Глава 7. Испытание кровью

Книга: Телохранитель ее величества: Страна чудес

Апрель 2448, Венера, Альфа

Из полудремы меня вывел звук поднимающегося люка. Открыл глаза. В салон залезала деваха лет двадцати пяти интеллигентной внешности с собранными в хвост волосами в безликой блузке с высоким поднятым воротником, длинных черных брюках и с бордовым форменным галстуком. Она походила на музыканта из какого-нибудь серьезного оркестра или кого-то сходной творческой профессии, чем сразу заинтересовала.

Мысль про оркестр тут же получила подтверждение: как только она села, кто-то снаружи подал ей футляр с музыкальным инструментом, который она аккуратно приняла и положила в конец прохода между нашими сидениями. Затем последовал еще и еще один точно такой же футляр. Что это за инструменты определить я не мог, ибо в классическом инструментарии не разбирался, скажу только, что это нечто между контрабасом и скрипкой. После чего в салон влезли еще две девахи, ее ровесницы, в таких же стандартных блузках с галстуками, но последняя была одета в длинную темно-серую юбку до щиколоток, не вызывающей нареканий в принадлежности владелицы к музыкальной братии.

Все три девочки производили почти идеальное впечатление музыканток: и одежда, и прическа, и грим «под лохушку» были на уровне. Но выдавали их глаза — таких хищным взглядом смотрят только матерые убийцы. Или ангелочки, пусть даже списанные. А так же невидимая не тренированному глазу текучесть движений — они будто плыли, парили, каждое их действие с точки зрения физики было самим совершенством.

«Тройное ускорение, мой друг», — оценил потенциал их раскачки мой бестелесный собеседник. — «Не меньше двух с половиной. А значит, минимум четырехкратный разбег сознания. Не хуже тебя, парниша! М-да-а!»

Я на появление в машине гостий не реагировал продолжал сидеть, пялясь в никуда, будто происходящее меня не касается. Им же я так же был до фонаря кабины истребителя. И это правильно — у меня в предстоящем действе своя роль, у них своя, и каждый должен отвечать только за свой сектор. Для координации же различных винтиков механизма под названием «боевая операция» есть старший офицер, в нашем случае Лока Идальга Катарина, вот пусть у нее голова и болит. Ободренный этой мыслью я прикрыл глаза, вновь проваливаясь в полудрему.

…Катарина. Как я и предполагал, они вернули ее, как только закончилась эпопея с противостоянием — даже не пришлось искать для этой цели встречи с королевой. Она объявилась на следующий день, грозная, румяная и очень довольная. Кажется, пыталась ломаться, набивала себе цену за возвращение, но Мишель тоже не восемнадцатилетняя дурочка, на место ее поставила. Что-то подсказывало, будь Катюша на Плацу во время моей акции, эпизод с гранатой окончился бы совсем иначе — не дала бы она мне разгуляться. Но и без нее сеньоры офицеры прожить смогут, и ясно дали ей это понять.

Еще на следующий день началась промывка мозгов.

Мы разобрали с нею по косточкам каждый шаг, каждый мой жест в теперь уже минувшем противостоянии, без секретов и утаек. Выявили все ошибки и просчеты, как ошибки и просчеты противниц, а так же кукловодов. «Учиться, учиться и еще раз учиться!» — постоянно повторяла она. В работу окунулась с головой, с диким энтузиазмом, подавляя энергетикой — будто прыгнула в воду с вышки.

Но одновременно она дистанцировалась, не вспоминая о былых наших подвигах, в том числе на столе ее кабинета. У меня возникло ощущение, что она пытается начать наше общение заново, с чистого листа и проводит предварительную пристрелку. Я был не против, но ни помогать ей, ни мешать не собирался — главной своей проблемой была она сама.

Взаимоотношения с девочками с момента возвращения из кабинета королевы… Изменились. Меня побаивались, относились с опаской, причем все — и рядовой состав, и офицеры. Но если простые девочки в большинстве смотрели с восторгом, с блеском в глазах, то офицеры и инструкторы сразу давали понять, чтобы я не расслаблялся. Они одобряли мою цель, но не методы.

Санкций со стороны руководства, как я ждал, не последовало. Ну, не считать же серьезной санкцией тридцать ударов кнутом?! В круговерти жизни в подземельях бело-розового здания я перестал считать подобное наказанием. Привык как-то. Но для галочки меня как бы наказали, и теперь я мог со спокойной совестью смотреть на корпус с чистого листа, в какой-то степени начиная все заново.

Это произошло на следующий день. Меня вывели хоть и не в наручниках, но под охраной (оружие как забрали вчера, у всего взвода, так никому и не вернули). Поставили рядом с «сорок четвертыми», с другой стороны от помощницы сеньоры Гарсия, зачитавшей вначале указ королевы о помиловании моих противниц, а затем постановление Совета о признании меня виновным в целом ряде нарушений. Список состоял пунктов из десяти, были там не только стрельба по наказующим и попытка организации террористического акта. Что конкретно — не вслушивался, специалистов выкручивать пункты уставов нужным образом здесь хватает, главное — подтекст. А он был и без этого ясен. Наказание за такое здесь одно — смертная казнь, но поскольку я «не местный», следом шел приказ о замене высшей меры вышвыриванием меня в народное хозяйство без права возвращения и апелляции. Естественно, с целым перечнем подписок и запретов на использование полученных здесь навыков.

Но следом наказующая зачитала последний на тот день документ, о помиловании королевой ввиду «высоких моральных устремлений». Моей целью являлось «спасение товарищей по оружию» и «предотвращение приведения в исполнение приговора, вынесенного без рассмотрения некоторых подробностей, влияющих на оценку преступления», что не может не характеризовать меня с положительной стороны и частично не оправдывать. Изгнание заменялось тридцатью ударами — в назидание. Что я все-таки не прав и так делать нельзя.

В общем, формулировалось запутанно и непонятно, чувствовался опыт ее величества, юриста и политика со стажем. Но главным, опять-таки, был подтекст, а не слова, а он гласил — меня оставили.

«Паровозом» никого не назначили, чему я удивился — ждал, что хотя бы на Сирену вину свалят. Но кто-то тут же, моментально, сразу после развода, распустил слух, что «расстрел» планировался Советом изначально, как показательное выступление, элемент начавшейся политики наведения порядка среди личного состава. Что все действия изначально были рассчитаны на «бу-бух» перед строем поверх голов преступниц с последующим отпуском их на волю, и только я, глупый дурачок, этого не понял. Однако, мне простительно, ибо я тут недавно и вообще мальчик, и потому королева помиловала меня лично.

Одним словом, рот всем заткнули быстро. Да никто особо и не возмущался — слишком запутанной оказалась ситуация, слишком немногим хотелось в ней что-то распутывать.

Ведь с одной стороны, сорок четвертые, действительно, «шкодили». Причем так, что Камилла, авторитетный хранитель, осталась жива чудом. Перес же пыталась убить мою мать, косвенного члена королевской семьи, зная об этом — то есть, по логике ангелов была не права, а значит, ее смерть вообще не повод к обсуждению. Я — это я, а мать — это мать. Плюс, не стоит забывать их изначального террора в отношении молодежи — здесь ничто никому не забывается и просто так не прощается.

Да, их подвели к проявлению высокомерия, но вести себя так, как вели они, никто не заставлял. И тем более никто не заставлял пытаться убить Камиллу, не имеющую отношения к нашему противостоянию.

С другой стороны, офицеры частично манипулировали ими. Самую малость, но без этого не обошлось. Сие не имело бы никакого значения, решай они такой манипуляцией внутрикорпусные вопросы, но они делали это из-за меня, постороннего человека. Да еще «мажора», принца (с дня, когда я признал это перед девочками Белоснежки, этот факт никем более не ставился под сомнение). Потому решение о прилюдном «журении» и выпуске виновных за пределы корпуса всех устраивало, ибо снимало необходимость глубоко копать, кто прав, кто виноват. Да, обе стороны в чем-то неправы, но раз разошлись мирно и без крови, значит все хорошо и не стоит на этом зацикливаться.

Именно это, нежелание «демоса» разбираться, и было основным фактором того, что шумиха быстро улеглась. Стандартный политический ход, насчитывающих тысячи лет своей истории. А что вы хотели, члены Совета должны быть прежде всего политками, и только после этого командирами!

Так что отношение ко мне оказалось двояким. С одной стороны я — тот самый мажор, чужак, ради которого велись все эти игры. Персона non-grata. Но с другой, я выступил в защиту девочек, устроил ради этого дебош, нарушив кучу приказов и традиций, и даже (о, боги!) стрелял в наказующих, пытавшихся противостоять. Следовательно, отношение ко мне по определению не может быть однозначным, я в любом случае заслуживаю снисхождения. Это признавали даже пострадавшие по моей вине, что говорить об остальных.

Что касается самих приказов, которые нарушил…

…Вот именно, я не местный, да еще родственник королевы. А что позволено Юпитеру, не позволено быку. Гораздо важнее, что я повел себя как ОДИН ИЗ НИХ, выступив на защиту собственных убийц. Вот это девчонок тронуло.

Да, это последний немаловажный фактор, который у меня пока не хватает опыта брать в расчет. Это ЖЕНСКОЕ заведение. А женщины — контингент специфический. Они вообще не склонны к анализу, предпочитают ВЕРИТЬ тому, что им говорят, даже если доводимая до них информация немного противоречит логике. Это касается всех женщин, не только местных, просто, как показала практика, местные ничем от остальных не отличаются. Они живут эмоциями, а я создал достаточно эмоциональный фон на Плацу, затмивший логику и первопричину поступков всех противоборствующих сторон. И версию офицеров приняли во многом под влиянием этих эмоций — всем ХОТЕЛОСЬ ее принять. И думать, что все немного не так, женщинам не интересно.

Еще я сделал для себя дополнительный вывод, что Антонио Второй был совсем не глупым мужиком. Да, для манипулирования корпусом надо разбираться в женской психологии от и до. Но если способен на это, тебе по плечу любые задачи. Хотя, повторюсь, у всего своя цена.

— …Хуан?

Открыл глаза. Катарина. Сидела напротив. Машина покачивалась — куда-то ехали. Долго я дремал? Взгляд на браслет — пятнадцать минут. Музыкантки сидели рядом с отрешенным видом.

— Это твое прикрытие, — указала она мне на них. Девочки оживились, проявилось это в коллективном переводе на меня трех пар глаз. — Знакомься.

— Хуан, — помахал я им рукой. Девушки так же скупо представились.

— Их позиции будут вот здесь. — Катарина взмахнула рукой, уже активированной в режиме перчатки, и передо мной предстал до дыр изученный макет двора, где планировалось предстоящее действо. — Здесь, здесь и здесь, — указала она на точки на крышах, образующих тупой треугольник с вершиной, ориентированной в глухую стену.

— А тут? — указал я над двором. — Почему бы не стрелять с купола? — Или вас туда не пустят?

— Кто это нас туда не пустит? — с иронией воскликнула она. — Нет, там будет слишком большое рассеивание, учитывай высоту купола. Плюс, зона охвата. Лучше с трех точек контролировать всю территорию и иметь свободу маневра, чем с одной, но сесть в лужу, если что пойдет не так.

Я кивнул — логично.

