Глава 12
— Итак, эта ваша идея? — спросила я, когда Тайзэрвэт пришла в мою каюту.
— Ну, нет… — Стоя передо мной, сидевшей, она неловко переступила с ноги на ногу. — Это отчаянный шаг. — Я промолчала. — «Меч Гурата» не из тех кораблей, к которым она дала мне коды доступа, но… в основе кодов доступа есть своеобразная логика. Раскол означал, что базовая логика у каждой из ее частей не идентична, отчасти поэтому я не сумела найти все, что она могла сделать с базой Атхоек или «Мечом Атагариса».
— Или «Милосердием Калра».
— Или «Милосердием Калра». Да, сэр. — Она погрустнела. — Но другая ее часть, та, что в Омо. Я… хорошо с ней знакома. Если бы я смогла попасть на борт «Меча Гурата», если бы у меня было время поговорить с ним, я смогла бы выяснить, как получить к нему доступ. — Я посмотрела на нее. Она казалась совершенно серьезной. — Я сказала вам, что это отчаянный шаг.
— Вы говорили, — согласилась я.
— Итак, вот моя идея. Мы высаживаем на базу две группы. Одна из них — моя — идет к причалу, чтобы попытаться попасть на борт «Меча Гурата». А другая находит Анаандер и убивает ее.
— Прямо вот так?
— Ну, это лишь в общих чертах. Я опустила некоторые подробности. И на самом деле я вообще не принимала в расчет «Меч Атагариса». — Тут она чуть поморщилась. — Когда я впервые думала об этом, многие детали казались мне вполне ясными. Сейчас, когда я пытаюсь припомнить, они не вполне понятны. Но я по–прежнему думаю, что в основе своей — план разумный, сэр. — Она в нерешительности наблюдала за моей реакцией.
— Хорошо, — сказала я. — Выберите двоих Во, которые пойдут с вами. Следующие три дня они проведут в спортзале и тире либо займутся любой другой подготовкой и тренировками, какие им, по–вашему, понадобятся, и они освобождены от всех других обязанностей. Корабль.
— Капитан флота, — сказал «Милосердие Калра» мне в ухо.
— Пусть Этрепа Один примет вахту у лейтенанта Экалу, и попроси Экалу и Сеиварден присоединиться к нам здесь. И попроси Пять сделать нам чай к совещанию. И еще, корабль.
— Сэр.
— Ты хочешь, чтобы лейтенант Тайзэрвэт сделала для тебя то, что она сделала для базы и «Меча Атагариса»?
Тишина. Хотя я подозревала, что уже знаю ответ.
— Да, капитан флота, я хочу.
Я посмотрела на Тайзэрвэт.
— Включите это в свой график, лейтенант. И вы можете также рассказать мне о неясных для вас деталях на тот случай, если там есть о чем поразмыслить.
На следующее утро за завтраком я оставила «Титанита» и доктора развлекать переводчика Зейат и пригласила Экалу поесть со мной.
— Все ли в порядке? — спросила я, когда Пять поставила на стол фрукты и рыбу на Брактвере и налила чай в чашки розового стекла, а затем, по предложению корабля, оставила каюту.
— Не знаю, что вы имеете в виду, сэр. — Экалу взяла чашку чая, держа ее куда более уверенно, чем несколько недель назад. Держась более уверенно со мной.
Тем не менее.
— Я не имею в виду ничего конкретного, лейтенант.
— Это несколько странно, сэр, прошу нашего снисхождения. — Она поставила чашку на стол, не пригубив. — Вы уже знаете, как я справляюсь, не так ли?
— До определенной степени, — признала я. Откусила рыбу, чтобы Экалу могла начать есть, если хочет. — Я могу заглянуть в ваши данные, если пожелаю, и могу видеть иногда, как вы себя чувствуете. Но я… — Я положила свою вилку. — Я стараюсь не делать этого слишком часто. Особенно если думаю, что вам будет неловко. И, — я указала на пространство между нами, — я бы хотела, чтобы вы смогли поговорить со мной, если вам понадобится. Если вы захотите.
Огорчение. Страх.
— Я сделала что–то не так, сэр?
