Глава двенадцатая

Ночи напролет я не спал. Январский снег осыпал мое окно, и я следил за его мельтешением в свете фонаря. И мучился, мучился… Охренеть просто, как это произошло? Ну как? Наконец-то у меня была девушка. И в придачу к ней Петя. И листочек с «правилами». Но я все еще прикидывался нормальным.

Да, мам, я без проблем помогу тебе на проекте: встречу и привезу на выставку группу ваших итальянских партнеров. Одолжи, пап, галстук в полоску. Да, в этом фильме костюмы совсем не соответствуют той эпохе, ты прав. Отнести это в гараж? Окей. Извините, сеньоре, я задумался и не слышал, что вы сейчас сказали. О чем задумался?

О чем! Ради чего терпеть такие муки, ради чего тратить силы и время, если наши отношения ни к чему не приведут? Если они – без перспектив и будущего? Рано или поздно все разрушится: Ясна выберет Воронцова. Или Воронцов разлюбит Ясну. Знаете, когда первое помешательство постепенно проходит и человек вдруг начинает подбешивать? Что, если я стану раздражать их обоих? Или Ясна мне разонравится? А если она выберет меня, останусь ли я таким же воодушевленным, как сейчас? Что будет с Воронцовым? Как далеки мы будем друг от друга к тому времени?

Если все это заранее обречено на провал, ради чего продолжать?

Прокручивая это в голове, я сам все рушил. Но и не подозревал, как именно все закончится на самом деле. Придумывая возможные варианты расставаний, я даже не мог представить, чем все обернется.

Но рано еще говорить о конце, на то он и конец, чтобы подойти к нему в нужное время.

Ярославна. Я повторял и повторял это имя, лежа в одиночестве в своей комнате. Повторял столь бесконечно, сколь бесконечна была ночь. И если повторять имя долго, оно как бы лишается смысла, а потом, наоборот, наполняется чем-то новым.

Ярославна. Это созвучно со словом «славно». Как смешно она выгибает тонкие пальцы, когда пытается показать что-то жестами. Как странен ее взгляд. Как странны разного цвета глаза! Как странно вообще ее существование, ее появление в моей жизни, ее предложение, ее чувство ко мне и Воронцову! Чувство явно нездоровое. Как и у нас к ней. Будто в детстве каждого из нас что-то надломилось, жизнь соскользнула с запланированного маршрута на еле заметную тропку в грязную подворотню. А потом наши кривые пути случайно пересеклись.

Ярославна. Ярославна. Эта «Я» и это «Р»! И вот уже трудно соотносить это грубое, звучное имя с хрупкой фигуркой, с вьющимися волосами, с надломанным изгибом рта.

Ярославна. Было в этих звуках что-то языческое, что-то сильное и властное, похожее на восход солнца. Что-то такое, что существует независимо от тебя, независимо от человечества. Такое славянское, такое древнее имя. Имя, не имеющее ничего общего с современным миром, с моим миром: ни с модой на американские желтые ботинки, ни с андеграундной музыкой, ни с выставками, на которые мы ходим. Даже возрождение и готика слишком молоды по сравнению с этой древностью. И язычество это постепенно, с наступлением жидко-серого зимнего утра, вытесняло все платоническое, что было в моей зарождавшейся любви, уничтожало любые мысли. Как часто мне кажется, будто я – это два разных человека одновременно. Вот только-только я думал о возвышенном, страдал от того, что между Ясной, мной и Петей возникло что-то непонятное, вспоминал о тоскливых ночных силуэтах домов, а теперь это вдруг осталось где-то вдали, теперь мне вдруг всё это стало безразлично, теперь мне нужно было это маленькое тело, здесь, в моей постели, тело со всем его именем, со всем его язычеством, мне нужны были его повороты и вздрагивания под моими руками, его сокровенные изгибы, пусть бы оно металось, сопротивлялось мне – только лучше! Ах, и черт с ним, с Воронцовым!

Эти мысли загорались в мозгу всполохами, а тем временем я жаждал ее прикосновений. Я застыл в изнеможении, затем наконец откинул одеяло и отправился в ванную смывать следы ночных переживаний. Еще несколько долгих минут мне было стыдно – стыдно перед Ясной. За то, что я мысленно сейчас проделал. Я старался не смотреть в зеркало, будто мог увидеть там какого-то преступника, – поэтому не стал даже бриться.

