Глава 21,
в которой говорится о тех, чье имя – вероломство
Веселье на болотах длилось до самого рассвета. Танцы и треп, шашлыки и сидр, лешие и мавки, глюки и непонятки – сказочная ночь! Дон даже не помнил толком, как и где уснул. Вот только что ему Ришелье что-то такое рассказывал про организацию повстанческого движения в Шервудских лесах, а Киллер сопел, привалившись к его плечу, и сонно поддакивал, и вот – Дон уже проснулся.
Дома.
В собственной постели.
Причем проснулся от звонка в дверь.
Он вскочил с кровати, влез в первые попавшиеся штаны – успев задаться вопросом, кто ж его раздел до трусов? – и побежал к двери.
– Кто? – спросил, отпирая замки. Запертые изнутри, что характерно.
– Свои! – раздался бодрый голос.
– Мама?.. Ты ж вроде на месяц собиралась… – Осекся, обнаружив за дверью целую компанию. – Э… здрасьте…
– Планы изменились! Ты не скучал, мой мальчик? – Мама отодвинула его в сторону и сбросила ему на руки курточку.
– Здравствуй, Бельчонок! – улыбнулась ему теть Мила, мамина школьная подруга.
– Привет! – Последним зашел парень, ровесник Дона. Чернявый, загорелый, одетый неброско, но дорого. Смотрит настороженно. Племянник теть Милы, что ли? По виду – стопроцентная богема.
А теть Мила, скинув свое пальто на руки парню, обняла Дона и засмеялась:
– Совсем большой Бельчонок! Уже почти мамонтенок! – и вручила ему шоколадку.
Дон тоже засмеялся: теть Милу он всегда обожал, хоть в последние годы она заходила довольно редко. В глубоком детстве он первым делом лез ей на руки и искал по карманам специально для него туда положенные конфеты, за что и получил прозвание Бельчонок. А теперь теть Мила бы легко уместилась на руках у него. Так что да, из Бельчонка он давно вырос.
Нежно поцеловав теть Милу в щечку, он повесил, наконец, мамину куртку и хотел было удрать к себе – встречать гостей с голым пузом как-то уже не по возрасту.
Но теть Мила его удержала за руку и кивнула на своего спутника:
– Дон, познакомься, это Илья.
Она не добавила «сын моей сестры» или что-то в этом роде, зато посмотрела на парня так, что Дон точно понял: никакой он не племянник, а самый что ни на есть любовник.
– Очень приятно! – в тоне Ильи прозвучал вызов. Мол, завидуй молча.
– Аналогично. – То есть «было бы чему завидовать». – Ма, в холодильнике пусто.
– Пустяки, дело житейское, – ничуть не расстроилась мама, потроша сумочку в поисках кошелька. – Мальчики, давайте-ка, до гастронома и обратно.
– Илюша, возьми мне сигарет, – мягко велела теть Мила, когда Дон уходил в свою комнату, одеться, наконец.
А Дон вспомнил: мама года с два назад рассказывала, как Милочка приютила сына еще одной их одноклассницы, Ленки Сытниковой, записной стервы и гадины. Что-то там такое у него случилось, он сбежал из дома, а Милочка такая добрая! Вот пример человека, который занимается благотворительностью всерьез, и ее фонд «Милосердие» – не надувательство, как прочие, а реальная помощь!.. Дон тогда особо не вслушивался, но посочувствовал парню. Из дома от хорошей жизни не бегут. Тогда посочувствовал, а сейчас подумал: чем-то эта пара напоминает синьора Горского и его продюсера Феличе. Купился бы он на славу, выставку в «Дель Арте» и миллионы, чем бы пришлось платить? Вряд ли бы отделался такой ерундой, как спать с Феличе и бегать ей за сигаретами. В отличие от теть Милы, Феличе и прочая нежить с нечистью благотворительностью не занимаются. Им такое понятие вообще незнакомо.
