Глава 20

Книга: Дело без трупа. Неоконченное дело (сборник)

Дни текли один за другим, но никаких новостей не приносили. Я снова начал сомневаться, узнаем ли мы когда-нибудь, кого убил Роджерс. Если отнестись к раскопанной Бифом истории брата Сойера серьезно, то вероятных жертв было уже четыре. Дело превратилось в какой-то затянувшийся кошмар и напоминало мне времена детства, когда я — ученик приготовительной школы — просыпался среди ночи на смятой подушке и не мог заснуть, решая в уме задачи по арифметике, заданные на завтра.

Хуже всего было то, что мы ни в чем не были абсолютно и стопроцентно уверены. Существовали вероятности, возможности, версии, но ничего конкретного, чтобы опереться в расследовании или взять за отправную точку.

Наконец наступило утро, когда случилось событие, которое помогло не только устранить одну из вероятностей, но и подарило новую надежду на итоговый успех следствия. Это произошло в ветреный, но ясный мартовский день, когда по углам садов в Брэксэме еще лежал снег, хотя, помнится, в воздухе уже запахло весной. И даже Биф не выглядел угрюмым и желчным, встретив наступающий день в приподнятом настроении. Кончики его усов взлетели вверх, а не висели обсосанными в грустных раздумьях.

— Они разыскали его, — возбужденно объявил он. — Этого типа — Фэйрфакса.

— Вы имеете в виду… тело?

— Не-е-ет! — воскликнул Биф, до предела протянув в своем отрицании гласный звук. — Он жив и здоров. Живее многих из нас, я бы так сказал. Его отследили в Париже.

Не столь эмоционально, но Стьют подтвердил эту информацию.

— Он все-таки явился в наше парижское консульство, — сказал инспектор. — Насколько я понял, захотел перебраться в Швейцарию. У нас есть его адрес в Париже, и сейчас французская полиция установила за ним наблюдение. Жена вместе с ним.

— Как вы собираетесь действовать дальше?

— Переправимся через пролив, — ответил инспектор. — Я беру Бифа с собой.

— Мне ехать с вами? — изумленно выдохнул Биф. — Зачем я вам там сдался?

— Вы знаете Фэйрфакса в лицо. А я при идентификации никогда особо не доверял фотографиям. Мне нужно иметь при себе человека, способного опознать его.

— Боже мой! Чего я в этой вашей Франции не видел?

— Вам необходимо быть готовым к отъезду через полчаса. Надо успеть к полуденному парому через Ла-Манш.

Но Биф все еще не мог смириться с происходящим.

— Уж не знаю, как отнесется к этому моя жена. Париж! Я не бывал на континенте с самой войны.

— Что ж, побываете снова. Торопитесь, идите переодеваться.

Биф вывалился из кабинета как человек, погруженный в глубокий транс.

— Другого способа нет, — коротко сказал Стьют, словно все еще хотел объяснить решение не только мне, но и самому себе. — Нужен кто-то, хорошо знающий этого типа.

Признаюсь, я размышлял, не присоединиться ли мне к ним. Я провел в Брэксэме уже три недели, наблюдал за ходом расследования с самого начала. При этом я располагал временем, и теперь казалось, что, если уж я стал свидетелем всех предварительных и вполне рутинных этапов следствия, мне сам бог велел присутствовать при вероятной развязке. Кроме того, меня соблазнял несомненный элемент гротеска, который обещал сопутствовать столь неожиданной экспедиции. Биф в Париже! Сама по себе мысль об этом сулила интересные перспективы. А Фэйрфакс, несомненно, был человеком, чья информация не могла не оказаться и поразительной, и крайне полезной для дела.

— Вы не будете возражать, если я поеду вместе с вами? — спросил я Стьюта.

— Занятная вы личность. Вам не особенно хотелось сопровождать меня в Лонг-Хайбери, поскольку вы не верили, что путешествие принесет хоть какие-то плоды. А сейчас рветесь участвовать в мероприятии, которое скорее всего превратится в подобие охоты за призраком и может ничего нового нам не дать. Но, разумеется, поезжайте, если есть желание. Только не испытайте особого разочарования, вдруг это совсем не тот Фэйрфакс, что нам нужен. Или же он откажется отвечать на вопросы. Или его показания станут не столь ценными, как мы того ожидаем. Меня, например, подобный оборот событий нисколько не удивит.

— Меня ничто не разочарует, — заверил я его.

— Откуда у вас столько времени, чтобы повсюду следовать за нами? Вы вообще ничем в этой жизни не занимаетесь всерьез? Кто вы по профессии?

— Пишу детективные романы, — пришлось признаться мне.

Стьют издал странный и довольно-таки неприятный звук.

Впрочем, вскоре мы уже мчались в сторону моря, чтобы успеть на паром, отходивший в полдень. Над нами висело бледно-голубое небо, а солнечный свет после только что миновавших зимних месяцев казался действительно теплым и ласковым. Наконец-то мы к чему-то стремились, предпринимали нечто реальное. Мне одно только это доставляло неизъяснимое удовольствие.

Казалось, Биф испытывал примерно те же чувства.

— Это вам не пустая затея, верно? — сказал он. — Хочу сказать, мы же не зря едем в Париж. Просто невероятно.

Стьют не прореагировал на его слова, вперившись взглядом в дорогу. А потому вопрос задал я:

— Вы полагаете, сержант, что информация, которую мы получим от Фэйрфакса, мгновенно все прояснит. Я правильно вас понял?

— Ничего подобного я не говорил, — ответил Биф, занимая оборонительную позицию. — Пусть инспектор Стьют решает. Я лишь считаю поездку важной, только и всего.

Она действительно выглядела многообещающе.

Внешне мы составляли довольно-таки странное трио. Биф, который даже в гражданской одежде выглядел стопроцентным полицейским (что только подтверждалось тяжелыми служебными башмаками), и Стьют, одетый, как всегда, неброско, но элегантно.

— Хорошо переносите морские путешествия, сержант? — спросил я Бифа, заметив, что Стьют по-прежнему не слишком разговорчив.

— Даже не знаю. Я плавал только в военное время, — признался Биф, — а тогда… Сами понимаете, каково нам было тогда.

Я понимал и больше не задавал вопросов. Но как только самый обычный пароход, совершавший челночные рейсы через Ла-Манш, вышел на открытую воду, стало совершенно очевидно, что море сержант переносит плохо. Его красноватое обычно лицо приобрело причудливый лилово-желтый оттенок, и он больше даже не пытался поддерживать с нами беседу.

— Мне что-то нехорошо, — выдавил он из себя чуть позже и поспешно покинул нас.

Стьют не обращал внимания на мелкие дорожные происшествия. Его ум был занят осмыслением открывавшихся перед нами вероятностей и возможностей. Нахмурившись, он сообщил мне, что Фэйрфакс, как он ожидал, непременно заговорит. По крайней мере, о том, что касалось проблемы торговли наркотиками. Но Стьют считал гораздо более важной задачей загнать Фэйрфакса своими хитроумно поставленными ловушками в угол и заставить его признать, имел ли он какое-то отношение к убийству.

— Существует и другой вариант, — продолжал Стьют. — Может оказаться, что тот тип, с кем нам предстоит встреча, вовсе не наш Фэйрфакс. Нам известно о паспорте, выданном на фамилию Фриман, который тот предъявил в консульстве. Но печать паспортного стола министерства иностранных дел, проставляемую поверх фотографии, несложно подделать. Предположим, наш Фэйрфакс все же мертв…

В этот момент вернулся Биф, выглядевший заметно лучше.

— Просто чудеса способен сотворить глоток хорошего бренди, — сообщил он.

Появление сержанта заставило Стьюта снова умолкнуть.

Мне оставалось только радоваться, когда наш поезд прибыл наконец в Париж, а чувство собственной значимости усилилось при виде встретивших Стьюта двух суровых мужчин. Мы обменялись приветствиями, прозвучали обычные в таких случаях вопросы, насколько благополучно сложилась поездка, но при этом никто ни разу не улыбнулся.

Впятером мы сели в роскошного вида полицейский лимузин, который с поразительной быстротой сумел выбраться из скопления транспорта возле вокзала. Биф оглядывался по сторонам с откровенным любопытством. Он сидел рядом со мной и почти постоянно нашептывал мне на ухо комментарии по самым мелким поводам. Не слышал этого языка с самой войны, сказал, например, он. «Забавно» было, по его словам, услышать его снова. Но не желал бы он жить в стране, где никто не играет в дартс. А еще ему неловко было бы служить полицейским, если бы пришлось носить такие мундиры, как у здешних. Даже трудно себе представить, что сказали бы в Брэксэме, покажется он там в подобном виде.

Я старался по мере возможности не реагировать на замечания сержанта, поскольку мне важно было слышать разговор о значительно более серьезных вещах, происходивший между старшими по званию офицерами.

— Самым странным представляется его полнейшая уверенность в себе, — говорил один из французских детективов на безупречном английском языке. — Этому человеку, кажется, даже в голову не приходит, что за ним могут следить.

Стьют впервые улыбнулся.

— Он — умнейший человек или пользуется поддержкой столь же сообразительного лица. И, если бы нам не сопутствовало немного удачи, выследить его не смог бы никто.

И Стьют кратко посвятил своих коллег в хитроумный план Фэйрфакса, рассказал, как тот не пожалел ни времени, ни денег, чтобы создать себе новую личину жителя городка Лонг-Хайбери с единственной целью — получить паспорт для использования в случае крайней необходимости.

На французов это произвело глубокое впечатление.

— Чисто сработано, — признали они, — но и вы ничего не упустили. Точно так же мы добираемся до любого преступника в нашей стране — путем тщательного и скрупулезного анализа.

— Метод. Порядок, — пробормотал Стьют почти механически.

— Так вот. Мы установили за вашим приятелем наблюдение. И ваша информация уже принесла нам существенную пользу. Он, к примеру, посетил дамский салон красоты, где, как мы давно подозревали, происходила продажа наркотиков. Но мы не завели пока против них дела, дожидаясь вашей встречи с нужным вам человеком. Не хотелось бы его спугнуть.

— Отлично! Очень разумно с вашей стороны. Хотя все указывает на то, что наше расследование так или иначе наделает шороху в стане французских наркоторговцев.

— Нам только это и нужно. Арест такого рода преступников неизменно приносит лавры полиции.

— Но послушайте! — внезапно громко заговорил сидевший рядом со мной сержант Биф. — Не возьму в толк, кого вы считаете самой крупной рыбой в торговле наркотой. Я-то считал, что всем заправляют те типы из Южной Америки.

— Нет, — ответил ему французский сыщик с некоторым холодком в голосе. — Нам ситуация видится совершенно иначе.

Стьюту, видимо, показалось своевременным объяснить по меньшей мере странное заявление Бифа.

— Сержант, — сказал он невозмутимо, — приехал со мной всего лишь для опознания Фэйрфакса. В отличие от меня он знает этого человека в лицо. Но сержант не принадлежит к личному составу Скотленд-Ярда.

— Тогда все ясно, — отозвался один из французов.

— Да, совершенно ясно, — с кивком подтвердил второй.

— И все-таки, — задумчиво сказал Биф, — неплохо было бы и мне узнать подробности.

Мы проехали мимо памятника Бальзаку, направляясь, по всей видимости, в сторону Пасси.

— Надеюсь, вы понимаете ситуацию, — обратился к Стьюту один из французов. — Мы обнаружили вашего человека и установили за ним наблюдение. Однако в настоящее время у нас нет оснований для его ареста, как не стоит пока вопрос о возможности экстрадиции. Он вместе с женой остановился в весьма респектабельном отеле. Мы имели встречу с владельцем и вынуждены были заверить его, что никаких громких сцен или скандалов не последует. Он окажет нам посильную помощь, но нужно понимать и естественное стремление уберечь от беспокойства прочих постояльцев. А потому все, что вы сможете себе позволить в гостинице, — допросить подозреваемого и его жену.

— Мне и не требуется ничего больше.

— Хорошо. Но, предположим, ваш допрос не принесет нужных результатов. Тогда мы сможем начать расследование относительно салона красоты, и если в процессе нам удастся получить улики против вашего человека — Фэйрфакса, Фримана или Ферриса, как бы он ни называл себя, — мы арестуем его и продержим в заключении у себя в надежде, что вы тем временем раскроете дело в Англии. Договорились?

— Несомненно, это меня устраивает, — ответил Стьют.

— Я ознакомился с материалами вашего дела, — вмешался в разговор второй детектив. — И как мне кажется, этот Роджерс убил все-таки девушку. А потому считаю, что след наркоторговца здесь, конечно же, важен, но не имеет отношения к основному преступлению, которое вы расследуете.

— В самом деле? — неожиданно взвился Стьют. — Как видно, вам издалека все гораздо яснее, чем нам на месте действия.

Французский детектив поспешил пояснить, что ничего подобного сказать не хотел. Он просто анализировал.

— У меня самого никогда прежде не было дела, — вынужден был в свою очередь признать Стьют, — открывавшего столько простора для выдвижения самых различных версий. Но мне нужны факты. И вот если не удастся ничего получить от Фэйрфакса, меня это начнет по-настоящему выводить из себя. Наше расследование и так слишком затянулось.

