Глава 20
Новый автобусный проездной

– Значит, вместо того чтобы думать, что они делали одинаково, – заговорил Полик в кабинете Верлака в среду утром, – вы сосредоточились на том, чего они не делали… То есть на вождении машины.

Верлак кивнул, обрезая кончик «двойной короны» марки «Партагас».

– Ни Жизель Дюран, ни мадам Даррас машину не водили, – начал он. – Когда бывшая начальница Дюран сказала мне, что Жизель не водила машину, я вспомнил, как месье Даррас сказал то же самое о своей жене.

– Думаете, речь идет об одном и том же автобусном маршруте? – спросил Полик. – От Эгюийя до Ронь, затем до Экса?

Верлак пожал плечами.

– Без понятия. Надо отправить кого-нибудь на автовокзал и опросить сотрудников. Но после обеда у меня назначена встреча с сестрой Полин Даррас, монахиней. Скоро выезжать, если я хочу успеть вовремя, – он бросил взгляд на часы. – Что насчет парня Жизель Дюран?

– Я встречусь с ним сегодня рано вечером, – ответил Полик. – Он живет и работает в Пертюи, неподалеку от нашего дома. Я знаю эту мастерскую, там чинят в основном старые «Ситроены». А после обеда у меня встреча еще с одной из сестер, матерью Кристофа Шазо.

– Вы не могли бы сходить в одиннадцать на панихиду по мадемуазель Монмори? – спросил Верлак. Он опять чувствовал себя паршиво – точнее, болваном, как назвал его Фабрис. Ни Марин в клинику не сводил, ни на панихиду не явился.

– Я как раз собирался, – сказал Полик, и Верлак кивнул, мысленно воскликнув: «Да хранит вас Господь, Бруно Полик!»

– Кстати, алиби Дидье Руэра подтвердилось, – продолжал Полик. – И его собутыльник, и бармен подтвердили, что вечер пятницы он провел в «Барной стойке».

Зазвонил телефон Верлака, он бегом бросился к столу, чтобы ответить.

– Да. – Кивнув, он шепотом объяснил Полику: – Это из лаборатории, насчет грязи с колес.

Некоторое время Верлак только слушал и кивал, потом поблагодарил эксперта и отключился. Пригладив волосы пятерней, он сел за стол.

Уловив намек, Полик уселся напротив.

– Что там?

– Грязь с виноградника, – объявил он. – Даже с виноградом. По-видимому, сорта сира.

– Лучший сорт поместья Боклер. Очень жаль.

Верлак вздохнул и откинулся на спинку кресла.

– Merde, merde, merde.

– Боюсь, Шазо придется снова вызвать на допрос.

– Вы правы. – Верлак уставился в окно. – Беда не приходит одна. Как там Боннары?

– Элен говорит, сникли, как никогда прежде.

Верлак побарабанил пальцами по столу.

– Ну, как бы там ни было с Кристофом, в автобусный парк все равно надо отправить кого-нибудь, и как можно скорее.

Полик поднялся.

– Согласен. Это наша самая подозрительная зацепка, она многое объясняет.

– Пожалуй, стоит поступить так: отправить туда кого-нибудь из наших офицеров в штатском и поручить ему расспросы. Пусть сделает вид, что покупает автобусный проездной. Если понадобится, даже прокатится на автобусе до Эгюийя и Ронь.

– Правильно, – поддержал Полик. – Незачем этому типу знать, что мы идем по следу. А когда соберем информацию, поищем ее в нашей базе.

– Люблю современные технологии.

В дверь постучали, Полик открыл ее. Вошел Жюль Шельфер, доложить, что прибыл к месту службы.

– Вы когда-нибудь ездили на автобусах в Эксе, Шельфер? – спросил Полик.

Марин увидела, как ее мать, доктор Флоранс Бонне, профессор теологии в отставке, остановилась и уставилась на глянцевые витрины. Лишь через несколько секунд доктор Бонне, кажется, вспомнила, что собиралась выпить кофе с дочерью. Пробормотав что-то себе под нос, она направилась к кафе «Верден».