Натянув свитер, глянул на себя в зеркало – интересно было, изменился он после Посвящения или нет? Казалось, что повзрослел сразу лет на десять. Иллюзии-то – тю-тю! Добрая Филька, ага. Заботливые учителя. Все для детей!
Сейчас, три раза.
Им вчера популярно все объяснили. Их учат, защищают, развивают паранормальные способности. А они потом отрабатывают. Не пять лет, не десять, а всю жизнь. Служат посредниками между нормальными людьми и «Той Стороной». Хранителями равновесия, елки.
Дон передернул плечами и взъерошил и без того растрепанные волосы.
Из зеркала смотрел такой же Дон, как и вчера, никаких вам морщин мудрости или седой прядки а-ля Эраст Фандорин.
Ну и хорошо. Ну и в пень вас всех! У меня сегодня выходной ото всех ваших оборотней и водяных, буду пить пиво и рисовать, вот!
Желание рисовать оказалось очень кстати. Когда Дон с Илюхой вернулись из магазина, нагруженные массандровским вином, пивом и едой, теть Мила попросила Дона нарисовать портрет Ильи. Она изящно пошутила, что когда состарится и разорится, продаст его на «Сотбисе» за миллион денег и купит себе собственный дом престарелых.
Илюха на эту шуточку нахмурился, но ничего не сказал. Видимо, не все гладко в Датском королевстве.
А вообще он оказался нормальным парнем, без лишних понтов. Тоже художником, в этом году поступил в Муху.
Только, в отличие от Дона, его привлекала не столько графика и скульптура, сколько масло и фотография – уже после портрета, под пиво, он показал кое-какие свои работы. На взгляд Дона, не хуже тех, что временами висят в «Дель Арте», и уж точно лучше большинства того, что постоянно уродует питерский Дом художника. Пока великовозрастные девочки пили вино и обсуждали безвременную кончину очередного маминого романа, Дон с Илюхой поиграли в стрелялки, потрепались за жизнь… и как-то незаметно суббота перетекла в воскресенье, за стеной то смеялись, то плакали под переводную Одри Хепберн…
И только вечером воскресенья Илюха взял пьяную и сонную теть Милу на руки, отнес в джип и погрузил на заднее сиденье, чтобы везти домой.
А ведь Илюха искренне любит свою Милочку, подумалось Дону. Это ж всегда видно – как смотрит, как говорит о ней, как рисует. Его портрет на альбомном листе остался Дону, чтобы ему тоже было что через полсотни лет продать на «Сотбисе» за миллион денег. И номер Илюхи в телефоне.
– Увидимся, – улыбнулся тот на прощание.
– Увидимся.
Выходные удались. По крайней мере, до понедельника Дон не вспомнил больше ни о школе, ни о Фильке.
Ни о Киллере.
Зато с этой мыслью проснулся.
Потому что Киллер ему снился. То ли Киллер, то ли Виола. Во сне снова были болота, ночь, костры и танцы, и они танцевали вместе, Илюха их фотографировал – а потом Дон целовал Виолу, и это было самым правильным делом на свете.
И тут прозвенел будильник.
Чтоб ему!.. то есть его! Такой сон спугнул! А ведь Виола только-только отвечать начала! И прижиматься, и… под ложечкой приятно екнуло, Дон смущенно хмыкнул и потер горящие от поцелуя губы. Надо обязательно, обязательно поцеловать ее наяву, это точно будет так же здорово, как во сне. Она такая…
Черт! О чем он только думает! Нет никакой Виолы, совсем нет, есть Киллер. И это Киллер ему снился в виде девчонки! И Дон почти влюблен в эту девчонку! Тьфу, дикость какая, он не голубой – в друге девчонок видеть! Он – нормальный!
Это все глюки проклятого болота! Вот какого лешего ему и позавчера казалось, что Киллер ведет себя как девчонка? И двигается иначе, и сидит, сдвинув колени, и держится слишком близко, все время – в обнимку… Глюки! Все глюки. Вот сейчас Дон приедет в школу, увидит Киллера и убедится: глюки остались на болотах, где им и место.