— Мы почти приехали. Владелец отеля ждет вашего прибытия.

— Хорошо, — сказал Стьют. — Окна номера Фриманов выходят на фасад здания?

— Нет. В противоположную сторону. О таком размещении я попросил специально, узнав о вашем скором приезде.

Мы остановились у небольшого здания на рю Винез. Лишь скромная вывеска указывала, что это отель. Все здесь выглядело опрятно, неброско, но дорого. Это была одна из тех гостиниц, где с гостей брали большие деньги, зато предоставляли максимум удобств. На улице не было ни души, когда мы втроем выбрались из машины. Один из французов обратился к Стьюту:

— Мы будет дожидаться вас на том углу, — сказал он. — Удачи!

Автомобиль тихо тронулся с места, а наше разношерстное трио устремилось к входу.

Глава 21

Владелец отеля, на вид столь же аккуратный и сдержанный, как и само заведение, ждал нас в холле.

— Вам нужен номер тридцать девять, — сказал он. — Я только что отправил туда коридорного с заказанными коктейлями. Похоже, вы появились в самый подходящий момент. Только, пожалуйста, никакого шума или иного беспокойства.

Он понизил голос почти до шепота, а потом нервным жестом достал из кармана своего черного пиджака ароматно пахнувший носовой платок. С сомнением посмотрел на Бифа, но ответил ему Стьют.

— Нам всего лишь нужно провести небольшую беседу, — просто сказал он.

В отеле имелся тесный и очень медленный лифт. Мы направились к нему, но обнаружили, что можем поместиться в кабине лишь с большим трудом, поскольку хозяин пожелал сопровождать нас. На третьем этаже лифт остановился, и владелец отеля проводил нас по застеленному плотной ковровой дорожкой коридору. У двери с номером 39 он остановился, подозвал нас поближе к себе и резко постучал.

— Кто там? — раздался изнутри мужской голос, тут же добавивший нетерпеливо: — Входите же!

— Вас хотят видеть трое джентльменов, — сообщил хозяин и распахнул дверь, не оставив человеку внутри времени сделать хотя бы одно лишнее движение.

Мы мгновенно ворвались в комнату.

Это была гостиная, явно представлявшая собой главное помещение апартаментов. Сидя в креслах, причем так получилось, что они оба располагались лицом к двери, на нас с удивлением уставились мужчина и женщина. Мужчина был облачен в костюм из английского твида. Его лицо с тяжелой нижней челюстью выглядело бледным и отекшим. При первом взгляде на эту пару их легко можно было бы принять за пожилых туристов из Англии — заурядных и даже приятных людей из какой-либо нашей провинции. И все-таки что-то выпадало из этого поверхностного образа. Я не смог определить, что именно, тогда, как не могу и сейчас, но какая-то крайне отталкивающая черта в их облике противоречила тому типу людей, на которых они, видимо, стремились походить. Стьют быстро обернулся к Бифу и прошептал:

— Это Фэйрфакс?

Сержант кивнул, завершив на этом свою миссию во Франции.

Когда постоялец заговорил, его голос звучал до странности сдавленно, гортанно, как у людей, которые формируют звуки своей речи слишком глубоко внутри горла.

— В чем дело? — спросил он.

— Извините за беспокойство, мистер Фриман, но мне необходимо задать вам несколько вопросов. Позвольте представиться: я — детектив-инспектор Стьют.

— Но…

— Да. Вы не обознались. Перед вами также сержант Биф из Брэксэма. Крайне неудачная ситуация для вас, мистер Фэйрфакс, но таково уж положение дел.

— Я не понимаю…

— Разумеется, вы пока ничего не понимаете, мистер Феррис. Нам обоим нужно многое друг другу объяснить. А поскольку никто из нас не желает зря тратить время, вероятно, будет лучше, если я первым расскажу вам о том, что нам известно. Это избавит вас от необходимости попусту пытаться дать нам никому не нужную, ложную информацию. Прежде всего, нам известна ваша подлинная фамилия — Феррис. Знаем мы и о том, что вы отбыли срок тюремного заключения за торговлю наркотиками. Но в то же время мы осведомлены о ваших попытках выдать себя за намного более респектабельного мистера Хьюго Фримана из Лонг-Хайбери, получившего легальный паспорт на это имя. И наконец, мы знаем вас как обожающего рыбную ловлю мистера Фэйрфакса, предпочитавшего останавливаться в отеле «Риверсайд прайвит» в Брэксэме. Нами установлено, что молодой Роджерс снабжал вас наркотиками. Однако еще очень многое остается пока нам неизвестным. Вот об этом вы нам и расскажете.

Я пристально наблюдал за супружеской четой. Мужчина глубже устроился в кресле и побледнел окончательно, но не выказывал никаких признаков страха или возмущения. Я понял, что он поспешно обдумывает, как выходить из создавшейся ситуации.

Женщина сосредоточила все свое внимание на бокале с коктейлем. У нее было грубоватое лицо с жесткими чертами, крупный рот и нос с широкими ноздрями. Она тоже выглядела нисколько не удивленной.

Наступило продолжительное молчание. Затем Стьют продолжил:

— Перейду сразу к сути дела и спрошу прямо: кого вы с Роджерсом убили в ту среду вечером?

Мне показалось, что Фэйрфакс испытал лишь облегчение, услышав первый вопрос инспектора.

— Скажите мне сначала, — задал он встречный вопрос, — что вас в конечном счете интересует больше? Наркотики или убийство?

Он впервые произнес нечто связное, и я невольно проникся уважением к его выдержке, уму и решительности. Этот человек действительно не стал тратить время на пустой и глупый блеф. Не стал даже отрицать, что пользовался тремя разными личинами. Наверное, он мгновенно понял, что и Стьют с ним не блефует, заявляя об известных ему фактах.

— И то и другое, — ответил Стьют.

— Тогда ничем не могу помочь.

— Не можете?

— Нет.

Опять долгая пауза.

— Скажу вам только одно, — наконец прервал молчание Фэйрфакс. — Об убийстве я впервые узнал из газет. Насколько я помню, когда я покидал Брэксэм, Роджерс так же не собирался никого убивать, как я сам.

Я чутьем уловил правдивость его слов.

— В котором часу вы уехали из Брэксэма?

— Поездом в 14.50.

— И далеко ли вы добрались оттуда?

— Что вы имеете в виду? А, теперь дошло. Я доехал до самого Лондона, конечно же.

— У вас есть алиби?

Фэйрфакса от этого слова заметно покоробило.

— Значит, вы считаете, что уже возникла необходимость в алиби для всех? — спросил он. — Но только мне-то зачем алиби? И вообще, кто стал жертвой убийства?

Стьют произнес очень медленно и четко:

— Если у вас есть алиби, Феррис, вам лучше сообщить мне об этом немедленно.

Внезапно нарушила свое прежнее молчание женщина.

— Да присядьте вы, в конце-то концов, инспектор. У меня прямо мурашки по коже при виде того, как вы столбом маячите перед глазами. И ваших подруч… сотрудников я тоже попросила бы сесть, — добавила она, окинув исполненным враждебности взглядом меня и Бифа.

Стьют, не колеблясь, принял приглашение, и мы последовали его примеру.

— Можете угоститься коктейлями, — продолжила она. — Спешу вас заверить, никаких наркотиков в них не подмешано.

— Спасибо. Мы от этого воздержимся. Итак, слушаю вас, мистер Феррис.

— Если бы я только знал, что оно мне понадобится, я бы организовал для себя непрошибаемое алиби, которое бы вас полностью удовлетворило. В данном же случае, боюсь, оно покажется вам несколько фрагментарным. Для начала я постригся в парикмахерской при вокзале в Лондоне.

Стьют никогда не вел записей. Информация отлично сохранялась у него в памяти.

— Затем, — сказал Феррис, — поскольку весь свой небольшой багаж я оставил в Брэксэме, мне пришлось отправиться и купить две сумки в магазине «Флексус». Я попросил доставить их на квартиру, которую мы снимали в Хаммерсмите, а потому в магазине наверняка меня запомнили. Потом как раз открылись после обеденного перерыва бары, и я зашел, чтобы немного выпить в известный паб «Меч и крест» в Ковент-Гардене. Думаю, барменша тоже вспомнит меня, потому что мне пришлось вступить в перебранку со слишком навязчивым продавцом газетенки под названием «Боевой клич», пока я находился в пабе.

— Так. Дальше.

— После я пообедал во французском ресторане «Корнер-Хаус», который уроженцы Лиона держат на Ковентри-стрит. Хорошо помню, что сидел за столиком рядом с эстрадой для оркестра, а обслуживал меня высокий молодой официант. После чего я отправился в отель «Флинтшир», расположенный чуть в стороне от Рассел-сквер, где снял номер на ночь.

— На ваше подлинное имя?

— Э-э-э… Нет, вообще-то. Сам не знаю почему. Сказалась сила привычки, должно быть. Я выбрал для себя фамилию Фортескью.

— Продолжайте.

— Я и продолжил. В смысле — вечер. Вышел из отеля и выпил пару порций виски в необычном баре, название которого так и не узнал. А вскоре после десяти часов вернулся и лег в постель. Но вот только скоро мне пришлось начать барабанить в стену, чтобы утихомирить леди и джентльмена из соседнего номера, затеявших между собой громкую ссору.

— Понятно. Если все это подтвердится, то сведения о ваших перемещениях можно будет считать твердо установленными. Но почему вы тем вечером не отправились домой?

— Ну что за вопрос, инспектор? Уверен, вы могли бы с большей пользой воспользоваться дарованной вам способностью к дедукции.

— Брось увиливать, Сэм, расскажи ему, — внезапно снова вмешалась в разговор жена. — Ты же не даешь сейчас показаний под присягой и не раскрываешь ничего нового. Меньше всего нужно, чтобы это дело об убийстве доставляло нам беспокойство и дальше.

Фэйрфакс ненадолго задумался.

— Вероятно, ты права, — кивнул он. — Что ж, давайте объяснимся начистоту, инспектор. Я бы изложил это так. Допустим — обратите внимание, я сказал только о допущении… Допустим, у нас с молодым Роджерсом были дела, в которые мне не хотелось посвящать никого больше. А потом допустим, что в тот день после полудня, когда мы с Роджерсом сидели в «Драконе», то заметили некоего джентльмена, желавшего как раз сунуть свой нос в наш бизнес…

— Иностранец! — Я не мог удержаться от восклицания.

— И предположим, именно по этой причине я принял решение… сменить обстановку, причем как можно скорее. Теперь понимаете? Мой домашний адрес в Лондоне никак не представлялся наиболее безопасным местом. Я, таким образом, не мог ни вернуться в столь любимый мной, хотя несколько претенциозный, отель «Риверсайд прайвит», ни отправиться домой в Хаммерсмит.

— Вы хотите сказать, что приняли того иностранца за полицейского, который следил за Роджерсом от самого Буэнос-Айреса?

— Не без оснований. Он был замечен на борту судна.

— Ясно. Вы, стало быть, позвонили жене, а потом оба воспользовались заранее заготовленными паспортами? Весьма своевременно.

Стьют задумался, потом спросил:

— Почему вы не хотели, чтобы Роджерс вернулся в Буэнос-Айрес?

— Это тоже представлялось далеко небезопасным. С тем джентльменом, который продолжал бы выслеживать его теперь отсюда. В Буэнос-Айресе ему, вероятно, пришлось бы отвечать на ряд неприятных для нас вопросов. Причем задают их там далеко не так вежливо и обходительно, как получается у вас.

— М-м-м. Как долго вы были знакомы с Роджерсом?

— Около двух лет.

— И ваши приезды в Брэксэм «на рыбалку» раз в два месяца совпадали по времени с его увольнительными с корабля, а их единственной и истинной целью было получение зелья, которое он доставлял.

— Вы начинаете пересекать оговоренные границы, инспектор, и переходите на личности.

— Но я ведь не спрашиваю вас, где он добывал наркотики, сколько привозил или на кого работаете вы сами. Понимаю, что задавать вам подобные вопросы сейчас совершенно бесполезно. Однако, как мне кажется, у вас достаточно здравого смысла, чтобы рассказать мне все, что вам известно об убийстве, совершенном Роджерсом, если вы сами не имели к нему никакого отношения. Мы ведь можем очень оперативно организовать вашу экстрадицию на основе иных обвинений, если заподозрим в стремлении что-то от нас скрыть.

— Я знал, что у вас на руках этот козырь, с самого начала нашей беседы, — заявил Фэйрфакс. — Говорите конкретно. О чем вы хотите у меня узнать?

— Вы имеете основания предполагать, что Роджерс позже мог напасть на того иностранца?

— Отвечу так: никогда не знаешь, на что могут толкнуть человека взвинченные нервы, если за ним ведется слежка. Но у парня и мысли подобной не возникало к тому моменту, когда я его покинул. Он только и говорил что о девушке, с которой собирался встретиться тем вечером.

— А что он намеревался делать до этого свидания?