— Нет. Напротив. — Я заставила себя откусить еще рыбы. — Я просто хотела позавтракать с вами и, возможно, спросить вашего мнения кос о чем, но сейчас, интересуясь, как идут дела, я просто беседую. — Я отпила чаю. — Мне не всегда удается праздный разговор. Извините.
Экалу решилась на легкую улыбку, ее начало отпускать, но она не доверилась полностью этому ощущению. Не расслабилась.
— Итак, — продолжила я, — просто перейдем тогда к делу, так? Я хотела услышать ваше мнение об Амаат Один. Должно быть странно, — добавила я, заметив, как она удержалась от того, чтобы не вздрогнуть при этом, — слышать имя, под которым вы служили так долго и которое больше к вам не относится.
Экалу отмахнулась: не важно.
— Я пришла на этот корабль не как Амаат Один. Мой номер менялся по мере того, как люди уходили в отставку, или уезжали, или… — Что бы ни подразумевалось под этим или, оно так и не прозвучало. Она снова махнула рукой. — Но вы правы, сэр, это странно. — Тут она откусила от фрукта. Разжевала и проглотила. — Полагаю, вам известно, как это бывает.
— Да, — согласилась я. Подождала минуту на тот случай, если ей есть что добавить, но, очевидно, это было не так. — Я не спрашиваю про что–нибудь плохое. Амаат Один несла вахту и руководила своим подразделением, пока Сеиварден оставалась нездорова. Я думаю, она отлично справилась, и хотела бы, чтобы она начала офицерскую подготовку. У нас есть необходимые материалы на борту, потому что вы ими пользовались. На самом деле, я думаю, что такая подготовка должна быть доступной любому на корабле, кто этого захочет. Но я конкретно рассматриваю возможность продвижения в боевых условиях для Амаат Один. Думаю, вы знаете ее очень хорошо.
— Сэр, я… — Она чувствовала себя очень неловко, чуть ли не оскорбленной. Хотела встать из–за стола, выйти из каюты. Не знала, как мне ответить.
— Я понимаю, что, весьма вероятно, ставлю вас в затруднительное положение, если вы станете возражать против ее продвижения и если она узнает потому что на этом корабле; мало что остается в тайне, — что вы, возможно, помешали ему. Но я прошу вас принять во внимание шине положение. Подумать о том, что произошло, когда я и лейтенант Тайзэрвэт отсутствовали, а лейтенанту Сеиварден нездоровилось. Вы и командиры подразделений справились великолепно, но нам всем было бы гораздо спокойней, будь у вас больше опыта. Не вижу причин не дать всем командирам подразделений требуемой подготовки на тот случай, когда это повторится, и предвижу, что в конце концов они заслужат повышение. Предвижу, что они понадобятся кораблю на этих местах.
Экалу молчала. Отпила еще чаю. Размышляя. Подавленная и встревоженная.
— Сэр, — сказала она наконец, — прошу нас проявить терпимость и снисходительность. Но в чем суть? Я понимаю, зачем мы возвращаемся на Атхоек, и вижу в этом смысл. Но дальше? Сначала все происходящее просто казалось нереальным, и оно по–прежнему отчасти так. Но лорд Радча распадается на части. А если развалится она, то и Радч — тоже. Может, она удержится в целости, может, снова соберет свои части вместе. Но, прошу прощения, сэр, за откровенность, вы ведь на самом деле этого не хотите, не так ли?
— Не хочу, — признала я.
— А тогда в чем суть? В чем смысл разговоров о подготовке и продвижениях, словно все будет идти так, как всегда?
— А в чем смысл чего бы то ни было?
— Сэр? Она заморгала, сбитая с толку. Ошеломленная.
— Через тысячу лет, лейтенант, ничто из того, что вас волнует, не будет иметь никакого значения. Даже для вас вы будете мертвы. Так же и я, и никого из живых волновать это не будет. Может быть — только может быть, — кто-нибудь вспомнит паши имена. Более вероятно, что эти имена окажутся выгравированы на какой–нибудь запылившейся памятной броши на дне старой шкатулки, которую никто никогда не открывает. — Или это касалось только Экалу. Никто и никогда не сделает памятные броши по мне, после моей смерти. — И эта тысяча лет пройдет, а за ней еще и еще, до конца вселенной. Подумайте обо всех печалях и трагедиях и — да, о триумфах, похороненных в прошлом, за миллионы лет. Это было всем для людей, которые жили ими. А теперь это — ничто.
