Под утро Мэри начала ворочаться и стонать. Я обнял ее и зашептал:

– Я здесь, родная, здесь. Все в порядке. Сэм с тобой.

Она открыла глаза, и в них мелькнул уже знакомый мне ужас. Затем она увидела меня и успокоилась.

– Сэм! Мне такой жуткий сон приснился!

– Все уже в порядке.

– А почему ты в перчатках? – Мэри вдруг заметила на себе бинты; что-то в ее лице дрогнуло, и она все поняла. – Это был не сон!

– Нет, родная, не сон. Но ты не бойся. Я его убил.

– Убил? Ты уверен, что он мертв?

– Абсолютно.

В доме все еще воняло дохлым слизняком.

– Ох!.. Иди ко мне, Сэм. Обними меня крепко-крепко.

– Тебе будет больно.

– Все равно обними!

Я обнял ее, стараясь не касаться ожогов, но Мэри их как будто и не замечала. Спустя какое-то время она перестала дрожать.

– Извини, дорогой. Я всего лишь слабая женщина.

– Ну что ты! Видела бы ты, в каком я был виде, когда меня спасли от паразита.

– Я видела. Но ты должен рассказать мне, что случилось. Я помню, как ты запихивал меня спиной в камин, и это все.

– Извини, Мэри, другого выхода не было. Я хотел снять паразита, а иначе никак не получалось!

Она встряхнула меня за плечи – теперь пришла ее очередь утешать меня.

– Я знаю, Сэм, знаю, дорогой. И очень тебе благодарна за то, что ты сделал. От всего сердца благодарна. Ты снова меня спас.

Мы оба немного поплакали. Наконец я справился с собой, шмыгнул носом и продолжил:

– Ты не ответила, когда я тебя позвал. Я вышел в гостиную и там увидел тебя.

– Да, помню. Я так сопротивлялась!

– Я знаю – ты пыталась уйти, – сказал я, глядя ей в глаза. – Но как тебе это удалось? Когда паразит на спине, это конец, с ним невозможно справиться.

– Да, мне не удалось – но я старалась изо всех сил.

Эта загадка так и осталась загадкой. Как бы то ни было, Мэри сумела воспротивиться воле паразита, что было невозможно, – я знал это по собственному опыту. Правда, в конце концов она уступила, но теперь я знал, что моя жена крепче и сильнее меня самого, несмотря на все эти дивные округлости и зашкаливающую женственность.

Я смутно догадывался, что, если бы она не сдерживала паразита, пусть даже самую малость, я бы с ним не справился, поскольку не мог драться с Мэри в полную силу.

– Надо было, конечно, взять фонарь, – продолжила она, – но знаешь, Сэм, мне и в голову не пришло, что здесь тоже опасно.

Я кивнул. Мне тоже казалось, что здесь, в горах, нам ничто не угрожает, как под одеялом или в крепких объятиях.

– Пират прибежал ко мне сразу же. Но я не видела этой твари, пока не протянула руку его погладить и не коснулась ее, а потом уже было поздно. – Мэри вдруг приподнялась на локте. – А где Пират, Сэм? С ним ничего не случилось? Позови его.

Пришлось рассказать. Она выслушала меня с застывшим лицом, кивнула и больше никогда о нем не заговаривала. Я же решил сменить тему:

– Ну, раз уж ты проснулась, я приготовлю тебе завтрак.

– Не уходи!

Я остановился.

– Вообще никуда от меня не отходи, оставайся в поле зрения. Сейчас я встану и сама приготовлю завтрак.

– Черта с два! Ты останешься в постели и будешь вести себя как послушная девочка.

– Подойди сюда и сними перчатки. Я хочу посмотреть, что у тебя с руками.

Перчатки я снимать не стал, даже думать об этом не мог, потому что обезболивающее уже почти не действовало.

– Так я и знала, – мрачно произнесла Мэри. – У тебя ожоги еще хуже, чем у меня.

В общем, завтрак готовила она. Более того, она одна его и ела – я не хотел ничего, кроме чашки кофе. Я настоял, чтобы она тоже пила как можно больше: ожоги на большой площади – это не шутка. Позавтракав, Мэри отодвинула от себя тарелку, посмотрела на меня и сказала:

– Знаешь, Сэм, я ни о чем не жалею. Теперь я тоже знаю, каково это. Теперь мы оба знаем.

