Глава тринадцатая
В семь утра зазвонил будильник, который я забыл отключить еще со времен учебы. Я подскочил, совершенно не понимая, что это за звук, откуда он идет и почему от него у меня такая резкая головная боль. За окном было темно. В комнате – тоже, и только оранжевый свет уличного фонаря чуть подсвечивал непривычно узкий и пустой подоконник. Я не узнавал очертания комнаты.
Моей руке, высунувшейся из-под одеяла, стало зябко. Тут я вспомнил про каникулы. Какой это был кайф – просто отключить гребаный будильник и упасть обратно на подушку. Самая большая мечта студентов.
Я сонно ощупал прижатое ко мне тело Ясны, она позволила это сделать. Немного неуклюже, думая, что все это мне снится, я подгреб ее под себя.
Петя даже не проснулся – черно-оранжевое утро принадлежало только нам двоим. Лежать было удобно, словно все выемки и выпуклости на наших телах совпадали. Это казалось странным из-за разницы в росте, но все же так и было.
Второй раз утро наступило уже в одиннадцать и началось с того, что Ясна громко вскрикнула: «Что это?» и стала тормошить Петю – я чувствовал ее трясущуюся руку и слышал Петино неразборчивое мычание. Затем он немного разочарованно пробормотал: «А, это?», но в конце концов почему-то засмеялся. Я открыл глаза.
Вся его подушка и часть Ясниной щеки были перемазаны темной, уже чуть подсохшей кровью. Я взглянул на Воронцова – да, от носа до подбородка тоже тянулись бурые подтеки.
– Боже, откуда это? – продолжала недоумевать Ясна.
– У него часто кровь идет из носа, – сказал я.
– Да? Из носа? А такое ощущение, что у нас на кровати кого-то убили! Не верится, что из живого человека может столько вытечь. – Ясна покачала головой. – Пойдемте-ка мыться, у меня ощущение, что я сижу на месте преступления.
– Что? Мы вчера уже мылись. – Петя уткнулся носом в окровавленную подушку.
– Игорь, ты идешь?
– Не поддавайся! – приказал мне Петя. – Это женские чары! Что за глупость – мыться по утрам?
– Петя, давай, ты первый идешь в ванную.
Он скатился с кровати и поплелся из комнаты.
– И еще я терпеть не могу волосатые подмышки! – крикнула она ему вдогонку.
– Ничего, привыкнешь!
Через полчаса он вернулся со словами: «Я сбрил везде все, тебе нравится?». Естественно, он был голый.
Они стоили друг друга, эти двое.
– У тебя такие красивые ноги! Ты носишь короткие платья? – спросил Петя.
– Фу! Ненавижу короткие платья, это пошло! – возмутилась Рыбка. Но на следующую встречу через пару дней пришла в умопомрачительном мини. Было забавно за ними наблюдать. Они что-то доказывали друг другу на словах, но делали все точно наоборот.
Как вы поняли, Ясна не сбежала от нас в то утро, мы тоже никуда не сбежали. Жизнь моя налаживалась и даже обретала некоторое подобие постоянства.
– Игорь, – серьезно сказала Ярославна, листая фотографии в моем айфоне. – Тебе надо было стать фотографом.
– Ну вот еще! Я что, хипстер какой-нибудь? – На самом деле плохие воспоминания о фотографах у меня сохранились еще со времен Иришки.
– Нет-нет, я не шучу. Знаешь, у каждого есть особенный дар. Мне кажется, на твоих фотографиях люди получаются очень красивыми. – Она повернула телефон экраном ко мне и показала снимок, сделанный мной вчера ради шутки, – на нем была она сама.
– Это просто ты очень красивая.
– Я не получаюсь на фото. Ты не найдешь у меня и десяти фотографий за всю мою сознательную жизнь, на которых я была бы хоть каплю похожа на отражение в зеркале. А впрочем, ты не веришь. Я сейчас найду семейные альбомы и покажу тебе.
– Поэтому у тебя на фейсбуке почти нет фоток? – спросил Петя.
– Да, поэтому.