Через несколько часов после наступления этого трудного утра я уже слушал, как Серега повторяет историю, случившуюся на их новогоднем корпоративе. На самой середине и появился Воронцов.

– Это Петя, наверно! – сказала Таня, узнав его длинный звонок в дверь, и пошла открывать.

– Он обещал прийти с девушкой! – сообщил Сергей.

– С девушкой? – Иришка округлила глаза. – Что ты говоришь? У него есть девушка?

Как трудно было это вынести! Какое отвратительно-счастливое было у него лицо!

– Так вот кто Петина девушка! – воскликнул Тимур.

– Ясно, кто! – улыбнулся Воронцов.

– Ясна, кто, – поправил я, но, по-моему, никто меня не услышал.

Ярославна отлично сыграла роль, сделав вид, что давно меня не видела. Произнесла свое веселое и колючее «О, Игорь, и ты здесь!», подошла, встала на цыпочки, поцеловала холодными губами в щеку и вдруг как-то умудрилась шепнуть мне в ухо: «Я скучала по тебе». Шепнула и отошла, не дав мне возможности ответить, и мое «Я тоже» осталось у меня на языке – я ведь не мог сказать это при всех.

На ней была черная блузка с огромным бантом под воротником. Я запомнил это, потому что позже Воронцов, устроившись в дальнем кресле и посадив Ясну к себе на колени, сначала распустил бант, потом этими лентами привязал себя за шею к ее блузке. Ясна тут же встала и пошла к столу, а смеявшемуся, покрасневшему Пете пришлось, согнувшись почти в половину своего роста, бежать за ней. Она осталась стоять, веселя всех присутствующих своим равнодушным видом: ела что-то и не обращала внимания на барахтающегося, тщетно пытающегося развязать ленты Воронцова. В эту нелепую сцену слились все наши встречи на квартирах друзей. В острую боль, которую я ощутил, когда случайно застал Ясну и Петю целующимися в темной Людиной кухне, слилась вся моя боль, преследовавшая меня тогда. Они были красивой влюбленной парочкой. Красивой до скрежета зубов и до желания убить их с особой жестокостью. Хитрожопый Воронцов, ну как он это провернул!

Это было мучительно и, что ж, прекрасно, как прекрасна бывает всякая несчастная любовь. Я чувствовал себя или самым никчемным, жалким, или же захлебывался редкими глотками радости, которую мне дарили случайные прикосновения: коридоры вдруг стали слишком узкими, чтобы разойтись в них, не столкнувшись бедрами; диваны слишком короткими, чтобы сидеть на них, не прижавшись плечами; ножки бокалов слишком маленькими, чтобы передавать их друг другу, не сплетаясь пальцами; а обычная нехватка столовых приборов на всех гостей слишком очевидной – тогда мы с ней скромно соглашались есть одной вилкой вдвоем.

Наши зимние прогулки по сугробам и музеям, кинотеатрам и каткам занимали все мои мысли. Дико странно было думать о работе или учебе: интереснее было вести Ясну за руку пить кофе, а потом видеть, как эту руку целует Воронцов.

Кстати, у Воронцова дела шли неважно. Помните, я рассказывал уже, что он находился в натянутых отношениях с одним преподом – родственником декана? Декан был неприятный, скользкий мужик. Но вроде уважаемый профессор. В этом семестре он снисходил до нашего курса, чтобы провести несколько пар. И столкнулся интересами именно с Петей. Явно неслучайно.

Еще у Пети были проблемы с деньгами. В агентстве, где работала моя мама, нужен был помощник на пару недель. В таких случаях всегда припрягали меня, но в этот раз я предложил нанять Воронцова. Обе стороны были согласны. Но из-за того, что он пропускал пары, его ситуация с универом только усугубилась.

Я же приходил домой и, как вы знаете, старательно изображал нормального парня. Нет, нигде сегодня не был. Нет, просто с Петей шатались. Нет, я книжку почитаю, закройте дверь с той стороны. Нет, Марин, Катя мне твоя не нравится, так ей и передай.