— Увидеться с кем-то в Чопли. Но он не посвятил меня в детали.

— Когда именно вы видели Роджерса в последний раз?

— Выйдя с ним из «Митры», мы пешком направились в сторону станции и отеля «Риверсайд». У входа на станцию мы расстались, и он поспешил забрать свой мотоцикл, оставленный ранее при въезде на территорию отеля.

Все, о чем рассказывал нам сейчас этот человек, по моему мнению, в точности соответствовало полученной нами прежде информации. Он не скрывал, что занимался торговлей наркотиками, но надеялся избежать экстрадиции в Англию по этому обвинению, поскольку помогал в расследовании значительно более серьезного преступления, затмевавшего по значению все остальное.

— Кстати, инспектор. Я уже отказался от прежнего промысла. Так сказать, ушел в отставку.

— В отставку?

— Вот именно. Не будем уточнять, чем я прекратил заниматься, ладно? Я больше не преступник, хотя считаю, что никогда им и не был. Я представлял собой обычное человеческое существо, которому хотелось иметь деньги. Много денег. Хотелось отчаянно. Теперь мы их имеем. Храним в надежном месте, можете не сомневаться. А потому отныне я и моя жена сможем направить всю свою энергию на совершенно иные цели. Я всегда был страстным охотником за антиквариатом. Вот поисками его мы и займемся в будущем.

— А сейчас, быть может, все-таки выпьете по коктейлю? — обратилась к нам миссис Фэйрфакс.

— Нет, спасибо. Боюсь, однако, перед тем как приняться за антиквариат, вам, Феррис, предстоит еще одна тюремная отсидка. Здесь, во Франции, мой друг. Французская полиция следила за вами и установила вашу связь с печально известным салоном красоты.

Феррис улыбнулся.

— Едва ли такое возможно, — сказал он. — Мой визит туда был лишь мерой предосторожности. На самом деле я никогда не делал в этой стране ничего, за что меня мог бы пожурить даже самый добрый кюре. Нет, те деньки миновали. Мы с самого начала хотели уйти на покой именно во Франции, когда придет время. А появление в Брэксэме того иностранного господина означало, что время пришло. У французских властей нет никаких оснований выдвигать против меня какие-либо обвинения, и я не вижу, как вы сможете хоть что-то доказать в Англии тоже.

— А как насчет вашего паспорта? — спросил Биф. — Рано радуетесь. Французы вышлют вас обратно на одном только этом основании, а затем вас прищучат за такие проделки уже в Англии.

— Полагаю, что нет, — хладнокровно пояснил Феррис. — У меня ведь имеется мой собственный, вполне легитимный паспорт, которым я до сих пор не считал нужным пользоваться. А французская полиция имеет претензии только к Феррису, но не к Фриману. Однако после нашей нынешней беседы с вами придется прибегнуть к нему.

Должен признать, что мы все, включая даже Стьюта, уставились на него не без чувства, близкого к восхищению. Этот человек не был тем заурядным мерзавцем, каким рисовался нам прежде.

Затем Стьют резко поднялся с места и сказал:

— Благополучие вашей «отставки», как вы ее величаете, все еще зависит от целого ряда факторов. Во-первых, от правдивости показаний относительно Брэксэма и вашего алиби. Во-вторых, от нашей возможности добиться вашей экстрадиции за торговлю наркотиками в Англии. И в-третьих, от того, насколько достоверны ваши слова относительно невиновности перед законом в самой Франции.

— Правильно, — отозвался Фэйрфакс спокойным и размеренным тоном, — но я все же не думаю, что нам с вами предстоит еще одна встреча, инспектор.

— В любом случае вас будут держать под наблюдением, пока я не закончу своего расследования в Англии.

— Тогда, надеюсь, вы завершите его достаточно быстро. Моя жена никогда не имела возможности полюбоваться зимними видами спорта, и пришлось пообещать непременно порадовать ее поездкой в горы в этом году.

Глава 22

Обратный путь стал для нас даже менее отрадным, чем путешествие во Францию. Казалось, мы получили от Фэйрфакса все сведения, какими он только располагал, но вместо того, чтобы помочь нам, они лишь вновь отбросили следствие назад. Именно это более всего бесило в данном деле — чем больше мы узнавали, тем менее очевидной становилась разгадка таинственного преступления. Стьют требовал фактов и обещал сделать на их твердом основании непреложные выводы. Но чем больше фактов у него скапливалось, тем меньше он понимал.

— Вы верите в историю, рассказанную Фэйрфаксом? — спросил я, когда мы оказались на борту парома, направлявшегося в сторону Англии.

— Да. Если честно, приходится верить. Мы, разумеется, изучим каждую деталь его показаний и проследим за некоторыми его прошлыми операциями в роли наркоторговца. Но уже сейчас я полагаю, что все это будет иметь лишь косвенное отношение к нашей главной задаче. Он действительно едва ли мог быть прямо замешан в убийстве. И меня не удивляют его слова, что он впервые узнал о преступлении только из газет.

— Странный тип.

— Да. Совершенно не похож на обычного уголовника. У меня сложилось впечатление, что в этом смысле он многим обязан жене. Но мне все же очень хотелось бы собрать против него достаточное количество улик. Негодяй умен и наделен воображением, а потому все то время, что продавал кокаин в Англии, не мог не знать, за чей счет обогащается. Его сделали обеспеченным человеком убогие молодые наркоманы, пускавшие под откос свои жизни. Можно по-разному относиться к понятиям о добре и зле, но не приходится сомневаться — торговля наркотическими веществами не только моральное, но и чисто юридическое преступление, которое должно быть наказано.

Мне же не терпелось обратиться к сути нашей основной проблемы и выяснить, как ее в нынешнем виде рассматривал Стьют. Одна из прежних версий теперь окончательно отпала.

— Какая линия расследования станет для вас главной при сложившихся обстоятельствах? — смело спросил я, сполна пользуясь уже подмеченной мной склонностью инспектора охотно размышлять вслух в моем присутствии.

— Предполагаю, — ответил тот, — что нам придется вернуться к рассмотрению варианта с девушкой. У нас нет пока ни малейших оснований считать, что Роджерс вообще сталкивался с тем иностранцем. А вот в случае со Смайт имеется реальный мотив. В этом запутанном клубке даже наличие хотя бы веского мотива уже представляется чем-то особо ценным. Им следует заняться.

— Но я считал, что вы уже исключили девушку из списка. Вы мне сами объяснили, почему убитой никак не могла быть она.

— Знаю, знаю, — раздраженно прореагировал на мои слова Стьют, — но за что еще, черт возьми, можно ухватиться в этом неслыханном деле? Кстати, а где Биф?

— Сказал, ему надо прилечь. В море он чувствует себя не самым лучшим образом.

Стьют продолжал ворчливым тоном:

— Я этим расследованием уже сыт по горло. А скоро и в Ярде начнут терять терпение.

— Вы всегда можете доложить о том, что на самом деле никакого убийства не было, — предложил я.

— Хотелось бы мне иметь такую возможность. Но возникнет логичный вопрос: почему в таком случае этот тип покончил с собой? Человек с таким прошлым, как у Роджерса, не стал бы глотать цианистый калий без причины. И если не произошло убийства, то уж точно имела место драка с поножовщиной, а мне не удается установить достоверно хотя бы этого. Нет, простого выхода не существует. У меня все еще остаются три варианта. Алиби Фэйрфакса может развалиться, и тогда я докажу, что он все же был замешан в преступлении. Я также могу сам себя опровергнуть и снова включить девушку в число вероятных жертв. Либо всплывет нечто новое по поводу иностранца.

— Вы не видите никаких перспектив в рассказе Бифа о пропаже брата Сойера?

Стьют пожал плечами.

— Ничего нельзя исключать полностью, — сказал он, — однако, если мы начнем разыскивать каждого мужа, сбежавшего от сварливой жены, то понадобится мобилизовать всю полицию Великобритании. Тем не менее я держу эту версию в уме, хотя как наименее вероятную. А теперь, — он повернулся ко мне и попросил вполне вежливо, но с долей той резкости, которую часто демонстрировал в общении с другими людьми, — сделайте милость, оставьте меня одного. Я хотел бы основательно поразмыслить…

Я покорно ушел, отправившись на поиски Бифа, и застал того в плачевном состоянии у стойки бара со стаканом виски с содовой в руке.

— Как же мне плохо, — простонал он. — Надеюсь, у меня никогда больше не появится дела, которое потребует путешествия на континент. А вы сами ничего такого не ощущаете?

— Абсолютно, — заверил его я. — Море совершенно спокойное, и плавание проходит гладко.

— Вы считаете это море спокойным? А по мне, так оно просто ужасное.

— Стьют тоже чувствует себя неважно, — сообщил я, чтобы немного поддержать сержанта, — но страдает не от морской болезни. Он мучается над нашим делом.

— Неподражаемый профессионал в работе! — сказал Биф. — Такой ничего не упустит из виду. Поражаюсь, как он умеет подмечать каждую деталь. Главное его достоинство — наблюдательность. Я бы не разглядел и половину того, что сумел он. Хотя, само собой, он прошел специальное обучение.

— Заметно отличие от дилетантов, верно? — Мне понравилось, что Биф сам осознал ограниченность своих способностей.

— Да, все по-другому. Он не станет попусту громоздить одну версию на другую, как делают многие. Берет только факты и начинает плясать от них.

— А у вас есть какие-то свои теории по поводу этого дела, Биф? — прямо задал вопрос я.

Биф обратился к бармену.

— Плесните-ка мне еще виски, — попросил он.

— Так есть или нет? — настаивал я, пристально вглядываясь в покрасневшее лицо.

— Скажу вам так, — признал наконец сержант, — у меня есть кое-какие наметки, чтобы соорудить теорию. Но только ничего хорошего не выйдет, если я заведу об этом речь прямо сейчас. Он сейчас главный в этом деле или старается им быть. Так что, уж пожалуйста, держите рот на замке.

— Обещаю. Но мне-то вы можете хотя бы намекнуть?

— Вам ничего не даст, если я ни с того ни с сего начну распинаться о своей идее, — помотал головой Биф.

И в этот момент нашу беседу прервали. Стьют поспешно спустился вниз и встал между нами. Причем его лицо выглядело более воодушевленным, чем я когда-либо видел прежде.

— Давайте поднимемся на палубу, — предложил он, явно обращаясь к нам обоим, но все же более ко мне, нежели к Бифу. — Хочу поделиться с вами кое-какими своими соображениями.

Мы прошествовали вслед за ним на палубу, но, как только принялись мерить ее шагами, Биф снова извинился и скрылся внизу.

— Мне кажется, я нашел ключ к разгадке, — сказал Стьют. — Не уверен до конца, но хочу, чтобы вы тем не менее выслушали мои доводы.

Я кивнул, невольно отметив, что последние события превратили Стьюта в человека, гораздо более похожего на всех нас.

— Помните, что когда мы рассматривали версию со Смайт, — спросил он, — то столкнулись с, казалось бы, непреодолимым препятствием? У Роджерса, посчитали мы, не оставалось времени, чтобы убить ее после того, как их видел вместе Медоуз, и до того, как уже без нее он показался на глаза Сойеру в пабе. А если было время, то не было подходящего места. Мы также отмели вероятность, что персоной в белом макинтоше могла быть не Смайт, а некто, подменивший ее, и уж совсем невероятно выглядело предположение, будто ей хватило терпения дожидаться Роджерса где-то в Брэксэме, чтобы оказаться убитой им позже. Вот вкратце к чему сводились наши аргументы, позволявшие исключить девушку из списка потенциальных жертв.

— И что же?

— Предположите, Таунсенд, пока только предположите, что он убил ее до того, как их заметил Медоуз…

— Но…

— Верно, Медоуз действительно ее видел, но ему в глаза светил слепящий свет фары мотоцикла. Но слышал ли он, чтобы она хоть раз подала голос? Были ли у него твердые основания считать ее в тот момент все еще живой?

— Господи!..

Подобное предположение в самом деле открывало перед нами самые жуткие перспективы для дальнейших умозаключений.