Она вылезла из кровати и зашлепала босиком по паркету.
На какое-то время эти отношения стали казаться мне больше нормальными, чем нет. Было интересно. И этот интерес только подогревало то, что нужно было всегда следить, что и кому из знакомых, друзей и родителей я могу рассказать о Ярославне. Маринка, моя сестра, быстро догадалась, что у меня «кто-то есть», Морозовы тоже решили, что неспроста в последнее время у меня такое хорошее настроение, но связать это с симпатией к девушке Воронцова не смог даже Вадим.
Может показаться, что все было идеально. Но нет. Все было гораздо сложнее, чем бывает в обычных отношениях двоих людей. Тот листок с правилами, которые когда-то придумала Ясна, пригодился нам не один раз.
Воронцов стал бесить меня сильнее. Иногда мне хотелось просто врезать ему. И как же было обидно, когда Ясна не замечала его дурацкого поведения и отказывалась разговаривать об этом со мной (помните? правило!). Я знаю, что и мое присутствие его раздражало, он постоянно был в чем-то со мной не согласен, пытался задирать, высмеивать. Естественно, мы ссорились. Вспомнил один случай.
Вечером я разговаривал с Ясной по телефону, и ее планы на следующий день были очень туманны, будто она хотела что-то от меня скрыть, но не успела придумать, как это сделать. Я требовал от нее ответа, но она только отшучивалась. Утром же на фоне ее голоса слышался сильный шум – она была на улице, – и потом вдруг смех Воронцова.
Они встретились без меня, не предупредив. Хотя в наших правилах было написано и о честности друг перед другом.
Весь день я промучился, ненавидя их и себя и вновь думая о предстоящем конце всего этого: естественно, я не собирался продолжать таких отношений. Почему они захотели встретиться вдвоем, ничего не сказав мне? Зачем они так со мной поступили?
И, самое ужасное, я не знал, как действовать! Устраивать допрос с пристрастием не хотелось: двое против одного – слишком подло. А делать вид, что ничего не было, я просто не смог бы! Но и совета попросить было не у кого, ведь никто не знал, что нас на самом деле трое.
Был унылый вечер, раздражающий звуками присутствия дома всей семьи в полном составе (за исключением сестры Сони). В родительской спальне грохотали пушки и взрывались снаряды – папа смотрел очередной исторический фильм, и время от времени что-то громко стукалось о стену: можно было подумать, что часть декораций вылетала из экрана прямо в комнату. На самом же деле это мама, скорее всего, не то разбиралась в шкафах, не то мастерила что-нибудь. Как им удавалось делать это одновременно в одной комнате, меня не интересовало, даже больше злило. Сестра в соседней комнате трещала по cкайпу и заливалась смехом, как ненормальная. Я читал книгу. Книгу про театр эпохи Возрождения, а это вам не самый легкий текст. Попробуй запомнить хоть одну фамилию, когда за стенами киношная войнушка и сумасшедший смех, а внутри тебя – пустота и самая настоящая боль.
Мне было грустно, на душе мерзко и в то же время как-то неясно. Что было правильно в моей жизни? То, что окружало меня сейчас, или то, из-за чего я собирался проявить характер? Характер, к черту кому-то нужен мой характер! Все любят мое безволие.
Я дал ей понять, что обижен, когда услышал смех Воронцова на том конце. Потом она перезванивала, я не взял трубку. Потом звонил ей, и уже не брала она. Правильно делала, в общем-то… Нет! Нет, неправильно! Моя обида не была беспричинной. Мне было ужасно одиноко. В тот момент я чувствовал только одно: она не моя, не моя и никогда не будет только моей. Кто согласится мириться с подобным?
Тут еще позвонили в дверь. Должно быть, соседка справа. Она странная женщина, хотя вовсе не плохая. Она старше моих родителей лет на десять, и поэтому совершенно непонятно, к кому именно из нашей семьи она заходит по вечерам. Просто приходит посидеть полчаса у нас на кухне, смотрит либо мамины проекты, либо какие-нибудь мои книжки, либо Маринкины блокноты, которые та облепляет лентами и пуговицами и потом дарит подружкам. Соседка всегда отказывается от чая и от ужина, сама говорит мало, только все улыбается усталой улыбкой некрасивой пожилой женщины и потом уходит. Она говорит, что у нас идеальная семья.