Я до смешного стеснялся Ясну. Как будто мы только познакомились и не было у нас никакого секса. Волновался, когда ей звонил. После того признания в любви в подъезде я даже не знал, как к ней подступиться. Чтобы поцеловать ее, мне надо было решиться. Вдох-выдох, ну, пошел. Слал ей на «Фейсбуке» ржачные картинки. Пропал, короче.

И каждый день чувствовал изматывающую тревогу. Кто мы друг другу? Напряжение все росло. Что мы делаем втроем? Встречаемся? Нет, до этого все же как-то не дотягивало: держаться всем вместе за руки на улице нельзя, обниматься в общественных местах нельзя. Пойдешь куда-нибудь с ней вдвоем, Воронцов будет названивать каждую минуту и обиженно дышать в трубку. Воронцов запросто целовал ее. А я не мог. Мы должны были стать ближе друг к другу, но между нами все еще как будто висело то седьмое ноября.

Что-то должно было наконец определить наши отношения, разрешить эту ситуацию. И это «что-то» случилось совсем скоро.

Настал один февральский день. После него мы уже не могли домысливать и гадать, кто же мы друг другу: встречаемся ли мы, как встречаются обычные люди, или же мы просто друзья со специфическими наклонностями. После этого дня я внезапно успокоился.

Итак, был один из первых дней зимних университетских каникул. На улице мело, но мокро и мягко…

– Стой. – Петя приостановил меня, придержав за рукав. Справа от нас оказалась аптека. – У тебя есть презервативы?

– Что?

– Презервативы есть?

Я покачал головой.

– Ну иди зайди тогда. – Он кивнул на аптеку.

Я снова покачал головой. Понимаю, вид у меня был идиотский – до меня начал доходить смысл его вопроса.

– Ну, смотри. У меня мало. – И он как ни в чем не бывало пошел дальше, пригибая голову, чтобы липкий снег не попадал в глаза.

Ноги стали будто ватные. И в груди, и внизу живота что-то заклокотало.

Я вспомнил тяжелые сны, все отчетливее и отчетливее заполняемые ее кожей. И как от сбивчивых вдохов одинокие ночи казались душными, невыносимыми. И вот сейчас… Я даже не заметил, когда именно Воронцов начал мне что-то говорить, – он указывал на здания.

«Уродско все застроили…», – ворчал он, но я был далеко.

В подъезде я уже по-настоящему волновался. Странно все же, в какое состояние меня всегда приводила лишь одна мысль о ней.

– Вы приедете ко мне? – спросила она как-то раз. – Но только когда родителей не будет дома!

– А что это ты стесняешься нас представить родителям? – начал дразнить Петя. – Вон скажешь, что Чехов твой ухажер. У него такая благонравная физиономия, он им точно понравится. А я, типа, его друг-нищеброд. Заехал за компанию, потому что мне вписаться некуда.

– Я совершенно вас не стесняюсь. Но в первый раз вы должны приехать ко мне, когда их не будет! Вы что, ничего не поняли?

И вот он, этот первый раз. Родители уехали на все выходные. А я ничего не понял, да.

– Приходите завтра.

– Во сколько?

– Чем раньше, тем лучше!

Это ли она имела в виду? То же самое, о чем думал Воронцов?

Он позвонил в дверь. Я взмолился, чтобы она хоть в первые минуты не смотрела на меня. Долго никто не открывал. Потом послышались шаги, шорох, блеснул тусклым светом глазок.

– Это вы? – Ясна приоткрыла дверь и впустила нас. – Так рано?

– А ты еще спала? – засмеялся Петя и поцеловал ее в розовую щеку.

– Конечно. Сколько сейчас? А! Уже десять!

– Так ты же сказала: чем раньше, тем лучше.

– Правда? Но ведь я даже… да и завтрака еще нет…

– Не проблема, – нашел силы сказать я. – Для этого я привел с собой Воронцова. Мы же с тобой его держим только из-за того, что он умеет готовить.

Теперь настала моя очередь приблизиться к ней.

