их друзья на машине, которых Тимур вызвал, пока мы шли. Отвезли нас в больницу, где мы и сдали пострадавшего товарища. ЧМТ, какие-то переломы — в общем, приехали вовремя. Вот тебе и отпраздновал рождение сына!
Парни опасались преследования гвардии, но я не переживал — раздуть скандал с моим участием не дадут, замнут. А раз так, то и с них взятки будут гладки. Тимур и Василий так же прошли первичный осмотр, который показал, что у них все более-менее в порядке. Крепкие ребята эти марсиане! Лишь у Василия оказалась сломана пара ребер, но он воспринял это как нечто не стоящее внимания и поехал домой. Мы же, вместе с новыми для меня друзьями, отправились праздновать дальше. И за себя, и за поверженных товарищей. И разлив по рюмкам первую бутылку, Тимур приподнялся и произнес:
— Я хочу выпить за своего нового друга. Никогда не думал, что назову amigo (z) другом, но один этот amigo стоит десяти моих старых друзей! Не потому, что хорошо дерется, а потому, что… В общем, только правильный чел может пойти против своих, защищая тех, к кому относится не особо хорошо, выступая против значительно превосходящего противника. Ванюша, за тебя, братуха!..
Да, я рассказал им, что не имею никакого отношения к Марсу. Но моя мама — с обратной стороны Венеры, и частично, по крови, я оказался как бы свой, как говорящий на одном с ними языке. Рассказал, что марсиан недолюбливаю за вызывающее поведение, что были прецеденты «теплого» общения с ними, но Тимур в ответ лишь похлопал по плечу:
— Все мы люди, Ваня. И у вас есть подонки, и мы не святые. И те, с которыми ты дрался, когда угодил за решетку, это не все марсиане, поверь!
Мне хотелось верить. Ибо я смотрел на этих людей и чувствовал, какие они внутри. Собранные, словно пружины на взводе, озлобленные, смотрящие на всех волками, но в то же время простые в общении, самые-самые обычные люди. С такими же как у всех горестями, проблемами, радостями и достижениями.
Даже тосты у них были самые обыденные. «Нашел новую работу?» «Ура, молодец, выпьем за это!» «Ушла жена?» «Грустно, не переживай, братан!» «А Лёха-то, Леха молодец! Сына родил! За это тоже выпьем?» «Эй, братва, пацан в больнице, а у него жена с малым дома, в Белгороде! Давай, трясем мощной, надо помочь!..»
Где же эти коварные монстры, «поналетевшие» сюда с далекой планеты, которыми пугают детей? Которые везде гадят из желания просто нагадить, все рушат и ломают, опять-таки из злобного желания просто разрушить и сломать? Где эти чудовища? Нет, чудовищ в тот день я не увидел.
* * *
Мы пили. Пить с марсианами — целое искусство. Я и раньше знал, что равным им в этом деле нет, теперь же воочию убедился. Особо поразили витиеватые тосты, заумные рассуждения с элементами философии — несмотря на внешнюю быковатость, среди них было много начитанных образованных людей, могущих рассуждать о Ницше, Фрейде, Ленине или Аристотеле. При этом работали они дворниками или уборщиками, и в этом заключался весь трагизм. Гастарбайтеры, «быдло», и встать на ноги на Золотой планете им почти невозможно.
— Тттгда чего д-дмой не л-льтите? — спрашивал я, заплетающимся языком. Уже за то количество спиртного, что употребил и не упал, можно спокойно ставить памятник, а я еще и пытался философствовать.
— Дык, там это, братуха! — отвечал один из марсиан, имена я бросил запоминать почти сразу — все равно запутаюсь. — Работы нет! Во! А дворник здесь получает, как там… Этот… Ну как его…
— Инж-жнер? — подсказал я.
— Ага, он. Или в армейку иди, в «мясо». Но там конкурс большой, абы кого не берут. Или в эти… Ну эти… Ну ты понял…
— Бандиты. К-кмрадос…
На выходе из парка нас встретило двое их соотечественников. Но когда пришли в кабак и сели, наше количество начало незаметно увеличиваться. Кто-то приходил, кто-то уходил, а мы пили, пили, пили… Я с трудом соображал, но что-то говорил, обсуждал, спорил. Изредка вспоминались установочные фразы, и споры наши оживлялись.