Экалу сглотнула.
— Мне нужно будет запомнить, сэр, на тот случай, если упадет настроение, что вы знаете, как его поднять в два счета.
Я улыбнулась.
— Суть в том, что нет никакого смысла. Выберите его для себя.
— Нам обычно не приходится выбирать его для себя, верно? — спросила она. — Вам — полагаю, да, но вы — особый случай. А все мы на этом корабле просто соглашаемся с вами. — Она опустила взгляд на свою тарелку, подумала было взяться за вилку, но я поняла, что она просто не может сейчас есть.
Я сказала:
— Это не должно быть чем–то грандиозным. Как вы, говорите, часто — просто не может быть. Иногда это всего лишь правило: «Мне нужно найти способ поставить одну ногу перед другой, или я умру здесь». Если мы проиграем наш бросок, если проиграем наши жизни, тогда да, подготовка и продвижения потеряют смысл. Но кто знает? Возможно, знаки будут благоволить нам. А если в конце концов я получу то, что хочу, Атхоеку понадобится защита. Мне потребуются хорошие офицеры.
— А каковы шансы, что знаки будут к нам благосклонны, сэр, если можно спросить? План лейтенанта Тайзэрвэт то, что я о нем знаю, сэр, это… Она отмахнулась от того слова, которое собиралась употребить для описания. — Никакого допуска на ошибку или случайность. А ведь столь высока вероятность, что все пойдет совершенно не так, как надо.
— Когда собираешься сделать что–нибудь вроде этого, — сказала я, — шансы совершенно не относятся к делу. Шансы знать не нужно. Надо знать, как выполнить то, что пытаешься. А потом нужно это осуществить. А что будет дальше, — я махнула рукой, словно бросая пригоршню знаков, — вне твоей власти.
— Будет так, как пожелает Амаат, — сказала Экалу. Благочестивая банальность. — Иногда это утешает — думать, что божий замысел управляет всем. — Она вздохнула. — А иногда нет.
— Совершенно верно, — согласилась я. — Тем временем насладимся завтраком. — Я взяла кусок рыбы. — Он очень хорош. И давайте поговорим об Амаат Один и всех тех в подразделениях, из кого, по–вашему, могли бы получиться офицеры.
После завтрака я отправилась в медчасть, в крошечный кабинет доктора. Опустилась в кресло, прислонила к стене костыли.
— Вы говорили что–то о протезе.
— Он еще не готов, — сказала она. Уныло. Хмурясь. Вызывая у меня сомнение в ее утверждении.
— Он должен был быть уже готов, — заметила я.
— Это сложный механизм. Нужно, чтобы он мог компенсировать дальнейший рост по мере…
— Вы хотите быть уверены, что я не оставлю здесь Сеиварден и ее Амаат и не отправлюсь на базу сама. — Мы находились в шлюзовом пространстве, в нескольких днях пути от Атхоека.
Врач усмехнулась.
— Будто вас это остановит. Сэр.
— Тогда в чем проблема?
— Протез — это временное средство. Он не предназначен для больших нагрузок и определенно не подходит для боя. — Я не ответила, просто сидела и смотрела, как она на меня хмурится. — Лейтенанту Сеиварден тоже идти не следует. Она чувствует себя гораздо лучше, чем раньте, но не могу гарантировать, что она хорошо справится с таким напряжением. А Тайзэрвэт… — Но она, как никто другой на корабле, могла догадаться, почему в отношении Тайзэрвэт выбора не было.
— Лейтенант Сеиварден — единственный человек на корабле, кроме меня, с настоящим боевым опытом, — сказала я. — И кроме «Титанита», полагаю. Но я не уверена, что мы можем доверять «Титаниту».
Врач язвительно усмехнулась.
— Нет. — А затем ей пришла в голову мысль. — Сэр, я считаю, вам следует подумать о продвижениях. Амаат Один, безусловно, и Бо Один.