— Давайте поступим так. Я изложу вам свое видение ситуации, а вы старайтесь подмечать вероятные ошибки, допущенные мной. Молодого Роджерса всегда отличала легкомысленная расточительность. Это нами установлено. Он вступил в любовную связь со Смайт, а потом написал ей письмо с отказом от всех прежних обещаний и обязательств и решил больше не встречаться с этой девицей. Два года назад он в местном пабе познакомился с Фэйрфаксом и начал доставлять ему кокаин из Буэнос-Айреса. Но вот во время его последнего увольнения на берег с судна совпало так, что два этих эпизода в его жизни оказались связанными вместе. Впрочем, это даже не совпадение. Всем известно, что беда никогда не приходит одна. Полиция Буэнос-Айреса направила своего человека в надежде отследить, кто являлся его здешними партнерами, чтобы в конечном счете накрыть всю сеть наркоторговцев. Здесь нет ничего невероятного, если принять во внимание редкостную настойчивость в расследованиях, которые они проводят, не считаясь даже с крупными накладными расходами. Фэйрфакс понимает опасность продолжения бизнеса, объявляет молодому Роджерсу, что сворачивает деятельность, и советует тому не появляться больше в Буэнос-Айресе. Внушив ему эту мысль, Фэйрфакс садится в поезд, отходящий в 14.50, как он нам и сказал, а Роджерс отправляется в Чопли на встречу со Смайт. А там он либо не сумел ни о чем с ней договориться, либо притворился, что согласен на ее условия, но объяснил ей необходимость отправиться вместе в Брэксэм, поскольку ему, дескать, нужно взять деньги в доме дядюшки. Вероятно, уже к тому времени он решил убить беднягу, и тогда ясно, зачем ему понадобилось покупать целый моток веревки. А может статься, что именно наличие веревки навело его на мысль об убийстве. Как бы то ни было, он остановил мотоцикл посреди пустоши, и они пошли пешком в сторону от дороги — нам поведал об этом викарий из Чопли. Уговорить Смайт отправиться на небольшую прогулку не составило бы труда. Он мог предложить ее в знак примирения. Как только парочка удаляется от шоссе, он всаживает в девушку нож, забирает у нее письма и на том же месте сжигает. Причем очень тщательно, поскольку нам удалось обнаружить лишь небольшой уцелевший фрагмент. Затем он усаживает уже мертвую бывшую подружку на заднее сиденье мотоцикла, прочно привязав за ноги, скрытые юбкой. Кусками той же веревки обматывает ей кисти рук и затягивает узел перед собой, чтобы тело оказалось закреплено самым надежным образом. Или же кисти он зафиксировал к своему брючному ремню. Далее Роджерс возвращается в сторону Брэксэма и намеренно дожидается в темном углу улицы любого прохожего, способного позже подтвердить при необходимости, что видел Смайт живой на заднем сиденье мотоцикла без десяти шесть. Время тогда уже имело для Роджерса решающее значение. Он не мог ждать дольше чем до без пяти шесть, поскольку в шесть отходил поезд, на котором Смайт, как мы предположили, уехала в Лондон. И вот мимо проходит Медоуз. Возможно, Роджерс заранее знал, что носильщик непременно пройдет тем путем. Если же нет, то ему просто повезло. Он намеренно задал вопрос, во сколько отходит лондонский поезд, хотя сам отлично знал ответ. Следом ему предстояла самая рискованная часть операции. Нужно было проехать мимо станции и свернуть в проулок. Но улицы в той части городка освещены тускло. Да и кто мог бы разобрать, жива или мертва девушка, сидевшая на мотоцикле, поскольку тело накрепко привязали к сиденью? Он проскочил мимо «Дракона» и свернул в уже совершенно темный проезд, что не могло занять дольше нескольких секунд. Затем потребовалось совсем немного времени, чтобы снять тело с мотоцикла, затащить на пирс и скинуть в реку. Труп сразу же пошел бы на дно, оставаясь там хотя бы несколько часов. А когда он бы всплыл и был обнаружен — какие улики свидетельствовали против Роджерса? Его видели вместе с ней незадолго до шести часов. А вскоре он уже сидел в пабе совершенно один. На остаток же вечера он собирался заготовить себе алиби. Все складывалось в его пользу. Но… Что ж, такое бывает. Случилось нечто непредвиденное. Совесть взыграла в нем с гораздо большей силой, чем он мог предполагать, и Роджерс проболтался о совершенном преступлении своему дяде. Остальное нам прекрасно известно.

— Ваша версия безупречна! — воскликнул я. — Каждый факт в точности укладывается на свое место. Даже то, что мы узнали от Фэйрфакса.

Стьют прикурил сигарету.

— Почти уверен, что к этому времени им удалось выловить из реки труп, — сказал он. — Что ж, мы скоро приедем туда, и дело можно будет закрыть.

Вот почему, когда мы вытащили Бифа из бара и сходили втроем по трапу на берег, я чувствовал глубочайшее удовлетворение. Но, думаю, все мы удивились, заметив, что у будки таможни топчется Голсуорси, одетый в модный гражданский костюм и нисколько не похожий на полицейского.

— Констебль! — громко и раздраженно окликнул его Стьют. — А вы-то что здесь делаете?

Со свойственной ему невозмутимостью Голсуорси повернулся в сторону Стьюта.

— У меня сегодня выходной, сэр, — ответил он. — А потому я решил приехать сюда на своем мотоцикле, чтобы сообщить вам новости. Мне показалось, я таким образом избавлю вас от необходимости немедленно отправиться в Брэксэм, в чем нет нужды.

— Почему же?

— Найдена Смайт, — объяснил Голсуорси.

Мне впервые удалось увидеть счастливую улыбку на лице инспектора, который с таким видом посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Ну, видите, значит, я прав!» Но потом его взор вновь обратился на Голсуорси.

— Девушка, разумеется, мертва? — спросил он.

— Никак нет, сэр. Жива и находится в Лондоне. Могу дать вам ее адрес.

Услышав это, Стьют ринулся мимо него, издав звук, похожий на злобный рык, и Голсуорси остался в одиночестве, поскольку мы все устремились к гаражу, где детектив оставил свой автомобиль.

Он выдавил из себя только одну короткую фразу, и она едва ли понравилась бы мисс Смайт.

— Да будь ты трижды проклята! — Вот то яростное восклицание, которое вырвалось у него, когда детектив-инспектор заводил машину.

Глава 23

Вернувшись в Брэксэм, мы выяснили, что старательный Голсуорси, быть может, несколько поторопился с выводами, докладывая новости. В телеграмме из Скотленд-Ярда сообщалось всего лишь, что девушка по имени Эстелла Смайт, чье описание во всех отношениях соответствовало полученному словесному портрету, проживала на Делайл-стрит рядом с Лестер-сквер, но ее пока не подвергали допросу, ожидая инструкций от Стьюта.

— Вполне возможно, это совершенно другая девица, — с надеждой в голосе сказал инспектор. — Совершенно не понимаю, зачем этот молодой идиот Теннисон, или как там его фамилия, примчался к самому парому в таком возбуждении.

— Как вы теперь поступите?

— Придется поехать к ней, разумеется же. Проблема только в том, как нам достоверно опознать ее. Лично я вижу только один способ.

Биф простонал:

— Нет… Только не эта миссис Уолкер!

— Другого выхода нет, — заявил Стьют. — Мы сегодня же после обеда отправимся за ней и возьмем с собой.

— Но тогда я вам ведь не понадоблюсь, верно? — почти с мольбой спросил Биф.

— Не понадобитесь, сержант, это точно, — ответил Стьют и ухватился за телефонную трубку, раздавая распоряжения относительно проверки алиби Фэйрфакса.

В тот же день я сопроводил детектива-инспектора в Чопли, чтобы снова навестить миссис Уолкер. На сей раз детектив выглядел откровенно довольным моим присутствием, пусть рассматривал меня всего лишь как своего рода дополнительную защиту от ее словоизвержения. И опять на въезде в городок нас уже поджидал молодой констебль Смит. Отсалютовав инспектору, он в своей педантичной эффектной манере сообщил, что побывал у миссис Уолкер, как ему было приказано, и женщина готовится отправиться вместе с нами.

Раздраженный любезным обращением Стьюта со Смитом в противоположность чрезмерной пренебрежительности в отношении Голсуорси, я сам решил пообщаться с констеблем.

— Вы выглядите спортивным юношей, Смит, — сказал я. — Не участвуете, случайно, в чемпионате местной полиции по боксу?

— Конечно же, участвую, — ответил он. — Более того, я уже дошел до финала. И, как мне сказали, в борьбе за победу придется вступить в бой с одним из полисменов Брэксэма.

— С Голсуорси? — спросил я.

— Да, если только это его настоящая фамилия, во что верится с трудом, — ухмыльнулся Смит.

Я заметил, что и Стьюту стоило усилия подавить улыбку, когда мы направились к «Розовому коттеджу».

Миссис Уолкер дожидалась нас в полной готовности. Одетая в несвежий плащ и в мятую юбку, нацепив бесформенную розовато-лиловую шляпку, она сразу же устремилась к нам по дорожке, гордо ощупывая накинутое сверху боа из облезлых беличьих шкурок.

— Это вы догадались послать того полицейского прямо ко мне домой? — спросила она Стьюта вместо приветствия, занимая место в машине. — В следующий раз извольте проявить больше благоразумия. Люди, чего доброго, подумают, что убийство произошло в моей гостиной, а вовсе не на пустоши, как я вам повторяла уже раз сто. И с чего это вам понадобилось заставлять меня тащиться в Лондон, чтобы взглянуть на какую-то девушку, которая никак не может оказаться юной леди, погибшей несколько недель назад? Даже представить себе не могу. Но догадываюсь, что вам, полицейским, не обойтись без имитации активности, дабы оправдать в глазах общества свои высокие заработки.

При этом дама явно получала удовольствие от всего происходившего: от поездки на дорогом автомобиле и от возможности получить чуть ли не лицензию бесконечно трепать языком, выражая недовольство всем и вся.

— Мне кажется уму непостижимым, что вы не способны обнаружить обыкновенный труп, — продолжала миссис Уолкер. — Это ведь не то же самое, как если бы кто-то выронил мелочь из кармана. И вот, пожалуйте, неделя за неделей проходит, а у вас ничего не получается. Я же с самого начала предупредила вас: это сделал он, тот молодой негодяй, и просто чудо, что не покусился на меня.

Стьют вздохнул.

— Да уж, повезло так повезло, — грубовато пошутил он.

К счастью, до миссис Уолкер не дошла ирония, вложенная в эту фразу, и, поправив выбившуюся из волос шпильку, она заговорила дальше как ни в чем не бывало:

— Я уверена, хотя, если честно, не собиралась делиться ничем с вами, что между нею и Роджерсом отношения были куда сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Совсем не удивлюсь, если она успела уже завести от него ребеночка или виделась с ним позже и была на сносях. Тут ведь не угадаешь. Но у нее точно был припрятан против него туз в рукаве, раз она приехала в такую даль, чтобы встретиться с парнем. Хотя она не могла не понимать, что шансов заставить его выполнить обещание и жениться на ней почти нет.

— Такая вероятность приходила мне в голову, — сухо заметил Стьют.

— Только имейте в виду. Это лишь мои предположения. Мне бедняжка ничего откровенно не рассказывала, сами понимаете. Но дыма без огня не бывает. А этот тип был негодяем. И большой охотник до женского пола. Да что там! Я порой замечала, каким странным взглядом он смотрит и на меня тоже, но говорила себе: «Нет, милый, меня не проведешь. Я не вчера родилась на этот свет». И правильно думала, как показали потом события. Знаете, у меня совсем нет желания валяться где-то с перерезанным горлом целыми неделями, чтобы полиция не могла даже разыскать мое тело и предать его земле, как положено. Такая участь постигла бедную девочку. И если не ошибаюсь, в свой первый визит ко мне вы намекали, что не ее одну. Он угробил еще четверых или пятерых человек за один только день! Вот вам Синяя Борода в реальности, напрашивается сравнение. Он как тот подонок перед самой войной, который топил несчастных женщин в своей ванне, и никто ни о чем не подозревал, пока число жертв не перевалило за дюжину. И куда только смотрела тогда полиция, вот что я хотела бы знать! А сейчас этот констебль Смит пристает ко мне с вопросами каждый божий день, и я не знаю, как от него избавиться.

— Смит причиняет вам беспокойство? — спросил Стьют.

— Кажется, — поспешил вставить я, — Голсуорси не единственный чрезмерно усердный полицейский в этих краях.

Но я только добился смены настроения миссис Уолкер.

— Нет, он меня не беспокоит. Не могу пожаловаться, — ответила она, — поскольку, полагаю, всего лишь исполняет свой долг. И вообще он вполне достойный молодой человек, один из лучших представителей полиции, с какой стороны ни взгляни. — Она вдруг странно хихикнула. — Если бы все были похожи на него, я бы ничуть не возражала. И он так усердно тренируется перед этим своим боксерским финалом, хотя лично я бокс запретила бы вообще, видя, как они уродуют друг друга кулаками без всякой надобности. Не нравится мне другое. Он в своей форме постоянно заходит в мой коттедж. А люди начинают болтать всякое, и если им взбредет в голову, что убийство произошло в моем доме, обо мне пойдут такие разговоры, что хоть бизнес сворачивай. Куда это годится?

Стьюту момент показался удачным, чтобы плавно переключить внимание свидетельницы на предстоявшую нам миссию.

— Надеюсь, вам объяснили, миссис Уолкер, зачем мы едем в Лондон? В Скотленд-Ярде считают, что та девушка, которую мы собираемся посетить, и есть та самая, что жила в вашем доме и встречалась с Роджерсом.

— Они могут считать все, что им угодно, но я-то знаю правду. Бедная мисс Смайт была убита, а потом, вероятно, порублена на куски и где-то закопана уже несколько недель назад! И все же думаю, вы правильно сделали, обратившись снова ко мне, потому что я одна могу вам в точности сказать, что они нашли не ту девушку. Надеюсь, вы не станете злоупотреблять моим временем. Я не намерена мотаться по стране в полицейских машинах, чтобы все думали, будто меня арестовали ни за что ни про что. Я была бы только рада увидеть нашу несчастную Стеллу Смайт живой и невредимой, но что толку в благих пожеланиях, если это невозможно. Я-то уверена. И вы согласитесь со мной, стоит вам пару минут мозгами пораскинуть.