— …А я тебе гв-врю, как есть! «Кость, бр-рошенная собаке, не есть м-милосердие! М-милосердие — это кость, поделенная с с-собакой, когда ты г-голоден не м-меньше ее!» Во! Джек Л-лондон! Понял?
На меня смотрели мутные глаза собеседника.
— П-рреведи?!..
— Ннн к-кой язык? Д-диалект Белу-Гр-ризонти подойдет?.. А хошь на анг… Анг… Англицкий, во?!..
Образы того дня наслаивались один на другой. Я на время отключился, перестал соображать вообще. Им же было хоть бы что — водка лилась и лилась в их ненасытные утробы, и чувствовали они себя явно бодрее меня. Нет, парочка индивидов лежала в отрубе, не без этого; один сидел, прислоненный к стенке, другой уперся лбом в столешницу, но на общем веселье это практически не сказалось. Затем началось то, что я никогда не забуду. Песни.
— …И залпы башенны-ы-ы-ых а-а-арудий в последний путь проводят нас!.. — тянуло десятка полтора луженых глоток. Причем отсутствие слуха в подавляющем большинстве компенсировалось громкостью.
-..Вы-ыходила на берег Катюша-а-а! На-а высо-окий берег на круто-ой!..
— …Три танкиста, три веселых дру-га! Экипаж машины боевой!..
Еще пели о своей войне, косой прошедшей по Марсу десять лет назад. Пели армейские песни, эти с особым воодушевлением, и даже, бывало, со слезами на глазах. И просто попсовые, свои, марсианские, которых я никогда не слышал. Пели эмоционально, вкладывая душу. То ли подстегнутый алкоголем, то ли была какая-то магия, но мне хотелось то плакать, то смеяться вместе с ними.
Но в один непрекрасный момент идиллия была разрушена:
— Эй, вы, свиньи, заткнули пасти! Дома петь будете!
Я поднял голову. Справа от нас возвышалось человек пятнадцать парней латинской внешности не совсем честной наружности. Я бы даже сказал, бандитской. Куртки, подобные той, что была нацеплена на меня, повязки и банданы на головах, явно криминальные наколки. В руках — цепи и палки, в карманах угадывались ножи и кастеты.
— Убирайтесь на свою планету, ублюдки! Там пойте! — продолжил другой голос и все подошедшие дружно заржали.
Отдельно оговорюсь, у нас возникли небольшие проблемы, когда мы вошли. Пускать нас желанием не горели, но сказалось численное преимущество и грозный взгляд Тимура. Вышибала этого заведения, бармен и официант не решились идти на обострение, а вызывать гвардию было как бы незачем. Это был единственный эксцесс за весь вечер. Народу кроме нас сюда заходило немного — то ли действительно мало кто хотел сидеть рядом с пьяными марсианами, то ли просто день такой, но мы никого не задирали и не трогали. Так сказать, варились в собственном соку. И эти уроды пришли именно по нашу душу, избить, без причины. Точнее, по одной единственной причине: мы — не они.
— Ну что, пляшем, девочки? — усмехнулся один из сидевших напротив меня, молодой парень с мудрыми глазами и наколкой в виде черепа в берете и буквами «ВКД» на бицепсе, единственный, попадавший в ноты. Его лицо озарила такая зверская улыбка, что увидевшим ее впору было бы повеситься от ужаса. — Начали!
Нравится мне эта марсианская прямота. «Начали» — и всё. Пьяный, полупьяный, трезвый, или без пяти минут в отключке — абсолютно все мои собыутыльники подскочили, и, не говоря ни слова, бросились на гопников. Причем, я заметил, даже у укушанных «в ноль» в этот момент произошло просветление — они стали казаться трезвее, чем выглядели до этого.
Я поднялся следом, чуть-чуть опоздав и пропустив начало веселья — ну, не с их я песочницы! Но ничего не потерял, ибо наших быстро начали теснить — сказывался и численный, и качественный перевес противников. Насчет численного, возможно, я не прав, трезвом виде мои новые друзья, скорее всего, накостыляли бы гопоте за милую душу, но сейчас, в ТАКОМ состоянии, шансов у них было не много.