Взрывы бомб стали громче, прямо оглушительные, но в перерывах между двумя я услышал голос отца:
– Игорь? Конечно дома! Да вы проходите-проходите.
Дальше ему, видимо, что-то отвечали, на что папа сказал:
– Ну хоть на десять минут.
Кого это понадобилось ему уговаривать? Я вышел из комнаты, тут же столкнулся с ним, и пока он собирался объяснить мне, кто пришел, я уже увидел ее пальто и темные волосы.
Мне тут же сделалось одновременно и стыдно, и радостно, и неприятно – и вообще не знаю, что это было за чувство. Возможно, в нашем языке для него просто не придумали названия.
– Привет!
– Привет, – ответил я, задержавшись у дверей своей комнаты.
– Я… Ой, здравствуйте. – Она улыбнулась и повернулась к моей маме, которая появилась из соседнего дверного проема.
– Здравствуйте! А я подумала, что это соседка пришла…
– Нет, это я, я к Игорю, – виновато сказала она. – Извините, что поздно. Но мне срочно и всего на две минуты.
– Нет, что вы! Вы даже не пройдете? У нас, правда, кавардак…
– Нет, я…
– О, кого я вижу! – В коридор выбежала Маринка.
Браво! Пусть вся семья лицезреет, как я не могу выдавить из себя и пары слов!
– Я тебя помню! Тебя зовут Я…
– Ярославна, – подсказала Рыбка.
– А, вот именно. Мама, папа, познакомьтесь, это Ярославна, мы ходили с ней в театр. Игорь же вас не познакомил, верно? Конечно, братец, к чему эта ерунда, да?
Как же я хотел ее смерти, этой паршивой мелкой сестры!
– Ну ладно, Марин. Пойдем, мне нужна твоя помощь, – спохватилась мама после обмена любезностями.
– Моя-я-я? – Марина открыто признавала свою криворукость.
Они тут же скрылись в родительской спальне, зато папа остался стоять истуканом.
– Может, вы все-таки пройдете? – не унимался он, разглядывая мою гостью. – Какие у вас глаза! Это называется гетерохромия. Игорь, ты знал? Ну на десять минут, не стоять же вам в дверях?
Сроду не видел, чтобы отец так упрашивал кого-то к нам зайти.
Ясна поглядела на меня. Я помог ей раздеться и отогнал от нее взбесившуюся от радости Собаку.
– А у нас еще есть кот… Его Марина на улице нашла! – говорил нам вдогонку папа, не подозревая, что Ясна здесь не в первый раз.
– Игорь, я только на пять минут, правда. Очень поздно, страшно до дома будет добираться.
У меня в комнате она села на диван. Я встал перед ней.
– Правда поздно, – сказал я. – Зачем ты приехала?
– Потому что ты обиделся. Ты не брал трубку, поэтому я решила приехать.
– Я потом звонил тебе сам, но и ты не брала.
– Конечно, мне было… – она замялась, – очень неприятно, что ты можешь не подходить к телефону. Знаешь, так обычно девушки делают.
– Ты была сегодня с ним?
– Да.
– Но почему вы не сказали мне? Если так хотелось отделаться от меня…
– Отделаться? – Она рассмеялась, но ее разноцветные глаза оставались печальными. – А ты любишь страдать… и, наверное, накручивать себя…
Она вытащила из своей большой, как мешок, сумки потрепанную картонную коробку, даже на вид тяжелую.
– На, Игорь, это тебе. Мы сегодня всю Москву облазили в поисках этой штуки, но хипстеры, кажется, обчистили все прилавки. Это теперь очень модно, так что мы с огромным трудом достали. Это должен был быть сюрприз… Поэтому я вчера так глупо вела себя – не могла придумать, что же наврать тебе, чтобы ты не понял, куда мы едем с Петей.