— Вторая точка может быть вот здесь, а может вот здесь, — указала она на разные места под крышей одного из противоположных высотных домов. — Определимся по месту. — Взгляд на одну из девушек, которая в ответ так же кивнула. — Есть вопросы?

— Да. — Я перевел глаза на музыканток. — Что это за инструменты? Как называются?

Все трое расплылись в улыбке.

— Виолончели, — ответила одна из них, которая в юбке.

— Мне вот интересно, вы когда-нибудь их в руках держали? В смысле, настоящие?

Вопрос был из ряда риторических.

— А-ай!

— Терпи!

Я лежал поперек на сдвоенных кроватях Сестренок. Роза вот уже пятнадцать минут втирала мне лечебную мазь в спину. Паулы в каюте не было — ушла на очередные подвиги, остальные же сидели вокруг и давили молчанием. Позавчера я весь оставшийся после аудиенции день бессовестно дрых, вчера было не до разговоров — сильно болела после экзекуции спина, и вот сегодня, похоже, час обсуждения наших проблем, пробил.

— И как ты только со своими шмякодявками после того раза справился?! — в сердцах воскликнула Роза, когда я вновь застонал.

…Начну с того, что в этот раз наказующая, приходовавшая меня кнутом, не считала необходимым проявлять такой атавизм, как жалость. Заметка на будущее — нужно стараться не ссориться с ними, ни в коем случае. Ведь сила удара и точный его расчет в палаческом ремесле значат гораздо больше количества самих ударов. Моя же благословенная спутница, нечувствительность, хоть и активировалась, но сознание я так и не потерял. И тридцать ударов показались пятьюдесятью прежних.

— Ты не представляешь, какой это мощный движущий фактор, любовь! — не мог не схохмить я.

— Любовь? — в один голос воскликнули обе Сестренки, и, судя по голосу, обе скривились. На соседней кровати многозначительно фыркнула Кассандра.

— А я всегда считала, что это называется похоть, — глубокомысленно выдала Гюльзар, обычно не щедрая на комментарии.

— Вопрос терминологии, — не стал спорить я. — Понимаем-то мы под этим словом одно и то же!

Задумался.

— Но если так, и вы согласны с моим утверждением, тогда должны понимать, что будь вы… Хм… Скажем так, потенциальными объектами похоти, вел бы я себя с вами совершенно иначе?

— А ты, значит, не видишь? — ядовито усмехнулась Роза. Она закончила лечебный процесс и принялась закручивать тюбик с мазью. Воздух в каюте сгустился от напряжения — я задевал другую не менее важную струну нашей взводной жизни, сексуальные взаимоотношения. Находящуюся в таком же подвешенном состоянии, как и взаимопонимание.

— Я вижу классных девчонок, — не стал врать я и повернул голову к коленкам Мии. — Невероятно красивых! Добрых, умных, сексуальных. И не состоящих со мной в кровном родстве.

…Которых мне очень, очень-очень хочется! — закончил я на повышенной ноте.

Мия напряглась, подобрала ноги. Как назло, они были голые, она сидела без формы, «в домашнем», единственная из всех, и благодаря этому мой монолог отдавал эротикой. Тишина вокруг нас зазвенела — даже Роза, потянувшаяся к тумбочке, замерла с тюбиком в руке.

— Постоянно хочется, — продолжил я тише, ощущая, как горят глаза. С усилием, кривясь от боли, приподнялся. — Вы ведь чувствуете то же самое, да?

Мог бы и не спрашивать. Маркиза и Кассандра как по команде отвернулись. Сестренки тоже смотрели куда угодно, только не на меня. Значит, тактика верная. Осталось совместить обе проблемы, чтобы разом разрубить Гордиев узел и четко показать позицию, от которой в дальнейшем буду отталкиваться. Так сказать, заново поставить себя в их коллективе.

— Да, разумеется, то же самое. — Я усмехнулся. — Мия, иди сюда!

Не откладывая спонтанно принятое решение в долгий ящик, с силой впихнул свое сознание в ускоренный режим, схватил младшую Сестренку и потянул к себе. Быстро, невероятно быстро, совершенно неожиданно. Мия опешила, истинкты ее запоздали, и оказать сопротивление не успела. А затем стало поздно.

Через секунду она оказалась сидящей у меня в объятиях с крепко-крепко зафиксированными вдоль тела руками. А как вы хотели, девочки, у меня только спина болит, с этой стороны полный порядок!

— Не надо! Все под контролем! — прошептал я Розе, взявшей мое горло в надежный захват. Та подумала, кивнула и убрала руки. Если до этого напряжение в каюте звенело, то теперь все девчонки сидели с отвиснутыми челюстями, гадая про себя, что происходит.

Я продолжил театральную составляющую, ослабил хватку, готовый, если что, надежно заблокировать запястья Мии — но нет, пронесло, она себя контролировала. Неровно задышала, повернула голову ко мне. Недоуменно хлопнула ресницами. Судя по лицу, была готова расплакаться, словно маленькая девочка, которую нечаянно обидели — мне даже стало немножко стыдно. В ответ я выпустил ее руки совсем, нежно притянул к себе. Поцеловал в шею.

— Котенок, прости меня. Я не хотел в тебя стрелять. Но по-другому не мог, понимаешь?

Вот оно, прозвучало. Глаза девчонок, непонимающе уставленные на меня, ошарашено выкатились.

— Я был не прав, — продолжил я. — И если бы была возможность не стрелять, я бы не выстрелил. Веришь?

Мия молчала.

— Гюльзар, прости меня тоже, — повернулся я к восточной красавице. — Понимаю, вы должны были убить тех девочек. Прежде всего ради меня, чтобы защитить. А я… Ножом…

Маркиза так же смутилась и опустила голову.

— Она сама собиралась просить прощения, — произнесла Кассандра похоронным голосом, первой понимая, что я задумал. — За то, что не посоветовались с тобой. Что решили за тебя, не оставив права выбора.

Я покачал головой.

— Дело не в выборе. Дело в том, что у каждого из нас своя правда. Вы правы по-своему, я считаю, что по-своему. Наша проблема, что мы не можем понять друг друга, допустить, что правы обе стороны. Допустить существование обеих правд, а не только собственной. Но, девчонки, это не должно стоять между нами. Это конфликт, да, но он не должен перерастать в выстрелы и метание ножей.

— Хуан, я… — Мия попыталась что-то сказать, но не смогла сформулировать. Я же лишь еще крепче прислонил ее к груди. Тем временем Роза обошла кровати и села напротив, внимательно глядя то мне в глаза, то на сестру.

— Чико, я не понимаю…

— И не надо. — Я протянул руку, провел тыльной стороной пальцев ей по лицу. — Давайте не будем понимать. Просто договоримся, как будет, как должно быть, и поедем дальше. Вы дороги мне, все вы. Я не хочу вас терять или менять на другой взвод. И дело совсем не в том, что вы красивые и вас хочется. — Повернул Мию, посмотрел ей в лицо, улыбнулся. Провел рукой ей по плечу.

— Сильно болит?

Она покачала головой.

— Не очень. Почти прошло. Не то, что твоя спина.

— Моя спина мне за другое. А тут…

В этот момент Мия засмеялась. Это был истерический смех, но с ним из нее начало выходить все скопившееся напряжение. Обстановка вокруг нас так же начала терять накал. Да, я прав, они просто заблудившиеся девочки, не знающие, что делать с внезапно свалившимся на их головы мальчиком. Только и всего. Я вновь притянул ее к себе, гладя по волосам, как котенка.

— Мия, Розита, давайте остановимся на том, что вы — мои сестры. Вы красивые, и я вас… Очень хочу! — Вздох. — Но не хочу утонуть в этом безумии. Понимаете? А это будет безумие, наши отношения. Ежедневное, ежечасное безумие! Или мы напарники, или любовники — третьего не дано! — отрезал я.

Роза опустила голову, закусив губы. Но на лице ее читалось облегчение.

— Ты что скажешь, малышка? — поднял я подбородок обнимаемой девушки.

Та фыркнула.

— А обнимать сестер ТАК, — повела она плечом, на котором покоилась моя рука, — можно?

— Таких, как вы — можно! — потрепал я ее волосы. Кажется, определились и с ее ролью. Если она была «младшенькой» только для Розиты, то теперь, с моей подачи, станет таковою для всех. И это здорово — иметь младшую «неразумную» сестренку!

— Ну что прощаешь?

— Куда ж я денусь! — расплылась в улыбке моя новоиспеченная «младшенькая сестренка». Справа от меня с огромным облегчением выдохнула Кассандра.

Я отпустил девушку, она тут же по-детски отползла за спину сестры.

— А ты? Ты прощаешь? — повернулся я к восточной красавице.

Та тоже кивнула, не поднимая глаз. Есть, и этот рубеж прошли. С Маркизой мы поговорим позже, наедине, более обстоятельно. Когда мы вдвоем, она всегда более разговорчива, чем в чьем-либо присутствии. И тогда уже окончательно расставим все точки.

— Но это ведь не все, Хуан, да? — язвительно бросила наша комвзвода, поднялась, и, нервно кусая губы, принялась мерить шагами спальную каюты. — Мы можем «поехать дальше». Можем «принять чужую правду», точнее, возможность ее наличия. Но дело с мертвой точки не сдвинется. Неправда ли?

Я молчал, пытаясь прочувствовать, что именно творится у нее внутри.

— И в следующий раз ты точно так же будешь стрелять в меня и Мию, когда мы попытаемся тебя арестовать. Не понимаю тебя, что мы решили? До чего договорились?

— Ты сделала все правильно, Патрисия, — улыбнулся я ей. Мягко, насколько мог.

— Я не просила называть меня Патрисией! — вспылила итальянка, но это был лишь повод выпустить эмоции.

— А я буду тебя так называть! — крикнул я в ответ и выдавил победный оскал. — Хотя бы среди своих. Как и ее — Гюльзар, — кивнул на сидящую на дальней кровати Маркизу. — Не знаю, девочки, от какого прошлого вы прячетесь, но здесь, во взводе, все маски будут сорваны, а стены разрушены. ВСЕ стены! — вновь повысил голос. — Всегда! И если кто-то не хочет этого — предлагаю высказаться. После чего, скорее всего, расстаться. Стен между своими быть не должно; если они есть — то никакие мы не «свои»!

Вот так. Жестко, четко, по делу. И чтобы все поняли, я — член взвода, и участвую в создании внутренних связывающих традиций наравне со всеми. И даже ставлю условия.

Обе напарницы, объекты наезда, отвернулись. Кассандра сложила руки на груди оперлась о дверцу встроенного в стену шкафа. Задумалась. Да ладно, девочка, до потери власти тебе еще ой-как далеко, а до этого момента мы обязательно станем друзьями. Ты же чувствуешь это.

Чувствовала. И убедившись, я перешел в наступление, решая самую серьезную из накопившихся в наших отношениях проблем.

— Прости, Патрисия, — продолжил я почти шепотом, без эмоций. — Я должен извиниться перед тобой. Я взвалил на тебя эту грязь — метание между приказом и совестью. Мне жаль.

Кассандра молчала. Ободренный, я продолжил.

— Ты выполняла приказ, но суть приказа — нарушение единства взвода, твоей семьи. Ты могла бы сказать себе: «Он вел себя как плохой мальчик, мы обязаны были сделать это». Но понимаешь, что я в чем-то был прав. И обвинив меня, автоматически признаешь, что вы вновь лишали меня возможности выбора. Как там, в сто шестнадцатой, — кивок на Гюльзар. — Это ты чувствуешь, Патрисия? Это не дает тебе покоя?