Мы уже были на окраине Лондона, но даже шум возросшего транспортного потока не мог заставить миссис Уолкер прервать свой монолог.

— Как я начинаю опасаться, теперь всякий раз, обнаружив девушку, похожую на эту Смайт, вы начнете приставать ко мне с просьбами поехать с вами и сказать, что снова ошиблись. Уж скорее бы вы покончили с этим делом раз и навсегда. Сами подумайте. Над вами скоро смеяться начнут. Знаете, кто совершил преступление, но никак не сообразите, что же именно он натворил. Дайте мне на пару дней вашу работу, и я уж точно не стану попусту тревожить невинных людей, когда все, что требуется, это отыскать мертвое тело. И вы даже не подумали о той девушке, к которой направляетесь. Экий сюрприз вы ей готовите! Она, быть может, только соберется чайку попить, как к ней в дом откуда ни возьмись ворвутся сыщики. А! Вот, кажется, и приехали, и теперь устроим очную ставку. Это тот самый дом? Не скажу, чтобы меня особенно волновали ваши проблемы. Разговаривать с ней вам уже как-нибудь придется самим.

— Я попробую взять объяснение на себя, — вздохнул Стьют, и мы выбрались из машины.

Под номером, который ему назвали, обнаружилась узкая дверь, зажатая между двумя магазинчиками. В щель дверного стояка рядом со звонком воткнули бумажку с надписью: «Заходите и поднимайтесь наверх». Мы поступили в соответствии с этим указанием.

Двери квартир второго этажа выглядели добротно покрашенными, и на некоторых из них в медных рамочках были закреплены визитные карточки жильцов. Но стоило подняться выше, как мы оказались на гораздо более запущенной и убогой лестничной клетке.

— В хорошенькое местечко вы меня привели, — проворчала миссис Уолкер. — Никогда не знаешь, кто может показаться из такой вот двери. Здесь как в одном фильме, который я смотрела, только еще хуже.

Мы стояли теперь перед дверью, к которой прикололи запятнанный жиром обрывок розовой бумаги с нацарапанным именем: «Мисс Эстелла Смайт». Стьют постучал.

Стоявшая рядом со мной миссис Уолкер тяжело дышала, то ли от волнения, то ли из-за усилий, потраченных на подъем по лестнице. Сначала изнутри не донеслось ни звука, и Стьют постучал снова.

— Подождите минутку! Не терпится кому-то! — Это был пронзительный женский голос, громкий и раздраженный.

— Она? — шепотом спросил я миссис Уолкер.

— Ш-ш-ш, — прошипела та в ответ, напрягая слух и часто моргая.

Наконец дверь открылась, и я успел разглядеть девушку с взъерошенными волосами, одетую в кимоно.

— Какого дьявола… — начала хозяйка, а потом, узнав миссис Уолкер, издала возмущенный вопль и попыталась захлопнуть дверь.

Но Стьют вовремя выставил вперед ногу. Девушка что-то еще выкрикнула. Как мне послышалось: «Убирайтесь отсюда!»

А затем миссис Уолкер, пришедшая в величайшее возбуждение, воскликнула:

— Она самая и есть! — причем уже не обращая внимания на безупречную грамматическую правильность своей речи, но более чем выразительно. И мы все дружно вломились в квартиру.

Глава 24

Мисс Смайт сумела удивительно быстро овладеть собой.

— Что это все значит? — гневно обратилась она к Стьюту.

Миссис Уолкер сделала шаг вперед.

— Дорогая моя, я так рада снова видеть вас. А я-то решила окончательно, что тот негодяй расправился с вами. Мне ведь было известно…

— А! Так все дело в вас, верно? — с ненавистью процедила девица. — Это вы притащили сюда копов? Грязная старая свинья! Могла бы догадаться, пока торчала в вашем вонючем коттедже, что вы способны на что-то в таком духе. Ну, и чего вы тут забыли? Вы оба?

Стьют холодно, но пристально смотрел на нее.

— Ваша фамилия Смайт? — спросил он.

— Да. И что с того?

— Вы ведь находились в Чопли, а потом и в Брэксэме в тот день, когда покончил с собой Алан Роджерс?

— Допустим.

— Тогда почему вы не явились в полицию, чтобы дать показания и поделиться известными вам фактами?

— Представьте, как-то не захотелось.

— Тогда вы понимаете, какие против вас могут быть выдвинуты обвинения, не так ли?

— Даже если бы не понимала, то не сомневалась бы, что вы способны сфабриковать любую чушь.

— Не надо так злиться. Я всего лишь хочу задать вам несколько вопросов и получить на них ответы в цивилизованной манере.

— Тогда поспешите их задать и оставьте меня в покое. Я как раз собиралась уходить.

На мгновение мне показалось, что сейчас в разговор непременно влезет миссис Уолкер, но стоило ей попытаться, как детектив-инспектор решительно заставил ту придержать язык. Он вел себя совершенно раскованно, как у себя дома, и взял ситуацию под свой полный контроль. Взял стул, поставил перед дверью и снова повернулся к Смайт.

Я огляделся. Комната представляла собой крайне неприятный образчик применения дешевых лаковых красок. Полы покрывал слой безвкусно алого тона, а стены явно самостоятельно покрасили под цвет недозрелой малины. Дешевая мебель, повсюду изобилие подушечек самых броских расцветок. Позади девушки располагалась кровать, с которой она только что встала исключительно для того, чтобы открыть дверь.

Она и сама выглядела цветущей и розовой, под стать окружавшей обстановке. Ярко-рыжие волосы, чрезмерное количество колец на пальцах. Пока Стьют сверлил мисс Смайт взглядом, та широко зевнула.

— Как вас зовут?

— Смайт.

— Меня интересует имя.

— Стелла.

— Тогда почему вы величаете себя Эстеллой?

— Профессиональный псевдоним.

— Вот как? И кто же вы по профессии?

— Актриса. Выступаю в кордебалете.

— Как давно вы были знакомы с Роджерсом?

— О, чтобы вспомнить точно, мне придется надолго задуматься. А я все еще слишком сонная и не могу особо загружать голову. Но отвечу так: несколько лет.

— Зачем вы хотели встретиться с ним?

Мисс Смайт еще раз зевнула.

— А вы как думаете? — спросила она. — Просто ради приятной беседы?

Миссис Уолкер больше не могла сдерживаться.

— Она была…

Но теперь Стьют умело прервал ее:

— Хватит! Вас мы уже наслушались вполне достаточно! — рявкнул он.

— Что ж, хорошо. Раз уж теперь леди не может…

Стьют отвернулся от нее и снова посмотрел на Смайт, а мощный звук его голоса потопил причитания хозяйки «Розового коттеджа».

— Вы приехали, чтобы потребовать денег, я полагаю. Это так?

— А разве у меня не было на то причины? В конце концов…

— Вы их получили?

Наступила пауза, взятая мисс Смайт на размышления, после чего девица решила, что лучше будет сказать правду.

— Да, он сделал мне небольшой подарок, — призналась она.

— А вы вернули ему письма?

Смайт сверкнула взглядом в сторону миссис Уолкер.

— Это тоже вы им наболтали? — спросила она. — Какого черта вы лезли в чужие дела?

Стьют мгновенно и решительно пресек любые возможные пререкания между свидетельницами.

— Так вернули или нет? — повторил он вопрос.

— Да, вернула.

— Когда?

— Перед тем как мы покинули ее дом.

— Как он поступил с письмами?

— Сжег.

— Где?

— Там, на вашей пустоши. Это я попросила его сделать остановку. Меня до смерти растрясло на заднем сиденье его мотоцикла. Я не привыкла к такому транспорту. Прежде, если джентльмену было угодно пригласить проехаться с ним куда-нибудь…

— Понятно. Значит, вы остановились на пустоши?

— Очень ненадолго. Незачем вдаваться в подробности.

— Почему?

— Бросьте. Вы прекрасно все поняли. Мы остановились на пару минут, не больше.

— Но ему хватило времени, чтобы сжечь письма?

— Хватило. Он облил их бензином. Не хотел возвращаться домой, пряча их в карманах. А потом мы вернулись к мотоциклу.

— И поехали прямо в Брэксэм?

— Не совсем так. Он какое-то время торчал на окраине.

— С какой целью?

— Из-за своей красотки. Сказал, что хотел бы как можно незаметнее посадить меня на поезд в самый последний момент. Я уже отлично знала, что он крутит роман с этой маленькой дешевкой Катлер. А он не хотел, чтобы обо мне услышала она сама или ее мамаша.

— Мимо вас кто-нибудь проходил, пока вы ждали?

— Нет, по-моему. Хотя… вроде был какой-то носильщик со станции на своем велосипеде. У вас еще много осталось ко мне вопросов?

— Достаточно. Что произошло потом?

— Ничего. Роджерс довез меня до станции, и я села в поезд.

— Приехали сразу в Лондон?

— Разумеется. И как же рада я была вернуться домой! Всегда терпеть не могла провинцию. Сплошная грязь да слякоть повсюду. Две минуты, и ты себе дорогущие туфли испортишь.

— Роджерс рассказывал вам, как собирался провести тот вечер?

— Насколько помню, он назначил свидание своей подружке.

— Добавил к этому что-нибудь еще?

— Ничего больше. С какой стати? Неужели вы думаете, будто он сказал мне, что собирается кого-то отправить на тот свет?

— А он не жаловался вам на слежку за собой?

— На слежку? Нет. Ни словом не обмолвился.

— Сколько он вам заплатил за письма?

— Это мое личное дело.

— Сколько? — Стьют даже голоса не повысил, держась прежнего ровного тона.

— Ну, в самом-то деле! Хотела бы я знать, по какому праву вы являетесь ко мне и задаете подобные вопросы?

— Сколько?

— На самом деле совсем немного.

— Я все еще жду ответа.

— Примерно двадцать фунтов.

— Примерно?

— Хорошо. Ровно двадцать фунтов.

— Как вы полагаете, где он взял деньги?

— Мне-то откуда знать? Хотя он упомянул, что продал недавно лотерейные билеты или что-то такое.

— Он говорил, кому именно продал их?

— Нет.

— Фамилия Фэйрфакс прозвучала в вашем разговоре?

— Нет. По крайней мере, я такого не помню.

— Вы знали, что он тайно доставляет в нашу страну наркотики?

— Нет. Поверьте, в самом деле не знала. Я бы никогда не одобрила этого. Наркотики? Нет. Только не это!

— Зачем он остановился в Чопли и купил веревку?

— Чтобы привязать мой багаж к мотоциклу. Он постоянно сползал то туда, то сюда. Я сама сказала, что так ехать для меня опасно.

— Когда вы прочитали в газетах об убийстве, совершенном Роджерсом, кого, как вы подумали, он мог убить?

— Не имела ни малейшего представления. Впрочем, мне жаль, что он выбрал не ту жертву, какую бы мне хотелось, — добавила она, кинув выразительный взгляд на миссис Уолкер.

— Вы сообщили, что отправились в Лондон шестичасовым поездом. У вас есть доказательства?

— Какие еще доказательства? Я просто приехала тем поездом, вот и все.

— Чем вы занимались, когда вернулись сюда?

— Отправилась на встречу с друзьями.

— Имена!

— Не вижу причин втягивать их в это дело.

— Что ж, тогда придется вам напомнить, что в тот вечер в Брэксэме было совершено убийство. Теперь вам станет понятна необходимость в алиби, если оно у вас вообще есть?

Эти слова, казалось, впервые испугали девушку.

— Это были мисс Рене Адэйр и миссис Уэйнрайт.

— Адрес проживания!

— Ковент-Гарден, Арарат-стрит, дом шестьдесят шесть. Квартира на верхнем этаже. Я тогда весь остаток вечера провела у Рене.

— Давно вы снимаете эту комнату?

— Несколько недель.

— То есть с того самого дня, насколько я понимаю. Вы посчитали необходимым переехать вместо того, чтобы явиться в полицию и рассказать обо всем, что вам известно.

— Мне не хотелось оказаться замешанной в такое неприятное дело.

— Вот в это охотно верю. Не хотелось. И если бы все поступали так же, как вы, наша работа стала бы еще труднее, чем сейчас.

— Вы хотите, чтобы я разбиралась с вашими проблемами? — нахально осведомилась мисс Смайт.

Снова возникла пауза, в ходе которой Стьют, по всей видимости, обдумывал, в каком тоне продолжить допрос.

— Вы наконец закончили? — поинтересовалась Смайт. — У меня, знаете ли, своих дел по горло.

— Как вы сумели заставить Роджерса заплатить вам двадцать фунтов? Предполагаю, сообщили ему, что ждете ребенка. Хорошо. Можете не отвечать, если не желаете.