— Я только что обсуждала это с Экалу. Я бы поговорила и с Сеиварден, но уверена, что она уже спит. Связалась с кораблем. Обнаружила Сеиварден в первой фазе сна, который обещал быть очень крепким. В моей койке. Пять, отнюдь не в обиде на то, что лишилась рабочего пространства, сидела за столом в пустой солдатской столовой, мурлыча с довольным видом, и зашивала порванный рукав рубашки, под рукой у нее стояла чашка зеленой глазури. — Сеиварден, кажется, в порядке.
— Пока, — согласилась врач. — Хотя помоги нам господь, если ей не удастся найти спортзал или сделать себе чаю, когда она расстроится в следующий раз. Я пыталась уговорить ее заняться медитацией, но это не подходит ей по темпераменту.
— Она на самом деле пыталась ею заняться прошлой ночью, — сказала я. По графику Сеиварден это было утро.
Неужели? Что ж. — Удивлена, отчасти польщена, но но ее лицу не заметно. С врачом почти всегда так. Посмотрим. Ну а теперь давайте взглянем на вашу ногу. И почему, капитан флота, вы не говорили мне раньше, что вас беспокоит правая нога?
— Да у меня это больше года. Я почти привыкла. И я не думаю, что вы могли бы что–нибудь поделать.
Врач сложила на груди руки. Откинулась на своем стуле, по–прежнему хмурясь на меня.
— Возможно, что и не смогу. Наверняка не очень реально пытаться сделать что–нибудь прямо сейчас. Но вам следовало мне сказать.
Я изобразила раскаяние.
— Да, доктор. — Она чуть смягчилась. — А теперь — о том протезе. Не говорите мне, что он еще не готов, потому что я знаю, что готов. Или может быть готов в течение нескольких часов. А я очень устала от костылей. Я знаю, что он не подходит для серьезных нагрузок, и, далее если бы он для них годился, у меня не было бы достаточно времени, чтобы к нему привыкнуть, не для боя. Даже если вы дали бы его мне, как только смогли. На базу идет Сеиварден, а не я.
Врач вздохнула.
— На самом деле вы можете приспособиться гораздо быстрее, потому что вы… — Она поколебалась, — потому что вы — вспомогательный компонент.
— Возможно, — согласилась я. Но недостаточно быстро. — И я не хочу подвергать опасности миссию, как бы ни желала лично избавить эту систему от Анаандер Мианнаи.
— Хорошо, — сказала врач. Все еще хмурясь, как она делала почти всегда, но испытывая внутреннее облегчение. И удовлетворение. — Давайте тогда пойдем в соседнее помещение и взглянем, как у вас с той ногой. А потом, поскольку я знаю, что вы бодрствовали всю ночь, и поскольку мы в безопасности в шлюзовом пространстве и вы уже прошли по всему кораблю, убеждаясь, что все идет, как надо, вы можете вернуться в свою каюту и поспать. К тому времени как вы проснетесь, протез должен быть готов.
Я подумала о том, чтобы лечь рядом с Сеиварден. Мы не в первый раз разделили бы тесную каюту, но то происходило до «Милосердия Калра». До того, как я смогла чуточку приблизиться к тому, чего лишилась, к тому ощущению, когда вокруг меня — так много меня. И врач была права: я провела на ногах всю ночь. Я действительно очень устала.
— Если это доставит вам радость, доктор, сказала я.
На Сеиварден мое присутствие вообще не отразилось — так крепко она спала. Но ее близость и тепло, ее медленное, ровное дыхание в сочетании с данными, которые передавал мне корабль от спящих Амаат подразделения Сеиварден, были такими уютными. Корабль показал мне Тайзэрвэт в кают–компании и подразделение Бо, входящее в солдатскую столовую. Они рассмеялись, увидев там Калр Пять.
— Сэру с нашим лейтенантом Амаат понадобилось уединение? — спросила Бо Десять. — Наконец–то!
