Глава пятнадцатая. Само совершенство

– О чем ты думаешь?

– Да так, ни о чем особенном.

В голосе Кейси слышится отчаяние.

– Ливи, я тебя не понимаю… Порой ты грациозна, как одноногий фламинго в зыбучих песках.

Закатываю глаза. Ох уж эта Кейси!.. Ну и фантазия!

– Это всего лишь растяжение. Уже намного лучше. Без костылей обхожусь.

– Когда это случилось?

– Три недели назад. Или четыре. Не помню. – Последние дни время то летит, то еле тащится. Знаю точно одно: вот уже две недели я не видела Эштона. С того самого момента, как он проводил меня до общежития, поцеловал меня в щеку, пожелал спокойной ночи и ушел. А на следующее утро прислал сообщение:

И с тех пор от него ни слуху ни духу.

– Три, а то и четыре недели назад, а я узнаю об этом только сейчас? – спрашивает сестра с досадой и обидой, и меня распирает от чувства вины.

Она права. Поверить не могу, что не разговаривала с ней почти целый месяц. Не сказала ей про растяжение. Не сказала про Коннора. Ну и, конечно же, ни словом не обмолвилась про Эштона.

– Извини. Середина семестра. Совсем замоталась.

– Как учеба?

– Все в порядке. Вроде бы. – Еще ни разу в жизни у меня не было проблем с экзаменами, и я всегда была отлично к ним подготовлена. А последнее время постоянно нервничаю. Не уверена, что дело исключительно в занятиях. Зато уверена в том, что слишком много времени думаю о том, что никоим образом не связано с учебой: о своих чувствах к Эштону и о том, как поступил бы Коннор, узнай он, что произошло. Откажется от меня? Возможно. Подумываю, не рассказать ли ему все именно с этой целью, потому что у меня самой не хватает силы воли с ним порвать. Но ведь так его отношения с Эштоном могут испортиться, а я этого не хочу. Ведь они живут в одном доме, а я влезаю между ними.

На душе у меня полный сумбур. Я то злюсь на Эштона за то, что он сотворил со мной своей искусной рукой, то думаю про его кожаный браслет и шрамы, спрятанные под татуировками, и на место гневу приходит боль и тревога за него. Как же я хочу его увидеть!

А потом злюсь на себя за это желание, злюсь, что позволила ему сделать то, что он сделал, злюсь на свой эгоизм и страх порвать с Коннором. И что потерялась среди нюансов правильного и неправильного, вместо того чтобы держаться черного и белого, в чем я могу разобраться.

После паузы Кейси уточняет:

– Вроде бы?

– Да. А что?

– Не понимаю. Раньше я от тебя подобного не слышала. – Еще одна пауза. – Ливи, что с тобой происходит?

– Ничего. Просто устала. Не высыпаюсь последнее время. – Особенно много думаю об Эштоне, лежа в кровати. Волнуюсь за него. Скучаю по нему. Сейчас я много времени провожу в постели.

– А ты говорила с доктором Штейнером?

Тяжко вздыхаю.

– Давно не говорила. – Ведь мне придется лгать ему, а делать этого я не хочу. Поэтому надо избегать разговоров. Риган что-то задумала. Бросаю взгляд на часы и говорю: – Через двадцать минут у меня лекция.

По английской литературе. Идти не хочется. Успела прочитать лишь четверть из рекомендованного списка, так что буду сидеть, как в темном лесу. Кошусь на кровать. Вот бы сейчас поспать часок-другой…

– Хорошо… Ливи, мы все по тебе скучаем.

Грустно улыбаюсь, думаю о том, какой теперь живот у Шторм и как там поживает Мия с ее «научными» экспериментами, вспоминаю, как мы вечерами сидели с Кейси на веранде и любовались океаном, и тоска терзает мне душу.

– И я тоже скучаю.

– Люблю тебя, сестренка.

Лезу на свое место, и тут приходит сообщение:

Дрожащими от радостного волнения пальцами набиваю:

Тут же приходит ответ:

Что? Он придет сюда? Прямо сейчас? В ужасе смотрю на кучу грязной одежды Риган, потом на свою мятую пижаму, вижу в зеркале бледную физиономию и воронье гнездо на голове. Впопыхах скидываю пижаму и напяливаю джинсы и футболку – подарок Шторм, еще ни разу не надеванный. Голубая, под цвет глаз, по фигуре и с глубоким треугольным вырезом. Внезапно отчетливо понимаю, что хочу соблазнить Эштона. Потом с трудом привожу в порядок волосы. Чуть расческу не сломала.

Раздается громкий стук в дверь, и у меня сердце уходит в пятки. Бросаю еще один взгляд в зеркало, хватаю блеск для губ Риган и добавляю цвета своей бледной физиономии. Делаю глубокий вдох и иду открывать дверь.