Опять воцарилось молчание, причем было заметно, как подмывает высказаться миссис Уолкер, которая нервно ерзала на своем стуле.

— Послушайте меня внимательно, мисс Смайт, — внезапно Стьют заговорил гораздо более мягко. — Я верю, что вы ничего не знали о предстоявшем убийстве. Обещаю, больше я вас никогда не потревожу, если вы сделаете все возможное сейчас, чтобы помочь. Просто напрягите память и подумайте, есть ли еще что-то, способное оказаться для нас полезным. Роджерс расстался с вами, а потом, насколько нами установлено, почти сразу направился куда-то и совершил убийство. Не припоминается ли вам ничего такого, что он мог сказать или сделать?

— Я изо всех сил стараюсь вспомнить, — ответила девушка. — Честное слово, очень стараюсь. Но ничего не приходит в голову. Я так удивилась, прочитав, что он натворил что-то ужасное, а потом покончил с собой. Тем вечером он казался таким довольным собой и полным энергии.

Стьют поднялся.

— Что ж, очень хорошо, — заключил он.

И повернулся, чтобы выйти из комнаты.

На мгновение я предположил, что между двумя особами женского пола может разгореться скандал, но обе предпочли обменяться злобными взглядами, не прибегая к сильным выражениям. Миссис Уолкер обставила свой уход по-королевски, как ей это представлялось, а мисс Смайт притворилась, что зевнула ей вслед.

Только когда мы все снова оказались в машине и нам некуда было от нее деваться, миссис Уолкер дала волю долго копившимся эмоциям.

— Нет, вы только подумайте! — воскликнула она. — Вот что выходит, если стараешься проявить к кому-то самые добрые чувства. И представьте, все это время она была жива и здорова, пока я оплакивала ее смерть! Вот что называю истинным обманом и вероломством. Могла бы хоть кому-то отправить весточку о себе, и людям не пришлось бы тратить столько усилий на ее поиски. А еще эти двадцать фунтов! Знай я, что она собой представляет на самом деле, относилась бы к ней совершенно иначе. Но ничего не поделаешь. По крайней мере, теперь вам точно известно, что эта подлая девица жива, и, вероятно, предстоит выяснить, кто же все-таки стал жертвой убийства.

— Да, — сказал Стьют. — Придется продолжить следствие. И, если вы окажете мне любезность, немного помолчав, я, быть может, смогу сосредоточиться на оставшихся у нас вариантах.

— Вот, и вы туда же! Думаете, мне приятно слышать от вас такое? И это после того, как я согласилась проделать столь долгий путь и помочь вам! Хотя чего еще можно ожидать от полицейских? Такой уж вы народ. Ах, как же хочется поскорее оказаться дома!

Глава 25

За ужином тем вечером Стьют пребывал в хорошем настроении, хотя я подозревал, что под напускной веселостью он прячет иронию и внутреннюю горечь.

— Не могу не отметить, — сказал детектив-инспектор, — что это дело зашло уже слишком далеко, как никакое другое. Стоит нам заняться вплотную поисками персоны, которую мы считаем наиболее вероятной жертвой убийства, как находим ее живой и невредимой. Даже готовой поделиться с нами тем, что ему или ей известно. Никогда не сталкивался в своей практике ни с чем подобным. Осмелюсь даже открыть вам одну маленькую тайну. Впервые за последние десять лет работы я уже начал подумывать о приглашении в нашу команду еще одного детектива-инспектора.

— Мне представляется, что вам не следует поступать подобным образом, — сказал я. — В конце концов, число версий неуклонно уменьшается.

— Вот именно! Неуклонно уменьшается! Скоро их не останется вообще. Но как же мне быть? Если я приду к своему шефу и доложу, что вообще не верю в то, что произошло убийство, он сразу же задаст мне логичный вопрос: почему молодой Роджерс покончил с собой? И кого он ударил тем окровавленным ножом? Кому принадлежит кровь? Пусть даже никто не умер, но ведь Роджерс поверил, что совершил убийство. Так где же жертва?

Я вздохнул:

— Меня не спрашивайте. С самого начала это дело оказалось для моего ума слишком сложным.

— Однако собранные нами факты имеют огромную ценность. Они помогают постепенно все точнее определить время совершения преступления. Теперь, когда найдена девушка, мы можем смело исходить из предпосылки, что все случилось уже после того, как Роджерс покинул «Дракон» без двадцати семь. И я полностью сосредоточусь на следующих полутора часах — то есть непосредственно перед тем, как он пришел к старику Роджерсу с признанием в восемь часов. Я приказал тому констеблю…

— Голсуорси?

Стьют раздраженно кивнул.

— Я отправил его допросить швейцара и билетную кассиршу кинотеатра, чтобы установить, помнят ли они Молли Катлер, дожидавшуюся там в семь часов. А завтра мы сами встретимся с людьми, занимающими дома по обе стороны от магазина старого Роджерса, в надежде выяснить, заходил ли туда молодой Роджерс, пока дяди не было на месте, между шестью тридцатью и семью пятнадцатью. Но все это будут лишь слухи, молва. Свидетельства жителей городка. Ничего такого, за что можно реально ухватиться. Дайте мне нормальное убийство с трупом, как положено, и я быстро найду виновного. Парочку ковров с пятнами крови, телеграмму из Борнмута — и мы тут же прижмем преступника. Но черт меня возьми, где все это в нашем нынешнем деле? Здесь нужен не детектив, а гадалка, прорицатель или медиум.

— Но видно же, что попытки решения загадки доставляют вам и немалое удовольствие, — заметил я.

— Да, потому что загадка необычная. Но в Скотленд-Ярде начали проявлять признаки нетерпения. Я им нужен для расследования преступления в Рочестере, о котором вы могли тоже слышать.

— У вас все еще остается иностранец, — напомнил я, — и брат мистера Сойера.

— Верно. Как и еще несколько тысяч человек, кто с недавних пор числятся пропавшими. Мне претит сама по себе идея заниматься поисками брата владельца паба. Я в любом случае буду выглядеть последним дураком, потому что потом никто все равно не поверит, что я с самого начала не знал: искать следовало именно его. А кроме того, я не хочу стать тем, кто вернет беднягу в лапы сварливой жены. Я сам женат, между прочим.

— И что из этого вытекает?

— Только одно. Нам нужно продолжать кропотливо трудиться. Собирать факты, анализировать. По крайней мере, мы установили, что жертвами не стали Фэйрфакс и девушка. — Он снова не без горечи улыбнулся.

На следующее утро поступило несколько рапортов. Алиби Фэйрфакса подтвердилось. В магазине, где он купил две сумки, сумели найти записи об их продаже именно в ту среду, как и отметку, что товар был тогда же отправлен по адресу в Хаммерсмите. Продавец даже опознал покупателя по предъявленной ему фотографии. Барменша из «Меча и креста» помнила инцидент, на который ссылался Фэйрфакс, а увидев снимок, заявила, что этот клиент часто к ним заглядывал. Дата, разумеется, не отложилась у нее в памяти. Но поскольку до этого Фэйрфакс провел несколько дней в Брэксэме, а уже днем позже оказался во Франции, его история выглядела вполне правдоподобной. Однако самое полное и наиболее удовлетворительное подтверждение поступило из отеля «Флинтшир», где не только запомнили Фэйрфакса, но и действительно зарегистрировали его тем вечером под фамилией Фортескью.

— Все сходится чудеснейшим образом, — прокомментировал Биф.

— Да, думаю, мы можем воспринимать алиби как доказанное, — сухо согласился с сержантом Стьют.

Затем мы выслушали отчет Голсуорси. И швейцар, и кассирша городского кинотеатра четко помнили, как Молли Катлер в вечер самоубийства Роджерса дожидалась в фойе «не меньше часа». Они потом от нечего делать не раз обменивались мнениями по этому поводу. Голсуорси собирался дополнить рассказ деталями, подчеркнуть, насколько расстроенной выглядела девушка, но Стьют оборвал его и велел возвращаться к служебным обязанностям.

— Он прекрасный молодой сотрудник, — сказал Биф. — Но у него есть привычка слишком многое держать при себе, не докладывая сразу. И он по натуре одиночка. Почти ни с кем не общается. Не очень легко сходится с людьми. Хотя чего ожидать от парня, не прошедшего положенного обучения и…

— Биф, у нас есть дела поважнее обсуждения достоинств и недостатков вашего помощника. Вы исполнили мое поручение и опросили заправочные станции, где могли обслуживать Роджерса?

— Так точно, сэр. Он залил совсем немного бензина в гараже у Тимкинса рядом со станцией где-то около трех часов дня, но это все.

— Очень хорошо. А сейчас мы отправимся в центр и опросим жильцов домов, расположенных рядом с магазином старика Роджерса. Быть может, кто-то слышал звук мотора мотоцикла тем вечером.

Почти все дома на Хай-стрит были старой постройки, и, как часто устраивали в прежние времена, первые этажи с фасада занимали магазины, а позади них располагали жилье для хозяев, причем без какой-либо общей системы. Порой это выглядело хаотично. Двор одного из домов мог оказаться прямо под задними окнами другого. А в жилую часть третьего, если магазин уже закрывался, хозяева попадали через узкий проход между своим домом и соседским.

Сначала мы встретились с самим Роджерсом, который вышел из магазина и показал нам, где его приемный племянник держал свой мотоцикл. Между обувной лавкой Роджерса и следующим магазином — довольно-таки убогим заведением, торговавшим подержанной мебелью, — пролегал узкий проулок, выходивший затем на другую улицу. И там в стене располагалась деревянная дверь на задний двор дома старого Роджерса.

— Он приладил пружину к двери с внутренней стороны и врезал замок. Когда уезжал, закреплял засов на пружине, чтобы по возвращении нужно было всего лишь толкнуть дверь, и она открывалась. Тут даже на краске осталась отметина — место, куда он чаще всего попадал ногой, открывая дверь. А потом въезжал прямо во двор и пересекал его к тому вот сараю, где и оставлял мотоцикл. Машина у него тяжелая, и он никогда не любил катать ее вручную, — объяснил старый Роджерс.

— Удобно придумано, — сказал Стьют, — но вас не слишком беспокоил треск мотоцикла, если вы как раз сидели в своей гостиной позади магазина?

— Нас это не тревожило, — с улыбкой ответил Роджерс. — Мы привыкли, что дома всегда шумно, если у нас гостит наш мальчик.

— Понятно. Значит, если в тот вечер он бы приехал на мотоцикле, вы бы несомненно знали об этом, так?

— Да. Только я уверен, что на мотоцикле он не приезжал. Если только по какой-то странной причине не решил в тот раз закатить его во двор вручную. Но даже случись Алану просто проехать тем узким проулком, я бы услышал.

— Значит, насколько я понимаю, он приехал домой на мотоцикле между половиной седьмого и семью часами, когда вас не было здесь, а потом снова ушел, но уже пешком?

— С виду все вроде бы именно так. Ведь мотоцикл оказался на следующее утро на своем месте в сарае.

— Кто живет в том доме? — спросил Стьют, указывая на два очень грязных окна, выходивших на задний двор Роджерса. Они упирались прямо в стену с дверью из дома, где располагался соседний обувной магазин.

— Люди, с которыми мы предпочитаем не общаться. Понимаете, это многодетная семья, их сорванцы взяли себе моду перебираться из тех окон через нашу ограду к нам в сад. А когда я попытался вразумить их мамашу, она на меня еще и наорала. Обзывала самыми последними словами.

— Это она владеет магазином с фасада?

— О нет. Тот магазин — изолированная от жилой части кондитерская. Комнаты этой многодетной паре всего лишь сдают внаем, причем очень дешево, насколько мне известно. Хозяин и хотел бы избавиться от таких постояльцев, но никак не может. Не слишком приятное для нас соседство. Дети вечно чумазые. Моя жена порой переживает за них.

— Ясно. А где же вход в их квартиру?

— Там есть дверь между моим магазином и кондитерской.

— Спасибо, мистер Роджерс.

— Если будете встречаться с той семьей… Кстати, их фамилия Скаттл. Так вот, в разговоре, уж пожалуйста, не упоминайте о нас. Нам ни к чему новые неприятности.

— Хорошо, я запомню.

Владелец магазинчика подержанной мебели по другую сторону от обувного оказался почти совсем глух. К тому же по натуре это был либо глупец, либо строптивец, либо сочетал в себе две эти черты характера. Нет, он, конечно же, понятия не имел, в какой именно вечер произошло самоубийство племянника мистера Роджерса. Он вообще не знал ни о каком самоубийстве. Газет читать не любил: в них печатали сплошное вранье, как он полагал. Но он, разумеется, часто слышал треск мотора мотоцикла в проезде. Не до такой же степени он глух, в конце-то концов! Он не мог вспомнить только, когда именно слышал его в последний раз. Тем более в какое время суток. Со своими соседями он не общался и не имел привычки следить за тем, что там у них происходит, куда и зачем кто выходит.

