Глава 25

Мы лежим на капоте моей машины на самом верху южного склона – там, где скала обрушивается вниз на тысячи метров, к самому сердцу Земли.

Мы напились густого сладкого вина, оставляющего на языке липкий налет. Бет называет его вином для бомжей, и мы и впрямь сейчас чувствуем себя бомжами. Бродягами. Полуночными праздными гуляками.

Я забываю обо всем, и мне кажется, что здесь, за мерцающими гранитными стенами ущелий и скал я укрыта от всех невзгод.

Со мной рядом Бет, я слышу ее частое дыхание, она говорит что-то невнятно, прерывисто, слова рассеиваются в воздухе у меня над головой и в небе над нами.

В какой-то момент я перестаю ее слушать и начинаю любоваться своими руками, играя ими на фоне черного неба.

– Ты слышишь, что я говорю, Эдди? – спрашивает она.

– Что-то про темные силы, – наугад отвечаю я, потому что обычно Бет говорит именно о них.

– А знаешь, кого я вчера видела? – спрашивает она. – Кто проезжал на дешевенькой «киа» мимо школы Сент-Реджис?

– Кто?

– Кейси Джей. Твоя соседка по летнему лагерю, с которой вы все лето ходили хихикали в одинаковых топиках. Она тебе еще браслетик с «незабудкой» сплела.

– Это была просто фенечка, – я почему-то краснею. – Ничего она не значила.

– А как она любила лишний раз показать тебе свои накачанные бедра… Я-то знала, что у нее червивая душонка. Но вычислила ее рановато – ты еще не была готова мне поверить. Не хотела верить.

Никогда она меня в покое не оставит. Никогда не забудет об этом.

Но тут она так резко садится, что я чуть не сползаю с капота. Приходится ухватиться за ее куртку.

– Смотри, – показывает она куда-то вдаль, туда, где должен быть Саттон-Гроув, но видна лишь чернота.

Я вглядываюсь во тьму, но ничего не вижу – лишь мерцание далеких огней, город почти уснул.

Под действием винных паров я с чудовищной наивностью начинаю полагать, что Бет считает себя победителем. Стала капитаном, а тренер, уже даже толком и не тренер, с каждым днем сдает свои позиции, и Бет уже незачем держать ее на мушке… она ее отпустит, и Колетт будет свободна.

И все будет кончено. Или почти кончено.

Полицейские узнают правду, и все останется позади.

Бет успокоится.

Или почти.

Я пьяна в хлам.

– …эти ее только ей понятные шуточки, и йога-вечеринки, и пирушки на заднем дворе, – бормочет она. – А вы, как собачонки, собрались у ее ног. Чертова Клеопатра в толстовке. Я одна не купилась на ее уловки.

– Ты одна не купилась, – соглашаюсь я, стараясь отмахнуться от ощущения угрозы, ворвавшегося в мое забытье.

– Но глядя туда, – она обводит рукой темный горизонт, – я могу думать лишь о том, что ей все сходит с рук. Ей все сходит с рук!

– Бет, – предупреждаю я, всматриваясь в бархатистую темноту. Громадное ничто вдруг начинает пульсировать, трепещет, оживает.

Что кроется там?

В этот момент на меня вдруг с новой силой накатывают мысли о том, какое безумное отчаяние мучило Уилла, и какой злополучный конец его ждал.

Я не просила об этом. Хотя нет, как раз об этом я и просила. Но я снова хочу видеть лишь обсыпанные блестками щеки, слышать пронзительный смех и веселиться.

– Эдди, – она задирает ноги, – мне не сидится. Хочется учудить что-нибудь. А тебе?

А мне – нет. Совсем не хочется. Но разве можно оставлять Бет в одиночестве, когда ей не сидится?

– Заглянем дьяволу в глаза, подруга, – говорит она и подносит бутылку к моим губам. И я пью.

Бет за рулем, мы бесконечно кружим, нарезаем восьмерки, и фонари короткими вспышками мелькают над головой.

Мы снова поднимаемся на гору, и когда музыка смолкает, я слышу рев в ушах. И повернувшись к окну, вижу внизу грохочущее шоссе.

Мы почти на месте, и я наконец понимаю, куда она меня привезла.

– Я туда не хочу, – шепчу я.

Бет останавливается у неонового щита с надписью «Башни».

Мы сидим, на наших лицах зеленоватый отблеск.

– Я не хочу здесь находиться, – повторяю я уже громче.

– Чувствуешь что-то в воздухе? – она пальцем размазывает блеск на губах, как будто мы готовимся к свиданию. – Какая-то мрачная сила.

– Ты о чем?

– Наш великий капитан капитанов, мать-волчица. Львица. Чую ее присутствие, – ее улыбка меня пугает. – Каково же ей было той ночью.

Я молчу.

– В ночь, когда она застрелила своего любовничка, – говорит Бет и складывает из пальцев пистолетики.

Пах-пах, шепчет она мне в ухо, пах-пах!

Ну вот и все. Наконец она произнесла это вслух.

– Ты с ума сошла, – слова еле ворочаются на языке. – Совсем сбрендила.

– Эй, тренер, – начинает распевать она, улыбка все шире и шире, – куда ты идешь с пистолетом?

– Заткнись, – шиплю я и бью ее по плечу. У меня вырывается странный смешок.

Я начинаю бить ее сильнее и уже не смеюсь. Бет хватает меня за руки и держит их. Когда это она успела протрезветь?

– Он покончил с собой, – говорю я так громко, что больно ушам. – Она ничего не сделала! Она бы никогда не сделала ничего подобного.

Она держит мои руки и наклоняется так близко, что в нос мне бьют густые винные пары. Она стискивает мои руки так крепко, что у меня выступают слезы.

