Любое искусство условно. В этом смысле любое искусство есть ложь. То есть — информация о реальности намеренно трансформирована, искажена.

Во-первых: если мы здесь все время утверждаем, что мозг отфильтровывает исключительно нужную, прикладную информация — то зачем он создает вовсе не нужное с прикладной точки зрения искусство?

Ответ: обладая огромным ресурсом создания информационных моделей — по мере роста изобилия и комфорта в обществе мозг создает все больше моделей заведомо «не прикладных». Мечтает то есть. Грезит. Фантазирует. Ибо имеющаяся мощность мозга требует реализации.

Искусство есть продукт и следствие избыточного ресурса мозга по части информационного моделирования.

Второе: зачем это мозгу нужно?

Ответ: поскольку мы имеем дело исключительно с информационными моделями реальности — то мозгу, в сущности, все равно, стоит за этой информационной моделью реальность или нет. (Шерлок Холмс давно реальнее Конан-Дойля.) Когда все физиологические и социальные потребности удовлетворены, то есть их удовлетворение находится в равновесии с возможностями и как-то стабильным существованием человека — прикладная необходимость мозга в мышлении понижается. Добыть пищу, сохранить жизнь и т. п. — все более или менее устроено. Но мозг — как машина на ходу — должен думать! Как желудок требует пищи, а легкие воздуха, как мышцы требуют движения хоть в играх и прогулках — так мозг на автомате жрет глюкозу и требует создавать информационные модели реальности. Точнее — из реальных деталей моделировать ситуации. У кого требует? У себя, больше не у кого.

Легенда, картина, танец — это излишние модели и излишние действия. Но они необходимо проистекают из потребности мозга функционировать по части моделирования ситуаций, то бишь сцен и картин.

Но! Но.

Условность искусства — договорная. Никто не выдает ее за ложь. И таковой не воспринимает (если не идиот. Пардон, эстетически неразвитый). Никто не требует от театра смерти актеров, от живописца — объема и запаха пейзажа, и так далее.

При этом в любом искусстве своя, вполне определенная система условности — которая «правильно» воспринимается адресатом: то есть по изображению в искусстве он реструктурирует для себя реальную жизнь, которая была трансформирована художником для произведения.

И вот когда эта система условностей нарушена — дворянин выходит на сцену в джинсах или на картине с березы падают яблоки — клиент хохочет и крутит пальцем у виска. Это уже бред. Вранье. (О музыке и архитектуре мы сейчас не говорим.)

…А ложь в искусстве проистекает из первозаданной лжи художника: пропаганды, глупости или лицемерия. Если художник неправильно видит жизнь в силу своей ущербности, или сознательно лжет из благого либо гнусного умысла — его ложь претворяется средствами искусства в лживое произведение. Где коммунисты носители всех добродетелей, интеллигенты хилы и пессимистичны, у рабочего на плакате могучая шея переходит в мужественное лицо меж широких плеч, а счастливые нарядные селяне идут на избирательный участок голосовать. А также добродетель всегда торжествует, порок наказан, сирота находит богатых родителей, а в конце свадьба.

То есть. Условность — это не ложь. И вымысел не ложь. Потому что только наивный олух считает искусство буквально отображающим реальность. Правда, таких олухов полно даже среди эстетически гордых собой людей.

А с другой стороны — ложь! А потому что заведомо не адекватная никакой реальной конкретике информация.

Получается: искусство правдиво или лживо в зависимости от того, насколько ты умеешь им пользоваться, насколько ты знаком с его системой приемов, насколько ты понимаешь его как сложную конструкцию в действии. Чтобы узнать, что тебе сообщили, надо уметь читать. Семиотический аспект искусства, пардон за варварский оборот, заключается в том, что оно — всегда знаковая система. Требующая раскодирования.