– А куда подевался книжный магазин? – спросила доктор Бонне дочь.

– Привет, мама, – Марин встала, чтобы поцеловать ее.

– «Эрмес»? – ни к кому не обращаясь, продолжала доктор Бонне. – Кому он здесь нужен?

Марин невольно усмехнулась: Антуан Верлак часто бывал в этом бутике.

– В витрине я видела пепельницу за двести пятьдесят евро! – продолжала Флоранс Бонне. – Кофе пьешь?

– Только что заказала, – ответила Марин. – А «Эрмес» здесь уже больше двух лет, мама. – Марин всегда нравилось наблюдать, как большинство их разговоров и этот в частности складываются из двух сюжетных линий.

– А я и не заметила, – ответила доктор Бонне. – Сослепу, наверное. А тот книжный я любила.

Официант принес Марин кофе, ее мать заказала чай.

– Ужас, что случилось с Полин Даррас, – продолжала мать, расстегивая кардиган. – И похолодало так резко, да?

– Ты ее знала? – спросила Марин.

Доктор Бонне пожала плечами:

– Подругами мы не были, но, разумеется, я ее знала. В церкви Святого Иоанна Мальтийского она не бывала – девочки Обанель ходили в собор. И только туда.

– Девочки Обанель? Их здесь знали?

– Конечно! Они были красавицами – то есть кроме Натали, конечно…

Только сейчас Марин осознала, что ее мать – почти ровесница Полин Даррас. Для дочери Флоранс Бонне навсегда осталась пятидесятипятилетней: она повсюду разъезжала на велосипеде, никогда не болела и, хотя вышла на пенсию, продолжала почти ежедневно бывать в университете – участвовала в собраниях преподавателей, консультировала студентов, вела исследования.

– Ты знаешь историю рождения Натали Шазо? – спросила Марин, наклоняясь к матери.

Мадам Бонне засмеялась:

– Ну разумеется! Отец-нацист.

Марин отставила чашку.

– Ну и ну! Оказывается, в Эксе ни у кого нет секретов.

– Раньше не было, – поправила мать. – Но теперь никто никого здесь не знает. Город изменился…

– А ты знаешь что-нибудь про Натали и ее сына Кристофа? – спросила Марин.

– Только то, что Натали затаила обиду на Полин, – ответила доктор Бонне. – Еще с давних пор. Всем было ясно, что они ненавидят друг друга. Это напомнило мне старый фильм с Бетт Дэвис и Джоан Кроуфорд, который раньше часто показывали поздно ночью по телевизору.

– Я знаю фильм, о котором ты говоришь. Джоан Кроуфорд играла инвалидку…

– А этот Кристоф, – прервала ее мать, – если бы не агентство недвижимости, принадлежащее его матери, не имел бы ни работы, ни денег. Он просто ноль. Дешевка.

Марин подавила улыбку, услышав такую резкую оценку из уст матери.

– Ты знакома с ним?

– Нет, конечно! Откуда?

– Например, оттуда же, откуда и девочек Обанель. Кстати, где ты с ними познакомилась?

– В школе, естественно, – ответила Флоранс, допивая чай. – В то время старших классов в Ронь еще не было. Девочки ездили в Сакре-Кёр на автобусе. Полин и Натали меня не интересовали, а Клотильда была милой. Я всегда знала, что она станет монахиней. Она ни на шаг не отходила от святых сестер.

Марин подумала, что надо бы позвонить Антуану и рассказать ему о явной вражде между Полин и Натали Обанель.

– Уже пора? – Мать поспешно встала из-за стола. – Я опаздываю в церковь! – И принялась рыться в сумочке. Марин помнила, как мама купила эту сумку по настоянию отца в Тоскане, когда самой Марин было двенадцать лет.

– Не надо, не ищи, мама, – остановила она Флоранс. – Я угощаю.