Владелец кондитерской — высокий и вполне респектабельный джентльмен в очках — в противоположность мебельщику очень хотел бы помочь полиции, но он закрывал свое заведение и уходил домой в половине седьмого каждый вечер, кроме субботы, когда кондитерская работала немного дольше. Сам он не заметил возвращения молодого Роджерса в тот вечер, но посоветовал обратиться к миссис Скаттл. Она занимала жилые помещения позади его магазина, окна которых, как он знал, выходили прямиком на задний двор Роджерсов. Если кто-то и мог слышать, то именно она.

Стьют позвонил в ее дверь. Изнутри донеслись звуки возни, и после явной борьбы за право первенства открыть перед инспектором возникли две очень грязные девочки. Джем размазан по щекам. Одежда в пятнах и местами дырявая.

— Где ваша мама? — спросил Стьют.

— В туалете, — мгновенно сообщила та, что постарше.

Биф, стоявший позади меня, издал довольно-таки вульгарный смешок, но Стьют оставался невозмутимым. Хотя больше ему не понадобилось произносить ни слова, поскольку обе девчонки опрометью понеслись по коридору с криком:

— Мама!

Вскоре появилась миссис Скаттл, за чью юбку цеплялись еще несколько ребятишек. Это была изможденная и душой и телом женщина лет под сорок, такая же неряшливая и грязная, как и отпрыски. Ее темные волосы казались засаленными и поспешно затянутыми в узел на затылке. Она посмотрела на нас с тревогой, положив руку на дверь, чтобы моментально захлопнуть ее, если дело примет дурной оборот.

— Чего вам надо? — спросила она.

— Хотели навести кое-какие справки, миссис Скаттл, — ответил Стьют. — Думаю, вы можете нам помочь. Я расследую дело молодого Роджерса.

Но внимание миссис Скаттл на время отвлекла одна из дочек.

— Марджори! — взвизгнула женщина. — Отвяжись от меня!

Затем снова обратилась к нам:

— Ладно, тогда вам лучше будет зайти. Ненавижу разговаривать через порог!

Мы последовали за ней по коридору в пропитанную не слишком приятными запахами комнату, одновременно служившую кухней, где на веревке, протянутой у плиты, сушилось постиранное белье.

— Уж и не знаю, что могу вам такого важного сказать. — Хозяйка повернулась к крошечному мальчугану. — Моррис! Немедленно положи это на место! — Затем снова задала вопрос нам: — Что вы хотите узнать?

Я терялся в догадках, сколько же всего детей набилось в комнату. Порой казалось, что их никак не меньше дюжины. Но уж точно больше шести. И на протяжении всей нашей беседы с хозяйкой разговор постоянно прерывался ее руганью.

— Да, я хорошо помню тот вечер. Для того имелась важная причина, верно? (Сесил! Оставь ее в покое сейчас же, противный мальчишка! Смотри, а то попрошу полицейских забрать тебя с собой.) Да, слышала, как приехал мотоцикл. Я потом еще утром рассказала об этом мужу, когда мы узнали, что стряслось.

— В котором часу это было?

— Я, кажется, как раз укладывала Фриду спать. Значит, где-то в половине седьмого. Уж точно не сильно позже. (Робби! Будешь так себя вести, сейчас же отправишься в кровать!) Я всегда подмечала, когда он приезжал на своей тарахтелке, но не только из-за жуткого шума. Он фарой светил нам прямо вот в это окно.

— И вы бы знали, если бы он снова выехал из двора?

— А то как же! Он же всегда включал фару еще во дворе, даже если не заводил мотоцикл прямо там, хотя чаще всего так и делал. (Что ты творишь, Герберт! Герберт! Я кому сказала? Немедленно прекрати!) Нет. Уж будьте уверены. Тем вечером он больше своего мотоцикла не брал. Я бы заметила…

Заверения миссис Скаттл вызывали некоторые сомнения, учитывая, как часто ей приходилось отвлекаться. Но я предположил, что многодетная мать давно привыкла делать несколько дел одновременно, уделяя внимание и своим детишкам, и происходящему во дворе у соседей.

— А больше тем вечером вы ничего не слышали?

— Ничего. Мне порой казалось, будто я что-то такое слышу, но я ошибалась. (Роузи! РОУЗИ!) А мне не следует рассказывать вам то, чего я не знаю в точности.

— Спасибо, миссис Скаттл.

— Всегда пожалуйста. Хотелось бы мне знать, кого он все-таки прикончил. Но не удивлюсь, если никто больше ничего не узнает.

Глава 26

— И я сам все больше склоняюсь к тому, чтобы с ней согласиться, — признался Стьют, когда мы с облегчением снова смогли дышать свежим воздухом.

— Бросьте! — Я попытался взбодрить детектива-инспектора. — Вы заполнили еще один пробел в своей хронологической таблице. Теперь известно, что Роджерс действительно приехал домой, пока дядюшка отправился на прогулку, а затем снова вышел, но уже пешком.

— Предположительно, но не установлено на все сто процентов. Вспомните, как описал старик Роджерс появление племянника в восемь часов. На нем была мокрая и грязная мотоциклетная одежда. Прикажете мне верить, что он отправился в город в той же куртке, но почему-то пешком? В костюме для езды на мотоцикле не слишком удобно передвигаться на своих двоих.

— Да, но тот вечер был таким промозглым…

— Вы правы. Мы теперь действительно знаем о его приходе домой между 18.30 и 19.00. И он заехал на мотоцикле во двор позади магазина.

Вскоре Стьют расстался с нами, пребывая далеко не в лучшем настроении. Причем он казался раздраженным не столько тем, что не сумел пока раскрыть преступления, сколько путаницей в собственной голове, возникшей из-за столь на первый взгляд простого дела. Он же прекрасно помнил, как в Ярде поначалу вообще сочли происшествие не стоящим внимания и Бифу было дано указание расследовать все самому. А потому инспектору становилось все сложнее примириться с тем фактом, что после нескольких недель работы ему никак не удавалось обнаружить даже не жертву, а сам по себе факт убийства.

Биф предложил провести остаток вечера за игрой в дартс, а когда мы добрались до «Дракона», нас ожидала еще одна неутешительная новость.

— Джордж объявился, — прошептал через стойку Сойер.

— Что за Джордж? — спросил я Бифа.

— Да тот самый его брат, который пытался сделать ноги от своей женушки, — напомнил сержант.

— Он, бедолага, — подтвердил мистер Сойер. — Я отправился к ним домой вчера вечером и обнаружил его снова в хомуте и уздечке. Как выяснилось, супружница опубликовала его фото в газетах. Снимок увидели люди, у которых он подрядился работать, и все на этом кончилось.

Если честно, то втайне я лелеял надежду, что именно брата Сойера убил Роджерс, а потому мне даже не пришлось изображать разочарования — чувство было вполне искренним. Преувеличенными были только мои соболезнования в связи с вынужденным возвращением блудного мужа.

— Жаль несчастного! — воскликнул я.

— Еще как жаль! Ваша правда, — кивнул владелец паба. — Она устроила муженьку по-настоящему веселую жизнь, заполучив под свою власть снова. Когда я вчера гостил у них, бедняга и слова вымолвить не осмеливался, чтобы она тут же не распускала сама свой язык без костей. Слышали бы вы ее! А еще за это время уволился один из его работников, который трудился на него двенадцать лет. Сказал, что не выдержал ее приставаний, пока Джордж находился в отлучке.

— Как несправедливо, — заметил Биф.

— Воистину, нет справедливости в этой жизни, — согласился хозяин паба с искренним чувством. — Она и со мной обошлась не по-людски. Не успел я вчера к ним прийти, как набросилась на меня за то, что помог Джорджу сбежать. Она, разумеется, заставила его проболтаться, где взял денег. И как же ругала меня за это! Таких, говорит, надо в тюрьму сажать за подстрекательство человека к бегству от законной супруги. Ты, говорит, хуже самого Джорджа. А потом ее и вовсе понесло. Стала обвинять меня в аморальности, потому что содержу питейное заведение.

— А вы ей что сказали? — спросил Биф.

— Я-то? Ради спокойствия Джорджа старался больше помалкивать. Она за каждое мое возражение отыгралась бы на нем после моего ухода. Как выяснилось, он отправился в Лондон и почти сразу нашел себе работу на стройке где-то в районе Хайгейта. Только этот глупец назвался своим настоящим именем, и вот результат. Успел мне рассказать, насколько прекрасно там себя почувствовал. Как никогда раньше. Снял хорошую комнату, а если вечерком хотел пойти прогуляться полчасика, ему никто не мог этого запретить.

— В котором часу он уехал отсюда? — задумчиво спросил Биф.

— Отсюда?

— Да. В тот вечер, когда сбежал, я имею в виду.

— Я же тебе рассказывал. Брат пришел занять денег…

— Знаю. Но мне интересно, когда именно он покинул город.

— Не могу тебе точно сказать прямо сейчас.

— Но мне хотелось бы это выяснить, понимаешь?

— Зачем? Ты ведь не пытаешься впутать его в это дело об убийстве? Потому что если пытаешься, заявлю сразу: ничего глупее ты и выдумать не смог бы. Джордж мухи не обидит, а если бы и захотел с кем-то расправиться, то мы все знаем, с кем именно.

Но Биф уже принял официальный вид.

— Мне необходимо проводить расследование, — очень серьезно сказал он, — не считаясь с личными пристрастиями и чувствами других людей. Вероятно, вскоре понадобится допросить твоего братца.

— Ну-ну. Полный вперед! Мне только хотелось бы, чтобы при допросе непременно присутствовала она. Хочу увидеть ее физиономию, когда у них на пороге появится полицейский. Страсть как хочу. Готов специально приехать в Клэйдаун и полюбоваться на такое зрелище.

— Но побеседовать мне необходимо только с ним самим, — сурово возразил Биф.

Мистеру Сойеру пришлось ненадолго нас покинуть, чтобы обслужить клиента, сидевшего у дальнего конца стойки бара, а я посмотрел на Бифа.

— У вас действительно есть какие-то подозрения? — спросил я.

— Кажется, что-то начало в голове проясняться, — ответил сержант. — Но скажу сразу одну важную вещь. Мне известно ровно столько же, сколько и вам. Я не слышал и не видел ничего такого, что пропустили вы. Все, что я имею, — это внезапно пришедшая в голову идея, как все могло произойти. И стоит вам поразмыслить над этим так же, как пораскинул мозгами я, то вы, вероятно, подумаете то же самое. Вот только… — Он так ласково принялся поглаживать свои имбирного оттенка усы, что стал казаться мне излишне самодовольным. — Вот только требуется опыт, чтобы раскрыть подобное дело. Опыт и наметанный глаз, понимаете? Не прослужив ни года в полиции, вам бы это оказалось не под силу. Хотя от вас никто ничего такого и не ожидает.

— Тогда почему не получается у Стьюта? — мгновенно поинтересовался я. — Уж у него-то опыта предостаточно, верно?

Биф помотал головой.

— Все эти современные методы только сбивают с толку, — констатировал он с некоторой даже грустью. — Хваленые эксперты путаются. «Система Вусетича» (мне показалось, он нарочно исказил фамилию) и пси… психиатрия…

— Вы имеете в виду психологию?

— Точно — психологику. Отследить то, это, пятое, десятое. А потом анализ и прочие премудрости. Я же опираюсь только на то, чему меня когда-то научили.

— Чему же конкретно?

— Ну, если внимательно выслушаете то, что я вам расскажу, сможете раскалывать дела не хуже меня самого. Особенно такие, как это, когда не требовалось вообще ничего, давно мне неизвестного. Прежде всего, если вы обнаруживаете нечто, связанное с преступлением, чего никак не можете понять, то принимаетесь думать об этом. Думаете, думаете и думаете, пока не поймете, ясно? Это самое важное. А второе умение заключается в том, чтобы не слишком доверять услышанному и лишь наполовину — увиденному.

— Вы считаете наших свидетелей лжецами?

— Нет. Но хочу сказать, что порой на самом деле все обстоит совсем не так, как представляется на первый взгляд. Поверхностные впечатления обманчивы.

— Интересно. Продолжайте.

— А я едва ли сумею растолковать вам больше. Остальное — чистейший опыт. Опыт полицейского. Он необходим как воздух. Как в этом, например, случае. Не могу сказать, что уже знаю ответы на все вопросы. Нужно многое проверить, прежде чем заявить об этом. Но я имею уже вполне созревшую версию. А вы еще блуждаете в темноте. Почему? Школа полиции, только и всего. Вы слышали и видели то же самое, что и я. Но уж сделайте милость, если станете писать новую книжку, как в прошлый раз, не выставляйте меня эдаким лукавым хитрецом, словно я до последнего скрывал от всех что-то, известное мне одному. Я знаю ровным счетом то же, что и вы. Вот только сложил все вместе и кое до чего сумел додуматься.

— Право же, сержант, я первым поздравлю вас, если вам удалось хотя бы отчасти установить истину. Но у меня почему-то возникло ощущение, что брат Сойера стал самым последним звеном в вашей цепи умозаключений.

— Братец Сойера? — Биф рассмеялся. — Неужели вы могли думать, будто его убил Роджерс? Вы меня развеселили. Оказывается, вы понимаете даже меньше, чем мне казалось. Я мог бы сразу сказать, что жертва вовсе не он, стоило вам меня спросить.