– Она бы никогда ничего подобного не сделала, – кивнув, повторяет она мои слова.

– Она его любила, – говорю я, и это звучит глупо и бессмысленно.

– Точно, – Бет улыбается, прижимая мои руки к своей жесткой груди, как прижимают детей. – Ведь никто никогда не убивает того, кого любит.

– Ты пьяна. Ты пьяна, и ты ужасна, – кричу я и пытаюсь освободить руки. Мы раскачиваемся из стороны в сторону; ее лицо так близко. – Мерзкая тварь, ты хуже всех, кого я знала!

Наконец она отпускает меня, склоняет голову набок и смотрит.

А я вдруг чувствую, что вино лезет наружу, руки свело, и мне нужно срочно выйти из машины.

Шагнув на новый гладкий асфальт, я делаю глубокий вдох.

Но именно это ей было и нужно – она тоже выходит.

Я смотрю на нее, на ее лицо, освещенное не луной, а тусклыми голубыми фонарями на парковке.

– Оставь ее, – говорю я. – Тебе это не нужно…

– Чувствуешь запах? – внезапно спрашивает она. – Как будто цветами пахнет. Жимолостью.

– Ничего я не чувствую, – отвечаю я.

Но на самом деле чувствую: отбеливатель, кровь.

– Слышала, что правительство сейчас проверяет одну теорию – типа люди начинают пахнуть по-особенному, когда врут? – мне кажется, что все это происходит во сне. – И у каждого свой запах. Как отпечатки пальцев.

Мне кажется, что я попала в один из ее кошмаров – в тот, в котором мы стоим над зияющим как пасть ущельем.

– Наверное, ты пахнешь жимолостью, – говорит она.

– Я не вру тебе, – отвечаю я.

– Жимолостью, такой сладкой, что на языке мед. Да тебя съесть хочется, Эдди-Фэдди, – продолжает она, и я понимаю, что она превратилась в чудовище.

– Он покончил с собой, – тихо, почти неслышно произношу я. – И это правда, если тебе интересно.

– Вот ты врешь и врешь, а я все принимаю за чистую монету, – говорит она, цокая языком. – Но, пожалуй, хватит.

– Это правда. Он сунул в рот пистолет и застрелился, – кажется, это уже не мой голос, не мои слова – так быстро и уверенно я говорю. – Это правда!

Бет смотрит на меня, но меня уже не остановить.

– Он выстрелил в себя! – говорю я. Мне хочется замолчать, но я уже не могу остановиться, я должна ее убедить. – Он рухнул на ковер, его голова взорвалась. И он умер.

В мерцании фонарей ее лицо блестит как мрамор. Она молчит.

И я продолжаю.

– Ты не знаешь, – говорю я, ветер треплет мои волосы. Они бьют в лицо, залетают в рот. – Не знаешь, потому что не видела. А я знаю.

– Откуда? – парирует она и повторяет вопрос, заданный тогда, в туалете: – Ты там была?

– Конечно же была! – почти кричу я, и дыхание мое срывается.

– Конечно же была, – эхом отзывается она, протягивает руку и запускает пальцы в мои трепещущие на ветру волосы.

– Вот откуда мне все известно, – говорю я более уверенно. – Вот почему я знаю больше тебя. Я видела его труп. Видела, как он лежал там.

Она молчит.

– Ты видела, как он застрелился?

– Нет, это было после.

– Ах, ты видела его, когда он был уже мертв. После того, как тренерша его убила.

– Нет же! – я повышаю голос. – Мы вместе его нашли. Приехали к нему и нашли его там.

Повисает молчание.

– Ясно, – отвечает она, и по ее насмешливому взгляду я понимаю, какие грязные мысли лезут ей в голову. – И что же такое между вами было, что тренерша повезла тебя к нему домой среди ночи? Ты была ему подарочком, что ли, призовой девственницей?

– Нет! – я опять едва не срываюсь на крик и чувствую спазмы в желудке. – Она его нашла и позвонила мне. А я приехала и увезла ее оттуда.

Она улыбается краешком губ.

– Ах так, значит, – говорит она.

Мой желудок бунтует. Я прислоняюсь к открытой дверце машины и делаю глубокий вдох.

– Погоди, – я начинаю пятиться и опускаюсь на переднее сиденье. – Ты же видела нас в ту ночь. Видела, как я приехала домой.

– Да мне даже видеть тебя было необязательно, – говорит она, легонько пиная меня в лодыжку. Но это не ответ. – Я все твои ходы знаю, Эдди.

– Ты знаешь все, – бормочу я.

– Я тебя знаю, Эдди, – произносит она. – Лучше, чем ты сама. Ты же никогда не пыталась в себя заглянуть. Ты предоставила это мне.

Я зарываюсь лицом в подголовник.

– И то, что ты мне сейчас рассказала… – продолжает она, – я, конечно, рада, что ты призналась, но это ничего не меняет.

Я медленно поворачиваюсь к ней, открыв рот…

– Что?

– Это лишь доказывает, что ты мне солгала, Эдди. А я это и без того знала.

Я лежу в постели, чувствую, как из меня постепенно выщелачивается алкоголь, и не могу унять шум в голове.

Напившись и дав слабину, я выдала ей все свои козыри.

У меня такое чувство, что меня перехитрили, обставили.

И так оно и есть.

«А теперь ты мне веришь?» – поскуливала я по пути домой, как жалкая шестерка.

«Неужели ты ничего не понимаешь? – отвечала она, качая головой. – Он порвал с ней. А она его прикончила. И теперь утащит тебя за собой на самое дно. Она и тебя прикончит тоже».

Мне кажется, я никогда не усну, но в конце концов мне это удается.