Итальянка молчала.

— Это все из-за меня. Я подвел тебя к этой черте, и мне жаль. Поверь. Просто прости меня, и все-таки давай именно «проедем», будем жить дальше, словно этого не было. Ты была права, я не прав, и это не должно стоять между нами.

— Не получится, — покачала она головой. — Не получится «проехать», я уже сказала. А что будет в следующий раз? А вдруг они прикажут стрелять в тебя на поражение?

— Но ты признаешь, что без меня девочек могли расстрелять? Там, в ТОЙ реальности?

Она кивнула. Да, это был единственный фактор, который мешал примирению. Не признавай это она, моя выходка теряла бы всякий смысл, я превращался бы для нее в обычного хулигана — выпендрежника.

— Я просто не мог иначе, — вырвалось у меня. — И это не повторится.

— Где гарантия, что не повторится? — выдавила она злобный оскал. — Откуда ты можешь гарантировать такое?

— Оттуда, что я планировал делать все так, чтобы никто не пострадал, — парировал я. — Просто Мия попала под маховик, только и всего. Арестуй вы меня — я сказал бы вам «спасибо».

— Сказал бы, Патрисия! — закричал я. Девчонки вздрогнули, вжимая головы в плечи. — Так и есть! Потому, что в той ситуации ТЫ была права! Ты, а не я! Ты выполняла приказ, исполняла долг! А долг выше чести, выше наших внутривзводных условностей!

Глубоко вздохнул, сбрасывая накал в голосе.

— Ты поступила правильно. Единственно верно. Ты должна, обязана была исполнить приказ, нравится тебе это или не нравится. И благодаря тебе, только тебе, вы с девчонками всего лишь под замком и без оружия. Заупрямься ты — и вас вышвырнули бы в народное хозяйство, всех пятерых, как ненадежных, плевав, какие отношения нас связывают. Мне бы ничего не было, для Паулы это не смертельно, а вас бы просто вышвырнули.

— А теперь не вышвырнут? — скривилась она.

— Теперь — нет. Вы лояльны, и лояльность эта выше нашего единства. Это тест, Патрисия, который вы прошли. Помурыжат, естественно, отказ Гюльзар так просто не спишешь, но всё успокоится.

— А почему бы не вышвырнуть ее одну? — Итальянка кивнула на дальнюю кровать.

Я пожал плечами.

— Она слишком хороший снайпер. Нет, что-нибудь придумают, будут наблюдать, но оставят. А Паула вообще неподсудна — родственница королевы.

— Так что ты спасла взвод, — подытожил я, добавив в голос максимум теплоты. — Когда я, пусть и невольно, пытался его развалить. И я повторяю, я прошу у тебя прощения. Прости…

Встал, подошел к ней. Обнял.

— Ты — настоящий командир. Думаешь обо всех. А я…

Она прижалась к моей груди, улыбнулась. И, кажется, только после этой фразы начала успокаиваться по-настоящему.

— Ты и правда так считаешь?

Я кивнул.

— Хуан, сейчас это был только тест, для всех нас. Но может настать день, когда тесты кончатся. Например, когда королева Фрейя прикажет арестовать тебя. Всерьез. Мне и девчонкам. Что тогда?

Я провел рукой по ее волосам.

— Думаю, ты сделаешь правильный выбор. Каким бы он ни был.

Отстранился.

— Ты все сделаешь правильно, я уверен.

— Я боюсь, Хуан. — Она опустила голову.

— Не бойся. — Я вновь выдавил улыбку. — Не забивай голову лишним мусором. Мы живем не завтра, мы живем сегодня. А сегодня надо решать лишь сегодняшние задачи.

Она скупо улыбнулась.

— И все-таки, я бы выстрелила в тебя позавчера, понимаешь? Где гарантия, что не выстрелю ТОГДА?

Я приподнял ее подбородок, посмотрел прямо в глаза.

— Никаких гарантий. Но если это произойдет, ты сделаешь ПРАВИЛЬНЫЙ выбор. Поверь мне. И никогда не будешь раскаиваться.

Она поняла. Все, что я хотел ей сказать. Сама подалась вперед и легонько, по-сестрински обняла. Я чувствовал ее смятение, борьбу внутри, но эта борьба постепенно сходила на нет, отпуская из оков неопределенности и неверия самой себе.

Наконец, когда она окончательно успокоилась, я услышал ее слова:

— «Пятнашек» не вернули. Хочешь, мы найдем тебе на вечер девочку вместо «крестниц»?

— ??? — Я подался назад, не зная, что сказать на такое в ответ.

— Да тут каждая вторая мечтает с тобой переспать! — словно объясняя элементарные всем известные вещи развела она руками. — Это не сложно. Или у вас отношения с Мартой? Или не с Мартой? — глаза ее лукаво прищурились.

Такого громового раската смеха каюта номер тринадцать не слышала еще никогда. Кажется, я принял правильное решение, и остаток моего «курса молодого бойца» скучным не будет.

…Ну вот он, мой внутривзводный Рубикон, примирение. Первый, самый напряженный этап. Это не конец, нет, дорога к полному пониманию займет у нас немало времени, и торной назвать ее будет сложно. Но начало положено.

— Итак, объект выехал, — вновь вывела меня из состояния то ли полусна, то ли созерцания Катарина. — Будет около дома минут через тридцать. Итоговый прогон. Хуан?

Посреди прохода между креслами заднего салона «Эспаньолы» вновь активировалась голограмма двора элитного охраняемого дома, где должна пройти операция. Я подался вперед.

— Первое. Я должен попасть внутрь, используя это. — Достал из кармана и повертел между пальцами пластиковый электронный ключ — отмычку к любой специально не защищенной системе планеты. — Если охрана завернет меня, несмотря на наличие пропуска — получить указание о дальнейших действиях на месте. — Она кивнула. Да, так. Что за действия — не уточняла, но, видно, план на этот случай разработан. — Но перед этим пытаться любой ценой прорваться во двор мирно, используя любые словесные аргументы.

— Дальше.

— Дальше выждать момент появления машины клиента. После того, как он ее покинет, но перед тем, как войдет внутрь подъезда, подобраться к нему на расстояние удара и всадить в горло «скорбящего ангела» — хлопок по внутреннему карману моей «босяцкой» куртки. — Планируемая численность охранников: два-три человека — внешнее кольцо, три-четыре — внутреннее; два-три — резерв. На обезвреживание охраны не отвлекаться, она — задача прикрытия, — кивнул я на «виолончелисток», которые так же кивнули головами в ответ.

— Все верно. Клиент?

Я активировал режим перчатки собственного навигатора и вскинул руку, завихряя визор с огромной четкой голограммой цели с разных ракурсов.

— Гильермо Максимиано Торетте, 2398 года рождения. Команданте, сфера влияния — Северо-Западная часть Альфы. Легальный бизнес — посреднические и строительные компании, реальный — проституция, наркоторговля. В молодости срок за мелкий разбой. Три обвинения в организации нелегальных публичных домов, одно — в организации покушения на служащего департамента безопасности, одно — организация нелегальной детской проституции. По всем обвинениям оправдан. Женат. Дочь, шесть лет. Предположительно владеет техникой восточных единоборств на любительском уровне. Категория опасности — «D»

Катарина кивнула.

— Охрана?

— Частное охранное агентство «Ферзь». Ветераны обычных армейских контрактов, прошедшие специальное обучение. Предположительно, особыми навыками не обладают. Уровень подготовки оценен как средний, категория опасности — «C», достаточная для нейтрализации своими силами. Вооружение…

— Хорошо, — оборвала она. Улыбнулась. — Ну как, Шимановский, боишься?

Я мысленно поежился.

— Нет.

Задумался. Добавил:

— Выполнять задание не боюсь. Боюсь крови. Факта совершить убийство. Но ведь именно на это меня и будут тестировать, так?

— Так, — вновь кивнула она. Девочки, сидящие напротив, загадочно улыбнулись. — Это нормально, Хуан, — потрепала она меня по плечу. — Все через это проходят. И все первый раз боятся. Но жизнь такая штука, что без этого никак. Особенно тем, кто пытается навести в этом бардаке хоть какой-то порядок.

* * *

Прошло уже несколько дней после экзекуции, спина почти зажила, и секрет такой быстрой регенерации стоит искать не только в моей модификации. Наконец, проявилась «химия», колоть которую мне начали с первого дня.

Вообще, к раскачке организма здесь изначально подошли с умом. Еще Антонио Второй вел разработки препаратов, более-менее безвредных для организма, способствующих этому. Целый НИИ вкалывал на его исследования, параллельно разработкам для армии и спецподразделений.

Королева Аделина продолжила это дело, так же организовав отдельную исследовательскую группу в составе департамента экстремальной медицины. За столетие той была разработана и внедрена неплохая методика, которой позавидует любое силовое ведомство.

Начинают процесс в раннем возрасте, в момент поступления, с небольших дозировок, как бы «натаскивая» организм на препараты. Со временем дозировку некоторых повышают, некоторых, наоборот, понижают, добавляют биохимические «ингибиторы», нейтрализующие негативные последствия отдельных веществ на внутренние органы. И так год за годом, согласно графику. Самое главное — четко следовать инструкции — ни грамма больше, ни грамма меньше. Как и с «мозговертом»: любая передозировка, любая недодозировка — и вся тщательно выстраиваемая система развития организма рухнет.

Годам к двадцати процесс собственно раскачки завершается, организм выходит на заданный уровень, и до тридцати лет задача биохимиков — лишь его поддержка. В тридцать же дозировки сводят на ноль, но, опять-таки, согласно алгоритму, чтобы не навредить. Некоторые из используемых препаратов… Мягко говоря нельзя просто так взять и бросить. И лишь к тридцати пяти вся эта гадость из организма выходит. Теоретически.

Последствия, естественно, есть, как же без них. Мало кто из ангелов доживает до глубокой старости. Но я видел их ветеранов — совершенно не похожи на бывших спортсменов и отошедших от дел сотрудников секретных подразделений. На тех отсутствие «допинга» сказывается гораздо быстрее и гораздо сильнее — старые, дряхлые, поголовно больные, в том числе и психическими расстройствами. Там «рулит» скорость — бойца или спортсмена подготовить нужно быстро, плевав на то, что будет с ним дальше. Выводить же из «раскаченного» состояния… Вообще пустой перевод средств. Во всяком случае, в спорте. Плюс, никто не будет тратиться на человека, попадание которого «в основной состав» не гарантировано, то есть отдача вложенных средств от которого под вопросом. Капитализм!

В корпусе же огромные деньги выбрасываются «на ветер» — процесс растягивают как только можно, лишь бы не навредить. И все это зная, что не каждая из девчонок станет в итоге ангелом.

Этим корпус и покупает, отношением к людям. Оно проявляется не только в биохимии — во многих сферах, в мелочах. Именно поэтому так велики сюда конкурсы при отборе, именно поэтому такой огромный авторитет имеют здесь королева и старшие офицеры. Они боги — гнобят, когда нужно, но когда нужно защищают ото всех невзгод, делают из приютских замухрыжек уважаемых и уважающих себя людей. Корпус на самом деле семья, кто бы что о нем не говорил.

