21

– Ты готова, Вайолет? Вайолет?

Мы с доктором Блайтом в саду, под дубом. Позднее послеполуденное солнце просачивается сквозь его листья.

Время ведет себя как-то странно после моей вчерашней встречи с Эшем. Порой минуты тянутся как часы, а потом вдруг скачут вприпрыжку, и я не успеваю оглянуться, как оказываюсь совсем в другом месте и не могу вспомнить, как здесь оказалась.

– Извините. Да. Я готова.

Я снимаю перчатки и убираю их в карманы пальто. Доктор Блайт улыбается.

– Ты сегодня слегка рассеянная, – говорит он. – Это естественно, что ты нервничаешь. Но я думаю, что после нашего сеанса в понедельник ты сама себе удивишься.

У меня нет никаких иллюзий насчет того, что я смогу приручить это дерево. Но я сдерживаю улыбку и послушно киваю. Нащупываю узелок на коре дуба и поглаживаю его пальцами, ощущая закрученную спираль его нитей.

Первое: увидеть предмет как он есть. Второе: нарисовать мысленный образ. Третье: подчинить его своей воле.

Появляется образ дерева зимой, его голые ветви черные на фоне бледно-серого неба. Падает легкий снег, белые хлопья кружатся и тают, едва касаясь земли. Есть что-то печальное и красивое в этой картинке. Во мне оживает необъяснимая тоска по дому.

Я ощущаю жизнь дерева, и она все такая же могучая, как раньше. Но сейчас я лучше подготовлена к этой силе. Я чувствую, как она бьется в мою ладонь, растекается по моим венам. И очень хочу, чтобы образ, рожденный в моем сознании, стал реальностью.

Дерево признаёт меня – я чувствую, как оно откликается на мой призыв, на знакомое биение жизни во мне. Я задыхаюсь и падаю на колени, но моя рука по-прежнему крепко прижата к узелку. Никогда еще я не испытывала таких острых ощущений. Это головокружительно и странно, потому что дерево не может чувствовать так же, как я. Меня захлестывает такая нежная печаль, что мне хочется плакать и в то же время кричать от восторга, потому что я чувствую, как нестареющая вечность тянется к обновлению.

Усилием воли я вытягиваю из дуба толстые жилы жизни. К моему удивлению, одна из них приходит в движение. Я нежно обхватываю ее, но, едва между пальцами пробивается щекотка, отскакивает от меня, и в моем теле что-то надламывается, и острая боль разрывает спину, крушит позвоночник.

Я падаю навзничь, кровь хлещет из носа прямо в грязь. Внезапная потеря контакта с деревом дезориентирует меня, и мои пальцы скребут по земле в поисках утраченной связи.

Доктор Блайт хлопает в ладоши.

– Браво, Вайолет, – произносит он со спокойной уверенностью. – Браво.

Он протягивает мне носовой платок. Я прижимаю его к носу и смотрю на дерево. Крошечный листик, пробившийся из узелка, трепещет на ветру.

– Вот видишь, – говорит доктор, опускаясь рядом со мной на корточки и открывая свой саквояж. – Пистолет-стимулятор усиливает твои способности, но истощает физически. Если им злоупотреблять, это может вызвать крайне нежелательные побочные эффекты. Я хотел убедиться, что твой организм успел восстановиться. Но в тебе, Вайолет, живет такая мощная природная сила, что даже после однократного использования пистолета ты превзошла все мои ожидания. Я работал со многими суррогатами, и никто из них не достигал таких высот, как ты. – Он втирает мне в ноздри мазь, которая щиплет и пахнет эвкалиптом, но кровотечение останавливается. – Герцогиня проявила мудрость, дождавшись тебя. Я чувствую, что мы с легкостью выполним поставленную перед нами задачу.

Он помогает мне подняться и очищает мое лицо марлей, смоченной спиртом.

– Ну, вот. Теперь как новенькая.

Моя кожа истончена до хрупкости. Внутренности как желе, и плавают, пытаясь занять свои прежние места. Жизнь дерева еще обвивает мою грудную клетку.

– Думаю, на сегодня это все, – говорит доктор Блайт, похлопывая меня по плечу. – Увидимся завтра.

Он спускается вниз по заросшей тропинке. Я задерживаюсь возле дерева и смотрю на созданный мною листок. По форме напоминающий маленькую варежку, он окрашен в нежный зеленовато-коричневый цвет. Я ловлю его пальцами и ощупываю исчерченную прожилками поверхность.