Пять только улыбнулась в ответ и продолжила починку рубашки. Экалу вошла в кают–компанию на свой ужин, ее Этрепа завершали последние задания дня, прежде чем отправиться есть в солдатскую столовую. Калр Один — на вахте, в командной рубке. Формально — против правил, но это было даже–не–ничто шлюзового пространства, где не случается ничего, представляющего даже малейший интерес, а чем больше опыта получат лидеры подразделений, тем лучше. Врач сказала Карл Двенадцать, что ома пообедает позже, а сейчас она была занята, ей не хотелось узнать, что произойдет, если протез не будет готов к моему пробуждению, как она обещала. Двенадцать не улыбнулась, хотя ей хотелось.
Все шло, как следовало. Я поспала и проснулась через несколько часов, когда на вахте были Бо. Тайзэрвэт и двое из ее подразделения занимались в спортзале, Экалу и ее Этрепа укладывались по койкам. Амаат еще спали и видели сны. Сеиварден — все еще рядом со мной — по–прежнему спала. Пять стояла молча у моей койки с чашкой розового стекла с чаем для меня. Должно быть, она приготовила его в кают–компании и принесла по коридору. Корабль сказал мне в ухо:
— Врач ждет вас, как только вы будете готовы, капитан флота.
Через два часа я ходила на моей новой, временной ноге — это был всего лишь серый пластиковый составной стержень, сплющенный со стороны ступни. Он реагировал чуть медленнее, чем мне хотелось бы, и свои первые несколько шагов на нем я сделала неуверенно и враскачку.
— Не бегать, — сказала врач, но сейчас, даже если бы эта нога была создана для использования в тяжелом режиме, я, вероятно, не смогла бы бежать. — Я должна проверять ее каждый день, потому что в случае появления раздражения или повреждения на стыке вы этого не почувствуете. — Из-за восстановителя, который снова отращивал ногу. — Это может показаться мелочью, но, поверьте мне, гораздо лучше выявить такое на ранней стадии.
И я сказала в ответ:
— Да, доктор. И отправилась ходить туда–сюда по коридорам.
Протез был негибким и глухо стучал при каждом шаге, Двенадцать сопровождала меня, пока я не смогла ходить, не спотыкаясь и не падая.
Я обнаружила «Титанита» в кают–компании, где он сидел за столом с игрой.
— Привет, кузина, — сказал он, когда я неуверенно вошла в дверь. Непросто привыкнуть к повой ноге?
— Это труднее, чем я ожидала, признала я.
Мои офицеры в прошлом лишались конечностей, но их неизменно отсылали для восстановления. И разумеется, если конечность терял вспомогательный компонент, было гораздо проще избавиться от него и разморозить нового. Двенадцать выдвинула для меня стул, и я опустилась на него. Очень осторожно.
— Мне просто нужна практика, вот и все.
— Конечно. — Был ли тут сарказм или нет — я не поняла. — Я просто жду переводчика Зейат.
— Тебе не нужно объяснять, почему ты находишься в кают–компании, кузен. Ты здесь — гость.
Двенадцать принесла мне чашку чаю и один из кексов, что лежали на стойке. Принесла то же самое для «Титанита». Он посмотрел на чай и на кекс и сказал:
— Знаешь, тебе не нужно делать это. Ты могла бы кормить меня скелом с водой и поместить в отсек хранения.
— Зачем бы мне это делать, кузен? — Я откусила кусок кекса. В нем были измельченные финики и корица — рецепт, который особенно нравился Экалу. — Скажи мне, тебя не коробит, когда о тебе говорят как о неодушевленном?
— С чего бы это?
Движением руки я выразила недоверие.
— Кое–кого из моего экипажа беспокоит, что о тебе говорят так, а обращаются с тобой как с личностью. А я зову тебя кузен. Им и в голову никогда не придет говорить обо мне как о неодушевленной. Хотя формально это было бы верно.
— А тебя коробит, когда о тебе говорят она? — спросил «Титанит».
— Нет, — ответила я. Полагаю, я привыкла, что, говоря обо мне, используют то местоимение, которое кажется подходящим тому, кто говорит. Должна признать, я бы обиделась, если бы кто–нибудь из моего экипажа отозвался обо мне как о неодушевленной. Но главным образом — потому что я знаю: они сочли бы это оскорблением.