– Пленочный фотоаппарат? – Я вынул из коробки красивый железный «Пентакс» со штатным объективом и повертел в руках.
– Да. Ты один из немногих, кто на самом деле должен фотографировать. Я уверена, что у тебя дар. Просто не показывай это никому, делай для себя. Так будет правильнее.
Она сидела на моем разобранном диване, за ней возвышались холмы одеяла. Ее кружевная хрупкость под расстегнутой вязаной кофтой была невыносимой. Необходимо было запустить туда руки, скользнуть под эту толстую кофту. Физически необходимо.
– Ясна… – Я сел на пол и уткнулся лицом ей в колени. – Ясна, прости меня. Я идиот, я конченый идиот!
Она погладила меня по волосам.
– Я, наверное, ревную… Я не мог сегодня этого вынести, ну просто не мог.
– Я знаю.
– Ты просто представить себе не можешь, что я хотел тебе наговорить! Пообещай мне, что больше не будешь от меня ничего скрывать, даже если вы с Воронцовым решите снова сделать мне сюрприз. Мне не нужны сюрпризы, мне лишь бы только быть уверенным, что ты моя.
Классно, чувак. Почему ты не подумал об этом, когда все-таки соглашался на отношения «втроем»?
– Но я твоя, Игорь! Я даже не знаю, как ты можешь сомневаться.
Ясна добавила абсурдности в эту и без того абсурдную ситуацию. Действительно, как это я могу сомневаться?
Мне нравилось целовать ее, держа в ладонях ее лицо. Рот она открывала нешироко, и мне приходилось немножко с ней бороться, чтобы проникнуть в него. Мне нравилось, что у нее такая маленькая изящная головка, меня это волновало, как будто это было что-то запретное. Мы целовались пару минут, пока она внезапно не оттолкнула меня. Я не сразу понял, в чем дело. Оказалось, что в комнату заглянула мама.
– Простите! – сказала мама со странной улыбкой. – А… там чай… на кухне. Давайте попьем?
Когда мы вышли, все семья почему-то сидела за столом, хотя в последнее время мы все больше ужинали по отдельности.
– У тебя такое классное имя! – Марина нарушила неловкое молчание: мы с Ясной смущенно мялись у двери, а у отца был такой взгляд, будто он мысленно составлял подборку интересных фактов о гетерохромии. – Не то что у меня вот!
– Твое хотя бы не похоже на отчество, – сказала Ясна.
– А вы… – отсмеявшись, начала моя сестра, – ну… вместе?
– По-моему, очень глупо обсуждать это за вечерним чаем! – не выдержал я. – Но да, во избежание дальнейших расспросов, Ясна моя девушка.
– Я так и знала! – победно воскликнула Маринка.
– Марине очень важно, какие у кого отношения, – попытался пошутить папа.
– Никто не против, если Ясна останется сегодня у нас? – спросил я между делом.
– Нет! Я поеду домой! – Она вдруг сильно покраснела, это было очень заметно. Я не понял, с чего вдруг. Я же не сказал: «Мам, пап, вы же не против, если мы с Ясной будем всю ночь совокупляться на нашем кухонном столе?». Но вид у нее был такой, будто я задал вопрос именно так.
– Вы что, ведь уже поздно! Куда вы поедете? – встрял папа.
– Нет, но я… – Ясна беспомощно покачала головой. – Я не собиралась оставаться. Я правда приехала на несколько минут, мне нужно было просто Игорю передать… Я могу доехать на такси.
– Конечно, оставайся! – сказала мама. – Пусть Игорь скажет твоим родителям, что ты с ним.
– Но это ужасно неудобно! – чуть позже говорила она мне в коридоре взволнованным шепотом. Она уже третий раз невзначай направлялась в сторону входной двери.
Нет, моя великая жертва, тебе никуда не уйти. На моей стороне вся семья.
– Ты переживаешь, что это не понравится моим? – Мне стало смешно. – Им все равно, поверь мне.
Потом, когда Ясна была в ванной, мама подловила меня на полпути:
– Нужно постелить Ярославне в Марининой комнате?
– Нет, не надо, – ответил я, радуясь, что Рыбка этого не слышит.