На Ясне были голубые пижамные штаны в мелкий узор. И тонкая майка, а под майкой – ничего… Только сладкой тяжестью проступала грудь. Я хотел поцеловать ее в потрескавшиеся губы, но вдруг замер, просто не в силах сдвинуться с места. От нее пахло постелью, теплом, моими снами.

– Игорь, что с тобой? – Она сама подошла ко мне, встала на носочки и поцеловала, прижавшись всем телом.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга, она мне улыбнулась.

– А где ванная? – оглядевшись, спросил Петя.

– Там! Ну, в общем, квартира у меня не такая, конечно, как у Игоря. Поменьше. Раз так в пять.

– Поменьше? Ну все, тогда мы уходим! Нам нужна богатая женщина с огромной квартирой! – съязвил Петя.

Петя мыл руки, зажав Ясну между собой и раковиной, она сонно смеялась. Я подошел и поцеловал ее прямо через Петино плечо.

Потом она варила кофе, а мы, как два детектива, исследовали ее комнату: там было много исписанных и разорванных листов бумаги, много книг, на столе ноутбук, цифровая мыльница, электронная книга. За окном открывался красивый вид и сильно валил снег.

– Все. Кажется, готово, – позвала она.

Кухня в ее квартире была современная, хай-тек, так сказать, – это сильно разнилось с нашей белой, пасторальной кухней, где мама расставляла плетеные корзинки и старинные кованые светильники.

– Кофе. И тосты. На большее я не способна, – сказала Ясна. – Не богатая женщина и борщи варить не умею.

– Научу. – Воронцов ущипнул ее за бок.

За столом она села рядом со мной, у меня даже получилось ее приобнять.

– Петя, я так и не поняла ничего про твою новую работу.

– Он работает у моей мамы, – ответил я.

– И кем же?

– Я и сам не знаю. Эта работа всего на две недели. В компании ушел в отпуск секретарь, и еще уволился один сотрудник, который писал тексты для сайта. Я вроде как за них обоих.

– Как странно, что твоя мама не предложила это тебе, – обратилась ко мне Ярославна.

– Нет, она предлагала! Но я решил спихнуть работу Воронцову.

– Почему?

– Ну-у-у, так получилось. – Я увернулся от ответа, решив не заявлять прямо, что мой друг уже так нуждался в заработке, что не мог оплатить свой проездной на метро. – Тем более, что там понадобилось несколько переводов с итальянского, а у меня совсем не было времени сидеть за словарем.

– С итальянского… Я помню, твоя мама занимается интерьерами…

– Да, у нее агентство. Они сотрудничают с какими-то итальянцами.

Приблизительно об этом мы и говорили все утро. Еще она, естественно, просила нас говорить по-итальянски и очень смеялась. Беспроигрышный способ понравиться девушке.

Воронцов дожевал бутерброд, допил кофе и вдруг уставился на нее. Этот взгляд был мне знаком! Рассказывая ей о предстоящей рабочей выставке, он думал о другом. Ну давай. Посмотрим, как ты сменишь тему.

Ясна замерла.

– Уже можно?

– Можно что? – еле слышно спросила она, и я почувствовал ее волнение.

– Ты понимаешь, о чем я. – Он улыбнулся.

– Нет, я… Я пока не готова! Давайте еще… подождем?

– Не согласен. – Воронцов встал, взгляд его был веселым.

– Нет, Петя, пожалуйста! – Она нервно засмеялась.

– Не волнует, что ты не готова. А знаешь почему?

– Почему? – Ее голос дрогнул.

– Потому что ты моя жертва. – Он подошел к нам и навис над столом. – А что жертва делает?

– Убегает? – И тут только я понял, что ее голос дрогнул от смеха. В какой момент она разгадала, что он придуривается? А я все думал, что за хрень он несет!

– Именно! По темному переулку!

Ясна молниеносно вскочила и бросилась бежать. Узкий и длинный коридор, соединяющий кухню с прихожей в ее квартире, действительно был похож на темную улицу. Ясна преодолела его за секунду и скрылась в спальне родителей, Воронцов метнулся за ней. Ну а я тормозил, естественно. Она взвизгнула, когда он чуть не схватил ее, запрыгнула в изголовье кровати и начала метать в него подушки. Воронцов в это время приговаривал что-то отвратительным низким голосом и неумолимо приближался. Внезапно в ход пошла книга. Он получил ей прямо в лобешник. Ясна спрыгнула с кровати, вытолкнула меня из дверного проема, в котором я застыл, и побежала в кухню.