Боевой режим включился не сразу, прошло несколько долгих секунд — сказалось мое собственное «укушанное» состояние. Но время все же замедлилось, на тело навалилась привычная легкость. Теперь проверка боеспособности. Руки? Ноги? Все движется. Чувство равновесия? Имеется. Конечно, скорость пониже, чем хотелось бы, но спасибо и на этом. Подхватив стул, я издал утробный рык и бросился в самую гущу событий, обрушивая свое нехитрое оружие на голову ближайшего противника, втроем с собратьями избивающего одного из поваленных моих новых друзей.
Бум!
Что было дальше — помню плохо. После того, как я отоварил первого и оттеснил второго, кто-то сбоку ударил меня по лицу — на губах почувствовался вкус крови. Это стало пружиной, нажимающей спусковой крючок моих ОСОБЕННЫХ способностей. Сверхскорость — хорошо, гибридная техника доньи Нормы-Августы — тоже, но чего мне давненько не хватало, так это ощущения парящего дракона. Для которого нет границ, нет преград и нет законов. Только он, его враги, которых нужно сровнять с землей, и незабываемое чувство эйфории.
…Когда все закончилось, я пришел в себя. Сам. Мои «братаны» добивали оставшихся латинос в противоположном конце заведения, докуда я физически не мог достать. Остальные противники валялись на полу, вперемешку с бутылочными стеклами, кусками разломанных столов и стульев, битой посудой и остатками закуски. Посетителей, кроме нас, не было — сбежали, как и персонал. Один из противников орал — кажется, я ткнул нож, которым он мне угрожал, ему же в бедро, задев какой-то болевой центр.
Выбитые суставы, сломанные руки и ноги, разбитые головы, свернутые челюсти… Дракон внутри меня напоследок коварно облизнулся и забился в свой уголок, я же выдал фирменную усмешку и пнул одного из тех, кто был в более-менее адекватном состоянии.
— Ты кого свиньями назвал, мразь? Сам дерьмо в дерьме тебе и место!
Произнес, конечно, по-испански, но мои новые друзья этот язык знали достаточно хорошо — видно, уже давно на планете.
— Что-то мне не нравится это заведение, — обернулся я по сторонам. — Поищем другое?
Пацаны, а все они обращались друг к другу именно так, меня поддержали. На всех навалилась эйфория, пускай и не все до конца понимали, что только что произошло. Мы победили, все мы, как единый механизм раздачи люлей — это была главная общая мысль.
— Да ты крут, братуха! Лихо их! — подошел Тимур и постучал лапищей по спине. Этот соображал, такого сорокапроцентным раствором этанола просто так не свалишь. Имеют же люди здоровье!
— Тимур, я это… — Я попытался сделать шаг, но не удержался и начал заваливаться — повело. Как только отпустил аффект, состояние вернулось к исходному — мобилизация кончилась. Марсианин железной хваткой схватил за ворот куртки, не давая упасть.
— Слышь, аккуратнее, братуха! Так, амиго не наливать! — крикнул он остальным, на всё заведение.
— Блин, как вы можете столько пить, и на ногах держаться? — не вытерпел и все же спросил я. Его разбитая в драке рожа расплылась в улыбке.
— Попей с мое, сынок!
Дальше мы подняли тех, кто плохо стоял, и куда-то пошли. Там что-то делали, с кем-то встречались. Снова пили. Я потреблял одну воду, под косые смешки «пацанов», но и от нее, благодаря уже выпитому, становилось все «лучше и лучше».
Потом снова с кем-то дрались. Я вновь призвал дракона, зверски раскидывая и калеча противников. Как сказали потом девчонки, внимательно наблюдавшие за мной со всех камер, брал не столько силой и техникой, сколько видом, экспрессией. Я был зверем, истинным зверем, вырвавшимся на волю. Рычал так, что противникам становилось жутко, и марсианам ничего не оставалось, кроме как втоптать их в грязь, позорно обращая в бегство. Да и противники наши по их словам были далеки от трезвого идеала.
…Когда я открыл глаза, понял, что-то изменилось. «Пацаны» сидели хмурые, повесив головы. Кто-то спал на присядках, прислонившись спиной к стене, кто-то валялся на полу. Несколько человек сидели на единственной в помещении, но очень длинной скамейке, на которой, за их спинами, дрых еще кто-то из наших. Лица почти у всех были разбиты, везде синяки, ссадины, запекшаяся кровь. Ото всех веяло злобой и бессильной яростью.
