Глава 20,
в которой кое-кому для полноценного пира не хватает только чумы
За те без малого пятьдесят лет, что Франческо не был в Санкт-Петербурге, город не слишком изменился. Такой же холодный, мокрый и неуютный. Франческо никогда не понимал, как в таком ужасном городе могли рождаться вполне пристойные художники и артисты, зато прекрасно понимал тех, кто отсюда бежит со всех ног. Единственным подходящим местом для искусства он всегда считал Италию, на худой конец Испанию, Грецию и южную Францию, но не это псевдоевропейское недоразумение.
Недоразумением в этом городе было все. Климат, архитектура, музыка и даже вино. И, конечно же, люди. Сердитые, серые, вечно недовольные и совершенно не умеющие восхищаться! Да куда там восхищаться, даже улыбаться – и то разучились!
То ли дело в родном Милане!
– Отвратительный город, – сообщил он Луи, когда хмурый носильщик взялся за их чемоданы в аэропорту. – А ты улыбаешься, как американский имбецил.
Луи вместо ответа пожал плечами и принялся насвистывать «Сурка».
Его розовенькая секретарша тут же развила бурную деятельность: принялась звонить в отель, куда-то еще – Франческо, разумеется, не вникал, но исходящий от нее восторг и энтузиазм приятно контрастировал со всеобщей серой озабоченностью. Он даже раз, наверное, в сотый подумал, что стоит и себе завести кого-то восторженно-влюбленного и радующего глаз… и в сотый же раз мгновенно забыл о такой несущественной мелочи.
Существенной не мелочью в этом ужасном городе была одна лишь Виола. Он почти слышал ее запах, почти видел ее, почти чувствовал! Виола, его Виола! Луи может довольствоваться этой влюбленной дурочкой, большего и не заслуживает, Франческо же всегда считал, что прав великий Омар Хайям Нишапури – лучше будь один, чем вместе с кем попало.
Надо скорее найти Виолу и увезти отсюда. Со стороны мсье Жана было крайне глупо отправить ее в столь сырой и холодный климат. Она никогда не любила влажность. Помнится, как-то в Лионе они попали под ливень, и хоть он укутал ее собственным плащом, все равно потом она сипела, жаловалась и не желала держать строй целую неделю. А тут? Дожди, ветер, гарь! Бедная девочка, как же ей тут плохо и одиноко!
– Друг мой, ты собираешься бежать до отеля или мы все же воспользуемся автомобилем? – послышалось из-за спины.
В голосе Луи была откровенная насмешка, но Франческо не обратил на это внимания. Пусть его. Хоть Луи и лучший из всех, даже ему не понять истинной любви. Глупый Луи мнит себя человеком, но не верит в любовь.
Он ее только ест.
Но в чем-то он прав. Автомобилем будет гораздо удобнее и быстрее, особенно в этом ужасном Петербурге. Откуда Франческо знать, где расположен этот их отель, как его там? Или ресторан, где назначила встречу Анна?
Франческо остановился – подождать своего медлительного друга. Хоть он и ленив, зануден и напрочь лишен вкуса, но от него бывает польза. По крайней мере, он знает, как называется отель.
Ждать пришлось едва ли не целую минуту: Луи и не думал торопиться, переговаривался о какой-то ерунде со своей секретаршей, разглядывал аэропорт.
Господи, да на что тут смотреть? Все аэропорты одинаково безвкусны и скучны! Все эти «новшества архитектуры» гроша ломаного не стоят. Дешевка.
Но даже Луи не мог медлить бесконечно, и они, наконец, сели в «Бентли». Поехали сразу на встречу с Анной, хоть Луи и убеждал, что после самолета нужно отдохнуть, привести себя в порядок и прочая, и прочая.
Чушь.
Франческо всегда выглядит безупречно, а отдых после отдыха нужен только людям. Тринадцать часов в самолете, неужели кто-то мог не наотдыхаться?
Луи немного побрюзжал, но жалеть его Франческо не стал. В конце концов, хватит уже играть в человека! Это надоедает.
Названия ресторана на Невском он так и не вспомнил, хоть и бывал здесь еще до русского переворота. Анфилады, колонны, позолоченная бронза, пруд со стерлядью… все в точности как век тому назад: блестит и лоснится от самодовольства. Никакого чувства меры!