– Прости меня, – шепчу я дереву.

Я пытаюсь представить, каково это – вырастить в себе ребенка со скоростью дубового листа, вылупившегося из узелка. И содрогаюсь при мысли о том, что мой живот раздуется так быстро.

«Тебе больше не нужно беспокоиться об этом, – говорю я себе. – Люсьен вызволит тебя отсюда».

Я дрожу от холода. Воздух остыл, и солнце прячется за тонким слоем облаков. Я возвращаюсь к западной стене и смотрю на сплетенные цветы. Моя первая фиалка уже увядает.

Я должна отправить еще одно сообщение. Пока я здесь, Рейвен должна знать, что я не забыла о ней. Правда, с приближением зимы обилие цветов может вызвать подозрение. Я роюсь в карманах пальто и достаю старую ленту для волос, с бахромой на кончиках, нежно-розового цвета. Рейвен ненавидит этот цвет, поэтому я быстро рисую другой образ, и бледно-голубые нити расползаются по атласной поверхности. Я создаю новый росток плюща, обвиваю его лентой и заставляю карабкаться вверх по стене.

Я надеваю перчатки и спешу обратно во дворец. Когда я прохожу мимо бального зала, какое-то движение в окне привлекает мое внимание. Осторожно подкрадываясь, заглядываю внутрь. Мое сердце леденеет и падает камнем вниз.

Эш и Карнелиан танцуют в паре. Он обнимает ее за талию, его ладонь лежит у нее на спине, а их лица едва не соприкасаются. Одной рукой она держит его за шею, другая рука лежит в его ладони. Его движения плавные и грациозные, Карнелиан неуклюже поспевает за ним.

Мне не следует на это смотреть. Но я не могу заставить себя отвернуться.

И вдруг на мгновение, которое кажется вечностью, время останавливается. О, ужас – он наклоняет голову, касаясь губами ее губ. Боль пронзает меня, и я хватаюсь за оконную раму в поисках опоры. Моя рука скребется по стеклу, и я отпрыгиваю к стене, моля о том, чтобы меня не увидели. Сердце колотится так, что его удары отдаются в теле крупной дрожью.

И я бегу прочь.

Спотыкаясь на скользком гравии, я углубляюсь в сад, ныряю в лабиринт, сворачивая наугад то вправо, то влево, теряясь в путанице живой изгороди. Все, что я вижу – это его губы, которые целуют ее.

Передо мной тупик, и я падаю на землю, задыхаясь. Я чувствую себя последней тупицей. Глупая маленькая девчонка, которая ничегошеньки не знает о любви. Все это время он целовал ее.

Я ненавижу его. Но себя ненавижу еще больше, за то, что была такой идиоткой и поверила в счастье. Хотя бы такое. Решив, что я сделала свой выбор, который что-то да значит, я ослушалась Люсьена, предала его доверие, и все зря.

Не знаю, как долго я сижу здесь, уткнувшись головой в колени, обливаясь слезами, дрожа от холода и медленно покрываясь инеем.

– Вайолет? – Я вздрагиваю от звука его голоса, но не отвечаю и не поднимаю голову.

Я слышу, как он садится рядом со мной, чувствую его тепло.

– Вайолет, я так виноват. Позволь мне объяснить. – Пауза. – Посмотри на меня, пожалуйста.

– Нет. – Если я посмотрю на него, то снова расплачусь. А я не хочу плакать перед ним.

Он вздыхает.

– То, что ты видела… это моя работа, Вайолет. Я должен это делать. Должен… целовать ее. – Я слышу, как он колеблется, подбирая слова. – Но это не то, чего я хочу. Я думал… думал, что ты это поймешь. – Я слышу, как шуршит трава. – Ты хоть представляешь, насколько я ненавижу свою жизнь? Мне приходится лгать постоянно. Я лгу этим девушкам, говорю им то, что они хотят услышать, и хуже всего то, что их это, похоже, не волнует. Им плевать, говорю я им правду или нет. Им плевать на меня. Они не видят меня, они не знают меня. Для них я вещь, которую можно таскать с собой на бал. Да, я не испытал на себе прелестей Аукциона, но меня постоянно покупают и продают, и это ничем не лучше.

Я поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Слова застревают в горле, не в силах вырваться наружу. Потому что я все понимаю. Я хорошо знаю, что он чувствует. И не могу ни осуждать, ни обвинять его.