Повернул голову в поисках Тимура. Тот спал, сидя на лавочке, опустив голову на руки, уперев локти в колени.
— Мы где? — задал я глупый вопрос. Глупый, поскольку с одной стороны стены помещение не имело. Вместо нее там зияла решетка — толстые металлические прутья, которые просто так не разрежешь, закрывающиеся электронным замком.
— В тюрьме, — ответил кто-то.
Я внимательно осмотрел все вокруг. Раковина, унитаз, маленький складной столик.
— А где в тюрьме? — вновь подал я голос, чувствуя, что тот охрип. Мой собеседник пожал плечами. — В участке?
Ответа не последовало. Но он был и не нужен.
В участке я еще не был. Был, но не долго — меня быстро оформили и перевели в городскую тюрьму. Сейчас же, судя по цифрам на браслете, ночь, стражи порядка разберутся, что с нами делать, только утром, только утром и выпустят. Почему выпустят, несмотря на все приключения? Во-первых, марсианам всегда сходит все с рук, из-за национальности, а дебоширил я именно с ними, во-вторых, вновь не верилось, что дело с моим участием примет официальный оборот.
— Как же так? — усмехнулся я. — Я ничего не помню!
— Бывает! — вздохнул собеседник и я понял, что он не горит желанием продолжать дискуссию.
Я вновь улегся на пол, на котором лежал до этого. Пол хороший, теплый, не простыну — гвардейцы явно экономили хладагент, считая, что в изоляторах можно держать и более высокую температуру, чем в среднем по зданию. Градусов сорок тут точно было, а может и больше. Не особо комфортно, но и не смертельно — переживу. Я снял куртку, футболку, подстелил их под торс и голову, закрыл глаза и быстро, без сновидений заснул.
* * *
— Шимановский! — Я стоял перед жирным мудаком в желто-голубой форме с погонами майора, с ехидной улыбкой изучающим мое досье. Мудаком, ибо этого прохиндея чувствовал кожей — скользкий тип. — Объясни мне, пожалуйста, так, ради общего ознакомления. Как такой славный пай-мальчик мог попасть в подобную дурную компанию?
Я пожал плечами.
— Поясните?
— Частная школа, грант, хорошая успеваемость. Спортсмен, планетарные соревнования. Благодарственная грамота департамента образования, наконец! А тут одет как гопота, пьяный, да еще в компании с этим отродьем дьявола!
— В смысле, какая грамота? — вычленил я в его речи важное, согласно методикам Очень Важной Сеньоры. Действительно, зачем мне остальное — остальное я и так знаю.
— Это я у тебя хотел спросить, какая грамота, — усмехнулся он, пролистнул несколько страниц, найдя ссылку на нужный подраздел. — Вот, выдана… В декабре прошлого года. «За особые заслуги»…
Я мысленно кивнул — ясно, выдали по линии сеньоры Сервантес, скорее всего, за «школьное дело». Я был в корпусе и не в курсе события. А во время увольнения мама не сказала — забыла, не до того было. Как же, первое увольнение! Сколько не виделись, сколько эмоций, сколько тем, которыми нужно поделиться! Какая тут грамота. К тому же не слишком и заслуженная. Плевать мне на грамоты ДО, не ради них я выходил к фонтану.
— Они же… Свиньи! Тьфу! — презрительно сплюнул комиссар. — Грязные свиньи! Как ты мог гулять С НИМИ?
— Я могу идти, сеньор? — произнес я, борясь с раскалывающейся на части головой, вновь отсекая то, что мне не интересно. Он вздохнул и деактивировал личное дело.
— Иди, Шимановский. Личные вещи получишь на выходе.
Я кивнул. При «загрузке» в камеру с бесчувственного меня сняли навигатор. Тот самый, который координатор боя, подаренный аристократкой. Не хотелось бы терять такую вещь по глупости!
— Ну вот, мы уже заждались! — воскликнул Тимур, свежий, как огурчик. Их осталось четверо, остальные разбежались по своим делам. Меня же выпустили последним.
— Что у вас?
— Подписка. Да в общем и без нее куда с планеты денешься? — Он выдал хриплый смешок. — Прорвемся, штраф присудят, заплатим — и дело в шляпе!
— В шляпе? — не понял я. — Какой?