Эштон стоит спиной ко мне и обозревает холл. Когда он оглядывается, у меня внутри все переворачивается, как в тот раз, когда я впервые увидела его смуглое выразительное лицо. Только теперь чувство еще более отчетливое, потому что меня как магнитом тянет к нему – душой и телом.

– Решил проводить тебя на занятия, ты же хромаешь, – шепчет он с лукавой улыбкой и беззастенчиво оглядывает меня сверху донизу.

– Спасибо. – Я смущенно улыбаюсь в ответ, хватаю учебники и куртку. Если честно, нога почти что в полном порядке. Но если на кону десять минут рядом с Эштоном, правды он не узнает.

Говорим на безопасные темы. Он спрашивает про экзамены, рассказывает про свои. Спрашивает про близнецов. Когда впереди показывается дверь в лекционный зал, у меня падает сердце. Мне мало десяти минут с Эштоном. Хочу десять часов. Десять дней. И еще больше.

Но Эштон не уходит. Идет за мной в аудиторию, поднимается по ступеням прямо на первый ряд и садится рядом. Я не задаю вопросов. Молчу как рыба. Просто смотрю, как он вытягивает свои длинные ноги, снова посягая на мое пространство. На этот раз все мое тело ликует и тянется к нему. Сгорая от желания.

– Ну и как там поживают мои лучшие качества? – шепотом спрашивает он, когда профессор идет к кафедре со своими записями.

Думаю, что бы ему ответить, и наконец говорю:

– Когда найду хоть одно, сразу дам тебе знать.

Профессор трижды стучит по кафедре, давая понять, что лекция начинается. Разумеется, Эштона это ничуть не волнует. Он наклоняется к моему уху и шепчет:

– Хочешь, я сам тебе их назову?

Отодвигаю его лицо ладонью, изображая недовольство, а внизу живота у меня растекается пламя, и я чуть ли не ерзаю в кресле. Судя по усмешке Эштона, от него не ускользнула моя реакция на его близость.

Сегодняшняя лекция посвящена Томасу Гарди, а я не могу сосредоточиться: чувствую запах одеколона Эштона, его колено все время задевает мое, а ловкие пальцы чуть слышно барабанят по столу. Время от времени он что-то пишет в своем блокноте. Может, конспектирует? Но ведь он даже не записан на этот курс.

В какой-то момент профессор делает передышку и отворачивается, чтобы выпить воды. Эштон молча вырывает листок из своего блокнота и также молча кладет на стол передо мной. Нахмурясь, опускаю глаза и читаю.

Напрасно я это сделала. Надо было дождаться окончания лекции.

В полутора метрах от меня профессор что-то рассказывает, а я чувствую, как меня накрывает удушливой волной. Что Эштон делает? Зачем пишет такое и дает мне читать посреди лекции? Профессор все жужжит про творчество какого-то там Томаса Гарди, а я могу думать только об Эштоне и его руках тем вечером у него в машине…

Его рука сжимает мне колено, и я чуть не подпрыгиваю. Инстинктивно локоть толкает его в ребра. Это не остается незамеченным.

– Может, у вас есть, чем поделиться с аудиторией? – спокойно спрашивает профессор, глядя на меня поверх очков.

Чуть заметно качаю головой и чувствую, как семьдесят с лишним студентов подаются вперед и буравят мой затылок любопытными глазами.

Может быть, на этом все бы и закончилось, и профессор оставил бы нас в покое. Но я сдуру накрываю ладонью лежащий поверх тетради вырванный листок, словно хочу спрятать от чужих глаз эти непристойности.

Вижу, что профессор опускает на него глаза.

У меня внутри все леденеет от страха.

– Сидите на первом ряду на моей лекции и передаете записки? Вы позволите? – И он протягивает руку в мою сторону, рассчитывая заполучить свидетельство моего флирта с сидящим рядом парнем.

Вытаращив глаза от ужаса, лихорадочно перебираю в мозгу варианты. Их всего ничего. Выбежать из аудитории со своим растяжением я не могу. Остается либо запихнуть записку в рот, либо прибегнуть к диверсии: ткнуть со всей силы ручкой в искусителя. В обоих случаях после такого на курсе английской литературы можно поставить жирную точку, а еще можно рассчитывать на бонус – смирительную рубашку и каникулы в клинике доктора Штейнера.

Итак, бросив убийственный взгляд на Эштона, я протягиваю записку профессору и молюсь, чтобы он не стал читать ее вслух, потому что тогда придется-таки прибегнуть к диверсии.

– Посмотрим, что у нас тут… – Аудитория начинает плыть и качаться у меня перед глазами, в ушах звенит. Уверена, все возбужденно перешептываются, в нетерпении ожидая развязки, но я ничего не слышу. И боюсь смотреть на Эштона: если он ухмыляется, заеду ему в челюсть, это я умею.