Он улыбается моей любимой загадочной улыбкой.

– Можно, я расскажу тебе кое-что?

Я киваю.

– В день, когда мы встретились, я услышал, как ты смеялась. Поэтому я вышел в гостиную. – Я тут же вспомнила, как истерически хохотала, когда сумела спрятаться и не столкнуться со служанками. – И там ты, раскрасневшаяся и улыбающаяся, и я подумал, что ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел. И у тебя был такой ошеломленный вид… – Он тихо смеется и заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос.

– Да, и я едва не снесла твой столик, – морщусь я.

Эш снова смеется, чуть громче.

– Да. Но ты заставила меня снова почувствовать себя… живым человеком. Ты увидела меня, Вайолет. Ты это понимаешь?

Я ума не приложу, почему это происходит. Почему именно сейчас? Я сижу в этом лабиринте и смотрю на единственного человека, который по-настоящему меня понимает. И это его я должна отвергнуть, потому что это правильно, потому что так надо? Слушать Люсьена и просто подчиняться.

Нет, это несправедливо. И я не могу так поступить.

Мне все равно придется оставить его рано или поздно. И это уже наказание. Мне придется оставить его, а еще придется врать.

– Вайолет? – Вид у него встревоженный, и я боюсь, он испугался выражения моего лица.

Всего несколько недель остается до Самой Длинной ночи. Всего несколько коротких недель, чтобы побыть с ним. Я думаю, что стоит рискнуть.

Я хватаю его за ворот пальто и притягиваю к себе, впиваясь в него губами. Мы друзья по несчастью, мы оба – собственность, лишенные права выбора. Но мы свободны в своем праве быть вместе. И никто не присвоит это мгновение нашей близости. Я чувствую, как он удивлен моим порывом, как напрягаются его плечи, но страсть берет верх, и вот уже его пальцы погружаются в мои волосы, и мы падаем на холодную траву.

На следующее утро я сижу в своем любимом кресле у окна в чайной гостиной и наблюдаю за машинами, которые то и дело подъезжают к парадному входу.

Сегодня их намного больше, чем обычно – лакеи снуют взад-вперед, таскают какие-то столики, рулоны тканей и охапки цветов.

– Что там происходит? – спрашиваю я Аннабель. Ее лицо становится грустным, а щеки вспыхивают румянцем.

– Что? Аннабель, в чем дело?

Она пожимает плечами.

Помолвка Г.

– Гарнета?

Она кивает.

– С кем?

Дом Пера.

– О.

Вечеринка завтра.

– И как настроение у Гарнета?

Аннабель улыбается, вскидывая брови.

– Да уж. – Я смеюсь. – Могу себе представить, как ему все это противно.

Вдруг распахивается дверь, и в гостиную вплывает герцогиня.

– Пойдем со мной, – сухо произносит она. Я бросаю взгляд на Аннабель – она бледнеет, и вид у нее встревоженный.

– Куда мы идем, моя госпожа? – спрашиваю я, пока мы идем по цветочной галерее. Она не отвечает, но, когда мы подходим к лифту, я уже знаю ответ.

Доктор Блайт стоит к нам спиной, и у меня внутри все холодеет от страха. Неужели он снова достанет свой пистолет?

– Как ты себя чувствуешь сегодня? – спрашивает доктор.

Я полагаю, он обращается ко мне.

– Отлично, – говорю я.

– На улице стало прохладнее. Насморк, кашель, боль в горле – ничего не беспокоит?

– Со мной все в порядке, – повторяю я. Почему герцогиня все еще здесь?

– Вы готовы, доктор? – нетерпеливо спрашивает она и железной хваткой впивается мне в руку, словно удерживая меня от побега. Как будто мне есть куда бежать.

– Одну минутку, моя госпожа, – отвечает доктор Блайт.

– Вы сказали, что сроки должны быть точными, – говорит герцогиня.

– Не волнуйтесь, никаких проблем, моя госпожа. – Я улавливаю скрытое возбуждение в его голосе; он оборачивается и улыбается мне теплой улыбкой, которая сразу же настораживает меня. Осторожно ступая, он подходит ко мне. – Не пугайся, – говорит он.

И только тогда я замечаю отливающие серебром стремена в изножье кушетки.

Иглу в его руке я замечаю слишком поздно.

Острое жало впивается мне в шею, и мир становится черным.