— Ну, говорят так, — пожал он плечами. С моим классическим выговором земель к северу от долины Маринера парни постоянно забывали, что я местный. — Не переживай, если с деньгами напряг… — кивнул он на мой внешний вид, но я отрицательно покачал головой.
— Справлюсь. Как же это так нас вчера?..
Тимур вздохнул.
— Получилось. Ладно, пошли, похмелимся.
— Чего?
— Башка, говорю, раскалывается?
Меня передернуло от мыслей о предстоящем, но все же кивнул. Глупо отрицать очевидное, а без посторонней помощи я буду обречен.
— Вот и пойдем, полечимся!..
Полечились. И еще раз. И еще. Потом вновь куда-то пошли. Народ вокруг нас менялся — я уже и не помнил, с кем мы пили вчера, с кем сидели в тюрьме, а кто подрулил уже сегодня. Помню только, что эмоциональный градус, в отличие от вчерашнего, все время поднимался.
— Ты не понимаешь! — в стотысячный раз объяснял мне Тимур, — они ненавидят нас! Презирают! Вешают всех собак! Но мы — просто козлы отпущения! Если б нас не было, назначали бы ими кого-то из своих, и никто б не заметил, а так есть мы, и значит ненавидеть надо нас!
— Тимур, того парня избивали ваши! Одного! Втроем!
Он как обычно отмахнулся.
— Может, он за базаром не следил? Вот и выхватил?
Эти разговоры повторялись и повторялись, причем инициатором их был не только Тимур. Тимур скорее представлял умеренное крыло их народа, тогда, как большинство сидящих с нами было радикалами, ратовавшими за простое и резкое решение марсианской проблемы. А именно, кулаками.
— Мы должны заставить их с нами считаться! — стучал по столу один тип, которого вчера с нами не было точно. Его рожа мне не нравилась особо — слишком скользкая. С таким бы не сел пить никогда в жизни, но он был одним из авторитетных «пацанов» местной тусовки, а мое мнение никто не спрашивал. — И если нас бьют — бить должны и мы! Когда за каждого нашего мы будем отоваривать одного ихнего, вот тогда и будет демократия!
Кажется, он немного не правильно понимал значение слова «демократия», вставляя его направо и налево, но я не поправлял. На меня и так смотрели косо, ибо я парней постоянно одергивал, а они были не в том состоянии, чтобы воспринимать это адекватно.
…Когда это произошло — не скажу. У меня в памяти значился пробел — на старые дрожжи слабаку-латинос вроде меня много не надо. Спасибо минералке, что вообще не упал где-то там. А еще модифицированным способностям, включающим, видимо, полезную функцию выделять расщепляющие алкоголь вещества. Но очнулся я от очередных звуков драки.
После чего меня как током прошибло. То ли тренировки с переключением режима, то ли вновь особенности организма, то ли адреналин выделился слишком сильно, но я начал стремительно трезветь. Мы находились в грязном закоулке в деловой части города — не центр, но и не бедная рабочая окраина. Четверо наших избивали двух пареньков-латинос, по виду — ботанов, каких-то студентов, одетых в костюмы, подобные моему школьному. Били не в полную силу, чтоб убить или вырубить, а смаковали, растягивая веселье. Продлевали так сказать кайф от лицезрения беспомощности жертвы. Deja vu.
— Эй, братва, хорош! Прекращай! — подался я вперед, но меня остановила властная рука одного из трех стоящих рядом парней. Второй зажал меня с другой стороны.
— Вань, не мешай, — произнес Тимур, третий из стоявших. — Они — козлы. Так надо.
— Кому надо?
Он не ответил. Я снова подался вперед, первый из удерживающих марсиан неосмотрительно попытался меня блокировать, и тут же взвыл — рука, вывернутая за спину, это некомфортно.
— Ах ты ж!.. — Второй попытался наброситься, но я вначале отпихнул его ногой, после отпустил первого и атаковал его, двумя ударами выведя из боя.
Что со мной происходило — не знаю. Чувствовал себя совершенно трезвым. И только с высоты человека, прожившего тот день, могу сказать, что расплата наступила, но гораздо позже, когда, необходимость с кем-то драться отпала, а адреналин вышел из крови. Я назвал это «мобилизацией», и, судя по репликам сеньор тренеров, это все же больше относится к генным особенностям, чем к тренировкам.