Единственный видимый недостаток курса — полный запрет на естественную репродуктивную функцию. Пять лет — минимум, который допускается для выхода препаратов из крови, но иногда и он недостаточен. Потому по линии женского врача молодняку здесь поголовно ставят блокираторы — чтоб «в подоле» не принесли, окончательно снимают которые уже со взрослых теток, уходящих на покой. Иначе ребенок гарантированно будет иметь умственные или психические отклонения, что ее величеству совсем не нужно.

С другой стороны, это положительный момент. Трахайся с кем хочешь сколько хочешь, последствий не будет — самое то в жарком ангельском возрасте (особенно восемнадцать — двадцать пять лет). Для меня, кстати, момент не менее положительный, ибо «общаясь» с местными, мне так же не нужно думать о последствиях — всё стерильно.

А еще, как донесла сорока на хвосте (не стоит недооценивать местный «телеграф» и извечную женскую жажду делиться со всем светом не предназначенной для этого информацией), когда их высочества находились на территории базы, им тоже поставили блокираторы, личным приказом ее величества. И ее же приказом следят, чтобы те всегда были на месте. Как человек, которого готовят для работы именно с этими девушками, я взял информацию на заметку, несмотря на то, что высказал девочкам, как это нехорошо, совать нос в чужое личное белье. А все-таки мудрое у нас ее величество!..

Относительно меня и репродуктивной функции медики сказать затруднились — плотно воздействие этой методики на мальчиков не изучалось. Но сразу негативных последствий не обещали, а потомство заводить посоветовали не раньше, чем пройду полный курс вывода этой гадости из организма, плюс три-шесть месяцев сверху — мало ли. Я, в общем, и не собирался, да и не для того меня готовят, но на всякий случай на заметку взял.

Хм… Так вот, как я уже сказал, мои раны начали заживать быстрее, и только сейчас, спустя почти полгода, я это почувствовал. Говорят, скорость и выносливость под действием препаратов тоже повысились, но это, к сожалению, определить трудно — идет наложение с эффектом нейронного ускорения. Еще говорят, многих этот курс спасал от смерти, когда раненые, которые гарантированно должны были отбросить копыта, по всем законам физиологии, выживали, дожидаясь помощи. И знаете, мне это начало это нравиться.

— Хуан, зайди, — раздался в ушах голос Мишель, когда я нажал кнопку приема вызова на браслете. Голос спокойный, не вздернутый, но бескомпромиссный. То есть, идти можно медленно, но специально тянуть не стоит. Вздохнул, отложил в сторону очередную находку из кладовой девчонок Белоснежки и побрел в ее кабинет.

С сеньорой Розали Ивет отношения у нас… Не изменились. В отличие от Катарины, Мишель сделала вид, что ничего не произошло. И действительно, с точки зрения ее логики так и есть. Она приложила максимум усилий, чтобы я избежал опасности, всячески помогала, пусть я и не всегда это оценивал. Изначальная же задумка с противостоянием была не ее, ее вины в моих страданиях нет. А что случилось на Плацу… Нервы, у всех у нас они есть, и все мы можем когда-нибудь сорваться.

Вот и она, дав несколько дней отдохнуть, вновь взяла меня в оборот, оставшись на ночь вместо оперативной. Я не сопротивлялся — действительно, успокоился, да и понимал, что роль «доброй тетушки» нужна, «тетушка» всегда должна находиться рядом. Иначе вместо нее появится кто-то другой, не такой влиятельный и приятный в общении. Да и она сама… честно скажу, никогда не думал, что мне будут нравиться взрослые тетки, практически мамины ровесницы, но эта тетка стоила того. Красавица, в прямом смысле слова, волшебница — мало кто повторит то, что она вытворяет, да еще и умная. С нею реально не скучно и есть о чем поговорить. И все это без условностей, вроде цветов, духов, ухаживаний и отношений. А чего мне, восемнадцатилетнему горячему мачо, еще от женщины надо?

В кабинете она была не одна, собрались все ответственные за проект лица — Сирена, сеньора Гарсия и Катарина. При виде меня замолчали, указали на кресло напротив хозяйки кабинета. Я сел.

— Хуан, мы немного подумали, — начала Мишель, — и пришли к выводу о начале более активной твоей подготовки.

Я кивнул — давно ждал этого разговора. Как правило, в конце любого уровня, чтоб перейти на следующий, надо побить «босса» — не могли они начать вторую фазу без итоговой встряски. «Противостояние» — уровень, теперь очередь за «боссом».

— Вторая фаза, да? — озвучил я мысль вслух. — Переводной экзамен?

— Можно сказать и так, — оценивающе прищурилась Сирена.

— Если ты не выдержишь его, нам придется с тобой распрощаться, — продолжила хозяйка кабинета на правах моей непосредственной начальницы.

— А у вас будут тесты, не выдержав которые мы не распрощаемся? — съязвил я. — Хотя бы в теории?

— Тест тесту рознь, Хуан. — Они не обратили на мой задор никакого внимания. — На некоторые может отвестись какое-то время. Некоторые можно сдавать не с первой попытки. Здесь же попытка всего одна: зачет или незачет. Не справишься, не сможешь психологически… — Она многозначительно провела рукой по горлу. Внутри у меня пробежал холодок: зная их фантазию, не сомневался, они придумали нечто… Очень плохое. Ибо просто плохое довели бы до сведения в рабочем порядке.

— И что же это? — улыбнулся я, борясь с дрожью в голосе.

— Назовем его лаконично, «испытание кровью», — взяла слово Катарина. На ней висела непробиваемая маска, следовательно, решение принималось не без ее участия. — Надеюсь, хотя бы примерно, что это такое, представляешь?

— Да, разумеется. — Я кивнул. — Мне надо будет кого-то грохнуть. Чтоб повязаться с вами кровью, и в случае чего вы меня…

— Хуан, нам плевать на кровь! — вспыхнула Сирена. — Не путай нас и каких-то бандюков!..

— Он придуривается, — перебила Катарина, покровительственно мне улыбнувшись. — Все он понимает. Это что-то вроде мести на уровне интуиции. Особенно тем, кто был в тот день на Плацу. Так, Хуанито?

Я промолчал, сдерживая взявшуюся откуда-то изнутри волну злости.

— Итак, твоя задача показать, что ты психологически готов убить человека, которого прикажут, — продолжила она. — Это и есть цель. Убить руками, ощущая всю прелесть, весь груз этого слова, а не скупо спустить курок издали.

— Что, совсем прямо голыми руками?

— Нет, конечно. Не голыми. Вот этим. — Она выложила на стол трехгранный стилет с выгравированной скорбящей ангелицей на рукоятке.

— Всё законно, указ об устранении подпишет королева. Это будет не случайный человек, Хуан. Преступник.

— Возможно, мелкий босс криминала, — пояснила Сирена. — Мы еще не занимались конкретикой.

— Вы хоть скажете, что он совершил против ее величества? — вновь съязвил я. — Или он только собирается совершить, и еще об этом не знает?

— Ирония неуместна, Хуан, — отрезала сеньора Гарсия, пригвоздив к спинке кресла железным взглядом. — Если ты думаешь, что мы можем себе позволить устранить кого угодно когда угодно за что угодно, а то и совсем ни за что, ты сильно ошибаешься. Да, о нас так говорят, что мы можем. Но мочь на словах и на деле — разные вещи.

— Я и не…

— Думал! — вновь пригвоздила она, теперь голосом. — И мне не нравится твой образ мыслей. Если ты хочешь стать частью команды, ты должен думать как часть команды, а не мелкий camarrado с улицы, нахватавшийся слухов из сетей.

Я опустил голову. Стало стыдно.

— Простите, сеньора. Но с другой стороны, чтобы иметь верное суждение, нужно обладать хотя бы минимумом информации, которой со мной никто не собирается делиться. Пока же я сужу на основе того, что видел глазами. А кое что я видел.

На мгновение веки мои прикрылись, перед глазами возникла картинка Катарины, вгоняющей такой же стилет в горло комиссара Сантьяго.

— Не доверяй своим глазам, — улыбнулась Мишель насквозь фальшивой улыбкой, понимая, о чем я думаю. — Абсолютно всё поддается логике, даже если ты ее не понимаешь. Елена права, нам никто не простит, если начнем брать планки выше положенного, от этого и отталкивайся.

— Любую информацию нужно заслужить, Чико, — продолжила Сирена. — И если ты выполнишь задание — получишь доступ к кое-каким данным, пока что для тебя секретным. Не только в качестве бонуса, но и элемента обучения. Как часть команды. Такой подход тебя устроит?

Разве я мог сказать «нет» или что-то в этом духе?

— У задания есть нюансы, — вернулась к вводной мой куратор. — Как понимаешь, цель задания — отсев, нам не нужны люди, не могущие… Скажем образно, «спустить курок». Ты должен сделать это сам, добровольно — давить на тебя мы не имеем права.

Потому, согласно правилам, в любой момент можешь отказаться, но только до начала операции. И согласно приказу королевы, тебя отвезут домой.

— Это приказ Леи, Хуан, — вновь взяла слово сеньора Гарсия. — Хоть это и не в наших правилах, сам понимаешь. Девочек, достигнувших твоего уровня, мы предпочитаем утилизировать.

— А мне, значит, такая честь… — вздохнул я, обращаясь скорее сам к себе. Все четверо сеньор понимающе улыбнулись. Ну да, я ее родня. И приказы сеньора не обсуждаются.

— Но как только операция начнется… — продолжила она, но я перебил, наигранно усмехнувшись:

— Или выполню приказ, или меня ликвидируют. Как все знакомо! И где мы всё это уже проходили?

— Тогда тебе ничего не угрожало, — понимающе улыбнулась Мишель. — Ты об этом не знал, но реально тебе ничего не угрожало. Тебя бы просто отпустили. Сейчас — нет. Что бы ни стояло на кону, с началом операции оно перестанет иметь значение, и ты должен помнить об этом. Иначе в свете последних событий можешь решить, что мы не станем рисковать тобой, что блефуем. Нет, не блефуем, Чико. Не в этот раз.

— Когда-то донья Катарина отдала свою дочь сюда, к нам, в корпус, — вновь взяла слово сеньора Гарсия. — И та проходила Полигон вместе с нашим взводом, на равных. Вместе со всеми сражалась, стреляла, убивала. И даже была ранена. Она, инфанта, наследная принцесса самого сильного в мире государства, рисковала жизнью — можешь себе это представить? Ее мать пошла на это, Хуан. Чтобы сделать ее сильнее. И поверь, Лея усвоила многие ее уроки.

Так что еще раз подумай, Чико. До момента, когда ты выйдешь навстречу клиенту, волен отказаться. После… — Вздох. — Ты даже не ее сын, но и с сыном она поступила бы так же.

— …Если бы была хоть какая-то надежда сделать из него человека… — добавила сеньора уже тише, но все услышали и опустили головы.

— Иди, Хуан, — подвела итог Мишель, — и думай. Мы начинаем поиски неугодных, и как только окончим — дадим знать. Вопросы есть?

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда свободен.

Я встал и молча вышел. Под ложечкой сосало.