– Ты ангел! – Мать наклонилась, чтобы поцеловать ее в лоб, но промахнулась и вместо этого поцеловала в висок. – Отец Жан-Люк так радовался, увидев тебя на мессе! Все, убегаю! До скорого!

Марин помахала матери, увидела, как та быстро отомкнула замок на велосипедной цепи, прикрученной к ближайшему платану, вскочила на велосипед и укатила по улице Тьер. Флоранс даже не подумала спросить, почему Марин приходила в церковь или зачем предложила встретиться и вместе выпить кофе. Неужели ее родители почти не общаются друг с другом? Марин поднялась, оставила деньги на столике и вышла из кафе.

После двух часов за рулем Верлак наконец свернул на заправку – купить какой-нибудь еды в супермаркете. Сначала пришлось блуждать среди стеллажей, набитых дисками с фильмами и музыкой, которые ему и в голову не пришло бы смотреть или слушать, потом пройти мимо полок с типичными прованскими безделушками – керамическими цикадами кричаще-ярких цветов, саше с лавандой, мылом из оливкового масла, вязкой нугой, и только затем он наконец дошел до продуктового отдела. Он долго разглядывал сэндвичи, пока наконец не остановил выбор на одном из них, с ветчиной и сыром, и прихватил к нему креветочный салат. Перекусил он стоя, чтобы не облиться кофе. И поборол искушение купить батончик «Марс»: какими бы вкусными они ни казались во рту, он заранее знал, что потом от них начнет подташнивать. Шагая обратно к своей машине, он радовался, что сезон летних отпусков уже закончился и все парижане уехали домой.

В машине, слушая джаз, он выпрямился и вытянул шею, когда справа промелькнул средневековый город Каркассон. Ему вспомнилось, что где-то на холме есть стоянка рядом с обзорной площадкой, откуда открывается вид на город, и прикинул, хватит ли ему времени заехать туда на обратном пути. У Нарбона Верлак взглянул на часы. Он обещал Марин, что постарается остановиться у нарбонской мэрии и заглянуть на выставку работ лучших фотографов Франции, где экспонировались и несколько снимков Сильви. Запас времени у него был, оставалось лишь разыскать мэрию. Через несколько минут он не только нашел ее, но и припарковал машину в тени почти у самых дверей здания. Значит, судьба, усмехнулся он. Открыв дверь, Верлак торопливо прошел по мраморному вестибюлю, ориентируясь по афишам фотовыставки. Первыми в выставочном зале ему бросились в глаза огромные снимки купальщиков – излюбленный сюжет Сильви, – и он сразу же направился к ним. Это были портреты: люди разного возраста купались в зеленовато-синей речной воде и смотрели прямо в объектив. Вода казалась совершенно неподвижной, напоминая насыщенным цветом лист стекла. Верлак надел очки и подошел поближе, разглядывая первый снимок. Потом отступил, снял очки и перешел к следующему. После шести или семи снимков он остановился. Мальчик лет двенадцати или тринадцати стоял по грудь в воде, спиной к фотографу, оглядываясь на него через плечо, словно услышал, как его зовут. «Антуан, – позвала она, – иди сюда и помоги мне вытереться». Он обернулся и обвел быстрым взглядом зал; вежливое «добрый день» экскурсовода сопровождало его на обратном пути в вестибюль.

В машине он посидел минуту с закрытыми глазами. Потом завел двигатель и, взглянув на часы, увидел, что до назначенной встречи с монахиней остается меньше часа. Он выехал из Нарбона и направился на юг по небольшим департаментским шоссе, обозначенным желтым цветом на его мишленовской карте. Время от времени он сворачивал на обочину, к виноградникам со спелыми гроздьями, и сверялся с картой. Вскоре он свернул на другое шоссе, гораздо у́же прежнего, и наконец увидел первые указатели аббатства, на которых прочел, что экскурсии в нем проводятся каждое утро. Местность вокруг была холмистая, более холмистая, чем в окрестностях Экса, сравнительно малонаселенная, но сами холмы казались ниже и на вид старее, чем вокруг Экса, а растительность на них – суше и скуднее, чем в Провансе. Верлак опустил стекла в окнах машины и вдохнул запах, принесенный ветром. Окружающий ландшафт идеально подходил для монахинь и монахов, средневековых отшельников и виноделов-фанатиков, он отличался, как небо от земли, от зеленой Нормандии и очень нравился Верлаку.