— Тогда это должен быть иностранец.

— Иностранец? Ах да. Вспомнил, о ком вы. На вашем месте на него я бы тоже не подумал.

— Уж не закончите ли вы заявлением, что никакого убийства не случилось вовсе?

— Разумеется, нет, — очень серьезно ответил Биф. — Такого я никогда не скажу. Убийство действительно произошло, ни на секунду не забывайте об этом.

Глава 27

Но и Стьют получил немаловажную информацию на следующее утро, когда авиапочтой из Буэнос-Айреса прибыл пухлый конверт, буквально весь оклеенный аргентинскими марками. Стьюту его доставили вместе с переводом письма на английский язык, сделанным в Лондоне.

— Интересно, что ваш «высокочтимый коллега» имеет вам сообщить на сей раз? — поинтересовался я, когда Голсуорси передал послание детективу из Скотленд-Ярда.

Стьют почти никогда не вдавался в беседы, которые считал преждевременными, и потому сразу же принялся читать текст, слегка наморщив лоб. Закончив, он передал листки мне. В письме говорилось:

Мой глубокоуважаемый друг!

От всего сердца благодарю за вашу исполненную доброжелательства эпистолу, полученную мной. Не без удовольствия я отметил, что вы проявили исключительный такт и высказали похвалу в отношении принятой у нас системы идентификации отпечатков пальцев, как обрадовала меня и та польза, которую вы, по всей видимости, извлекли из нашей информации для расследования своего сложного и крайне запутанного дела. Мне и моим товарищам по работе неизменно служит источником глубочайшего удовлетворения наша способность использовать свою систему для оказания содействия зарубежным коллегам там, где их собственные системы не вполне удовлетворяют интересам следствия.

С тех пор как я имел честь в последний раз написать вам, на территории моей страны произошел целый ряд событий, о которых я считаю необходимым немедленно поставить вас в известность. Не располагая в полной мере сведениями о положении дел с вашей стороны, мы не способны оценить, насколько полезной для вас окажется наша информация, но мы тем не менее излагаем новые подробности, исходя из предположения, что они также пригодятся вам в работе.

Мы весьма успешно завершили операцию по выявлению и аресту преступной группы в Буэнос-Айресе, вовлеченной в противозаконную транспортировку кокаина на территорию Великобритании. Вот список ее членов: Элиас Иприс (возраст — 51 год), Контумелио Заккаретти Сибар (47), Исаак Мойше Бардуски (34), Хулио Алехандро Карневаль (62), Джон Уайтхаус Ригби (44), Якоби Ласаро Което (27).

Вышеупомянутый Иприс являлся владельцем аптеки. Сибар и Карневаль действовали в качестве его фармацевтов и провизоров, а прочие указанные в списке персоны были вовлечены в сложный процесс поиска и вербовки курьеров для непосредственной доставки наркотиков.

Мы выяснили также, что весьма крупные суммы поступали на счета Иприса через парижское отделение известного международного банка, но пока, к сожалению, не имеем возможности поделиться с вами информацией о лице или группе лиц, переводивших ему денежные средства подобным образом.

От всей души смею надеяться, мой бесценный друг, что вы не сочтете наши усилия недостаточно усердными, не увидите в этом пренебрежения с нашей стороны к своему служебному долгу. Мы очень скоро осознали, насколько важными могли бы оказаться сведения о личностях покупателей наркотических средств в Великобритании не только для вашей неустанной борьбы с преступным промыслом наркоторговцев, но, возможно, и для расследования по поводу Алана Роджерса, проводимого вами, о чьем признании в убийстве мы получили возможность узнать из публикаций в прессе.

Но нам до сих пор не удалось добиться необходимых результатов. Мы допросили каждого из арестованных членов банды, причем использовали весьма суровые методы из числа допустимых законом, чтобы заставить их сделать нужные нам признания. Однако преступники в один голос отрицали, что им известно имя человека, которому отправлялись наркотики. Представитель этого человека впервые прибыл в наш город более двенадцати лет назад и организовал преступный промысел, продолжавшийся непрерывно все это время. Курьерами служили стюарды с различных пароходов, двое из которых (а быть может, и все они), как выяснилось, пребывали в неведении относительно содержимого пакетов, которые доставляли, зная только, что в Англии они получат определенное денежное вознаграждение за доставку. Мы имеем основания предполагать участие в транспортировке еще по меньшей мере двоих стюардов, но установить их личности, вероятно, сможем только в случае, если нам будет сопутствовать удача. Роджерс оказался единственным, кого арестованные нами лица знали по имени.

Таким образом, все указывает на существование в Англии могущественной персоны либо группы персон, которые многие годы осуществляли контрабандные операции с наркотиками, и лишь по счастливому стечению обстоятельств, а также благодаря бдительности и смекалке наших офицеров мы сумели установить, что Алан Роджерс работал на эту персону или группу персон. Мы всем сердцем надеемся и даже убеждены: блестящая работа Скотленд-Ярда позволит уже в скором времени разоблачить преступников в вашей стране, положив тем самым конец незаконному бизнесу.

Однако помимо желания передать вам приведенную выше информацию, у меня была еще одна причина доставить себе неизъяснимое удовольствие и отправить данное послание. Я считаю себя обязанным уведомить вас о возвращении в Буэнос-Айрес из Англии моего коллеги, младшего комиссара Эриберто Ансельми Домингеса, также занимавшегося данным расследованием. Младший комиссар Домингес был направлен мною по согласованию с заместителем начальника нашей полиции для посещения Европы под видом обычного пассажира на том самом судне, стюардом которого являлся мистер Алан Роджерс.

Я посчитал необходимым, чтобы за Роджерсом велось непрерывное наблюдение во время кратковременного отпуска в Англии в надежде выяснить, кому он передает нелегально доставленные наркотики. Вас может удивить, мой дорогой друг, почему мы сразу не поставили вас в известность о своих подозрениях и о предпринятых нами шагах для их подтверждения. Причина проста. Мы неизменно придерживаемся принципа, что дело должно быть раскрыто нами собственными силами, прежде чем станут возможны совместные усилия по его триумфальному завершению.

Добравшись до этого абзаца, я не смог сдержать улыбки. И Стьют, поняв, до какого места в письме я дошел, разделил со мной веселье.

— Вы все поняли правильно, — сказал он. — Лукавые хитрецы хотели присвоить всю заслугу в раскрытии преступления исключительно себе. По возвращении Роджерса в Буэнос-Айрес они произвели бы сенсационный арест, а мы получили бы от них полностью завершенное дело, включая и личности преступников, действовавших у нас под носом. Что ж, мне почти жаль своего аргентинского друга. Для него огромная неудача, что Роджерс внезапно покончил с собой.

— Колоссальная неудача, — согласился я.

— Но все обстоит даже еще хуже. Читайте дальше.

Младший комиссар Домингес не сумел последовать за Роджерсом из порта, поскольку при высадке пассажиров и экипажа возникла определенная неразбериха. Но исполненный решимости продолжить и успешно завершить возложенную на него сложную миссию, весьма способный офицер Домингес сумел выяснить в пароходстве, где служил Роджерс, его адрес в Брэксэме, куда он и отправился поездом утром во вторник 21 февраля. Он счел нежелательным наводить справки непосредственно в доме Роджерсов, и ему не оставалось ничего, кроме как держаться главных улиц города в надежде вновь обнаружить нужного ему человека. Но он знал и о пристрастии Роджерса к алкогольным напиткам, а потому старался находиться как можно чаще поблизости от самого крупного отеля и паба.

И вот вечером того же дня терпение и наблюдательность Домингеса оказались вознаграждены: он заметил Роджерса в компании молодой дамы, которую со свойственным ему энтузиазмом описал как образец очарования и красоты прославленных на весь мир английских блондинок. Весь вечер он имел возможность следить за перемещениями Роджерса, вернувшегося домой в одиночестве по заранее установленному адресу в 22.30. Младший комиссар дождался полуночи, а когда убедился, что Роджерс в ту ночь больше ничего не предпримет, занялся поисками места для собственного ночлега. И здесь его постигло разочарование. Для него оказалось новостью, что по закону, принятому вашим парламентом, все отели и питейные заведения закрывают в десять часов, и к полуночи дома заперты на замки, а жители мирно почивают. Младший комиссар описал свое открытие в ярких и сильных выражениях, в которых отдал дань уважения несомненной мудрости английских политиков. Ночь ему пришлось провести под крышей эстрады для оркестра в общественном парке, где ему причинили немалые мучения превратности местных погодных условий в такое время года.

Однако вопреки всем сложностям, на следующее утро в среду наш офицер неукоснительно вернулся к исполнению своего долга и видел, как Роджерс покинул здание магазина, внутри которого жил. Случилось это примерно в 10.30. Мужчина пользовался мотоциклом. А потому младший комиссар, заняв наблюдательный пункт возле самого популярного в городе паба, вновь заметил Роджерса только в 14.20, когда тот входил в помещение вместе с неким пожилым человеком. Но стоило им заметить нашего офицера, они столь поспешно покинули бар, что у младшего комиссара не осталось сомнений: пожилой мужчина был явно вовлечен в незаконную торговлю наркотиками. Домингес продолжил следить за ними, видел, как старший из двоих направился в сторону железнодорожной станции, а потом стал свидетелем того, как Роджерс забрал свой мотоцикл с территории располагавшегося поблизости частного отеля.

Больше он Алана Роджерса не встречал до восьми часов вечера, когда вновь заметил его входившим в паб и гостиницу «Митра». Младший комиссар еще некоторое время дежурил на улице, когда внезапно увидел девушку, описанную им ранее со столь лирическим пылом, тоже входившей в паб, причем без всякого сопровождения. Его это весьма поразило, поскольку он исходил лишь из обычаев собственной страны, где не принято, чтобы юная леди посещала питейное заведение вообще, не говоря уже о том, чтобы делать это одной. Однако едва девушка успела оказаться внутри паба, как из дверей показалась целая группа людей, что-то взволнованно обсуждавших. К сожалению, младший комиссар не обладал достаточными познаниями в вашем благозвучном, но сложном языке, чтобы понять причину столь очевидного взрыва эмоций.

Вскоре наружу вышла и та девушка, которую буквально вела за собой более зрелая и крепкая телом матрона. Причем молодая леди явно находилась в состоянии глубокого стресса. Младший комиссар Домингес приветствовал их, приподняв шляпу, и попытался вежливо спросить, что произошло, но ответом ему послужило сначала лишь молчание, а затем какие-то грубые слова престарелой дамы. А потому у него не оставалось другого выбора, кроме как оставаться рядом с пабом и дожидаться нового появления нужного ему человека. Но хотя в бар заходили какие-то люди и покидали его в величайшем волнении, Роджерс не показывался. И лишь уже совсем поздно вечером, к величайшему изумлению Домингеса, Роджерса вынесли на руках хозяин паба и еще один немолодой мужчина простецкого вида, в котором наш офицер неожиданно узнал сержанта местной полиции. С ними был еще один человек, но младший комиссар не знал ни его личности, ни вероятной связи с разыгравшимися событиями.

Ему удалось проследовать за этой процессией на задний двор паба и разглядеть, как Роджерса уложили на диван в какой-то совершенно пустой комнате. Домингес нашел для себя укрытие в уличном туалете, выждав, пока остальные мужчины вновь вернутся в дом через парадный вход. У него сложилось впечатление, что Роджерс просто мертвецки пьян, но он посчитал необходимым проверить свою догадку. Он дождался, когда все в том доме уснули, и проник через окно в комнату, где уложили Роджерса, обнаружив конструкцию щеколды на окне, по его собственному выражению, словно специально разработанную по заказу воров-домушников. Домингес едва успел убедиться, что объект его слежки Алан Роджерс на самом деле мертв, как его спугнул кто-то, спустившийся из помещения наверху. Младший комиссар поспешно покинул дом, пару часов поспал в уже упомянутой парковой эстраде, а ранним утренним поездом вернулся в Лондон. Увы, затем он на несколько дней оказался прикован к постели в гостинице, подорвав свое здоровье долгим пребыванием на холоде и недостатком питания. Оставалось только радоваться, что младший комиссар Домингес не подхватил воспаления легких.

Я привожу все эти подробности, мой дорогой друг, в надежде содействовать вашему расследованию, хотя к моменту получения моего письма вы, вероятно, уже успешно его завершите.

Позвольте мне закончить послание самыми наилучшими пожеланиями.

Ваш преданный друг и коллега

Хулио Марено Мендес.

— Что же, — заметил я, вероятно, несколько поспешно, — теперь все встало на свои места. Мы располагаем любыми фактами, кроме самого по себе убийства. Остальное сходится, как простейшая детская головоломка. Фэйрфакс, Смайт, Сойер, иностранец живы и здоровы. Что вы собираетесь теперь предпринять?

Стьют резко, не скрывая раздражения, надвинул на голову шляпу.

— Предпринять я могу только одно, — отчеканил он. — Вернуться в Скотленд-Ярд и отчитаться.

Назад: Часть вторая

Дальше: Часть третья