Ну да, все правильно. Иной уровень доверия, иное отношение со стороны королевы просто так не даются. «Испытание кровью», придумали же! И главное, именно тест, психологический, честный и открытый. Смогу «спустить курок», всадить стилет в горло — молодец. Пригожусь. Не смогу… Нафиг я им тогда не нужен. А разговор сейчас — чтобы не сделал глупость ТАМ, во время теста. Действительно ведь могу подумать, что блефуют, после ласк королевы…

Но они не смогут меня принять в случае провала — народ не поймет, потому перестраховались. И если что, покажут ее величеству запись разговора, что не при делах, что честно предупредили.

А почему «кровью»? Если я смогу сделать это, переступить через черту…

Тех, кто переступил через нее, через грань человеческой жизни, многое отличает от остальных. Когда переступил намеренно, целенаправленно, а не замочил кого-то в угаре драки, или нажимая спусковой крючок от безысходности, как я в сто шестнадцатой. Это иной образ мышления, иная оценка окружающих. Я смогу разговаривать с ними почти на равных, без этой непреодолимой пропасти между нами. Правильно сказано, как «часть команды». Единая система ценностей, единая шкала оценок — это очень, очень-очень много для моего последующего воспитания! Не говоря уже о смягчении секретности. «Уйти» после этого никто не позволит, и королева будет первой, кто отдаст приказ на утилизацию, как приказала казнить того парня в казематах, когда возила меня на экскурсию.

Так что этот тест нужен в первую очередь ей, чтобы у нее самой поднялась на родственника рука. И только потом — мне.

Но пока у меня было немного свободного времени, можно было потратить его на одну задумку. Пару дней назад в каморке девчонок Белоснежки среди груды макулатуры я нашел стопку бумажных постеров. Да-да, не пластиковых, бумажных. Сколько им лет — понятия не имею — бумага хотя и усовершенствованная, не чета той, что использовалась столетия назад, износо и огнестойкая, но БУМАГА. И на одном из листов красовалось черно-белое изображение моего кумира, человека, на которого я до сего времени старался ровняться.

— Оперативная у себя? — спросил я у «морпеха», охраняющую вход в диспетчерскую. Та пожала плечами, не ответила. Ясно, не положено, а необходимости нарушать этот в принципе не особо соблюдаемый пункт устава она не видела.

Я вздохнул и активировал канал связи с диспетчером.

— Слушаю? — раздался голос одной из двух дежурных девочек.

— Оперативная у себя?

— Соединить?

— Если это не сложно.

Щелчок, звонкое «пи-ип», и мне ответил голос Марселлы:

— Да, Хуан?

— Вы у себя?

— Что-то случилось?

— Нет. — Я замялся. — Если вы у себя, выйдите, у меня такое дело… Не хочу забивать им оперативный канал.

Марселла рассоединилась, я почувствовал, что заинтриговал ее.

Можно было сделать это раньше, но я ждал именно ее смены. Чувствовал, что из всех оперативных она легче всего пойдет навстречу. Как, почему — вопрос не ко мне, а к нашей сеньоре Лопес: она учила чувствовать людей не органами чувств, а чем-то иным, внутренним, и кое-какой прогресс в этом деле наметился.

Гермозатвор поднялся, оперативная вышла, тщательно скрывая любопытство на лице. «Морпех» на несколько метров отошла, чтобы скрыть такое же любопытство в глазах у себя, превратилась в слух.

— Что такое, Чико? Что-то случилось?

Я протянул капсулу.

— Мне нужно распечатать это. В том виде, в каком оно есть.

— Что там?

— Картинка. Трехмерная. Оттиск с древнего постера. Вчера весь вечер над ним работал.

Оперативная недоуменно покачала головой.

— Зачем тебе это?

— Понимаете… В корпусе довольно неважно поставлено патриотическое воспитание. Не патриотическое, а… Как сказать… В общем, пропаганда, как и на кого нужно ровняться, перечень исторических персонажей. Ученые, полководцы, герои войн. Чтобы девочки знали, кто в истории человечества какой совершил подвиг и брали пример. И я решил начать эту традицию.

Сказать, что она обалдела — ничего не сказать. Видно, никто о таком не думал. Здесь есть уроки истории, но они так же отфильтрованы, как и в школах.

— Это первый эскиз, — продолжил я. — Если будут заказы от руководства — поработаю над другими. Но главное, распечатать это, чтобы они посмотрели и им понравилось.

Марселла кивнула.

— Я гляну, не возражаешь? Заходи.

И бросив беглый взгляд, говорящий, «все под контролем», наказующей, подняла гермозатвор диспетчерской. Вошла внутрь, я последовал за ней.

Вот она, святая святых корпуса. Если честно, не так я представлял диспетчерскую. Помещение небольшое, метров десять на тридцать, три терминала операторов вдоль стен (один в резерве), один отдельный, дальше, в конце помещения. Все стены — сплошные завихренные визоры, правда, изображения передавали только два из них, передняя и левая стены. Каждое было разделено на… Сто сорок четыре и сто двадцать квадратиков камер соответственно, — посчитал я, — показывавших каких-то людей, в том числе посторонних, гражданских. Очевидно, группы «в поле». Правая стена представляла собой огромную карту-схему Альфы, на которой мигали зеленые, желтые и синие точки. И красные, но последних было всего две.

Девочки, сидящие за терминалами, скрывались от меня за почти непрозрачными коконами виртуальной реальности, похлеще, чем в сетевых играх. Но в отличие от игр, внутренняя поверхность коконов была разлинована такими же квадратиками, как и на больших экранах, и не только ими. У второй девочки в нижней части визора я рассмотрел какие-то таблицы и графики. Тяжела ты, служба диспетчерская!

Я знал, контингент сюда отбирают отдельно, это белая кость всех ангелов. Их отличие — невероятно высокая скорость мышления. Они даже сдают не все положенные тесты: их скорость мышечной реакции, кроме рук и пальцев, намного ниже остальных, но десятикратное «погружение» сознания при этом — норма, а не стресс. Плюс, все эти допуски и протоколы, отделяющие их от простых смертных.

Девчонки насторожились, я превратился в объект их пристального внимания. Причем, если от меня их скрывали коконы, то мою персону они видели прекрасно, чем нагло пользовались. Я же, войдя, почувствовал, что на самом деле девочки скучают — выполняют свою работу, но в фоновом режиме. И пока все идет нормально, просто бесятся от скуки. И тут новый объект внимания…

Я не стал их расстраивать. Вальяжно потянулся. Марселла бросила беглый взгляд через плечо. «Позер» — читалось в ее глазах. Ради бога, пусть так. Они для меня неизведанная пока высота, как и я для них — почему бы не повыпендриваться?

Но выпендриваться было некогда. Она воткнула капсулу в гнездо своего терминала и произнесла:

— Боливар, проверка!

— Чисто, — ответил мягкий голос главного искина базы. — Последняя запись — 23:46, вчера. Проведена искусственным интеллектом AIMB-013 «Кузя».

— «Кузя»?… — недоуменно потянула она. Я так и не понял, с досадой или нет. — Ты, небось, назвал?

Я кивнул.

— Так зовут домового из моей детской книжки.

Она раскрыла изображение… И ахнула.

— Сам сделал, говоришь?

— Да. Оригинал двухмерный, черно-белый. Так же красивее?

— Красивее! — потянула она и даже присвистнула. Девочки сзади выглянули из-за терминалов и тоже во все глаза смотрели на наведенную красоту. — Н-да, умеешь ты с графикой работать!

— Ну, так я ж «вольняшка». Была возможность, была необходимость — вот и научился. Это статическое изображение, не четырехмерное. Четырехмерное, например, сделать не смогу — так что и я не всемогущ.

— Все равно хорошо получилось, — почувствовал я в голосе искреннюю похвалу. — Если научишь кого из девчонок — пожалуйста!

— Пусть обращаются, — хмыкнул я и обернулся к операторам. Те, словно школьницы, пойманные за подглядыванием, отпрянули за свои коконы.

— В техотделе есть оборудование, — произнесла Марселла. — Где еще — не знаю, надо искать, но там точно есть. Иди туда, я скажу девочкам, они сделают. Себе можно скопировать?

Я пожал плечами — как будто мог сказать «нет».

Уходя, подмигнул девчонкам, зная, что они точно видят меня через коконы.

Через час на стене игровой, самого большого помещения кубрика, в красивой рамке висело трехмерное изображение оцветненного мною парня в белом шлеме с надписью «СССР». Парень улыбался и выглядел как живой. Будто протяни руку, и сможешь потрогать его нос, брови, постучать по шлему…

Четвертое измерение сделать можно было, навыки имелись, я соврал. Просто не стал. Это правда сложно, а у меня немного другая цель. Надпись же под изображением на рамке подобрал такую, что никто не придерется, поистине воспитательную: «Сказки становятся реальностью».

Само собой, плевать мне на патриотическо-космополитическое воспитание местного молодняка. Картинку я повесил для себя и только себя. И не потому, что Гагарин мой кумир. Просто тогда люди хотели, чтобы космос, сказка, стал реальностью, и он сделал ее таковой. Вот и мне сейчас очень-очень не хватает сказки, нечто невозможного, нереального, что я должен воплотить в жизнь.

В корпусе легко потеряться, тем более сейчас, после аудиенции королевы. У всех здесь на мою персону свои планы. А я не должен быть простым их исполнителем, пустым орудием. Поначалу да, пока учусь и встаю на ноги. Но после…

…Я не орудие. Я — человек. Об этом легко забыть, прыгнув на волну, что тащит меня наверх, невзирая на трудности. Но отдавшись воле этой волны, я потеряю себя, ибо так легче и проще. Однако, это совсем не то, что мне нужно.

Я должен верить в сказку, следовать ей. Воплощать ее. И чем несбыточнее, «сказочнее» она будет, чем сложнее ее реализовать, тем легче не отдаться воле волн чужих планов, остаться самим собой. И эта картинка — всего лишь напоминание мне самому, что я не должен больше быть игрушкой. А Цель, любая цель, какой бы невероятной ни казалась, достижима.

* * *

— Что, нашли жертву? — усмехнулся я, заходя в кабинет Катюши. Она улыбнулась, кивнула, чтоб садился. — Оперативно вы!

Действительно, прошло всего каких-то три часа.

— Так ведь подонков, Хуан, хватает. Выбирай, кто лучше подойдет конкретно для твоих целей и неси на утверждение.

Кстати, его уже утвердили, — оговорилась она, — только что. Операция назначена на завтра. Осталась подпись королевы, но ты понимаешь, это формальность.

— Вот так на Венере решаются людские судьбы, кому жить, кому умереть! — съязвил я, но не зло. Скорее с легкой иронией. Катарина в ответ улыбнулась.

— Боюсь, так происходит не только на Венере, Хуан. Так что не надо нас демонизировать, тогда тебе придется делать это с большинством мировых секретных служб. Не говоря о правительствах и службах легальных.

— «Всякая власть от диавола», — процитировал я.

— «Нет власти не от бога», апостол Павел, «Римлянам», — парировала она.

Я даже закашлялся:

— Мы сюда полемизировать о высоких материях пришли? Или обсуждать, как человека грохнуть?

Она засмеялась, 1:0.

— Вот, держи. — Передо мной на стол опустилась синяя папка досье. Пластиковая, с настоящими отпечатанными архивными документами. — Изучай.

— А если вкратце? В виде вводной?