Автостоянка возле аббатства оказалась больше, чем он ожидал, и в это время пустовала, утренние экскурсии уже закончились. Верлак припарковался под небольшим деревом, надеясь, что оно даст хоть немного тени его машине, и направился в приемную аббатства. Путь к стойке администратора лежал через сувенирную лавку, и Верлак улыбнулся, отмечая деловую жилку монахинь. Поскольку прибыл он за десять минут до назначенного времени, то сначала побродил по лавке, разглядывая мыло ручной работы, мед и ликеры в более стильной упаковке, чем у сувениров на заправке. Осмотрев обширную коллекцию книг о церковной литературе и полистав некоторые из них, он выбрал для Марин одну, с великолепными фотографиями и картами, которые показались ему довольно подробными. Пригодится для поездок на выходные – в подарок Марин после того, как убийца будет пойман.

– Это лучшее, что у нас есть, – произнес тихий женский голос.

Обернувшись, Верлак увидел невысокую пожилую монахиню в очках с металлической оправой. Монахиня улыбалась ему.

– Приятно слышать, – ответил он и тоже улыбнулся. – Сестра Клотильда?

– Да, – кивнула она, протягивая худую руку в старческой пигментации и крепко пожимая его ладонь. – Вы выглядите как настоящий судья. Я рада, что не ошиблась.

Верлак засмеялся:

– Боже мой, я даже не знаю, хорошо это или плохо.

– Хорошо. Это хорошо, – твердо ответила она. – Пойдемте со мной, поищем другое место, где можно поговорить.

Верлак заплатил за выбранную книгу и вышел следом за монахиней из лавки на мощенный булыжником двор с растениями в вазонах.

– Какая красота! – невольно воскликнул он, оглядывая строения из золотистого камня – наследие разных исторических эпох.

Сестра Клотильда кивнула.

– Если пожелаете, потом я покажу вам розарий. Одна из моих обязанностей в монастыре – выбирать сорта роз и ухаживать за ними.

– Моя бабушка прекрасно умела выращивать розы, – сказал Верлак, когда они вошли в здание, напоминающее скорее элегантный особняк, чем монастырь.

– Это наш уголок земного рая, – отозвалась монахиня. – Розам в этой глуши не место, но, думаю, Господь нас простит.

Они прошли по коридору, освещенному дорогими с виду итальянскими настенными светильниками. По обе стороны коридора располагались деревянные двери; монахиня открыла одну из них, ближе к концу коридора, и жестом пригласила Верлака войти. Он вошел и остановился в удивлении, оглядывая маленькую комнату с белеными стенами. Наконец он догадался:

– Это же ваша келья!

– Да, – подтвердила монахиня. – Присаживайтесь, пожалуйста. – Она указала на стул с плетенным из тростника сиденьем, а сама устроилась на краю узкой кровати. При этом ее ноги не доставали до пола.

– Очень сожалею о смерти вашей сестры, – начал он. – Мои соболезнования.

– Благодарю.

– Не знаю, слышали ли вы, но в ту же неделю было совершено нападение еще на двух женщин – на одну тоже в Ронь, на другую в Эгюийе.

Сестра Клотильда закрыла глаза и спустя мгновение снова открыла их.

– Нет, об этом я не знала. Они?..

– Да, они погибли.

– И вы приехали сюда потому, что между их смертью и убийством моей сестры может обнаружиться связь?