Я коротко кивнул, понимая, что она имела в виду. Делить одни только радости – этого недостаточно.

Мэри встала:

– Видимо, надо идти.

– Да, – согласился я. – Нужно скорее доставить тебя к врачу.

– Я не это имела в виду.

– Знаю.

Обсуждать тут было нечего. Мы оба понимали, что музыка кончилась и пора возвращаться на работу. Развалюха, на которой мы прилетели, по-прежнему стояла на посадочной площадке возле дома, отсчитывая плату за прокат. На то, чтобы сжечь тарелки, собраться и обесточить все, кроме дежурного питания, у нас ушло не больше трех минут. Я потерял свои ботинки, но Мэри вспомнила, где я их оставил.

Поскольку я с такими руками ни на что не годился, машину вела Мэри. Поднявшись в воздух, она повернулась ко мне и предложила:

– Давай сразу вернемся в Отдел. Там и подлечат, и все новости расскажут. Или руки болят слишком сильно?

– Нет, летим в Отдел, – согласился я.

Руки, конечно, болели, но за час-другой им хуже не станет. Мне не терпелось узнать новости, да и к работе вернуться. Я попросил Мэри вывести на экран новостной канал: сейчас мне хотелось увидеть последние известия не меньше, чем раньше хотелось их избежать. Но аппаратура оказалась под стать самой машине: мы даже звук не смогли поймать. Хорошо хоть автопилот еще работал, иначе Мэри пришлось бы вести машину вручную.

Меня не оставляла в покое одна мысль, и я решил поделиться ею с Мэри:

– Как ты думаешь, слизняк ведь не стал бы забираться на кота просто так, правда?

– Думаю, нет.

– Тогда почему же он оказался у Пирата на спине? Здесь должна быть какая-то логика. Все, что они делают, логично – пусть даже у этой логики довольно мрачный привкус.

– Но здесь тоже все логично. С помощью кота они поймали человека.

– Да. Но как они могли это запланировать? Неужели их настолько много, что они позволяют себе разъезжать на кошках, в надежде на случайную встречу с человеком? Хотя… – Я вспомнил, с какой скоростью один слизняк на спине обезьяны превратился в двух, вспомнил переполненный тварями Канзас-Сити и содрогнулся.

– Почему ты спрашиваешь об этом меня, дорогой? У меня же не аналитический мозг.

В некотором смысле это была чистая правда: нет, никаких дефектов мозга у Мэри, конечно же, нет, но она все время приходит к правильным выводам инстинктивно, перескочив через логику. Меня подобное отсутствие логических связок нервирует чрезвычайно.

– Брось прикидываться скромной девочкой и подумай лучше вот о чем: откуда этот слизняк взялся? Сам бы он сюда не дополз. До Пирата он мог добраться только на спине другого носителя. Кто это был? Я бы предположил, что это Старый Джон, Горный Козел. Больше Пират никого к себе не подпускает.

– Старый Джон? – Мэри на секунду прикрыла глаза, потом снова их открыла. – Нет, я не помню от него никаких особых ощущений. Я была слишком далеко.

– Методом исключения получается, что это мог быть только он. В поселке все соблюдали режим, а Старый Джон был в куртке. Следовательно, паразит оседлал его еще до введения режима «Голая спина». Джону это сходило с рук, потому что он избегает людей. Но дальше моя логика пасует. Зачем слизнякам отшельник, живущий черт-те где в горах?

– Чтобы поймать тебя.

– Меня?

– Да, чтобы вернуть тебя.

В этом был какой-то смысл. Возможно, любой носитель, которому когда-либо удалось от них уйти, становился объектом слежки. В таком случае те полтора десятка конгрессменов, да все прочие, кого мы спасли, в том числе Мэри, подвергаются серьезной опасности. Я бы сообщил об этом нашим аналитикам. Впрочем, нет, Мэри в списке быть не должно – единственный слизняк, который знал, что она была под контролем, теперь мертв.

С другой стороны, может быть, им нужен именно я. Что такого во мне особенного? Да, тайный агент. Но что более важно, мой хозяин знал все, что мне известно о Старике, и, следовательно, понимал, в каких мы отношениях. В моем представлении Старик был их главным противником, и мой паразит знал, что я так думаю, поскольку он имел доступ к любым моим мыслям.