— Если вкратце, Гильермо Максимилиано Торетто. — Пятьдесят лет, команданте. Ветка хефе Конрада Буйвола. Безопасники уже не впервые накрыли публичный дом, контролируемый его структурами, но в этот раз там подавались несовершеннолетние девочки. Департамент нашел стопроцентные доказательства причастности к этому нашего команданте, но, к сожалению, тот в который раз выкрутился, вышел сухим из воды. И это задело.

— Это не повод уничтожать команданте, насколько я понимаю, — покачал я головой, выражая всем видом: «Не надо вешать мне лапшу, Ласточка моя!».

Она усмехнулась.

— Разумеется, причина не в девочках. И не оскорбленных достоинствах. Это повод.

Вздох.

— Дело было верняк, Хуан. Но за три месяца полностью развалилось. В процессе развала свидетели несколько раз меняли показания, сменилось три судьи, с родственниками свидетелей и экспертов происходили «несчастные случаи». И кое-кому это надоело. Если не мы со своей операцией, его завалят и без нас. Но «скорбящий ангел» лучше, чем снаряд от винтовки про меж глаз. Эффектнее.

Я поежился — снаряд рельсовой винтовки, даже на малой мощности, снесет половину черепушки. Ну, это как посмотреть…

— Ну что же ты опять недоговариваешь, — улыбнулся я. — Ходишь вокруг да около? Говори уже, эту причину.

— Даю тебе возможность поработать головой, — расплылась она в улыбке, как кошка, объевшаяся сметаной

— Погиб кто-то из сотрудников департамента, — поежился я. — «Несчастный случай». И сотрудник этот был завязан на дело нашего клиента. Причем, ранг его немаленький, ибо ради сошки ее высочество напрягаться не будет. Так?

— Браво! — она похлопала в ладоши. — Почти попал.

Нет, ранг у них маленький. Но их несколько, это и взбесило. Два офицера, опытных сотрудника. И один эксперт, благодаря которому дело не развалилось с самого начала, дошло до суда. Это война, Хуан, без правил, и раз так, наша совесть чиста. И что смешного я сказала?

Действительно, я засмеялся.

— Да так, иронизирую, в какой стране мы живем. Я правильно понимаю, ради простых «свидетелей», «меняющих показания» или «случайно» погибающих, ни ее величество, ни ее высочество палец о палец не ударят? На них «правила» не распространяются?

— Правильно, — улыбнулись ее глаза. — И я рада, что ты, наконец, вырос.

Ладно, пока это всё, иди, изучай досье. Еще там схема расположения здания, коридоров, постов охраны и служебных помещений — чтобы знал в совершенстве. Более точные данные обновим к утру. Потом ложись спать — перед подобным делом всегда нужно выспаться.

Я кивнул и молча вышел. М-да, вырос. Захотелось выругаться.

И что это меня так повело? Я с детства знаю, в какой стране живу, все ее законы и порядки. И если хочу лезть наверх, как мне настоятельно предлагают, должен принять их. Просто принять, нравятся они мне или не нравятся. Ведь изменить хоть что-то я смогу совсем не скоро, если смогу вообще.

…Вот это и есть моя сказка. Изменить порядки на планете. Как хотел в школе, сколачивая ребят против Кампоса, как хочу сейчас, видя и понимая реальность без прикрас и утаек. Задача поистине невозможная, оттого притягательная.

Но это — сказка. Сейчас же я должен лишь принимать к сведению и учить. Изучать. Чтобы знать слабое место гидры, а не махать мечом направо и налево, снося раз за разом ее отрастающие головы, как это делали Симон Боливар, Фидель Кастро или Уго Чавес.

* * *

— Дурацкая куртка.

Катарина усмехнулась:

— Самое то для легенды. С учетом стрижки, ты в ней натуральный «страж улиц»!

Я покрутился перед зеркалом.

— Все равно, дурацкая.

Она пожала плечами.

— По-другому ты к нему не подберешься. Я всю ночь думала, любой человек приличной внешности сразу вызовет у охраны подозрение. Не забывай, тебе на вид не больше двадцати, как ты собираешься к нему подойти?

— Ну…???

— Если наденешь костюм и галстук — студент, служащий мелкой фирмы. Что может делать во дворе элитного дома студент, служащий мелкой фирмы? Учитывая, что он почти всех там знает? Если нацепить на тебя одежду от кутюр… Хуан, ты пока еще не умеешь носить дорогие вещи, происхождение у тебя на лице написано. Нет нужного пренебрежения, легкого презрения к окружающим. Они почувствуют подвох издали, просто поверь моему опыту. Не стоит недооценивать охрану. А им достаточно только заподозрить, и операция провалится. Телохранители могут полечь хоть все, Хуан, но не они нам нужны.

Я кивнул — к сожалению, это так.

— Остается только нижний этаж, — закончила она. — Представитель не самой обеспеченной части общества.

— В элитном охраняемом доме?

— Почему бы и нет? — лучезарно улыбнулась она.

Я знал, что она креативная, что с фантазией у нее все хорошо, но не до такой же степени?

— Ага, радикал какого-нибудь движения, «за избиение марсиан», например, — усмехнулась Роза.

— Лучше «за уничтожение ценностей, нажитых на эксплуатации трудового населения», — покачала головой Маркиза.

— Ага, есть такие отморозки, поджигают машины, рисуют на стенах, портят эскалаторы и сидения в подземке, — продолжила Кассандра. — Которым главное не цель, а результат конкретно их вандальской деятельности. Я как-то общалась с такими… — грустно вздохнула она. Воспоминания душу ей явно не грели. — Те еще козлы!

— Анархисты, — произнесла Паула, охарактеризовав «тех еще козлов» научным словом. — Они называются анархисты. Ультралевые радикалы, «уличное» их крыло. Политическое «мясо». Так что, Хуан, идти тебе сегодня по стопам месье Прудона и его последователей! Гордись!

Все, находящиеся в каюте, включая меня и Катарину, недоуменно переглянулись. Кто такой месье Прудон не знал никто.

— Хорошо, пусть анархист, — ушел я от темы, спасая красноволосую. Девчонки не любят, когда она умничает, даже не специально. — В таком случае мне нужно несколько баллончиков с краской и выкидной нож. Хотя нет, нож будет мешать на охране у входа. Или не будет?.. — перевел я взгляд на куратора. Та покачала головой, отгоняя какие-то свои мысли.

— Баллончики найдем, сейчас пошлю кого-нибудь. Или по дороге заедем. А вообще верно мыслишь, Паулита. Не хочешь в отдел планирования операций?

Та отрицательно покачала головой.

— Мне и здесь хорошо.

— Пока — да… — хмыкнула Катарина, но тему закрыла.

Девчонки присутствовали на примерке «рабочего костюма» и вводной, провожали. В операции не участвовали, даже в качестве резерва, так надо, но они — моя семья, это — мое первое задание, так что имели право. И если честно, беспокоились за меня даже больше, чем я сам.

— Больной на голову радикал пробрался на территорию элитного дома, чтоб мелко напакостить, — начала подводить итог Катарина. — Охрана клиента насторожится, само собой, но гораздо меньше, чем увидев «студента» или не владеющего манерами жильца. Уличный хулиган — угроза понятная, рациональная. Я бы проверила такого силами третьего кольца, не эвакуируя клиента, просто держа на расстоянии. А вот увидев «студента» дала бы первому кольцу установку быть готовым к плану «А». Чего нам бы не хотелось.

— А если переодеть меня… Ну, например, разносчиком из ресторана? Или ремонтником?

Она покачала головой.

— Ремонты и прислуга — классика. Я бы насторожилась. Тем более, что ремонты в таких домах проводятся специальными организациями под присмотром местной охраны, как и сопровождение «разносчиков». Нет, Хуан, как бы тебе это ни претило, будешь ты, наш дорогой, анархистом. Сленг знаешь, хоть приблизительный, на всякий случай?

— Даже с идеями вкратце знаком! — «мило» улыбнулся я. — С лозунгами. Только не понимаю, как меня, анархиста, охрана пустит внутрь элитного дома?

— Войдешь через парадный вход, — беззаботно пожала она плечами. Кажется не только я, все девчонки смотрели с отвиснутыми челюстями.

— У тебя будет ключ, — пояснила она. — Электронный, от пустой квартиры. Который должен пройти все проверки. А что, я не говорила?

* * *

Да, электронный ключ — это хорошо. Но меня могут не пустить просто так, заупрямившись. «Фейс-контроль», так сказать. Это была единственная накладка в плане.

— Пять минут, Хуан. Пошел! — скомандовала Катарина, открывая люк «Эспаньолы». Я повиновался, вышел и направился к искомой точке на карте, подсвеченной желтым маркером, чувствуя себя в бандитской куртке полным отморозком. «Виолончелистки» отрапортовали о занятии позиций минут с десять назад, со стороны прикрытия накладок быть не должно. Вроде все хорошо, но нервы на взводе.

Надо сказать, эти «музыкантки» не совсем ангелы. Их списали в свое время, в основном из-за психологической несовместимости с работой королевского телохранителя. Но вели девочки себя достойно и угодили в то самое силовое подразделение службы вербовки, что занимается заключенными.

Наказующих мне не дали, побоялись, наверное — слишком плохо с ними себя вел. Вряд ли бы те стали мстить, не такие там служат люди, но сеньорин офицеров понять можно. Из резерва так же никого не выделили, но, наверное, рассуждая с точностью до наоборот. «Виолончелистки» же к происшествию на Плацу никакого отношения не имели, потому выполнят приказ быстро и без эмоций. В теории, конечно.

— Последняя попытка, малыш, — улыбнулась моя куратор. Видеть я ее больше не мог, но улыбку почувствовал. — Можешь отказаться. Но я обязана спросить.

— Передай, ты спросила, — бросил я и побрел дальше, все больше и больше борясь с волнением.

Сто метров. Двести. Поворот. Еще пятьдесят метров. Сто. Вот он, вход. Справа в стороне, в нескольких десятках метрах шлюз въезда. Обе створки открыты, перегорожены лишь стационарным шлагбаумом. Но проскочить не получится — при попытке ворваться внутрь задняя створка закроется раньше, чем я до нее добегу. Если охранник за пультом не будет спать, разумеется.

Я вошел в «проходную» парадного входа, так же открытого, хоть и имеющего мощный гермозатвор со створками. Которые тут же закрылись, когда я в своем наряде показался внутри.

Охранник сидел, развалившись в кресле, вытянув ноги под стол, но бдел, рассматривая мерцающие вдоль стен визоры, а заодно, боковым зрением, и меня.

— Что хочет сеньор? — лениво усмехнулся он. Гораздо более лениво, чем я предполагал. Хм, меня оценивают явно не как стоящую угрозу. Я попытался ответить, но не успел — появился второй охранник, с дубинкой-шокером в руке и расстегнутой кобурой на поясе. Оперативно они! Видно тяжелую руку начальства.

— Сеньор хочет войти, — произнес я, проводив взглядом второго, обошедшего меня по широкой дуге и вставшего за спиной с грозным видом. Пожал плечами. — Нельзя?

— А сеньор не ошибся адресом? — уточнил сидящий, посмотрев прямо в глаза. Лениво, но вежливо. Да уж, гоняют их тут, за километр видно.

— Нет, — честно покачал я головой, чувствуя, как кровь в висках пульсирует.

— И куда именно идет сеньор? — продолжал первый охранник.