Верлак кивнул. Монахиня задумалась, а он перевел взгляд поверх ее головы на маленькую книжную полку над кроватью. Потом, не желая показаться не в меру любопытным, снова посмотрел на монахиню, которая опять сидела с закрытыми глазами.

– Чем старше становилась Полин, тем чаще она злилась, – наконец заговорила сестра Клотильда, сложив руки на коленях. – Сама я редко разговаривала с Полин, но по субботам, в мой выходной, сестра Натали обычно звонила мне. С жалобами.

– Полин… то есть мадам Даррас третировала свою сестру, так?

– Да, и это было недопустимо. Натали и так всю жизнь пришлось страдать из-за своего… наследия, а Полин упорно напоминала ей о нем. Вы ведь в курсе истории нашей семьи?

Верлак кивнул.

– Что отец Натали был офицером СС? Да, это я знаю.

Сестра Клотильда заново рассказала ту же историю – почти теми же словами, какие услышала Марин от Филомены Жубер; это заняло минут десять.

– Семейные тайны, – вздохнула монахиня. – С ними приходится считаться, верно?

Помедлив, Верлак согласился с ней.

– Но поскольку историю семьи Обанель вы уже знали, ума не приложу, зачем вы целых три часа ехали сюда из Экса. Разве что у вас есть своя история, которую вы не прочь рассказать.

– Ну, это просто невероятно.

– Вот как? – улыбнулась она. – И все-таки, почему вы сами сюда приехали, вместо того чтобы послать кого-нибудь из подчиненных?

– У меня нашлось время. – Верлак устроился на стуле и закинул ногу на ногу. Потом снова оглядел келью и спросил: – Извините, а можно узнать, чем вы занимаетесь целыми днями?

– Думаю, молюсь, читаю, – ответила она. – И работаю в саду. Я заметила, что вы пытались прочесть названия на корешках моих книг. Я люблю исторические романы – толстые, увесистые, охватывающие жизнь нескольких поколений и даже целые эпохи.

– Вроде романов Леона Юриса? – уточнил Верлак. – Моя бабушка любила их.

– А, опять ваша бабушка. Та самая, которая разводила розы?

Верлак улыбнулся.

– Совпадение.

– А вы что читаете? – спросила она.

– Стихи, – ответил он. – Поэзию двадцатого века.

– О-о, – с усмешкой протянула монахиня. – Какое мрачное чтение!

– Скорее уж… одинокое, – не согласился он.

– А вам хочется быть одиноким?

– Нет, уже надоело.

– Тогда что же дальше? – спросила она. – Избавиться от одиночества и вернуться в мир? В мир любви, роз и… отсутствия одиночества.

– Ну, не знаю, – отозвался Верлак. – Сегодня днем я увидел фотографию, которую сделала одна моя знакомая, – по сути дела, даже цикл фотографий, и он пробудил воспоминания. Не такие уж плохие воспоминания, а я скрывал их или старался забыть. Я устал от этого, только и всего.

– Можете рассказать мне, и тогда вы от них избавитесь, – предложила Клотильда. – Мы выбросим их в окно. – Она привстала и выглянула в зарешеченное окно примерно в фут шириной. – Правда, все в него не пролезут, – добавила она с улыбкой.

Верлак принужденно улыбнулся.

– В таком случае, может быть, выйдем и поговорим в саду?

– Конечно. И тогда рядом будет ваша бабушка, верно?

– Да.

«Город» считался самым крупным и престижным агентством недвижимости в Эксе, а Экс похвалялся тем, что риелторов в нем чуть ли не больше, чем врачей. Расположение агентства на бульваре Мирабо было на редкость выигрышным – не на южной стороне, рядом с банками, а на северной, по соседству с кафе, так что потенциальный клиент мог выпить кофе, затем прогуляться и разглядеть красиво подсвеченные, вставленные в нарядные рамы рекламные объявления о продаже поместий, каменных фермерских домов, «отелей», роскошных апартаментов и даже перестроенных амбаров. Вся эта недвижимость находилась в самых востребованных районах Прованса – в Эксе и его окрестностях, на юге Люберона, на побережье близ Марселя. Цены в большинстве случаев были семизначными, в отдельных случаях их заменяло лаконичное «цена по запросу».