Впрочем, есть ли хоть у кого-то в этой стране чувство меры?
Остались ли хоть у кого-то здесь искренние чувства?
Во втором зале праздновали юбилей. Возглашались здравицы, кто-то признавался кому-то в любви и восхищался талантом. Франческо даже задержался на мгновение. Может быть, все же хоть кто-то… хоть у кого-то?
Нет. Зависть, злость, алчность и снова зависть.
Мерзость.
А впрочем, будь иначе, Анна не назначила бы здесь встречу. Что для Франческо мерзость, для нее – изысканное лакомство.
Что ж, ради Виолы можно пренебречь неудобствами.
Он позволил себе улыбку. Виола, если ты здесь, то Анна тебя найдет. Очень быстро найдет.
– Извольте сюда, сударь. – Метрдотель открыл перед ним дверь отдельного кабинета. – Дама уже сделала заказ. Вас не побеспокоят.
Франческо уронил в подставленную ладонь какую-то купюру, мимолетно подумав, что монеты были несравненно удобнее в быту, и тут же забыл и о монетах, и о метрдотеле.
Анна сидела за столом, потягивала через соломинку ярко-красный коктейль. При виде Франческо и Луи она поднялась, прищурила глаза и растянула такие же кроваво-красные губы в улыбке. Лицо ее, и без того похожее на морду умной злой обезьяны, от этой улыбки собралось складками, зашевелились дутые золотые колечки там, где когда-то были брови, – и все это выглядело настолько отвратительно, что Франческо почти залюбовался. Симфония безобразия!
Анна, словно в ответ его мыслям, еще раз улыбнулась.
– Рада видеть вас, господин Канова. И вас, господин Ван.
– Синьорина Ша, – Франческо сдержанно кивнул и уселся за стол.
К аперитиву и к меню он не прикоснулся: еще не хватало есть за одним столом с мусорщицей! А вот Луи немедленно потянулся к меню, раскрыл его на десертах и принялся изучать, словно на свете не было ничего важнее пирожных.
Анна кинула на Луи внимательный взгляд, едва заметно улыбнулась.
– Я взяла на себя смелость заказать ассорти для вас, господин Ван. – Она кивнула на блюдо под серебряной крышкой. – Здесь весьма неплохой кондитер.
И вернулась к своему коктейлю.
Луи тут же захлопнул меню и потянулся к блюду, не обращая внимания на недовольство Франческо. Словно мальчишка, право слово! Никакого терпения, никакого понятия о том, что должно.
Следовать его примеру и затягивать сомнительное удовольствие общения с мусорщицей Франческо не собирался. Тем более что в этом ресторане в любом случае не подавали то, что он мог бы счесть достойным внимания.
– Перейдем к делу, сеньорита. – Он положил перед Анной рисунок. Виолу он рисовал сам, по памяти. Получилось более чем узнаваемо. – Эту девушку зовут Виола Морена. Она где-то здесь, в вашем городе. Найдите ее для меня.
Анна перестала улыбаться, всмотрелась в рисунок. Потом – в глаза Франческо.
– Только найти, господин Канова?
Глупый вопрос. Чего непонятного в слове «найдите»? Или Анна так стара, что впадает в маразм? Или это маразм Луи заразителен? Совершенно невозможный человек – объедается пирожными, словно только ради этого сюда и пришел! Еще и выдавливает крем из эклера… боже, что за манеры!
Франческо отвернулся от Луи, а Анну смерил холодным взглядом.
– Выяснить, где она живет, куда ходит, есть ли у нее охрана, – объяснил совершенно очевидные вещи. – Обо всем сообщить мне. Ее саму не трогать. Надеюсь, вы поняли задачу, сеньорита Ша, и мне не придется искать кого-то, кто соображает быстрее.
Мусорщица склонила голову, коснулась острым алым ногтем рисунка.
– Поняла, господин Канова. Насколько я вижу, девушка не просто однофамилица господина Морена.
– Хорошо, что вы это видите…
Закончить фразу он не успел, потому что замученное Луи пирожное выскользнуло из-под ножа и катапультировалось прямо в нетронутый бокал аперитива.
– Луи.