Все, больше никогда не курить болотной травы, не нюхать этой травы и даже не вспоминать эту траву! Даешь здоровый образ жизни, правильную ориентацию и крепкую психику.
А Киллер – парень, отличный друг и ничего больше!
Отличный парень, друг и ничего больше подъехал к школе одновременно с Доном, помахал рукой и поставил байк рядом. А потом стянул шлем и солнечно улыбнулся:
– Утра, Дон!
– Утра, Киллер! – ответил Дон, повесил шлем на руль и рассмеялся от избытка чувств. Все в порядке, здорово же, что все в порядке!
Киллер – самый обыкновенный Киллер, никаких вам наваждений и странных желаний.
От радости Дон обнял его за плечи, лучший друг ответил тем же – и Дон едва не шарахнулся. Что он там думал про наваждения? Сглазил, точно сглазил! Не может Киллер к нему прижиматься грудью, потому что нет ее у Киллера! Нет и не было!
А теперь – есть. Да нет, бред, это остатки сна бродят в голове, это просто показалось! Или нет? Тьфу ты, надо просто проверить! Взять и проверить.
Дон решительно тряхнул головой и сунул руку Киллеру под куртку. Нет, не показалось! Точно – есть! Вот же…
Киллер отшатнулся с ошарашенным и оскорбленным видом.
– Твою мать, – сказал Дон.
– Совсем охренел, – сказал Киллер.
То есть сказала… Киллер….ша? То есть непонятно кто, понятно только – что врал (врала?), водил за нос (водила?) и вообще насмехалось оно! Над Доном насмехалось, пока Дон страдал и сомневался! Он же думал, что у него шиза, что в парне мерещится девчонка, а на самом-то деле ничего не мерещилось!..
Вот же…
А еще друг называется!
Бывший друг, еще секунду попялившись на Дона, развернулся и ушел к школе. Твердой походкой, прямой (прямая), словно палку проглотил (проглотила).
Ну и правильно, пусть уходит! И ничуточки не жаль! И хватит думать об этом, об этой – предательнице!
Пнув в колесо ни в чем не повинный байк, Дон тоже пошел к школе. Как раз очень кстати подошел Ромка, протянул руку – и, когда Дон его приобнял за плечи, никаких непредвиденных выпуклостей у Ромки не обнаружилось. Правда, обнаружился нешуточный режиссерский зуд… Но на такую ерунду можно было просто не обращать внимания. Ну, вещает там что-то о Шекспире и концепции, и вещает.
От концепции мизансцены Ромку отвлекла Филька, прямо перед кабинетом Гремлина.
– Дон, идем, – велела она.
За ее спиной уже мялся, сунув руки в карманы джинсов, Киллер. То есть мялась. Пф!
Оставив Ромку, тут же переключившегося на вещание Арийцу и Ришелье, Дон пошел за Филькой в ее кабинет. Старательно не замечая бывшего друга. Впрочем, Киллер – или как ее там? – отвечал тем же, разве что не насвистывал.
Дверь в кабинет Филька заперла. И ключ в скважине оставила. Новое дело! Да ни разу такого не было… И даже поудивляться странностям времени не дала.
– Дон, присядь. Морена, ты тоже.
Дон фыркнул, демонстративно отвернулся от предателя и сел на свое обычное место. За четвертую парту. Киллер, так же демонстративно, – за первую. Ну и пожалуйста, и ни капельки Дона это не волнует, вот. Так даже лучше.
И нечего Фильке тут морщиться! И глаза возводить к потолку тоже нечего!
– Сядьте рядом.
Дон набычился.
– Еще чего!
– Не собираюсь я с ним рядом!
– Ну и дура!
Дон бы точно сказал предательнице еще что-нибудь ласковое, но Филька схватила указку и постучала. Как на первое сентября, аж зубы заныли.
– Тихо. Сядьте рядом. И послушайте внимательно. – И указала на первую парту.
Пришлось пересесть. Но так, чтобы не коснуться ненароком этой, этой…
Филька снова поморщилась.
