Эволюция эстетики напоминает скорее пульсацию, нежели усложнение. Человеку сведущему это понятно нагляднее всего на истории европейской живописи от Средневековья до Новейшего Времени. И любой может наблюдать эволюционное пульсирование на примере моды — моды на одежду то есть — ярко, как звездопад или смена радуг.

Живопись развивалась от примитива линии, цвета и перспективы до полностью реалистичного, и далее более чем реалистичного изображения действительности. Линия, цвет и перспектива, обедненные и упрощенные вначале, затем с изощренностью техники, поражающей знатоков, давали изображение более содержательное и богатое, нежели обозначали формально.

Ну а затем, поскольку с вершины все тропы ведут вниз, а изменение есть закон природы, а изменение совершенства всегда означает ухудшение и упрощение — затем настала эпоха «модерна» в широком смысле слова. То есть изображения жизни не в формах жизни. Называлось ли это «абстракционизм», «кубизм» или «дадаизм» — значения не имело.

Но. То, что для непосвященного выглядело мазней — для посвященных было шедеврами. Не важно, что рисунок, сделанный ослом посредством своего хвоста, который художник окунул в краску, стоил 20 000 долларов (тех, середины XX века).

В линии и точки, мазки и плевки создатели вкладывали смысл, и этот код полагалось знать, понимать и оценивать. То, что ребенок и сумасшедший мазали за минуту, знаменитый художник создавал и продавал за миллион.

Внешне две картины не отличались. Разница была во внутреннем смысле, вложенном автором.

Так. Дискуссии о традиционном и современном искусстве не будет. Будет только констатация факта: одна и та же вещь может расцениваться одними и теми же людьми в одном месте и в одно время — и как шедевр, и как фигня. В зависимости от того, чем мы условились ее считать. Творением художника или обрывком обоев, запачканных маляром.

А где истина??? А нет истины!!! — сообщают нам постмодернисты. Она относительна. В жизни господствует сплошной релятивизм. Особенно в эстетике. И в этике тоже. И вообще в искусстве и в морали. Во всей культуре господствует релятивизм, ты понял?! Эйнштейна читал? Ну вот — он же доказал, что все относительно.

И если ты скажешь, что мазня — это мазня, дерьмо — это дерьмо, а унитаз и консервная банка — это именно унитаз и консервная банка, а не произведение искусства, то тебе возразят презрительно: ты тундра и ничего не смыслишь в современном искусстве. Профан. Быдло. Иди и сдохни со своим Микеланджело. Он когда жил? Именно! А искусство должно развиваться и идти вперед. И художник всегда имеет право на эксперимент. И мы живем совсем не в том мире, что жила Флоренция полтысячи лет назад.

То есть. Создана стройная система доказательств. Античные софисты нервно курят в сторонке. Разработаны теории. Написаны библиотеки искусствоведческих книг, защищены тысячи диссертаций, прошли сотни всемирных выставок. Где дерьмо и мазня обсуждались и награждались в качестве шедевров, и коллекционеры приобретали их за сумасшедшие деньги.

А в маленьком городе Оденсе сохранился маленьким домик Андерсена, Ганса Христиана, и из этого домика регулярно выскакивает маленький эстетически неразвитый мальчик и кричит: «А король-то голый!!!» И все ну жалеть, что телесные наказания запрещены.

Мир может треснуть по экватору, шизофрению объявят нормой мышления, парады зоофилов затерроризируют натуралов — но дерьмо это дерьмо, и мазня останется мазней. А художника с унитазом определите в сантехники — он ошибся профессией.

То есть! Правду могут объявлять ложью, а ложь — правдой. Посредством следующих нехитрых приемов. Первый: подбить под это сложное, научное, психологическое и оптическое, искусствоведческое и философское, теоретическое обоснование. Построить карточный домик… домик?! дворец!! из демагогии, общих рассуждений и нововведенных терминов. Второй прием — это да, это левер панч — удар ломом, как говорили когда-то в профессиональном боксе. Это: объявить, что нет ни абсолютной правды, ни абсолютной лжи или ошибочности, а все это относительно. Все зависит от точки зрения, развития общества, типа культуры и так далее.

Но. Если Пикассо был безусловно хороший живописец и рисовальщик, и его формальные поиски — искренни. То. Когда художники поняли, что в рамках современных течений умение рисовать не обязательно. Такая им пруха пошла!

