22
В следующий раз, когда я упомянул «темпус», Мэри не стала спорить, но предложила ограничиться минимальной дозой. Вполне приемлемый компромисс – увеличить дозу никогда не поздно.
Чтобы препарат подействовал быстрее, я приготовил инъекции. Приняв «темпус», я обычно слежу за часами, и когда секундная стрелка замирает, это означает, что препарат подействовал. Но в моей хижине не было часов, а мы перестали носить свои перстни. Это было утром, мы не спали всю ночь и теперь лежали обнявшись на полукруглом низком диване у камина.
Мы долго лежали так, в полусне и покое, и я уже начал подумывать, что препарат не сработал. А потом я понял, что восходящее солнце замерло на месте. За панорамным окном повисла птица, и только если смотреть на нее достаточно долго, можно было заметить, что крылья у нее движутся.
Я отвернулся от окна и бросил взгляд на жену, привычно восхитившись изяществом ее ног и выразительными округлостями. Пират свернулся у нее на животе, поджав лапы, словно спрятал их в муфте. Они оба как будто спали.
– Как насчет завтрака? – спросил я. – Я умираю с голоду.
– Готовь, – ответила Мэри. – Если я пошевелюсь, Пират проснется.
– Но ты поклялась любить меня, почитать и кормить завтраком.
Я наклонился и пощекотал ей пятку. Мэри вскрикнула и резко поджала ноги. Пират подскочил и с недоуменным мяуканьем шлепнулся на пол.
– Ну зачем ты? – сказала Мэри. – Из-за тебя я слишком резко дернулась и обидела Пирата.
– Забудь кота, женщина, ты замужем за мной!
Однако я понимал, что не прав. Когда рядом есть кто-то, кто не принимал «темпус», двигаться нужно крайне осторожно. По правде сказать, я просто забыл про кота. Ему наверняка казалось теперь, что мы скачем и дергаемся, как пьяные чертики из табакерки. Я хотел приласкать его и заставил себя двигаться медленнее.
Куда там. Пират бросился к своей дверце. Я мог бы его остановить – ведь для меня он не бежал, а еле полз, – но решил, что не стоит, а то он напугается еще сильнее. Просто оставил его в покое и отправился на кухню.
Должен заметить, что Мэри была права: в медовый месяц «темпус фугит» себя не оправдывает. Экстатическое ощущение счастья, что я испытывал до того, тонуло теперь в вызванной наркотиком эйфории – хотя в тот момент я не осознавал потери, потому что наркотическая эйфория сама по себе убедительна. Но потеря была совершенно реальной: естественное чудо я променял на химическую подделку.
Есть драгоценные мгновения, которые нельзя или не стоит торопить. Мэри, как обычно, оказалась права. В общем-то, день – или месяц – прошел неплохо, но лучше бы я держался за настоящее чувство.
К вечеру действие препарата кончилось. Как всегда после «темпуса», я чувствовал себя немного раздраженно, однако нашел перстень с часами и занялся проверкой рефлексов. Убедившись, что все вернулось в норму, проверил Мэри, после чего она сообщила, что у нее действие препарата прекратилось минут двадцать назад, – дозы мы отмеряли довольно точно, в соответствии с массой тела.
– Хочешь попробовать еще раз? – спросила она.
Я притянул ее к себе, поцеловал и ответил:
– Нет. По правде говоря, я рад, что все кончилось.
– И я рада.
У меня разыгрался волчий аппетит (тоже обычное после «темпуса» дело, независимо от того, сколько и когда человек ел под препаратом). Я сказал об этом Мэри, и она ответила:
– Сейчас. Я только позову Пирата. Его не было весь день.
Весь прошедший день – или месяц – я о нем даже не вспоминал; одно слово – эйфория.
– Не беспокойся о нем, – сказал я. – Он часто пропадает целыми днями.
– Раньше этого не случалось.
– При мне случалось, – успокоил я.
– Боюсь, Пират на меня обиделся. Наверняка обиделся.
– Тогда он, скорее всего, внизу, у Старого Джона. Обычно он так меня наказывает, когда ему не нравится мое обслуживание. Ничего с ним не случится.
– Но уже ночь. А вдруг его сцапает койот?
– Глупости. Койоты не забредают так далеко на восток.
– Ну, тогда лиса или еще кто-нибудь. Ты не возражаешь, дорогой? Я просто выгляну и позову его. – Она направилась к двери.
– Тогда накинь что-нибудь, – потребовал я. – Там сейчас холодно!