— Сто двадцать третья, — назвал я указанный Катариной номер квартиры. — У меня ключ.

Квартира действительно пустует, соответствующие органы вчера проверили. Хозяева в Бразилии, на отдыхе: море, солнце, естественный воздух — почему нет, если есть деньги? Приедут не раньше, чем через три недели, ибо с Земли им улетать только через неделю.

— Давай, — вытянул он руку. Второй сзади меня натужно засопел, как бы намекая, чтобы не делал глупостей. Да что ты, родной! И не собираюсь! «Армейский контракт, пехота» — автоматом пролетело в голове.

Я протянул электронную карточку. Сидящий вставил ее в свой терминал, над входом зажегся зеленый свет.

— Проходи. — Створки разъехались, карточка перекочевала мне назад в руку. Второй охранник лениво зевнул и побрел за стойку, к проходу в служебное помещение. Я совершенно перестал его интересовать. Люди в доме живут обеспеченные, а мало ли какие у богатых причуды? Может, я любимый племянник уехавших, выпендривающийся, общающийся «не с той компанией» ради «прикола»? Ключ же есть? Есть. С них взятки гладки. Как я его понимал!..

В момент, когда я вышел во двор, постояв с минуту для колорита перед выходом, потянув лишнее, пардон, запасное время, в шлюз заехала первая машина. За ней в очередь встала вторая. Отлично, теперь самое главное — занять места согласно купленным билетам. На счету каждая секунда, а важна каждая мелочь. И почему так пульсирует кровь в висках?

Я быстро проскочил двор, встал перед подъездом сеньора Торетто и демонстративно достал первый баллончик. Охраны дома не боялся — они к разбору не успеют, слишком ленивые. Машины клиента внутри, значит, от них больше не зависит ничего. Естественно, они выйдут сюда с намерением меня схватить и вышвырнуть, но попадут лишь к шапочному разбору.

Что нарисуем? А хотя бы дракона! С крыльями, изрыгающего пламя. Почему нет? Краска синяя, но что, синих драконов не бывает что ли?

— Эй, muchacho! Ты что творишь? — раздался голос первого из двух подошедших охранников внешнего кольца. Я обернулся — Торетто из машины вышел, окруженный тройкой телохранителей первого кольца, но стоял под защитой третьей машины, рядом с открытыми люками своей. Рано.

— Рисую. Дракона, — пояснил я спросившего.

— Уматывай отсюда, пока цел! — прошипел он. Правильно-правильно, сеньор, нервничайте. Я бы на вашем месте тоже нервничал.

— С хрена ли? — невозмутимо продолжал я пачкать стену.

— Muchacho, хочешь проблемы? — подошел второй и взял в руку шокер.

Я соизволил обернуться и начать роль, к которой все утро мысленно готовился.

— Проблемы? Да мне насрать на вас! Прихвостни буржуйские! Знаете где я вас видал? И хозяев ваших?

И зарядил такой монолог, что обитатели самой неблагополучной части Северного Боливареса поаплодировали бы моей фантазии. Логики в нем было ровно столько же, сколько смысла в порнофильмах. Роль придурка удалась — уж что, а ее сыграть я сумел.

— И вообще, нассать я на вас хотел! Вот так!

Я развернулся и делом продемонстрировал опешившим охранникам последнее высказывание. Играть — так играть.

Сказать что они обалдели — ничего не сказать. Челюсти их отвисли.

Делая свое мокрое дело, я попытался прочувствовать ребят. Получалось неплохо — видно, то, что был весь на нервах, играло в плюс способностям. Оба бойцы, оба опасные. Армейские контракты, как минимум десант. Плюс специальная подготовка. Но оба без нейронного ускорения, если что — справлюсь.

— Эй, muchacho, ты совсем совесть потерял? — Первый охранник встал метрах в трех сзади меня. Руки у него чесались, но надо отдать должное, мокрое дело он мне доделать дал. То ли брезговал, то ли по доброте? Я склонялся к последнему — не ощущал в нем той высокомерной надменности, которой разило даже от вышколенных парней на входе.

— Кать, если будет возможность, оставьте этого в живых? — прошептал я и медленно обернулся.

«Так точно!» — раздался в берушах голос, принадлежащий одной из «виолончелисток». Все, моя совесть чиста, большего я сделать не смогу.

— Чего? — переспросил парень.

— Я говорю, пошел ты! — крикнул я, но получил рывок и толчок. Он схватил меня, вывернул руку и с силой «поцеловал» со стенкой, на которой уже подсохло изображение недодракона. Лап, лап — из карманов куртки полетели два других баллончика, с красной и желтой краской. Из горла парня вырвалось победное «Хм-м-м!».

— Чист, произнес он, внимательно ощупав брюки и куртку.

— Все нормально, заходим, — отрапортовал второй по внутренней связи. — Так, мелкая хулигань.

Я возликовал. Победа! Ай да Катюша! Ай да Лока Идальга!

— Иди отсюда, придурок! — потащил меня за шкирку шмонавший. Надо сказать, что в чистой мышечной массе он оставлял меня далеко позади, спорить с ним, не подключая к разговору специальных умений, было бы не комильфо. Я нехотя повиновался.

— Камаррадо!.. Я это!..

— Я тебе не camarrado, щенок! — сквозь зубы процедил он.

— Так точно, не camarrado, — согласился я. — Сволочь ты! Падаль поганая! Жополиз буржуйский!..

Моя рука вновь оказалась выгнута за спину под большим углом, а сам я издал нечленораздельное мычание. Однако, цель была достигнута — сеньор Торетто, окруженный тремя парнями, работающими по схеме «треугольник», шел к подъезду. Внимательно наблюдая за моим представлением и посмеиваясь себе под нос, не чувствуя угрозы.

— А идите вы в жопу, буржуи чертовы! — воскликнул я и начал показно вырываться. — Сволочи! Крысы буржуйские! Ничего, настанет еще день, и мы всех вас замочим! Вырежем, повесим, гадов! Отольются вам еще слезы простого народа, капиталисты проклятые!

Боец потянул за сустав сильнее, руку пронзил острый приступ боли, но я все равно продолжал, ибо сеньор Торетто прошел так называемую «точку невозврата» — ни добежать до подъезда, ни до машины после первого выстрела у него не получится.

С другой стороны во двор выскочили оба бойца, виденных мною на входе. Выскочили и быстрым шагом пошли навстречу. Но как я и предполагал, они опоздали — поздно. Помешать уже не успеют.

— Нас не заткнуть! — крикнул я еще раз для проформы, поровнявшись с темно-синим броневиком, припаркованным у соседнего подъезда. — Всех не перезатыкаешь! — после чего начал действовать.

Боевой режим. Рывок. Еще рывок, на пределе способностей. Удар. И вот я освобожден из немыслимой для моего конвоира позиции. Сам же он начал медленно оседать на землю без сознания. Есть, получилось, парень выживет.

Следующие три секунды я не делал ничего, ибо так было нужно. Нужно согласно МОЕМУ замыслу, ведь сейчас «рулевым», был именно, я кто бы ни спланировал операцию изначально. Встал во фронтальную стойку, опустил руки и… Показал в сторону Торетто и его охраны до ужаса неприличный жест.

— Выкусите, ублюдки! Хрен вам!

Естественно, тот, кто пытается совершить покушение, так себя не ведет. Так могут действовать только полудурки с улиц, отстаивающие какие-то мифические идеалы. Социалисты, националисты, анархисты, разные иные «исты».

Шедшие навстречу быстрым шагом охранники дома остановились. Правильно, ребята, постойте там — целее будете. Из третьей машины кортежа команданте вышло еще два охранника, явно собираясь взять меня в оборот. С другой стороны, из подъезда, показался напарник вырубленного мной, юркнувший туда, когда меня потащили к выходу. Итого шесть. Плюс два, но те два не считаются. И все в ужасных, просто фатальных для себя позициях.

Двое из «треугольника» почти одновременно сделали шаг вперед, отстегивая дубинки. Оставшийся, придержавший рукой плечо своего дона, положил руку на кобуру. Он мог действовать по плану «А», но не стал, недооценив угрозу.

— Что, выкусили? Выкусите-выкусите, ублюдки! — доигрывал я роль. — Продажные шкуры! Так вам и надо! Поехали! — сказал я условную фразу, уже летя за задний капот бронемобиля. Всё, теперь меня никто не достанет, даже если захочет.

Через секунду в груди первого из «треугольника» засияла сквозная дыра, в стороны же полетели кровавые ошметки. Второй начал оборачиваться к напарнику, но сообразить, что происходит, не успел — его постигла та же участь. Мои «виолончелистки» не мелочились в использовании возможностей рельсовой винтовки. Я «разбудил» заранее настроенные визоры своего навигатора, того самого подаренного девочкой с белыми волосами координатора ведения боя, и смотрел на происходящее через прицелы их оружия. И если бы не имевшийся в багаже небольшой опыт, да не тренировки сеньоры Лопес, от вида крови и мяса меня бы стошнило.

Еще через секунду пал последний из охраны дона, ему ни много ни мало снесли голову. Некрасивая смерть, но быстрая и безболезненная. За ним последовали те, кто вышел из последней машины. Выжить сумел лишь тот, что высунулся из подъезда — как только раздался первый выстрел, успел заскочить обратно, под защиту стены и мигом опустил за собой атмосферный гермозатвор. Однако, высунуться ему не дадут, а это однозначно победа.

Охрана же дома среагировала только в этот момент, гордо показав пятки. И это было самое умное, что они могли сделать. В них не стреляли, нет, ибо по логике они ни в чем не виноваты, в отличие от людей, охраняющих криминального босса.

Торетто оказался не из слабых духом: как только начали стрелять, быстро подался влево и прыгнул за ближайшую машину, стоящую с той стороны двора. Тоже броневик, еще более мощный, чем мой. Конечно, если бы приказ был стрелять в него, а не в охрану, никуда бы он не делся, но факт есть факт — придется выковыривать.

— Все, Хуан. Он твой. Действуй! — раздался в ушах голос Катарины. Я выглянул из-за крыла, огляделся. Да, все так и есть, искомый объект затаился за броней. Один из прицелов показывал машину — высунуться ему не дадут. Вторая иконка показывала выход из подъезда, оттуда угрозы ждать так же не стоило — входная дверь была испещрена отверстиями от снарядов винтовки, и под звонкое «клац, клац» там добавлялись все новые и новые отверстия. «На полную садит, не щадит ресурс» — отметило сознание. Гермозатвор она все равно не пробьет — не тот материал, но и шансов высунуться у оставшегося бойца нет. Третья же иконка, погуляв по телам ехавших сзади, по всем трем машинам кортежа, поднялась и перекрыла главный вход — никто нас больше не потревожит. Действительно, мой выход.

Я хмыкнул и вытащил из специального отсека ботинка то, ради чего и затевалась эта операция. Достал из кобуры оглушенного мною парня пистолет — к телам его напарников подойти вряд ли получится, слишком кровавое вокруг них месиво. Кошачьей походкой направился по окружности к блокированной машине. Старался не смотреть на трупы, но несмотря ни на что, дважды чуть не вырвало. Господи, это всегда так мерзко?

— Почему ты скомандовал оставить в живых того, который тебя тащил? — подала голос Катюша, чувствуя мое состояние и пытаясь растормошить.