Не важно, что ты нарисовал — а главное, как ты сумел убедить всех, что создаешь шедевры. Искусство живописи превратилось в искусство пиара и рекламы, в искусство сформировать общественное мнение методом загаживания мозгов.

В царстве кривых — прямой урод. Когда мощный клан удачно кормится, убедив друг друга в своей правоте — то инакомыслящий безусловно профан и хам.

А поскольку та же живопись, воспарив над вершинами реализмов кистью Тернера и импрессионистов, отбалансировав на бритвенной грани искусства и пропасти полубезумным гением и эпатажем Ван Гога и Дали, таки свалилась в болото и ползет тиной и тенью — ну так жить-то как-то надо!.. Чего-то свое придумывать. Чтоб выделиться. Оставить след. Застолбить славу. Подгрести бабла.

Объявить здравый смысл и элементарный вкус профанацией, ссылаясь при этом на квантовую механику и вращение Земли вокруг Солнца, а не наоборот — это надо уметь. Приняты все меры, чтобы твоя на хрен никому не нужная правда мещанина и дуболома не портила жизнь художников, живущих в психоделическом мире кружевных извращений, но жаждущих снимать пенки в нашем мещанском мире денег, машин и красивых баб.

…Да, так мы вначале упомянули моды. Ну, одеяния Средневековья и Ренессанса оставим в покое — жизнь была чересчур другой, и ежегодную смену мод при дворе Луи XIV — а ведь это уже рубеж XVIII столетия — мы уловить и оценить не в состоянии, так же как принципиальные различия в цене тех карет и экстерьере лошадей. Возьмем моды за последние полвека. И что характерно.

Когда носят широкие лацканы, широкие плечи, широкие галстуки и большие воротнички рубашек с длинными уголками — это вполне красиво; а узенькие гастучки и плечики и брючки коротенькие и воротнички крошечные — как-то странно выглядят, и, в общем, некрасиво. Нелепо. Неуклюже. Необаятельно. Ну некрасиво, честное слово.

Сорок лет назад прическа под ноль была уродством. А небритость — неряшливостью. А сегодня — за милую душу.

В эпоху старого кино мужчина без шляпы и галстука бежал с пожара или приехал с необитаемого острова. А пиджак на майку вызывал насмешки и сомнение в умственном развитии. Сейчас — стильный мужик.

Революция хиппи вызвала моду на рваные джинсы и заляпанные майки. Они могли быть новые, чистые, дорогие и самых престижных брендов. И в этом был современный крутой стиль. За десять лет до этой моды такого модника остановил бы полицейский и поинтересовался родом занятий и адресом, а в автобусе никто не сел бы рядом.

Мода — это красота по общественному договору, можно и так сказать.

Но. Когда. Согласно моде. Низенький мужчина. Надевал брюки «чарли чаплин». С высоким поясом, широкие в бедрах, узкие внизу, и длинные так, что гармошкой-дудочкой садились на туфли. И делался кургузым, колченогим, широкобедрым и низкозадым. Ни один человек, сохранивший остатки совести, не посмел бы назвать эту моду красивой. А носили! И нравились себе! Потому что модно — значит, так надо. А раз надо — значит правильно. А раз правильно — то хорошо. А хорошо — это эстетично, коли мода для заради эстетики. Вот и красиво! И пошли на фиг, не завидуйте.

М-да. Здесь уже правда — это общественное мнение по данному вопросу, только и всего. Модник — это нарцисс, счастливый тем, что свой богоподобный облик всегда можно откорректировать до совершенства. А ты, падла, покушаешься на счастье его жизни.

Защищая свою правду, вгоняющую тебя в депрессию и подрывающую веру в человечество, человек бьется за свое счастье. За свое благополучие. За свой мир. И бьется отчаянно — когтями и клыками. А ты, гнида, со своими аргументами. Заработай денег, купи себе композицию Дюшана и костюм от Бриони, тогда посмотрим, что ты скажешь, быдло.

Да, так я хотел сказать, что с «современной западной литературой» то же самое, что с живописью. И дискомфортный для жизни и работы внутри него небоскреб, стеклобетонный параллелепипед — не Парфенон и не Кельнский собор. И рэп — это вам не Бизе и не Хозе. И фамильярность на всех уровнях — не вежливость джентльменов. И если продолжить этот список, то многие начнут ругаться матом и метать пену, требуя впаять мне срок за нетерпимость и разжигание.

А я буду говорить правду. Возможно, я садист. А возможно наоборот — мазохист. Или скандалист. Или вольный стрелок из гранатомета. Ищу мужчин для серьезных отношений.