И этот слизняк даже встречался со Стариком, разговаривал с ним. Стоп, минуточку: тот слизняк сдох. Моя теория рухнула.

И тут же снова восстала из руин.

– Мэри, – спросил я, – ты была у себя на квартире, с тех пор как мы там в последний раз завтракали?

– Нет. А что?

– Не возвращайся туда ни в коем случае. Я помню, как думал, когда был с ними, что надо устроить там ловушку.

– Но не устроил?

– Нет. Но возможно, это сделал кто-то другой. Не исключено, что еще один «Старый Джон» сидит там, как паук в паутине, и ждет, когда ты придешь. Или когда я приду. – Я рассказал ей про Макилвейна и его теорию «групповой памяти». – Тогда я думал, что он просто фантазирует, – любимое занятие всех ученых. Но теперь я в этом уже не уверен. Теперь мне кажется, что это единственная гипотеза, с которой согласуются все факты, – если только не предполагать, что титанцы настолько глупы, что ловят рыбу и в ванне, и в реке. Но они вовсе не глупы.

– Подожди-ка, Сэм. По теории Макилвейна каждый паразит – это как бы все остальные паразиты, так? Другими словами, тварь, что захватила меня вчера вечером, в такой же степени тварь, которая ездила на тебе, как и та, которая на самом деле… Ой, я запуталась. Я хотела сказать…

– Это только общая идея. По отдельности они самостоятельные особи, а на прямой конференции объединяют воспоминания, и Траляля превращается в Труляля. Если это действительно так, то вчерашний паразит помнил все, что они узнали от меня. Разумеется, если у него были прямые конференции со слизняком, который ездил на мне, или с любым другим слизняком, который с ним общался, или со слизняком, который был связан с моим через цепочку конференций любой длины – после того, как тот меня оседлал. А зная их повадки, я думаю – наверняка общался. Он… Я имею в виду, первый… Нет, знаешь что, пусть их будет трое: Джо, Мо и, например… э-э-э… Герберт. Гербертом назовем вчерашнего. Мо пусть будет…

– Зачем ты даешь им имена, если они не самостоятельные личности? – спросила Мэри.

– Просто чтобы обозначить их… А впрочем, ладно, это все ерунда. Главное, если Макилвейн прав, то сейчас сотни тысяч, а может быть, миллионы слизняков точно знают, кто мы такие, как нас зовут, как мы выглядим, где твоя квартира, где моя и где наша хижина. Мы у них в списке.

– Но… – Мэри нахмурилась. – Это же ужасно, Сэм. Откуда они могли знать, что мы появимся в хижине? Ты ведь никому не говорил, куда мы уехали, и я тоже не знала. Неужели они просто устроили ловушку и ждали? Да, видимо, все так и было.

– Иначе не сходится. Мы не знаем, что значит для слизняков ожидание. Возможно, они воспринимают время совсем по-другому.

– Как венерианцы, – предположила она.

Я кивнул. Венерианцы, случается, «женятся» на своих же праправнучках, и прародители бывают моложе своих потомков. Разумеется, это зависит от того, кто как впадает в летнюю спячку.

– В любом случае мы должны сообщить все это – и догадки тоже – нашим аналитикам. Пусть парни порезвятся – может, что и надумают.

Я хотел было добавить, что Старику теперь нужно быть особенно осторожным, поскольку охотятся в конечном счете именно на него, но тут, впервые с начала нашего отпуска, зажужжал аппарат связи. Я ответил и услышал перекрывший оператора голос Старика:

– Явиться лично!

– Уже летим, – сообщил я. – Будем примерно через полчаса.

– Нужно быстрее. Ты пройдешь через «ка-пять», Мэри пусть явится через «эль-один». Поторопитесь. – И он отключился, прежде чем я успел спросить, откуда ему известно, что Мэри со мной.

– Ты слышала? – спросил я Мэри.

– Да. Меня тоже соединили.

– Похоже, вот-вот начнется веселье.

Только после приземления до меня дошло, насколько сильно все вокруг изменилось. Мы исправно соблюдали режим «Голая спина», но понятия не имели о режиме «Загар». Едва мы вышли из машины, нас остановили двое полицейских.