Полик никогда прежде не бывал в этом агентстве: они с Элен терпеть не могли риелторов и свой дом в Пертюи купили у дальнего родственника. Ботинки поскрипывали на мраморном полу, мрамором были отделаны также одна из стен и стойка секретаря. Молодая уроженка Экса приветствовала Полика широкой, безупречной с точки зрения дантиста улыбкой.

– Добро пожаловать в агентство «Город»! Чем могу помочь?

– У меня назначена встреча с мадам Шазо. Я комиссар Полик.

Девушка, еще достаточно юная, чтобы нервничать в присутствии полицейского, вскочила.

– Я сейчас сообщу ей, – пообещала она. Уже покидая приемную, она вспомнила о своих прямых обязанностях, обернулась и спросила, не хочет ли посетитель кофе или воды. Полик отказался.

Не прошло и нескольких секунд, как мадам Шазо вышла из двустворчатых дверей кабинета и крепко пожала комиссару руку.

– Комиссар! Пройдемте ко мне в кабинет.

Полик последовал за хозяйкой агентства недвижимости в просторный кабинет с высоким потолком. Написанные маслом картины в тяжелых рамах изображали красоты Прованса: поля алых маков, красные зубцы скал на мысу Кап-Канай в Кассисе и, конечно, горы Сент-Виктуар под ярко-голубым небом. Мадам Шазо оказалась почти такой же высокой, как Полик, только намного стройнее. У нее были широкие плечи спортсменки – пожалуй, пловчихи – и густые волнистые черные волосы, которые она коротко стригла и зачесывала за маленькие изящные уши. Единственным украшением ей служили сережки-гвоздики с крупными бриллиантами. Обручального кольца Полик не заметил и предположил, что она либо в разводе, либо вдовеет. Он знал, что Натали – старшая из сестер Обанель, но по виду ни за что не дал бы ей семидесяти лет.

– Моя секретарь предложила вам кофе? – спросила она.

– Да, благодарю. Я отказался.

– Итак… начнем, пожалуй. Полагаю, вы пришли, чтобы расспросить о моей сестре Полин. Но я вынуждена начать этот… эту беседу, выразив резкое недовольство тем, что моего сына вызывали на допрос в полицию.

– Понимаю вас, – кивнул Полик. – Но мы вынуждены задавать одни и те же вопросы всем, кто знал мадам Даррас…

– Это не ответ, и вы это прекрасно понимаете, – перебила она. – Зачем его вызвали в полицию?

– Он должен был унаследовать…

– И поэтому его заподозрили в убийстве?

Полик не ответил.

– Он был недоволен тем, что ваша сестра вычеркнула его из списка наследников? – помолчав, спросил он.

– Нет, – ответила Натали быстро и, как показалось Полику, искренне. – Кристоф и не ждал от нее никакого наследства, поэтому воспринял как шутку, что Полин вообще упомянула его в завещании.

– Когда вы в последний раз видели мадам Даррас?

Мадам Шазо помедлила, сложив крупные кисти рук на столе.

– Несколько месяцев назад, – наконец сказала она. – Еще до начала лета. В мае.

Полик старательно изобразил удивление.

– В мае? Значит, четыре месяца назад.

– Именно. Я точно знаю, что это был май, потому что в мае у Кристофа день рождения, и я пригласила Жиля и Полин на ужин. Естественно, и Кристоф на нем присутствовал. Это было двенадцатого мая.

– А ваш муж? – спросил Полик.

– Мой муж скончался больше двадцати лет назад от инфаркта.

– Соболезную. Значит, вы не виделись с сестрой, с которой живете в одном городе, целых четыре месяца?