– Детский сад. Ладно, что поделать. Дон, сперва с тобой. Твою соученицу зовут Виола Морена. Ничего не говорит? Вижу, думать ты пока не можешь. Хорошо, я напомню. В мае я давала тебе статью об ограблении в музее, помнишь?
Дон хмуро кивнул: мол, помню… вспомнил заодно дневник Челлини и его сумасшествие по Виоле – и разозлился. Вот же паучиха эта Филька! Целую сеть сплела, ни слова правды, одни интриги! И теперь небось скажет только маленький кусочек правды, а все остальное соврет. И Морена такая же!
Филька сдвинула брови и опять постучала указкой.
– Не отвлекайся. Вспоминай статью, ну? Что там говорилось?
– Неизвестные вандалы разбили гитару. Дочь хозяина замка пропала, полиция подозревает похищение, – буркнул Дон и покосился на Морену: не похоже, чтобы ее кто-то похищал.
Морена его проигнорировала, а вот Филька одобрительно кивнула.
– Все верно. Кроме похищения. На самом деле, Дон, Виола имела несчастье заинтересовать одного… – и замолчала, явно подбирая слова. – Маньяка, пожалуй. Именно он пробрался в замок и пытался ее похитить. К счастью, не удалось. Тогда отец Виолы спрятал ее здесь, в Петербурге, в нашей школе. Но после Посвящения маскировка исчезла и теперь… теперь, к сожалению, найти Виолу не составит труда. Еще и потому, что тот… маньяк в самом скором времени прибудет в Петербург. Если уже не прибыл.
– Какая мас… маскировка? – подала голос Морена.
Голос был удивленный. Хорошо притворяется или ее тоже, того, Филькиной паутиной накрыло?
Эй, Дон, ты что, готов уже оправдать все ее вранье только потому, что она сделала жалобные глазки? Нет уж.
Филька посмотрела на Морену поверх очков.
– Своим одноклассникам ты казалась юношей. Себе тоже. – И посмотрела на Дона в упор. – Отец Виолы в прошлом был одним из ведущих мировых специалистов по коррекции психики. Психику Виолы он, разумеется, тоже правил, иначе она обязательно выдала бы себя. Девочка, как ты понимаешь, не способна долго и успешно притворяться мальчиком.
Дон невольно поморщился. Вранье Фильки было каким-то слишком откровенным и натужным. Теряет квалификацию? Специалист, мать вашу! Такой же, как сама Филька, да? Лет пятисот от роду, что за хрень такая – науке неизвестно.
И, получается, Морена-то – тоже хрень, науке неизвестная? Если уж она дочь своего папаши? Вот же засада! Угораздило влипнуть, как будто мало было ему Челлини на ПМЖ в собственной голове и всей этой жути на болотах, теперь еще и тут, в одном классе.
Песец. Северный полярный.
– Ага, – сказал Дон почти спокойно. – Я понял. Маньяки, конспирация, специалисты и все такое. От меня-то что надо?
Филька посмотрела на него укоризненно.
– Вашим одноклассникам не следует знать лишнего. Я скажу, что это последствия Посвящения.
И кивнула на Морену. Вот уж точно – это! Иначе и не скажешь!
– А ты, пожалуйста, постарайся вести себя так, как будто ничего не произошло.
– Бред какой-то, – буркнула Морена под нос.
Тут Дон был полностью с Мореной согласен. И вообще, досталось ей: собственный папаша «психику подкорректировал». Хоть верится и с трудом, но зная Фильку – мог. Легко. Вот как она после убийства Поца им всем подкорректировала.
Офигеть не встать, школа! Паноптикум, блин. Кунсткамера.
– То есть вести себя как дебил, который под собственным носом ничего не видит? Ладно. Мне-то что. Могу прямо сейчас и начать.
Дон свел глаза к носу и сделал лицо олигофрена.
Филька одарила его убийственным взглядом.
– Я надеялась, Дон, что ты осознаешь серьезность положения.