– Стоять на месте! – приказал один из них. – Не делать резких движений!

Кроме ремней, ботинок и узеньких – чисто символических – плавок, на них ничего не было. Я даже не сразу заметил номерные бляхи на поясах.

– Так, – распорядился первый полицейский, – вылезай из штанов, приятель.

Видимо, я слишком мешкал, и он рявкнул:

– Быстро! Двоих таких сегодня уже застрелили, и у тебя есть шанс стать третьим.

– Сделай, как они говорят, Сэм, – спокойно сказала Мэри.

Я сделал. Шорты у меня были надеты на голое тело, так что я остался стоять в одних ботинках и перчатках. Чувствовал я себя полным идиотом, но, снимая шорты, ухитрился спрятать в них аппарат связи и пистолет.

Один из полицейских заставил меня повернуться, и его напарник сказал:

– Он чист. Теперь дама.

Я начал было натягивать шорты, но меня остановил первый полицейский:

– Эй! Ты что, неприятностей захотел? Не вздумай их надевать.

– Вы же меня уже обыскали, – попытался возразить я. – Я не хочу, чтобы меня задержали за появление в общественном месте в непристойном виде.

Полицейский удивился, потом заржал и повернулся к своему напарнику:

– Ты слышал, Скай? Он боится, что его арестуют за непристойный вид!

Второй терпеливо пояснил:

– Слушай, придурок, ты должен делать, что говорят, понял? Сам знаешь правила. По мне, так хоть шубу надевай, но тогда тебя точно заберут – только не за непристойный вид, а сразу в морг. Дружинники не то что мы – сразу стреляют на поражение. – Он повернулся к Мэри. – Теперь, леди, ваша очередь, пожалуйста.

Мэри без разговоров стала стягивать шорты. Второй коп любезно заметил:

– Этого не нужно, леди. С этим фасоном все ясно. Просто медленно повернитесь.

– Благодарю вас, – ответила Мэри и послушно повернулась.

Полицейский подметил верно: и шорты, и лифчик на ней выглядели так, будто их напылили из баллончика, и очевидно в них не пряталось ничего, кроме самой Мэри.

– Что насчет бинтов? – спросил первый. – В ее одежде точно ничего не спрячешь.

«Братишка, – подумал я, – как же ты заблуждаешься! Готов держать пари, что в эту минуту она прячет как минимум две пушки, не считая той, что в сумочке. И готов держать пари, что одна из них может выпалить куда быстрее ваших!» Но вместо этого я сказал:

– У нее сильные ожоги. Вы что, сами не видите?

Он с сомнением посмотрел на неаккуратно намотанную повязку, которую я наложил. Я действовал по принципу «чем больше, тем лучше», и толстая повязка на плечах, где она обгорела сильнее всего, несомненно, могла скрывать слизняк.

– Хм… – протянул он. – Откуда мне знать, что там на самом деле ожоги?

– А что же еще?! – Я почувствовал, что вот-вот взорвусь. Я был свежеиспеченный идеальный супруг, остро реагирующий на все, что касается его жены. Я понимал это, и мне это очень нравилось. – Черт побери, а волосы? Она что, по-вашему, сожгла себе такие волосы, только чтобы вас одурачить?

– Эти все могут, – мрачно произнес первый полицейский.

– Карл прав, – сказал второй, более терпеливый. – Извините, леди, но нам придется потревожить ваши бинты.

– Вы не имеете права! – вспылил я. – Мы как раз едем к врачу. Вы…

– Помоги мне, Сэм, – перебила меня Мэри. – Я их сама не размотаю.

Я заткнулся и дрожащими от ярости руками принялся отгибать повязку с одной стороны. Через некоторое время тот, что был постарше и помягче, присвистнул и сказал:

– Хорошо, я удовлетворен. Карл?

– Я тоже, Скай. Кошмар какой-то. Девочка, похоже, кто-то пытался поджарить тебя на барбекю. Как это случилось?

– Расскажи им, Сэм.