Мадам Шазо кивнула. Полик уже понял, что так просто из нее ничего не вытянешь.

– Разве это нормально? – продолжал он. – Видеться с сестрой…

– …которая живет в том же городе, не чаще раза в четыре месяца, – прервала мадам Шазо. – Да.

– Почему?

«Ладно, пусть отвечает односложно, а я начну задавать такие же краткие вопросы», – мысленно усмехнулся Полик.

– Мы не ладили.

Это же очевидно.

– А почему?

Мадам Шазо вздохнула и посмотрела на золотые наручные часы.

– Долго рассказывать…

Полик не сказал ни слова, только уселся поудобнее и положил ногу на ногу. «Ничего, я не спешу».

– Мы никогда не были близки, – объяснила она. – С самого детства. У вас есть братья или сестры, комиссар?

Полик кивнул:

– Пятеро.

– И вы в хороших отношениях со всеми?

– Да.

– Ну что ж, похвально. А вот мы с Полин не ладили. – Мадам Шазо засмотрелась на маковое поле на стене, потом повернулась к Полику. – Но ненависти к ней я не испытываю. Что было раньше, то уже прошло.

– Почему вы ненавидели ее? – спросил он, снова выпрямляясь.

– Мы соперничали буквально во всем, – ответила она. – Не спрашивайте почему. Так было всегда. А потом я перестала состязаться с ней. – И она добавила: – Перестала еще до того, как Полин убили. – Натали заглянула в газету, лежавшую справа от нее, и быстро сложила ее пополам.

– Вы знаете, кто мог убить вашу сестру?

– Нет. Понятия не имею.

– Она легко сходилась с людьми?

– Нет, я же вам уже говорила.

– Я имею в виду посторонних – продавцов в магазине, соседей… – уточнил Полик.

– С ней было… трудно…

Полик снова откинулся на спинку стула.

– В прошлую пятницу вечером… Где были вы?

– Я была здесь, работала. Еще с одним агентом и секретарем. – Натали кивнула в сторону двери. – Она задержалась на работе допоздна, чтобы помочь нам заключить сделку.

Наконец Полик поднялся и пожал мадам Шазо руку. Он уже понял, что больше ничего от нее не узнает. Натали проводила его до двери.

– До свидания, комиссар.

Он кивнул, поблагодарил ее и ушел, по пути к выходу попрощавшись с девушкой-секретарем. На выходе из агентства он остановился, привлеченный красочным объявлением о продаже одного из домов. «Шесть спален, две гостиные, плавательный бассейн и купальня, благоустроенный участок площадью один акр, вид на гору Сент-Виктуар. 6 150 000 евро». Он еще помнил времена, когда ни один дом в Провансе не стоил больше миллиона – в то время еще франков, – разве что у самого моря, на Лазурном Берегу. Кажется, это было совсем недавно.

Мадам Шазо вернулась за стол и развернула лежавшую на нем газету. Интересно, обратил ли на нее внимание комиссар? Она взяла новенький мобильник, надела очки и отправила сообщение сыну: «Видел первую страницу сегодняшней „Ле Монд“? Думаю, тебе стоит посмотреть».

Автовокзал в Эксе был, по сути дела, не вокзалом, а просто улицей, куда приезжали и откуда отправлялись автобусы, с временным павильоном, который служил офисом. Жюль Шельфер поднялся по пандусу и вошел в тесную комнату, где увидел две длинные очереди, по восемь или девять человек в каждой. Неожиданно для себя он выбрал вторую только потому, что ее обслуживала женщина. Жюль надеялся пустить в ход обаяние, как сделала Магали в «Лотосе». Если так принято на Юге…

Удивляясь тому, как много времени требуется некоторым людям, чтобы купить автобусный проездной или спросить дорогу, он постарался скрыть досаду, когда наконец пришла его очередь.

– Здравствуйте, – произнес он, старательно изображая бодрый тон.