«Титанит» взял кекс. Откусил. Пожевал. Проглотил. Отнял чаю. Сказал:
— На самом деле я никогда об этом не думал до сих пор, кузина. Но знаешь, что действительно раздражает? — Я знаком предложила ему продолжать, поскольку во рту у меня были кекс и чай. «Титанит» сказал: Что вы называете себя радчааи. Называете это, он обвел рукой вокруг, Радчем.
Я проглотила.
— Полагаю, не могу тебя в этом винить, — ответила я. — Сообщишь мне, где ты находишься, кузен?
— За столом напротив тебя, кузина. Бесстрастно, как всегда, но мне показалось, что я услышала в его словах оттенок веселого удивления.
— Я не могла не заметить, что, когда мы были в Призрачной системе и «Милосердие Кадра» спросил тебя, где ты, ответил нам именно ты, изнутри корабля. Ты не говорил с «Милосердием Калра» напрямую. И в результате мы не могли узнать, как далеко находился «Титанит», и даже гадать о его расположении.
«Титанит» улыбнулся.
— Сделаешь мне одолжение, кузина? Позволишь мне вернуться на базу с лейтенантом Сеиварден?
— Зачем?
— Я не буду встревать, обещаю. Я просто хочу схватить Узурпатора за шею своими руками и задушить ее.
Война, с которой бежал «Титанит» три тысячи лет назад, велась не только из–за спора вокруг политики Анаандер, направленной на экспансию Радча, но также из–за законности ее власти. Или по крайней мере, так я поняла — ведь это произошло за тысячу лет до того, как я родилась.
— Или, если так неудобно, поскольку отнимет много времени, я охотно застрелю ее в голову. При условии, что она будет знать, кто это сделает. Я осознаю, что мое желание бесполезно и не принесет совершенно ничего хорошего с учетом того, что она такое. Но мне так сильно хочется. Я мечтал об этом три тысячи лет.
Я не ответила.
— А, ты мне не доверяешь. Что ж, полагаю, я тоже не стал бы на твоем месте.
Тут в кают–компанию вошла переводчик Зейат.
— «Титанит»! Я все думала и думала, дай–ка я тебе покажу! Приветствую, капитан флота! Вам тоже понравится. — Она взяла со стойки поднос с кексами и поставила его посередине стола. — Это кексы.
— Так, — согласился «Титанит».
Переводчик посмотрела на меня, ожидая подтверждения, и я жестом показала, что согласна с этим.
— Все они! Все кексы! — Она была совершенно восхищена своей мыслью. Зейат смахнула кексы с подноса на стол и сделала из них две кучки. — Вот эти, — указала она на несколько большую горку кексов с финиками и корицей, — содержат в себе фрукты. А эти, — она ткнула в другую кучку, — нет. Понимаете? Прежде они были одинаковы, но теперь они — разные. И смотрите. Вы можете думать я знаю, я размышляла об этом, — что они разные из–за фруктов. И ли из–за не–фруктов, знаете, как может быть. Но смотрите на это! — Она размела кучки и уложила кексы как попало. — Теперь я провожу линию. Воображаемую! — Она наклонилась, положила руку посреди рядов кексов и отмела часть из них в сторону. — Вот эти, — указала она в одну сторону, — отличаются от тех. — Она махнула на другие. — Но некоторые из них содержат фрукты, а некоторые — нет. Прежде они были разными, но теперь они — одинаковые. И по другую сторону линии — так же. И теперь. — Она протянула руку и взяла шашку с игровой доски.
— Без жульничества, переводчик, — сказал «Титанит». Спокойный и милый.
— Я верну ее, — возразила переводчик Зейат и затем положила шашку между кексов. — Они были разные — вы признаете, не так ли, что они прежде были разные? — но теперь они одинаковые.
— Подозреваю, что шашка не так вкусна, как кексы, — заметил «Титанит».
— Зависит от точки зрения, — сказала переводчик Зейат чуть чопорно. — Потому что теперь это кекс. — Она нахмурилась. — Или теперь кексы — это шашки?
— Я так не думаю, переводчик, возразила я. — Ни то ни другое. — Я осторожно поднялась со своего стула.
— Ах, капитан флота, это потому, что вы не можете видеть мою воображаемую линию. Но она реальна. — Она постучала по своему лбу. — Она существует. — Она взяла один из финиковых кексов и водрузила его на игровую доску там, где была шашка. — Видишь, я же говорила тебе, что положу ее на место.