– Я осознал, Фелициата Казимировна. – Дон передернул плечами. – И серьезность, и положение. Если вы соизволите внятно объяснить, как я должен реагировать на то, что мой друг стал девочкой, я буду неукоснительно следовать вашим инструкциям.
Филька посмотрела неожиданно грустно.
– Постарайся не забыть, что твой друг – по-прежнему твой друг, Дон. В конце концов, что изменилось, кроме пола?
Что изменилось? Она еще спрашивает, что изменилось?! Ну да, для нее-то – ничего. Как не было доверия, так и нет. Это не она верила Учителю чуть больше, чем самому себе. Не ее обманули и используют. Действительно, какие пустяки, выеденного яйца не стоит!
– Не забуду. Что-то еще? Вы сразу предупреждайте, а то вдруг вы скажете прыгать, а я не буду знать, в какую сторону.
Филька поджала губы. Качнула головой.
– Кажется, я тебя переоценила. Ну что ж, можете идти.
Подхватив рюкзак, Дон обернулся к Морене, попробовал улыбнуться:
– Идем, что ли, мадемуазель Морена.
В конце концов, может быть, ее тоже использовали втемную, как и его.
Но в ответ получил лишь злобный взгляд.
Морена закинула свой рюкзак на плечо и пошла вперед, к двери. Распахнула ее пинком. А за дверью обернулась, уставилась Дону в глаза.
– Вранье! Никто меня не похищал. Он за гитарой приходил!.. он… а я… а Филька… – Она сглотнула и нахмурила брови. – Не нужно со мной нянчиться! Я сама разберусь! Вот!
Резко развернулась и почти побежала прочь, к Гремлинской аудитории.
А Дон от такой несправедливости остолбенел. Он хотел как лучше, поддержать, помочь, а она? Дура! Истеричка! Чтобы он еще раз!..
Ему на плечо легла Филькина рука: она подошла неслышно, как болотный туман. И злость тут же стала таять, таять…
Дон вывернулся, отскочил, не глядя на Фильку. Хватит. Уже корректировала психику. Моя злость, хочу – буду злиться!
Филька промолчала. И пошла вслед за Мореной.
Ужасно хотелось развернуться и просто уйти. Домой. Рисовать, лепить. Может быть, позвонить Илюхе и рвануть с ним фотографировать – он как раз собирался сегодня вечером побродить по Питеру и поснимать городские пейзажи.
Но Дона ждала Семья. В конце концов, он ради своих ребят отказался от славы прямо сейчас и, возможно, от славы совсем… Нет, не хотелось думать, что совсем. И что зря отказался. Короче, Семья ждала своего Дона – и он пошел. Следом за Филькой.
Она его пропустила, дождалась, пока он сядет за свою парту, к Ромке.
Класс притих в ожидании – ничего хорошего от Фильки не ждали. Да, впрочем, и ни от кого не ждали, после Девонширских-то болот.
А Филька оглядела класс и спокойненько так сказала:
– Уважаемые студенты. Все вы прошли Посвящение и изменились. В основном это изменения внутренние, у вас еще будет время на то, чтобы их осознать и принять. Однако на этот раз одному из вас повезло, или не повезло, как посмотреть, измениться кардинально. Такое случается, хоть и редко, и не представляет опасности. Ни для кого.
Димон с Коляном переглянулись и тихонько заржали, видимо, надышались болотным газом и все еще не отошли. Или попросту оставили на болоте последние мозги, как неиспользуемый мусор.
Филька их проигнорировала, обвела уважаемых студентов взглядом и остановилась на Морене. А Димон с Коляном заткнулись. Внезапно.
– В вашем классе теперь учится новая студентка, Виола Морена, – в гробовой тишине сказала Филька; плечи Морены, которая сидела прямо перед Доном, закаменели. – Надеюсь, вы все тут взрослые люди и умеете вести себя тактично.