Сотрудница автовокзала, женщина средних лет, продолжала что-то печатать на компьютерной клавиатуре, не поднимая головы. Через несколько секунд она устало произнесла: «Слушаю вас».

– Будьте добры, я бы хотел купить автобусный проездной для Экса и окрестностей.

– Ваш студенческий билет.

Шельфер с досадой кашлянул.

– Я уже не студент.

– Лишились водительских прав, значит? – спросила она, и в ее голосе впервые послышался слабый намек на заинтересованность. Шельфер сразу уловил его и решил воспользоваться случаем.

– Как вы догадались? – со смехом спросил он. – Получил последние два из своих двенадцати проколов на этой неделе – говорил по мобильнику, сидя за рулем. Ужасно неудобно, особенно если работаешь садовником.

Сотрудница автовокзала покосилась на загорелые мускулистые руки Шельфера и улыбнулась.

– Вот я и… решил купить проездной, чтобы ездить к клиентам в Эгюий… и в Ронь тоже. – Он помолчал и решил рискнуть. – Ну и к самым привередливым, из шикарных домов.

– О да, – откликнулась женщина. – Из тех больших, в пригородах. Этим людям лишь бы пыль в глаза пускать. Есть проездной, по которому вы сможете ездить из Экса по всем северным окрестностям. Только как же вы будете возить с собой инструменты?

Озадаченный Жюль нашелся не сразу:

– А они разрешили мне пользоваться своими, пока я снова не сдам на права. Щедрые какие, да?

Она засмеялась.

– А есть какой-нибудь автобус, который ходит прямо из Эгюийя в Ронь? – продолжал расспросы Жюль.

Она посмотрела на него так, словно услышала глупейший вопрос в мире.

– Нет, конечно!

– Эх, досадно… – Жюль достал бумажник. – А водители работают на разных маршрутах? Ну, знаете, сегодня на одном, завтра на другом?

– А вам какая разница? – прищурилась она.

– Да никакой, просто спросил. Просто наткнулся вчера на водителя, который был не в настроении. Проездного-то у меня пока нет, вот я и замешкался, пока искал мелочь.

– Между прочим, у них работа такая, что не позавидуешь. И да, они меняются маршрутами. Так что не беспокойтесь.

– Отлично. Значит, покупаю проездной.

– Тридцать шесть евро. Мне понадобятся ваши данные. – И она спросила у Шельфера домашний адрес, номер телефона и даже адрес электронной почты, назвать который он отказался. И мысленно отметил, что любому сотруднику автовокзала не составит труда найти домашний адрес молодой одинокой женщины. Но как этот сотрудник узнал, что и мадемуазель Монмори, и мадемуазель Дюран жили одни?

Он расплатился наличными, и женщина попросила:

– Улыбнитесь в камеру слева от меня.

– Вы меня фотографируете? – спросил Жюль.

– Да, это для проездного. Улыбочку!

Значит, и фотографии обеих женщин у них есть, отметил он.

– А этот автобус до Ронь… – спросил он, пока женщина распечатывала его проездной. – На нем много народу ездит?

– Еще бы! – отозвалась она, доставая из коробки конфету и бросая в рот. – Особенно к началу школьных уроков и после них.

– А, так утром в Экс приезжают школьники?

– Да, старшеклассники. А вечером разъезжаются по домам. – Она взглянула на его адрес, убеждаясь, что он живет в центре Экса. – Но вы-то будете возвращаться в Экс вечером, против общего течения.

– Точно! Ну и слава богу. Полный автобус подростков! – Он скорчил гримасу и хохотнул.

– И все до единого избалованные сорванцы, – подтвердила она, вручая ему проездной. – Никакого уважения к старшим! Но не волнуйтесь, вечерние автобусы возвращаются в Экс почти пустыми. Поедете вдвоем с водителем.

Шельфер кивнул и положил блестящий новенький проездной в бумажник.

– Спасибо, вы не представляете себе, как мне помогли!

Женщина зевнула.

– На здоровье.