– Чехов, чего стоишь, лови ее! – крикнул Петя. – Я хочу быть маньяком-эксгибиционистом! Нужно пальто! – В восторге от своей идеи, он тоже оттолкнул меня и помчался дальше.

Я решил поддаться наивной забаве, догнал его, с силой припечатал к стене, а сам бросился вдогонку за Ясной. Из кухни она скользнула в свою комнату. Я затаился за дверью. Воронцов дополз до прихожей и чем-то зашуршал. Прошла пара минут. Крадущиеся шаги выдали Ясну – любопытство сыграло с ней злую шутку. Едва она выглянула из комнаты, я накинулся сбоку и завел ей руки за спину. Сначала она визжала и пыталась меня укусить. Я затащил ее в комнату. Было забавно оттого, что она изо всех сил пыталась высвободиться, но я мог бы удержать ее и одной рукой.

– Попалась, Рыбка, – томно прошептал Воронцов и замер в дверях. На нем было женское пальто в пол. Пока я боролся с Ясной, он, по всей видимости, рылся в гардеробе. Он держался за полы, готовясь в любой момент их распахнуть. Мы согнулись пополам от смеха. – Такого ты точно не видела!

– О да, такого точно нет! – согласилась Ясна. Под пальто он оказался одетым.

Петя сел на кровать, его лицо было на уровне ее груди.

– Теперь посмотрим, что под одеждой у тебя.

– Нет! – Она попыталась высвободиться.

– А ты думала, это у нас просто игры? Все серьезно.

Пока я держал ее руки за спиной, снять с нее майку через голову было невозможно. Тонкие лямки соскользнули с плеч, оставалось только чуть потянуть вниз, что Петя и сделал. Не знаю, что подумала она, но мой мозг отключился. Я успел только наклониться к ее лицу. Она в ответ робко меня поцеловала.

Мои руки казались слишком темными на ее нежном теле. Ее – слишком темными на фоне Петиной кожи. Нужно было зажмуриться и представить, что, кроме нас с ней, здесь никого нет. Я попробовал, но тут она прошептала: «Петя, ради бога, сними ты это пальто!»

Бывают очень развратные груди – красивые, но совершенно развратные. Бывают такие, на которые почему-то почти невозможно взглянуть с грязными помыслами. Вот вам вердикт искусствоведа: у нее была грудь античных статуй, круглая, как половинки апельсина. Я бы поставил ее мраморный бюст у себя на столе, чтобы любоваться каждый день. Петя тоже вдруг показался мне произведением скульптора: белые-пребелые крепкие руки, рот как у гипсовых Антиноев, которых рисуют в художках. Мне не было места в их идеальной скульптурной группе. Я просто придумаю ей название и пройду мимо. «Обнаженная девушка и педик в пальто».

Ладно, пройти мимо, конечно, не удалось. Я отпустил ее руки, но она их не убрала. Она позволяла Пете целовать ее, а сама держала меня за пояс джинсов, медленно двигая пальцами в поисках пуговицы.

Меня все еще напрягало Петино присутствие. Это было совсем не то же самое, что с Дроздовой. Я хотел нравиться Ясне. Я хотел исследовать ее, делать это в своем ритме. Но приходилось по большей части просто наблюдать. Петя, в отличие от меня, был инициативным и меня, казалось, даже не замечал, словно я был всего лишь его тенью. Так что ритм задавал он. И мы с Ясной легко сдавались под его напором.

– Мне выйти? – спросил я, понимая, что ее стеснению уже некуда было расти. К этой минуте мы все были раздеты и как-то неловко сидели на кровати. Ей нужно было расслабиться, иначе долгие Петины ласки оказались бы бессмысленны.

– Выйти? – С усмешкой спросил Воронцов. – Нет уж.

Он легко приподнял ее и перевернул так, что она очутилась прямо надо мной, стоя на четвереньках и испуганно глядя прямо мне в лицо. Да, я интуитивно отклонился и лег на спину, словно у нас с Воронцовым был один мозг на двоих и я понял его маневр еще до того, как он привел его в действие.