– Но она так засмущалась, когда ты решил оставить ее у нас. Ты уверен, что…
– О, я уверен. – Я рассмеялся. – Спасибо, ма.
Я сидел в своей комнате и ждал. И да, конечно отправил Воронцову сообщение: «Спасибо за фотик, это очень крутой подарок. И не волнуйся за Ясну, она осталась у меня». Потом я выключил комп, свой и Яснин телефоны, чтобы Петя не смог с нами связаться.
Она пришла из ванной минут через десять в моей футболке. Я выключил свет, и очертания комнаты и ее лица проглядывали только благодаря уличным фонарям – сквозь их свет приоконные деревья продолжались тенями на стенах. Уже предчувствуете романтику? Наверное, поцелуи и признания в любви? Все как у нормальных людей. Но я был бы не я, если бы…
– Скажи мне, у вас с ним что-то сегодня было? – спросил я.
И чтобы вы прониклись моей тупостью до конца, вы должны знать, что мои руки в это время блуждали по ее прекрасному телу. Мы остались с ней вдвоем! Вдвоем! На всю ночь! Без Воронцова! И я нашел лучший способ провести это время, аплодирую сам себе.
– О, Игорь, сейчас не время… – удивленно прошептала она.
Но я настаивал. Зачем-то хотел, чтобы она рассказала. Мне нужно было знать и механику, и ее чувства при этом. Конечно, у них «что-то» сегодня было! В туалете, в каком-нибудь кафе (надо же, Воронцов заработал бабло на походы по крутым местам!).
Сейчас я не могу поверить, что такое спрашивал. Все же по ночам я превращаюсь в кого-то другого. Могу, наверное, даже в порнухе сниматься. Ха-ха.
Она сдалась и стала рассказывать. Нехотя, обрывками, по одной фразе, по одному слову, всегда уходя от главного. Но мне и так все было ясно. Наши тела сплетались, словно врастая друг в друга, словно покрытые одной общей кожей.
– Зачем ты спрашивал про Петю? Тебя что, это возбуждает? То, что он со мной делает? – спросила Ясна, когда все закончилось.
– Нет, сейчас совсем нет! – Я обхватил ее руками и уткнулся носом в волосы; она была такой хрупкой, что казалось, если стиснуть посильнее, все косточки переломаются. – Не спрашивай.
Мы долго лежали молча, не распутывая тесного узла из рук и ног.
– Петя повел себя очень странно, когда я попыталась узнать у него что-то о семье, – внезапно сказала Ясна. – Тут же ушел от ответа, будто меня это не касается.
– Не обижайся на него за это.
– Ты тоже ничего не знаешь о его родных?
– Из близких у него только бабушка.
– Но он живет с мамой, разве не так?
– Да, но его мать – алкоголичка. Он ее ненавидит. Он, скорее всего, никогда не пригласит тебя к себе домой. И будет всячески избегать разговоров на эту тему.
– О боже! – Я почувствовал, как она попыталась покачать головой. – И давно она… пьет?
– Всю его жизнь. Наверное, от этого он такой нервный и дикий. И в целом какой-то немного больной.
Я долго не мог уснуть. Ясна уже тихонько посапывала у меня на плече, а я все лежал и пялился в потолок. Считать Петю своим другом я стал только к концу первого курса, до этого мы все больше приглядывались друг к другу, перебрасывались короткими фразами и почему-то дико ржали. Но не общались. Как-то интуитивно мне тогда удалось почувствовать, что его нельзя спрашивать про семью.
Я включил телефон. В мессенджере было сообщение от Воронцова, содержащее пару матерных слов. Я улыбнулся и набрал его номер.
– Да? – прошипел он в трубку.
– Ты как? – спросил я. Мне почему-то стало его жалко.
– Охеренно просто! Где Ясна?
– Здесь… Только не ори так, она спит, – ответил я шепотом.
– Ты мудак!
– Спасибо за фотик. Честно.
– Ты мудак, ты слышал?
– Один – один, – сказал я.
В ответ раздался его приглушенный смех.