– Мистер Хенли, предлагаю вам продолжить свои литературные изыски за дверями этой аудитории, – говорит профессор, бросая на Эштона многозначительный взгляд, комкает записку в плотный шарик и метко отправляет в корзину для мусора. У меня вырывается вздох облегчения. Ну, конечно же, он знает Эштона. Кто же Эштона не знает…

За спиной слышится возбужденный многоголосый шепот.

– Слушаюсь, сэр, – отвечает Эштон, прочистив горло, и я не могу понять по голосу, смущен он или нет, а смотреть на него не решаюсь.

Профессор возвращается на кафедру, аудитория разочарованно гудит: публичная казнь не состоялась. Прежде чем продолжить лекцию, профессор замечает:

– Будь я на месте этой юной леди, я бы усомнился в пункте номер один.

– Ты понимаешь, что я была готова проткнуть тебе руку насквозь? – Для пущей убедительности я поднимаю авторучку и трясу ею, когда мы выходим из корпуса.

– Просто мне было скучно. Мне и по первому заходу Гарди не больно понравился.

– Скажи, зачем тебе понадобилось унижать меня прямо во время лекции?

– Ты бы предпочла, чтобы я вообще не приходил? Только честно… как доктор прописал.

Скриплю зубами. И, несмотря ни на что, с улыбкой говорю:

– Нет.

– Что нет?

– Я рада, что ты пришел.

– Да? Так я даже еще не вошел.

Шлепаю его учебником по руке и чувствую, что густо краснею.

– Ты ужасный!

– А ты прекрасная. – По тому, как он это говорит и как горят у него глаза, понимаю, что это у него вырвалось.

Мне так хочется прижаться к его груди, но я сдерживаюсь, хотя не могу не признаться:

– Я по тебе скучала.

– Я тоже по тебе скучал. – Пауза. – Ирландка… – Он замедляет шаг, поворачивается и смотрит пристально, как он это умеет. – У меня сердце уходит в пятки, и я не знаю, что перевешивает: страх или желание услышать, что он собирается сказать. – Ты собираешься отвечать?

– На что?

– На звонок. – Он дотрагивается до кармана моих джинсов, куда я засунула телефон. – Слышишь?

Как только он произносит это, слышу характерный рингтон телефона Коннора.

– Угу. – Достаю телефон и вижу на экране широкую улыбку и зеленые глаза Коннора. Нажимаю кнопку «ответить». – Привет, Коннор.

– Привет, крошка. Бегу на лекцию, но хочу уточнить. Пойдешь со мной на гонку в следующую субботу?

– Да, буду там утром. А на дежурство поеду днем.

– Здорово, – говорит он с облегчением. – Моим родителям не терпится с тобой познакомиться.

В душе все переворачивается.

– Что? Ты им про меня рассказал? – «Не торопить события» не подразумевает знакомства с родителями.

– Конечно. Мне пора бежать. Потом поговорим. – Слышу щелчок и стою, глядя на Эштона, а он рассеянно пинает носком кроссовки упавшие на дорожку листья.

Поднимает на меня взгляд и, нахмурясь, спрашивает:

– Что?

Смотрю на телефон, потом снова на Эштона и говорю, словно проверяя его:

– Коннор хочет познакомить меня со своими родителями. – Я знаю, почему ему это говорю. Хочу понять, что он думает по этому поводу.

Эштон пожимает плечами и отводит взгляд на проходящую мимо блондинку.

– Эй! – резко говорю я. – Ничего, что я здесь стою?

Наклонив голову, Эштон вздыхает.

– Ирландка, что ты хочешь от меня услышать? – Глядит на меня и смиренно улыбается, пряча обиду: – Познакомься с родителями. Это разумно. – Молчит, поджав губы. – Вы же с Коннором пара. – Слышу непроизнесенные слова, словно он их кричит во весь голос: «А мы с тобой нет».

– А если бы я не была с ним? Для тебя это имеет значение? – Использую его же тактику, которую он не раз применял ко мне. Теперь его черед.

Эштон закидывает руки за голову. Закрывает глаза и поднимает голову навстречу ясному осеннему небу. А я жду, молча, слежу за ним, словно хочу запомнить все до мельчайшей черточки и с трудом сдерживаюсь – так и тянет протянуть руку, коснуться его груди и еще раз пережить с ним момент близости.

Он опускает руки и смотрит на меня, напряженно сжав челюсти.

– Ирландка, я не могу дать тебе то, что ты от меня хочешь. – Еще раз тяжело вздыхает и говорит: – Как думаешь, ты дойдешь без моей помощи?

В горле у меня поднимается комок. Прикусываю губу и опускаю глаза, уставившись на свои ботинки.

– Конечно. Спасибо, Эштон.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но сдерживается. Вижу, как он еле заметно качает головой, словно сам себя о чем-то предупреждает.

– Еще увидимся. – Поворачивается и уходит.