Но пока я не знал всего этого. И чувствовал себя совершенно трезвым для любых задач. Мысли работали, как часики, тело слушалось и даже уходило на небольшую, но сверхскорость. И защитить избиваемых студентов не виделось мне чем-то запредельным, невозможным.
Вновь напав на первого и перекинув через себя, так же ненадолго выведя его из боя, а заодно отпихнув попытавшегося помешать Тимура, я вломился в ряды избивавших латинос парней, раскидывая их, пользуясь эффектом внезапности. Получилось, вокруг моментально образовался вакуум.
— Уходите! — прошептал я, и оба студента уподобились ланям, бегущим быстрее ветра.
Марсиане пришли в себя. Проводили глазами свои бывшие жертвы, понимая, что теперь у них добыча покрупнее. Причем такая, за которой не надо бегать, на которую не надо охотиться, но которая гораздо «вкуснее» любой другой. Один из них, которого считали другом, но который таковым не оказался. А оказался предателем, подлой змеей, втеревшейся в доверие. Согласитесь, отоваривать предателей гораздо интереснее!
— Во, мля, змеюку пригрели! — оскалился тот тип, который мне не нравился. — Слышь, Тимур? Видал?
Его рука скользнула в карман, раздался щелчок, и в руке блеснуло тонкое лезвие ножа. Ну-ну, именно этого я и ждал.
— Тимур, останови их! Объясни, что так нельзя! Не надо уподобляться тем уродам, что напали на вас в парке! — крикнул я.
Я стоял в полразворота к бывшему товарищу и сумел боковым зрением заглянуть ему в глаза. Тот почувствовал мой взгляд и отвел свой в сторону. И я понял, что он именно бывший друг, я прав. Да, он разделяет мою точку зрения, что это неправильно, что нельзя уподобляться тем сволочам. Но избиение парочки латинос, красивое, не с целью сделать инвалидами, а для души, чтоб показать, кто сильнее, для него не такое уж большое преступление. Сам участвовать в подобном он не будет, но не будет и мешать. И осуждать.
— Ах ты ж падла! Мразь латинская! — воскликнул один из марсиан и напал. Я ушел, оттолкнув его в сторону. Тут же развернулся ко второму, уже начавшему атаку. В руке его тоже блестел нож, он был опаснее, и я встретил его во всеоружии, согласно вбитому Нормой алгоритму.
Захват. Оп! Нож вывалился из руки. Теперь потянуть, теперь надавить, резко, всем телом…
Хруст, сломанное запястье. Есть, отойти. Следующий противник. Еще один. В сторону, уйти. Перехват, бросок через себя. Следующий. Уйти от удара.
Что было дальше, вновь помню смутно. Против меня боролось шестеро противников, а биться против шести сложно даже с ангельской подготовкой. Усложняло, что они были тренированными ребятами, прошедшими горнило армии, самой лучшей и самой боеспособной на сегодняшний день, несмотря на то, что самой маленькой. Но с другой стороны то, что они были подшофе, упрощало мою задачу, как и то, что все они дрались в рамках стандартной знакомой мне техники.
Все закончилось внезапно. Тот самый скверный тип с ножом чуть не достал меня. Я вынужден был отойти, после чего тормоза, державшие сознание изнутри, дали сбой. Уход, уход, блок…
…Нет, нож не выпал. Парень слишком хорошо дрался и был слишком трезв, чтобы сделать его, как котенка. Пришлось вырвать его из рук и всадить ему самому в живот. На автомате, голом инстинкте, как деяние, самое оптимальное в данной ситуации.
— Назад! — заорал я. Голос мой содержал столько эмоций, что закаленные в драках марсиане отпрянули.
Тип оседал на землю, зажимая рукоятку, из под которой текла кровь, смотря на меня недоуменными свинячьими глазками. Я не нервничал — вроде не задел жизненно важных органов, даже с моими анатомическими познаниями. Но если скорая не подоспеет вовремя, он не выживет. Потому я продолжил орать, выбрав мишенью ближайшего марсианина:
— Чё стоишь столбом, урод? Скорую вызывай! Загнется же!
Тот послушался. Активировал перед глазами козырек и лихорадочно принялся набирать заветные цифры. Я же подошел к Тимуру.