— Он дал мне… Закончить. Он неплохой человек, — ответил я, по той же причине изучая трофейный пистолет. Двадцатишестизарядный «Armado»? Неплохо.

— Но работает этот «хороший человек» на подонка, — возразила она.

— Это вопрос глубокой философии, тебе не кажется? И твоя точка зрения не есть абсолютная истина. Как и моя. — Я усмехнулся. — Я попросил оставить, дальше решайте сами.

— Вопросов нет, он будет жить, — она усмехнулась в ответ. — Ты прав, философские споры нам ни к чему: сказал — и сказал, сейчас ты у руля.

Ну, хоть что-то мое мнение значит!

Подойдя к машине, ставшей и спасением, и ловушкой команданте, облегченно вздохнул и крикнул:

— Выходи, Торетто! Тогда умрешь быстро!

Руки от мысли от предстоящего задрожали.

Ответом мне стала тирада на непереводимом испанском, и выстрел из точно такого же пистолета. В «молоко» — он прекрасно понимал, что из рельсовой винтовки ему отстрелят руку, если попытается ее высунуть. Я же в уме привычно произнес: «Один, двадцать пять» «Если нет запасной обоймы»…

— Ты, сукин сын! На кого ты работаешь? — раздалось с той стороны машины. Естественно, отвечать в мои планы не входило. Итак, он вооружен и очень опасен, ибо обложен. Ему нужно тянуть время, которое работает на него, так как визит гвардии в наши планы не входит. Мне же нужно его выкурить, и побыстрее.

— Что задумал? Что будешь делать дальше? — усмехнулась наблюдающая за операцией Катарина.

— Если попробует высунуть руку, чтоб выстрелить — отстрелите ее, — произнес я, пригнулся и пополз в обход. Со стороны боковой стены позиция для меня была бы выгоднее, но там я мог стать мишенью того типа, что спрятался в подъезде, если «виолончелистка» вдруг его проморгает. Вряд ли это произойдет, но тяжело в учении…

— Хуан, три минуты, — сказала Катюша спокойным, но тревожным голосом. — Время пошло.

Отлично, гвардия в пути. Через три с половиной минуты здесь будет патруль, а то и не один, в штурмовой броне и с иглометами. И ему будет по барабану, чья здесь ведется операция. Значит, нужно выполнить задание и убраться к чертям собачьим в озвученное время, и ни секундой позже.

— Так точно! — прошептал я и приготовился, чувствуя кипение адреналина. Ну, вот он, выход один на один, проверка всех полученных навыков…

…Торетто услышал, почувствовал меня, и сработал на опережение, высунув руку из укрытия так, чтобы снайперы не попали в него. И не глядя выстрелил в место, где я должен был находиться. Правда, в момент выстрела меня там не было. Подожди он долю секунды, у него были бы шансы, а так…

Через секунду я стоял на заднем капоте машины и спокойно всаживал одну за одной пули в его руку: «Armado» — слабенькое оружие, одной пули для гарантированного обезвреживания может не хватить. Раздался вой, пистолет из его ладони выпал. Окровавленная рука одернулась, прижалась к груди. Понимая, что больше опасаться нечего, я спрыгнул и грозно встал перед этим человеком.

— Сеньор, не надо! Прошу вас! — пролепетал он. — Сколько они заплатили? Я заплачу больше. Гораздо больше!

Я молчал. Сердце билось со страшной силой от мысли о предстоящем. Вот он, момент истины.

…Для чего я повесил портрет своего кумира? Зачем? Почему вышел на Плац с муляжами гранат и игольником? Какую цель поставил перед собой изначально, когда шлюзовые ворота бело-розового здания за мной закрылись?

Правильно, я не хочу быть игрушкой. Больше не хочу. А это значит, что ЛЮБОЙ приказ я должен отдавать себе сам.

Мне сказали, он преступник, его надо убить. Отдали такой приказ. И любой порядочный подчиненный должен его исполнить. Кто-то бездумно, оперируя тем, что «приказ есть приказ, его не обсуждают». Кто-то оценивая его суть — убить надо бандита и подонка, а значит, он не противоречит базовым императивам и исполним. Из первых обычно состоят армии специалистов плаща и кинжала «подземного» мира планеты, из вторых — специальные службы. Но все они — исполнители.

Я же — игрок, «император». Принимающий решения. А значит, и сейчас мне необходимо принять его. Кровь этого человека будет не на руках королевы, не на руках Катарины или Сирены с Мишель. На моих. А значит, простое испытание кровью, стандарное корпусное натаскивание, превращается в испытание меня самого, определение, кто я.

Действительно, кто я? Пешка-исполнитель, прячущийся за спущенную «сверху» разнарядку? Или все-таки тот, кем собираюсь стать, ради которого и повесил злополучный портрет? «Император» по классификации дона Алехандро? Да, жить, зная, что ответственность лежит не на тебе легко, и я, как большинство курсантов корпуса, в любой момент могу отговориться этим, бездумно воткнув «скорбящего ангела» в глотку. Но тогда на следующий же день мне придется снять портрет Гагарина и до конца жизни не вспоминать о былых мечтаниях. Быть тем, кого они из меня готовят, беспрекословным подконтрольным оружием.

…Или все-таки взять эту кровь на себя, обагрить руки, но жить с этим до конца жизни.

«Давай, Шимановский! Решай! — усмехнулся мой бестелесный собеседник. — Либо сейчас, либо никогда, ваше императорское величество!»

Я стоял, не в силах довести начатое и чувствовал, как руки дрожат, а сердце истерически бьется. Видя мою неуверенность, но поняв ее на свой лад, Торетто продолжил:

— Хотите, в два раза? Нет? — Глаза его лихорадочно заблестели. — Три! Я дам в три раза больше!

Я молчал.

— Хуан, ну же! Время! — донесся недовольный окрик Катарины.

— Нет? Сколько? Назовите цену! Пять миллионов?! Хотите пять миллионов?! Семь?! Десять?! Сеньор, десять миллионов!!! — кричал мой противник, точнее, моя жертва.

Я вытащил из чехла трехгранный стилет с белой костяной ручкой и выгравированным на ней ангелочком.

— Ее величество Лея Первая Веласкес недовольна вами, Сеньор Торетто… — Голос мой дрожал. — …Вы приговорены к смертной казни. Приговор приводится в исполнение немедленно, обжалованию не подлежит.

— Нет сеньор!.. — зарыдал сидящий. — …Не убивайте меня! Пожалуйста!

— Хуан, ну ты чего? — почти кричала Катарина. — Кончай его!

— Пожалуйста!.. Я не буду больше!.. Все брошу и уеду! Оставлю все деньги, все золото Короне!.. — Слезы лились и лились из его глаз ручьем.

Да, я не должен был его слушать, мне нужно было просто воткнуть в него «скорбящего ангела» и бежать. Но я не мог сделать этого. Я не мог осудить человека, даже понимая, что он не агнец божий и свою участь, скорее всего, честно заслужил. Они — да, могут. Суд, королева, и даже специальные службы. Я же — нет.

— Бей, Хуан! — заорала Катарина, теряя терпение.

— …У меня есть дочь! Маленькая дочь!.. — продолжал лепетать этот человек, такой надменный и сильный всего пять минут назад, но такой жалкий сейчас. — Пожалейте хотя бы ее! Не делайте сиротой!..

Его трясущиеся пальцы здоровой руки залезли во внутренний карман и извлекли кожаный бумажник, который тут же выпал из рук на землю.

— Вот она, сеньор! Она еще маленькая! Совсем маленькая!

— Хуан, не слушай! Бей! Это приказ!

— Вот она!..

Рука развернула бумажник и достала пластинку-голограмму с изображением маленькой кудрявой девочки. Но вдруг дрогнула, и пластинка упала на землю, от удара активировавшись. «Двойная молния», статическая голограмма со встроенной динамической.

Активированная встроенная голограмма изображала эту же девочку в натуральный размер, сидящую на полу на коленях и обнимающую большую, просто огромную собаку, высунувшую язык и тяжело дышащую. Девочка засмеялась и помахала мне свободной рукой:

— Папа, мы тебя любим! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой!

Мне стало нехорошо. Девочка же, следуя записи, идущей по кругу, начала вновь:

— Папа, мы тебя любим!..

Я посмотрел в глаза Торетто. Тот уставился на меня с мольбой, и вновь прижал к себе окровавленную руку. Из глаз его все текли и текли слезы. Mierda, как специально! Он что, знал, что его будут убивать, и именно я, и специально приготовился?

— Не надо! Он сможет! — донесся голос Катарины, как будто из-за границ вселенной. — У него получится!

«…Да, он бандит. Ты знал это, Шимановский. — продолжил внутренний голос. — А у любого бандита дома могут быть маленькие дети. Это ровным счетом ничего не меняет, он не станет от этого менее опасным, а дела его менее темными. Но когда приговор выносишь ты САМ…»

— Не стрелять! Он сможет! Он справится! — кричала Катарина.

— Папа, мы тебя любим!.. — продолжала девочка. — …Возвращайся домой!

— Пожалуйста, сеньор!.. — шептал сидящий передо мной человек. — Не надо!..

— Я сказала не стрелять! Отставить!

…Я командую операцией, я решаю, что делать! — донесся новый крик. Энергичный, гораздо более эмоциональный, чем предыдущие, он вывел меня из заторможенного состояния. Я перевел глаза на визоры, показывающие перекрестья прицелов «виолончелей».

Офицеры не наврали, это серьезно. Меня, действительно, убьют. Эти вот равнодушные девочки. Без сожаления всадят в лоб снаряд от рельсовки. Ибо они — нерассуждающие орудия. Два из трех перекрестьев сходились на моей голове, и я чувствовал напряжение пальцев, застывших на спусковых крючках. И что потянулись последние секунды ожидания.

— Не стрелять! — вновь закричала Катарина, почти истерически. — Дайте еще время! Оно есть!

Я усмехнулся. Когда это Лока Идальга боялась? Поднял голову, посмотрел на самого себя через перекрестье снайперской винтовки.

«Давай, мой император! Верши деяния! Ни корпус, ни королева, ни сам бог — только ты отвечаешь за свои поступки! И ты знал, на что шел, когда пришел сюда. Знал, что надо будет принимать ТАКИЕ решения!»

Через мгновение моя рука размахнулась и всадила-таки ненавистный стилет в горло живого плачущего человека. Ангел, выгравированная на ручке, все так же скорбела, как ей и было положено, но только теперь я осознал, почему она это делает.

Обратной дороги нет, больше нет. И дело совсем даже не в королеве и ее ласках. Линия, отделяющая таких, как они, от обычных людей, пройдена. Я знал, что придется платить. Дважды, отдавая в этом отчет, добровольно подошел к дверям бело-розового здания. И один раз не вышел, когда очень просили. Знал, но не думал, что цена будет такова.

— Хуан, время! Эвакуация! Срочная! Бегом к машине! — орала Катарина, но я ее не слушал. Молча брел к выскочившему на полном ходу во двор «Мустангу». За спиной мне смеялась и улыбалась маленькая девочка, обнимающая большую, размером с ее саму, собаку:

— Папа! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой!..

Папа не вернется. И боюсь, ближайшие годы не вернется еще много, много-много пап…

Назад: ЧАСТЬ VII. АНГЕЛ

Дальше: Глава 8. Катарсис (часть 1)