Морена тихо, почти неслышно выругалась по-французски. Что-то на тему «мерде», то есть дерьмо. Остальные так и молчали, не решаясь при Фильке обсуждать новость. Вот только Лизка обернулась с первой парты и смерила Арийца и Морену хмурым взглядом.
Дон про себя застонал: еще одна проблема на его голову! Вот только Лизкиной ревности тут не хватало!
Зато Маринка не обернулась. Вообще сделала вид, что ничего не слышала и что жизни дальше первой парты нет и никогда не было.
Вот же! Совсем из головы вылетело, что надо с ней поговорить! И не только поговорить. Надо пригласить ее потанцевать, что ли. Уже сентябрь закончился, а они ни разу даже не спали вместе… а все из-за Морены! И Фильки! Эти двое совершенно запарили ему мозги!
А Филька тем временем мило улыбнулась Гремлину, попросила продолжать урок и смылась.
Разумеется, как только за ней закрылась дверь, класс взорвался. Димон и Колян заржали уже в полный голос, девчонки – и бывшие бешки, и родные ашки – захихикали, обернулась со своей второй парты. Янка одарила Морену оскорбленно-презрительным взглядом и фыркнула. Ну да, она же все пыталась Киллера охмурить, да так и не вышло. Теперь так просто это не спустит. И взахлеб засмеялся Ромка.
Ариец напрягся, подвинулся к Морене ближе, обвел класс тяжелым взглядом. Кир с Витьком тоже всем своим видом показали, что не одобряют идиотского веселья.
А Морена даже не вздрогнула. Только выпрямилась еще сильнее и голову вскинула.
Не обернулась, но Дон все равно почти увидел, как сжала зубы и раздула ноздри. И прищурилась. Киллер всегда так делал, если что-то его задевало. И лез в драку.
Вот только драки сейчас не хватало!
– Ну-ка замолкли все, – негромко велел Дон.
Его услышали. Ромка заткнулся и обиженно на него посмотрел, мол, чего повеселиться не даешь? Девчонки просто обиженно отвернулись. А вот Димон с Коляном хоть и заткнулись, но от парочки похабных жестов не удержались.
– Если целые пальцы надоели, исправим, – так же негромко сказал Дон.
Братцы-сантехники на рожон не полезли, но и глумливого выражения с рож не убрали.
Придурки.
Полкласса придурков!
Учишь их, учишь быть людьми, а толку – ноль. Как были бандерлоги, так и остались. А Ромка – вообще! Как подменили парня!
Впрочем, долго размышлять о людях и бандерлогах не позволил Гремлин. Дождавшись, пока класс угомонится, он всех загрузил работой так, что к звонку все посторонние мысли из голов выветрились напрочь. Остались одни только гремлины – этот урок уважаемый преподаватель посвятил знакомству с обитателями компьютерных сетей и методам их призыва. Наверное, это было интересно. Ну, должно было быть интересно. И необычно. И вообще – это было уже настоящее волшебство, почти как в «Гарри Поттере». Но на гремлинов Дону было плевать. Подумаешь, злопакостные полупрозрачные твари, пьют трафик вместо водки и закусывают оперативной памятью. Пусть с ними будущие хакеры возятся, прикармливают и дрессируют. То есть, конечно, Дон тоже научится – но такого восторга, как у большей части класса, гремлины у него не вызвали. Ему, честно говоря, было на них начхать.
– Они не любят равнодушных, – объяснил ему Гремлин, невесть как возникший рядом с партой. – И крайне мстительны.
Дон хмыкнул. Не любят? Их проблемы.
Поймав ближайшего гремлина, не успевшего юркнуть в DVD-привод, Дон поднял его за шкирку и очень убедительно подумал, что если кто-то будет саботировать выполнение задания – получит большие проблемы. Люди, как известно, куда более злопамятны, мстительны и изобретательны, чем любая нечисть. Так что хочешь работать полупроводником, веди себя прилично.
Синенький прозрачный человечек, больше всего похожий на некачественную голограмму учителя информатики, обреченно кивнул. А сам Гремлин, наблюдавший эту картину, хмыкнул:
– Тоже неплохой метод. Работайте дальше, господин Горский.