Мэри помедлила, потом вернулась в спальню, надела пеньюар, который я купил для нее в поселке, и вышла за дверь. Я подбросил в камин дров и пошел на кухню.
Должно быть, она оставила входную дверь открытой. И пока я мучительно колебался между легкостью приготовления пакетика «Быстросуп» и удовольствием от настоящей еды из настоящих продуктов, я слышал, как она приговаривает: «Плохой, плохой котик! Мамочка из-за тебя волнуется» – тем воркующим голоском, каким люди обычно разговаривают с младенцами и животными из семейства кошачьих.
– Тащи его сюда и закрой дверь! Только пингвинов не пускай! – крикнул я из кухни.
Она ничего не ответила, и я не услышал, что дверь захлопнулась. Тогда я вернулся в гостиную.
Она стояла у порога, но Пирата с ней не было. Я начал что-то говорить, но тут увидел ее глаза. В них застыл невыразимый ужас.
– Мэри! – позвал я и двинулся к ней.
Она вздрогнула, словно только что меня заметила, и повернулась к двери. Двигалась Мэри как-то судорожно, рывками, а когда она повернулась ко мне спиной, я увидел ее плечи.
Под пеньюаром торчал горб.
Не знаю, как долго я стоял на месте. Наверно, только доли секунды, но в память они врезались как целая вечность. Я прыгнул и схватил ее за руки. Мэри обернулась, но теперь я увидел в ее глазах не бездонные колодцы ужаса, а два мертвых омута.
Она врезала мне коленом.
Я сгруппировался, и мне удалось избежать худшего. Да, я знаю, что опасного противника бесполезно хватать за руки, но ведь это была моя жена. Не мог же я просто действовать по накатанной схеме: замах-уклонение-ударить-убить?!
Однако у слизняка подобных сомнений на мой счет не было. Мэри – вернее, эта тварь – показала мне все, на что была способна, а мне пришлось показать все, на что был способен я, – чтобы случайно ее не убить. Не дать ей убить меня, уничтожить паразита, не дать ему перебраться ко мне – иначе мне не удалось бы ее спасти.
Я выпустил одну руку и ударил Мэри по скуле. Удар должен был вырубить ее, но она даже не замедлилась. Я снова обхватил ее, теперь и руками, и ногами, пытаясь зажать медвежьей хваткой, чтобы обездвижить, не искалечив. Мы упали на пол, и Мэри оказалась сверху. Она попыталась меня укусить, и я ударил ее головой в лицо.
У нее было сильное тело, и я понял, что мне удастся только сдерживать ее за счет большей мышечной массы. Тогда я попытался ее парализовать, воздействуя на болевые точки, но она понимала, что я делаю, знала эти точки не хуже меня, так что мне еще повезло, что я сам не оказался парализованным.
Оставалось одно: раздавить самого слизняка. Но я уже знал, какое жуткое действие это оказывает на носителя. Мэри может умереть, и даже в лучшем случае, если она останется в живых, последствия будут ужасны. Нужно было лишить ее сознания, а паразита сначала снять, а потом только убить… Согнать его огнем или легкими ударами тока.
Согнать огнем…
Времени проработать идею мне не дали: Мэри впилась зубами мне в ухо. Я передвинул правую руку и схватил слизняка. Никакого результата. Мои пальцы, вместо того чтобы погрузиться в слизистое рыхлое тело, наткнулись на плотный роговой или кожистый панцирь – я словно пытался раздавить футбольный мяч. Когда я дотронулся до него, Мэри дернулась и оторвала мне кусок уха, но это был не сокрушающий кости финальный спазм. Паразиту ничего не сделалось, и он по-прежнему держал Мэри в своей власти.
Я попробовал поддеть его, но он держался, как присоска: я даже палец не мог просунуть.
Мэри, однако, тоже времени не теряла, и мне здорово от нее досталось. Я перекатил ее на спину и, все еще сжимая в захвате, умудрился встать на колени. Пришлось освободить ее ноги, чем она тут же воспользовалась, но зато я сумел перегнуть ее через колено, поднялся и волоком потащил ее к камину.
Она поняла, что я задумал, и едва не вырвалась. Она билась, как разъяренная пума, но все же я дотащил ее, ухватил за волосы и заставил запрокинуться над огнем.
Я хотел только обжечь паразита, чтобы он, спасаясь от жара, отцепился. Но Мэри так яростно сопротивлялась, что я потерял равновесие, ударился головой о верхний край камина и уронил ее спиной на раскаленные угли.
Она закричала и выпрыгнула из огня, увлекая меня за собой. Еще не очухавшись от удара, я вскочил на ноги и увидел, что она лежит на полу. Ее волосы, ее прекрасные волосы горели.