«У тебя манеры свиньи», – сказал бы ему Франческо наедине, но при мусорщице промолчал. Какими бы ни были манеры Луи, он – высший. Недосягаемое совершенство для любого мусорщика. И все, что Франческо имеет ему сказать, не касается никого больше.
Луи же вздохнул, проводив погибшее пирожное печальным взглядом, и пробормотал:
– Прошу прощения, друг мой. Мысли о вечности вгоняют меня в тоску и пробуждают аппетит. Пожалуй, я закажу еще эклеров.
И, не дожидаясь позволения, позвонил в колокольчик.
Старый дурак.
– У вас неделя, синьорина, – еще холоднее сказал Франческо, подумав, что если Анна и сейчас сглупит, то больше шанса он ей не даст. Найдет кого-нибудь еще, попонятливее. Мусорщиков в любом городе – как мусора.
Однако на сей раз Анна все поняла сразу и правильно. Встала из-за стола, одернула юбку – короткую, едва прикрывающую срам.
– Весьма щедро с вашей стороны, господин Канова. С вашего позволения, не буду терять времени.
И, прихватив со стола еще один кровавый коктейль, пошла прочь.
Франческо поморщился и отвернулся: вихляющая походка старой шлюхи удавалась ей просто отлично. Да еще эти жуткие чулки в сеточку. Кто бы мог подумать, что нелюди тоже подвержены старческому маразму?
И сразу, как Анна покинула кабинет, заглянул официант.
– Луи…
– Подайте счет, – со вздохом велел Луи и, когда официант закрыл дверь, повернулся к Франческо. – Друг мой, Жан Морена не простит нам, если мусорщики обидят его дочь.
О боже. Ужасный город, ужасный день! День, когда Луи окончательно впал в маразм. Даже свои пирожные все изломал. Бедняжка Луи, наверное, ему слишком тяжело дался перелет. Надо было сразу убить ту крашеную ведьму, что вздумала в полете слушать Пятую симфонию. Выбрать исполнение каким-то русским оркестром с дирижером – бездарной старухой? Человек с таким музыкальным вкусом не имеет права дышать одним воздухом с Луи! И, пожалуй, от той криворукой старухи тоже надо было его избавить. До того, как она успела испоганить Пятую.
– Успокойся. Никто не посмеет обидеть мою Виолу. И совершенно не стоит волноваться насчет Морены, он любит свою дочь и поймет, что ей лучше всего будет со мной. Он уважает судьбу.
Луи вздохнул. Прижал ладонь ко лбу. Прямо-таки воплощенное отчаяние.
– Друг мой… Помнится, ты обещал Морене, что и пальцем не коснешься его дочери! Думаешь, он позабыл?
Боже мой, какой трус…
– Я обещал не причинять ей вреда. Луи, подумай сам! Разве я могу причинить вред моей Виоле?! Она – моя жизнь, моя душа… какой вред? Да я своими руками убью всякого, кто посмеет покуситься на нее!
Луи вскочил. Хватил кулаком по столу – полетело на пол блюдо с изломанными пирожными. Спрыгнули бокалы, зазвенели, разлетаясь на брызги…
– Да ведь ты спустил на нее мусорщиков! Даже если потом убьешь виноватых – что с того? Мусорщики могут сделать что угодно…
Франческо поморщился от диссонанса: трясущиеся в истерике брыли Луи и хрустальный звон малого минорного секстаккорда ля – ужасное сочетание. Чтобы не видеть учиненного им разгрома, отошел к окну.
– Прекрати, Луи.
Не слушая дальнейшей истерики, отдернул занавеску, выглянул на улицу и в первый момент даже не понял, почему дама в длинном черном плаще кажется знакомой. Только когда она, открывая дверцу синего «Форда», повернулась в профиль, Франческо ее узнал.
Анна.
Совсем другая походка – жесткая, собранная. Куда-то делась вульгарная красная помада и египетская подводка. Даже черты лица изменились: да, не красавица, но и не обезьяна.
Любопытно, в какую игру она играет и зачем? Но наверняка не решится связываться с Жаном Морена. Всем известно, что с мусорщиками он не разговаривает – сначала убивает, а потом только интересуется, какого дьявола им понадобилось поблизости. Так что предательства Анны можно не опасаться, как и невежливого поведения по отношению к Виоле. Жить-то ей хочется.