Так я и сделал. Когда я закончил рассказ, старший заметил:

– Скажу, что вы еще легко отделались, – без обид, мэм. Значит, теперь еще и кошки, да? Про собак я уже слышал. И про лошадей. Но кто бы мог подумать, что обычная кошка тоже может таскать паразита, а? – На лице у него словно сгустилась тень. – У нас дома есть кошка, и теперь придется от нее избавиться. Детишки, понятное дело, расстроятся.

– Сочувствую вам, – сказала Мэри, и, судя по голосу, она действительно ему сочувствовала.

– Всем сейчас тяжело. Ладно, ребята, вы свободны.

– Подождите-ка! – сказал первый. – Скай, если она пойдет по улице с такой повязкой на спине, кто-нибудь наверняка пришкворит ее из лучемета.

Второй полицейский почесал подбородок.

– Тоже верно, – сказал он Мэри. – Видимо, придется вызвать вам патрульную машину.

Что они и сделали – одна из машин как раз садилась неподалеку. Я расплатился за аренду нашей развалюхи и доехал с Мэри до ее входа в Отдел – через служебный лифт в одном из небольших отелей. Чтобы избежать лишних вопросов, мы вошли в лифт вместе. Она спустилась до нижнего уровня, который даже не значился на очевидных для взгляда кнопках, а я поднялся, уже один, обратно. Можно было пройти в Отдел с ней, но Старик приказал мне возвращаться через «К-5», так что мне нужен был «К-5».

А еще мне очень хотелось снова надеть шорты. В патрульной машине и во время марш-броска от машины до служебного входа в отель, в сопровождении полицейских, которые решили довести нас до места, чтобы никто случайно не подстрелил Мэри, я еще чувствовал себя нормально, но для того, чтобы выйти на люди без штанов, когда ты один, выдержки требуется несравненно больше.

Впрочем, я зря беспокоился. Идти мне было недалеко, но и за эти несколько минут я увидел достаточно, чтобы понять: древняя привычка человечества прятать тело под одеждой канула в Лету. Большинство мужчин носили такие же гульфики с завязками, как и полицейские, но я оказался не единственным человеком в Нью-Бруклине, расхаживающим в одних ботинках. Один мне запомнился особенно хорошо: он стоял, прислонившись к столбу, и буквально сверлил холодным взглядом каждого, кто проходил мимо. Кроме сандалий и нарукавной повязки с буквами «ДФ», на нем ничего не было, но в руках он держал пистолет-пулемет Оуэна. По дороге мне встретились еще трое таких, и я подумал, что очень вовремя решил нести шорты в руке.

Некоторые женщины разделись полностью, некоторые носили белье, но они с тем же успехом могли оставаться голышом – только тоненькие лифчики и полупрозрачные пластиковые трусики, ничего, что могло бы скрывать слизняка.

Правда, большинству женщин, на мой взгляд, лучше бы было оставаться в одежде, желательно в тогах. Если проповедники прошлых лет боялись именно этого, то они ломились не в ту дверь: никакой похоти зрелище не возбуждало – так, во всяком случае, мне показалось сначала. Но даже это впечатление скоро исчезло. На некрасивые тела я обращал не больше внимания, чем на побитые такси. Глаз их просто не замечал. И точно так же, похоже, вели себя все остальные – с полным безразличием. Видимо, режим «Голая спина» хорошо их к этому подготовил.

Еще кое-что я осознал только задним числом: уже через квартал я начисто забыл о собственной наготе, хотя еще долго замечал других голых людей. Американское общество веками держалось за свое нелепое табу на обнаженное тело, но, когда припекло, это табу обернулось такой же пустышкой, как призрак в окне, который оказывается трепещущей на ветру занавеской. Кожа – она кожа и есть, что в ней такого? Сама по себе она ничего не значит, в ней нет ни морального, ни аморального.

Когда я вернулся в Отдел, меня сразу пропустили к Старику. Он поднял голову и буркнул:

– Ты опоздал.

– Где Мэри? – спросил я вместо ответа.

– В лазарете. Залечивает ожоги и диктует рапорт. Ну-ка покажи, что у тебя с руками.

Но я даже пальцем не пошевелил, чтобы снять перчатки.

– Нет, спасибо, – ответил я, – я их лучше доктору покажу. Что вообще происходит?

– Если бы ты хоть изредка слушал новости, ты бы знал, что происходит, – проворчал он.