— Так нельзя, Тимур, понимаешь? Нельзя быть ими!
Тимур молчал, виновато созерцая землю. Я же подумал и добавил:
— Мне одна знакомая фразу интересную сказала: «Если долго смотришь в бездну, это значит, что бездна смотрит в тебя». Тимур, ты не такой, как они. Не смотри в бездну.
Затем тяжело вздохнул и пошел дальше, в сторону виднеющегося вдали поворота на оживленную улицу. Марсианин глаз так и не поднял.
* * *
Вскоре я набрел на какой-то парк, точнее скверик. В центре его на постаменте возвышался монумент Эрнесто Хэмингуэю, вокруг стояли лавочки, на которых отдыхали мамаши, следящие за детьми, резались в шахматы пожилые сеньоры и ворковали влюбленные парочки. Вид эдакой идиллии успокоил, взвинченные донельзя нервы начали расслабляться. Отпускало. Побочным эффектом стало возвращение состояния опьянения и головная боль, но это уже мелочи. Потерплю. В конце концов, золотая карточка все еще лежала в моем кармане, а что значат слова «похмелиться» и «лечиться» я сегодня узнал.
Она села рядом, подойдя как-то незаметно. Слишком незаметно для человека с моей подготовкой. Видно да, хорошо отпустило.
— Катюш, если я разочаровался в людях, это еще не значит, что полюбил и простил вас.
Она безразлично пожала плечами.
— Пойдем домой, Хуан? А?
Голос ее был нежный, почти материнский. От него так и веяло заботой. Причем, она была искренняя, не играла и не фальшивила — я чувствовал.
— Что ты подразумеваешь под словом «дом»? — усмехнулся я.
— Базу, — коротко ответила она.
Я попытался засмеяться, но не получилось — из груди вырвался лишь слабенький хрип.
— Смотри, вон там, за деревьями, машина, — продолжила она. — В ней девчонки. Твои. Они ждут тебя, переживают. А вон там, — указала она в другую сторону, — еще одна. Там не твои девчонки, но они тоже переживают. Искренне, Хуан, можешь поверить. Хотя не из твоего взвода. Понимаешь?
Молчание.
— Пойдем домой, малыш? Тебя ждет семья. Самая настоящая, большая и любящая.
Я хотел съязвить, но желчь не шла, не хотела вырываться из моих уст. Вместо этого произнес нечто, характеризующееся словом «бред» или «отмаз», как бы признавая ее доводы насчет дома и семьи:
— Сколько людей в этой семье хотят меня удавить?
Катарина пожала плечами.
— Отношения в семьях редко бывают безоблачны. Бывает, и брат идет на брата с кулаками, и сын отцу морду бьет. Но это все равно семья, Хуан, и это ты тоже понимаешь.
Да, понимаю. И, черт возьми, мне это ОЧЕНЬ не нравится!
— Оставьте меня в покое! — сквозь зубы процедил я, давя в себе приступ бешенства. Берсерк, сидящий внутри, пытался найти дорогу на волю, и стоило больших сил ее ему не дать. Разум понимал правоту ее слов и не хотел спорить, видел бессмысленность этого, и только мой извечный товарищ, мое благословение и проклятие, оставался нонконформистом.
Дабы не сорваться, я вскочил и как можно быстрее помчался прочь отсюда. Куда-нибудь, как можно дальше, лишь бы не видеть и не слышать никого из ангелочков. Хоть за орбиту Эриды, хоть в пасть к дьяволу. Но подсознательно понимал, что это не поможет.
Сидящая на лавочке женщина улыбнулась. Довольно, но без превосходства. Тем временем иконка над ее правым глазом замигала красным. Спустив ладонью козырек, закрыв им оба глаза, она активировала связь.
— Лея интересуется, как дела у мальчишки, — бросили на том конце. Именно бросили, голос тяжелый, недовольный, нервный. Она вновь улыбнулась — злить этих людей доставляло ей особое удовольствие.
— Передай, все хорошо. Он еще не готов, но нижняя критическая точка пройдена.
— Когда представишь хоть какой-то отчет?
— Я уже говорила, после окончания операции. А теперь извини, мне надо работать. Наш мальчик собирается в метро.
Рассоединившись, она активировала пятую линию.
— Группы два и три, слушай приказ…
