Глава 17
Парень из Малибу
Бруно Полик сложил массивные руки на столе Верлака.
– Жизель Дюран, – зачитал он вслух из папки. – Сорок два года. Родилась и выросла в Ронь. Родители умерли, старший брат эмигрировал в США более двадцати лет назад. Тринадцать лет работала в небольшом магазине одежды в Ронь, но тот недавно закрылся. Пробыла без работы шесть месяцев. Труп обнаружил ее бывший, Андре Продо, тридцать семь лет. По-видимому, он пытался дозвониться до нее, но все время попадал на автоответчик, поэтому вчера вечером после работы отправился к ней домой.
– Где он работает? – спросил Верлак.
Полик заглянул в папку.
– Он автомеханик в Пертюи.
– Разузнайте о нем все, что получится. А кто был хозяином магазина одежды? Если она проработала там тринадцать лет, хозяин должен был хорошо знать ее.
– Верно, – кивнул Полик, перевернул страницу и продолжал читать: – Хозяйка магазина одежды – Лаура Матур. Здесь есть ее адрес в Ронь и номер мобильника. Номер мобильника бывшего парня убитой не указан, зато есть номер стационарного телефона, и я, кажется, знаю, где находится его автомастерская. – Он повернулся к Жюлю Шельферу: – Ваш блокнот при вас?
Жюль похлопал себя по правому нагрудному карману.
– Можно приступать немедленно?
– Да, – ответил Полик. – Фламан будет работать с вами.
– Ищите связь между двумя погибшими, – посоветовал Верлак. – Доктор Буве сказал вчера комиссару Полику, что на мадемуазель Дюран напали так же, как на мадемуазель Монмори, и отметины на шее совпадают. Ее душили голыми руками, на этот раз успешно. Но эти женщины совершенно разные: одна на добрых пятнадцать лет старше другой. Та, что помоложе, – из хорошей семьи, со стабильной работой, другая – безработная и без родственников, живущих поблизости. Поэтому нам надо определить, что между ними общего – в какие магазины они ходили, бывали ли в церкви, может, жили когда-то в одном доме, все, что угодно. Отправляйтесь к ним домой, посмотрите, что у них в столах, обращайте внимание на квитанции, письма, чеки, счета за телефон – словом, на все. – Телефон Верлака зазвонил, он бросил взгляд на определившийся номер. – Это Буве. Да? – сказал Верлак в телефон. – Уже закончили? Но ведь сейчас только четверть десятого.
– Я начал в шесть – так меня разозлило это нападение, – объяснил патологоанатом. – И потом, в моем возрасте спать хочется все меньше и меньше. Скоро сами убедитесь.
– Благодарю за предупреждение.
– Мадемуазель Дюран изнасиловали и задушили в пятницу вечером, насколько могу судить – между шестью и восемью часами вечера. Под ногтями у нее обнаружились частицы кожи, которые я отправлю в лабораторию – возможно, она поцарапала того, кто на нее напал. И я уже приступил к исследованию тела мадам Даррас. Она умерла примерно в то же время, между шестью и восемью часами вечера в пятницу, ее убили там же, где нашли труп, на винограднике. Скажите своим людям, пусть поищут камень размером с бейсбольный мяч, испачканный кровью. Буду на связи, – и он отключился.
Верлак едва успел пересказать его слова Полику и Шельферу, как в дверь постучали.
– Войдите!
Вошел Ален Фламан с красным органайзером «файлофакс» в руке.
– Тут масса полезных вещей.
– Хвала небесам за ручку и бумагу, – отозвался Верлак. – Садитесь.
– Десять дней назад мадам Даррас побывала у своего адвоката, – сообщил Фламан. – Об этом визите ее муж не знал.
– Как это выяснилось?
– Рядом с временем визита она сделала приписку: «Не говори Жилю».
Несмотря на мрачные утренние новости и духоту в кабинете, Верлак усмехнулся. Потом встал и открыл окно.
– Кто ее адвокат?
– Судя по записям – некий мэтр Блэ.
– Эрик Блэ, – уточнил Верлак. – Я сам с ним поговорю. – Он собирался что-то добавить, когда в дверь снова постучали.
– У вас в кабинете толкучка, как в аэропорту Шарль де Голль во время длинных выходных, – заметил Полик.