Я понемногу стал находить что-то приятное в том, что я наблюдал. Смешно, но сейчас мне не удается восстановить в памяти эту странную позу, в которой потом мы оказывались не один раз, и разобрать, как располагались наши ноги, – где в этом узле были Петины, Яснины, мои?

Я просто лежал и смотрел, пока прямо надо мной происходило это возмутительное действо, я представлял, что вот-вот поменяюсь местами с Воронцовым, и тогда ему придется смотреть на все это. Но и в этот раз Воронцову не пришлось наблюдать долго: едва он разжал пальцы и отпустил ее, она просто упала мне в руки. Все, что произошло дальше, было ослепительно. Я забыл про третьего человека в комнате. Несколько секунд я находился в очень далеких мирах, а потом все прервал ее прекрасный тихий вскрик. Он повторился несколько раз где-то возле моего уха. И тут же мой волшебный мир взорвался, как какая-нибудь далекая звезда, рассыпавшись искрами.

Я обхватил ее руками и прижал к себе изо всех сил. Она заполняла все поле зрения. Дыхание было сбивчиво – и даже не дыхание, а полудыхание – и ее такое же. Оно пульсировало вместе со всем телом, и оттого я долго не мог прийти в себя. И снова одно «я» во мне сменилось другим, и вдруг захотелось быть нежным, человечным, нормальным. Мы были похожи на сложившийся пазл, части которого идеально подходят друг другу. Мир улыбался, глядя на нас – на свое прекрасное творение. Недостающие кусочки картины наконец-то были найдены. Вот, оказывается, как это бывает! А что же тогда было раньше? С Иришкой, например?

Уже вечером я стоял один в ванной – душ на плече, прижат подбородком, горячая вода стекает по спине бесконечным водопадом. Чужая розовая плитка и незнакомые пузырьки шампуней. Мне было хорошо и спокойно впервые за долгое время.

Я пытался вспомнить, как все началось. Вспомнил тогда и про «бобриху» в метро, и про Густава Вигеланда. Поучаствовать в этом всем можно было только одним способом – напрямую не сговариваясь. Если бы тогда давно Петя открыто предложил мне пойти в соседнюю комнату и переспать с Дроздовой, я бы немедленно отказался. Если бы он позвал меня с Лерой не в кафе, а в пустующую квартиру его бабушки, я бы не пошел. Если бы Ясна, позвонив нам, сказала прямо, ради чего мы должны приехать в эту субботу, то я приехал бы, но извел бы себя сомнениями еще по дороге. Нельзя ничего говорить. Только так и проверяются настоящие союзники. Если мы заодно, то мы и без слов знаем, что делать.

Судьба была явно против того, чтобы я придерживался какого-то одного мнения насчет всей этой ситуации, поэтому она заставила Петю распахнуть дверь. Он зашел, этот полубожок-извращенец, и, даже не смутившись, стал стягивать с себя трусы. Потом отдернул шторку и влез в ванну, протянув руки за душем.

– Ты нормальный? – возмутился я.

– Не бойся, я не буду смотреть на твое богатство, – с усмешкой сказал он и все-таки выхватил душ.

– От тебя не отделаться нигде, даже в ванной! – Я перешагнул через бортик и взял полотенце. – У меня может быть хоть жалкий остаток личной жизни? Может, еще и в сортир будем вместе ходить?

– Послушай, – вдруг сказал он, и я почувствовал в его голосе улыбку. Она мне показалась почему-то издевательской. Я повернулся: улыбка была и правда издевательская, но взгляд при этом больше извиняющийся – только Петя умел изображать лицом это обезоруживающее смешение эмоций. – Ответь мне честно: тебе никогда не удавалось удовлетворить твою Иришку?

– Что? – Я опешил и бросил полотенце на пол.

– У нее получалось кончить, я спрашиваю?

– С какой стати ты меня об этом спрашиваешь?!

– Заметил, в каком восторге ты был, когда Ясна это сделала… – доверительно прошептал он, чтобы Рыбка не услышала, продолжая все так же гадостно улыбаться.

Я схватил свои вещи и вышел из ванной. Его проницательность меня всегда угнетала.