До конца урока гремлины вели себя прилично, только один попытался нырнуть в его рюкзак, где лежал отключенный телефон. Его поймали, сделали внушение и отпустили с миром – ровно со звонком.
И едва звонок прозвенел, Семья передислоцировалась. Ариец, Кир и Витек окружили Морену с таким видом, что вот только глянет кто косо – порвут.
Дон и не глядел. Ни косо, ни прямо – никак. Смеяться над ней и травить ее он никому не позволит, потому что раз принял в Семью – значит, будет защищать. Но общаться с ней его никто не заставит. Особенно Филька. Тем более что ей и самой это не надо.
Пф. Баба с возу!..
А вот то, что Маринка опять не смотрит в его сторону, уже здорово напрягало. Так что сразу после второй пары – химии, где класс познал отличие живого серебра от мертвого, а также методы использования того и другого в косметологии, нетрадиционной медицине и укрощении мелкой нечисти, – Дон подловил Маринку, взял под локоток, шикнул на Лизку, которая попыталась заслонить собой подругу, и скомандовал:
– Пошли-ка, поговорим.
Маринка зашипела как чайник. Вырвала руку.
– Да пошел ты со своими разговорами знаешь куда? Козел!
И вот тут Дон впервые применил к женщине силу. Подумал даже, что потом ему будет стыдно, но как-то совсем отвлеченно подумал, и эта мысль ему ничуть не помешала ухватить Маринку поперек живота и оттащить ее в «шваберную» рядом с женским туалетом. Маринка, видимо, настолько обалдела – привыкла к галантному рыцарю, – что даже не сопротивлялась.
Там, прислонив ее к стенке между швабрами и старинным пылесосом, Дон совершенно ровным тоном потребовал:
– А теперь внятно и без истерики выкладывай, что случилось.
Зря он про истерику сказал. Не надо было подавать Маринке идею!
Вместо спокойного и внятного объяснения Маринка завизжала как резаная. При этом размахивала руками и норовила то ли дать Дону оплеуху, то ли выцарапать глаза, то ли то и другое одновременно. Внятно в ее воплях прозвучало только одно слово, от которого у Дона волосы дыбом встали.
Он-то, дурак, думал, не залетела ли она, хотя последний раз у них было в начале июня, перед тем как Маринка укатила загорать в Турцию… уж лучше бы залет!
А не гонорея.
Дон так от этого известия обалдел, что не сразу понял – почему-то в гонорее обвиняют его! То есть она непонятно с кем там в своей Турции трахалась, подцепила гадость, а виноват он!
– Совсем спятила? Нет у меня ничего!
Маринка презрительно фыркнула.
– Нет у него ничего, ага, как же! Думаешь, я не видела, как вы там все на таблицу смотрели? И ты, и этот твой! Твоя! Оно, короче!
От возмущения Дон на миг впал в замешательство. А потом высказал ей все, что думает о дурах, которые не знают симптомов, не умеют пользоваться Гуглом, и голова им дана только для того, чтобы есть! А Маринка проорала ему в лицо, что он – козел, трус, неудачник и вообще никто, и правильно ей родители говорили об него не мараться!
Целую секунду, прооравшись, они глядели друг на друга в упор. И, видимо, что-то Маринка разглядела в Доне такое, что испугалась. Отвела глаза, выскользнула из каморки со швабрами – и только каблуки процокали. Быстро.
А Дон с размаху влепил в стену кулаком. Не то чтобы представлял на этом месте Маринку, нет. Поднимать руку на женщину – трусость и низость. Просто очень хотелось кого-нибудь убить. Неважно кого. Может быть, Маринкиного папашу-сноба. А может быть – Фильку, интриганку и врунью. Все они одинаковые, и Филька, и Маринка, и Морена. Врут, истерят, ни слова в простоте! Ни слова правды!
За что ему это?!
Нет уж, хватит с него! Чтобы он еще раз?.. да ни за что!