Пеньюар тоже вспыхнул. Я бросился гасить огонь руками и обнаружил, что слизняка на ней уже нет. Продолжая сбивать пламя ладонями, я огляделся по сторонам и увидел, что он лежит на полу перед камином… и его обнюхивает Пират.
– Брысь! – крикнул я. – Пират! Пошел вон!
Кот поднял голову и вопросительно посмотрел на меня, словно я отвлекал его от новой интересной игрушки. Я продолжал сбивать огонь и, только убедившись, что ни волосы, ни одежда больше не горят, оставил Мэри. У меня даже не было времени проверить, жива ли она. Потому что нужно было кое-что срочно предпринять.
Мне нужен был совок для угля. Я не мог рисковать, хватая тварь голыми руками, – я повернулся к камину, чтобы взять совок…
Но слизняк уже не лежал на полу – он оседлал Пирата. Кот застыл на месте, широко расставив лапы, а слизняк копошился, устраиваясь у него на загривке.
Возможно, все обернулось бы лучше, задержись я еще на несколько секунд. Возможно, слизняк, устроившись на Пирате, сбежал бы на улицу. Я бы не стал преследовать его в темноте. Думаю, не стал бы. Но я прыгнул на Пирата и, падая, успел схватить его за задние лапы, когда он, повинуясь воле титанца, сделал первое движение.
Хватать взбесившегося кота голыми руками по меньшей мере безрассудно, а удержать, если им управляет паразит, просто невозможно… Я спешил к камину, и на каждом шагу он рвал зубами и когтями мои руки.
На этот раз я все сделал правильно. Несмотря на вой и яростное сопротивление Пирата, я повернул его спиной к раскаленным углям и сунул в камин. Пламя охватило его шерсть и мои руки, но я держался до тех пор, пока слизняк не свалился прямо в огонь. Тогда я вытащил Пирата и положил на пол. Он больше не сопротивлялся. Я загасил тлеющую шерсть и вернулся к Мэри.
Она все еще была без сознания. Я присел на корточки рядом с ней и заплакал.
* * *
За час я сделал для Мэри все, что мог. Слева волосы сгорели у нее начисто, плечи и шея были в ожогах. Однако пульс бился сильно, а дышала она пусть часто и неглубоко, но ровно, и я был уверен, что она не потеряла слишком много жидкости. Я забинтовал ее ожоги – на всякий случай я держу в хижине полную аптечку – и ввел снотворное. Теперь у меня было время заняться Пиратом.
Он лежал на полу там, где я его оставил, и выглядел ужасно. Ему досталось гораздо больше, чем Мэри, и еще, возможно, у него обгорели легкие. Я думал, он уже мертв, но, когда я тронул его рукой, Пират поднял голову.
– Извини, дружок, – прошептал я, и он вроде бы тихо мяукнул в ответ.
Я сделал для него то же, что для Мэри, только снотворное вводить побоялся. После этого я пошел в ванную и осмотрел себя.
Ухо уже не кровоточило, и я решил пока его не трогать. Когда-нибудь, когда у меня будет время, его надо будет восстановить. Но руки… Я сунул их под горячую воду, заорал, затем высушил под струей воздуха, что тоже оказалось очень больно. Забинтовать их я все равно не сумел бы, да и не хотелось: наверняка придется еще что-то делать.
В конце концов я вылил по унции крема от ожогов в две пластиковые перчатки и надел их на руки. В креме содержалось обезболивающее, и в общем стало терпимо. Я подошел к стереофону и позвонил местному врачу. Подробно и грамотно объяснил, что случилось, что я сделал сам, и попросил подъехать.
– Ночью? – спросил он. – Вы, должно быть, шутите.
Я сказал, что мне совсем не до шуток.
– Это невозможно. Ваш случай уже четвертый в округе, и ночью здесь никто не выходит на улицу. Сейчас вы сделали все, что было возможно. Завтра с утра я первым делом заеду и осмотрю вашу жену.
Я посоветовал ему катиться к дьяволу, прямо с утра, и отключился.
* * *
В первом часу ночи Пират умер. Я похоронил его сразу же – чтобы Мэри не видела, в каком он виде. Руки от лопаты болели нещадно, но яма для него нужна была совсем небольшая. Я постоял немного над могилой, попрощался и пошел в дом. Мэри тихо спала. Придвинув кресло к кровати, я сел дежурить.
Старался не заснуть, но несколько раз, кажется, проваливался в полудрему. В общем, не помню.