— Думаю, теперь моя очередь, — сказал «Титанит», взял кекс и откусил от него. — Вы правы, переводчик, этот на вкус так же хорош, как и остальные кексы.
— Сэр, — прошептала Калр Двенадцать, которая последовала вплотную за мной, когда я с опаской вышла в коридор. Она слушала весь разговор с нарастающим возмущением и ужасом. — Мне нужно сказать вам, сэр, что никто из нас никогда не назовет вас оно.
На следующий день Сеиварден нашла Экалу в одиночестве в кают–компании.
— Прошу прощения, Экалу, — обратилась она с поклоном, — я не хотел занимать время твоего перерыва, но корабль сказал, что у тебя может найтись минутка.
Экалу не встала.
— Да? Она отнюдь не была удивлена.
Корабль, разумеется, предупредил ее о приходе Сеиварден. Убедился в том, что это время будет для Экалу удобным.
— Я хочу кое–что сказать, — произнесла Сеиварден, по-прежнему стоя, взволнованно и неловко, прямо в дверном проеме. Я имею в виду… Некоторое время назад я извинялся за то, что вел себя с тобой очень плохо. Она сконфуженно вздохнула. — Я не понимал, что я сделал, я просто хотел, чтобы ты перестала на меня злиться. Я просто произнес то, что мне подсказал корабль. Я злился на тебя за то, что ты злилась на меня, но корабль отговорил меня от еще больших глупостей, чем я уже наделал. Но я об этом все время думал.
Экалу, сидя за столом, застыла на месте, лицо ее было непроницаемо, как у вспомогательного компонента.
Сеиварден знала, что это могло означать, но не ждала, пока Экалу что–нибудь скажет.
— Я об этом думал, и я так и не понимаю до сих нор, почему мои слова так тебя обидели. Но мне и не нужно. Тебя это обидело, и, когда ты сказала об этом, мне следовало извиниться и перестать говорить так. И может быть, потратить некоторое время, чтобы попытаться понять.
Вместо того чтобы настаивать на том, чтобы ты управлялась со своими чувствами, как мне удобно. И я хочу сказать, что мне очень жаль.
Сеиварден не могла видеть реакцию Экалу на свои слова, поскольку она сидела совершенно неподвижно. Но корабль — мог. И я могла.
Сеиварден произнесла:
— И еще я хочу сказать, что скучаю по тебе. И по тому, что у нас было. Но это моя собственная глупая ошибка.
Тишина длилась пять секунд, хотя я думала, что в любое мгновение Экалу может заговорить или встать. Или заплакать.
— А также, — продолжила тогда Сеиварден, я хочу сказать, что ты прекрасный офицер. Тебя бросили на эту должность неожиданно и почти без всякой подготовки, и мне хотелось бы быть таким спокойным и сильным в мои первые недели лейтенантства.
— Ну, тебе было тогда всего лишь семнадцать, — сказала Экалу.
— Лейтенант, — посоветовал корабль Экалу в ухо, — примите комплимент.
Вслух Экалу сказала:
— Но спасибо.
— Для меня честь служить с тобой, — сказала Сеиварден. — Благодарю за то, что нашла время меня выслушать. — Она поклонилась и вышла.
Экалу сложила руки на столе и опустила на них голову.
О, корабль! — произнесла она с отчаянием в голосе. — Ты сказал ей что–нибудь из этого?
— Я помог немного с формулировками, — ответил корабль. — Но это была не моя идея. Она на самом деле так думает.
— Тогда это была идея капитана флота.
— На самом деле нет.
— Она так красива, — сказала Экалу. — И так хороша в постели. Но она такая… — Замолкла, услышав шаги Этрепа Шесть в коридоре.
Этрепа Шесть заглянула в дверь кают–компании, увидела своего лейтенанта, опустившего голову на стол. Сопоставила это с возвращением Сеиварден по коридору. Вошла в кают-компанию и стала готовить чай.
Не поднимая головы, Экалу безмолвно сказала:
— Если бы я позвала ее, она бы пришла?
— О да, — ответил корабль. — Но на вашем месте я бы дал ей потомиться некоторое время.