– Приветствую, господа, – сказал, входя в кабинет, Ив Руссель.
Фламан склонился к Жюлю Шельферу и шепнул:
– Прокурор Руссель.
– Мы в тупике, – объявил Руссель, расхаживая по кабинету.
Бруно Полик поставил локти на колени, повернул голову и искоса взглянул на ступни Русселя.
– А где же ваши бирюзовые ковбойские сапоги? – поинтересовался он.
– На них меняют подошву. – Руссель тоже взглянул на собственные ноги. – Пока вы тут болтаете и попиваете кофе, мне пришлось продираться через целую толпу репортеров у входных дверей. Даже с центральных студий прикатили – и с «TFr», и с «M-шесть»! Сначала напали на девушку в Эгюийе, потом – на женщину в Ронь… Насколько понимаю, преступник один и тот же?
– Да, – кивнул Верлак. – Буве только что подтвердил такую вероятность.
– А что насчет старухи?
– Мадам Даррас, – сухо поправил Верлак. – Думаю, то, что на нее напали в Ронь, – случайное совпадение, однако и ее, и мадемуазель Дюран убили между шестью и восемью часами в пятницу вечером. Мадам Даррас убили совершенно иначе, ее бумажник пропал, хотя его могли забрать намеренно, чтобы сбить нас со следа.
– Ладно, только давайте уже кого-нибудь арестуем, и побыстрее! – заявил Руссель.
Во время короткого перерыва Верлак ел сэндвич за рабочим столом и звонил Марин. Она ответила после второго сигнала.
– Как ты, Марин?
– Все в порядке.
– Отец смог проводить тебя в больницу?
– Да. И даже хотел зайти со мной в кабинет, где делали биопсию, но я ему не разрешила.
– И как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, пытаюсь читать, но сосредоточиться трудно. Если можно, дай мне какое-нибудь поручение.
Верлак отложил в сторону недоеденный сэндвич.
– Тебе правда хочется что-нибудь сделать?
– Да, я же сказала.
– В таком случае поручений будет два, но только если ты не против. Твоя знакомая Филомена: ты могла бы навестить ее и спросить, не говорит ли ей о чем-нибудь такой адрес: Ронь, улица Консепсьон, дом шесть?
– Ладно. – Марин записала адрес на обороте попавшегося под руку конверта. – Это дом, где жила мадемуазель Дюран, которую убили в пятницу вечером?
– Да. Я надеялся успеть побеседовать с Эриком Блэ, но у нас с минуты на минуту намечается встреча с бывшим грабителем, который несколько лет назад напал на пожилую женщину, а потом предстоит еще поездка в Ронь. Ты не могла бы сходить в контору Блэ, ведь ты, если не ошибаюсь, давно с ним знакома?
– Да, – с запинкой ответила Марин. – А в чем дело?
– Блэ – адвокат семьи Даррас, на прошлой неделе мадам Даррас встречалась с ним, но мужу об этом визите не сообщила. Его контора на улице Тьер.
– Знаю, – сказала Марин, – схожу.
Она выпрямилась в кресле и на миг прижала телефон к груди. Эрик Блэ дважды за последний год звал ее на свидания, и оба раза она отказывала ему.
– Я позвоню, как только что-нибудь узнаю, – пообещала она.
– Спасибо.
– Только не тяните. – Дидье Руэр уселся поудобнее и скрестил ноги. – Мой инспектор по надзору позвонил, и вот я здесь, вовремя, точно в половине первого.
– В таком случае перейду сразу к делу, чтобы вы успели на обед, – отозвался Верлак. – Где вы были в пятницу вечером, с шести до восьми?
– Минутку! – встрепенулся Руэр. – Новости сегодня утром я смотрел! В Ронь даже духу моего не было!
– Замечательно. И где же вы были?
Руэр задумался.
– Я был… сейчас, в пятницу вечером… О, вспомнил! Здесь я был, в Эксе, в «Барной стойке» на улице Эспарья. Хоть у кого спросите.
– Спросим, – пообещал Полик. – Кто еще был с вами?
– Мой приятель Луи, – ответил Руэр. – Мы смотрели матч марсельцев по ящику. И официант, и бармен знают нас, так что могут подтвердить. Мы ушли оттуда около девяти, потому что захотели есть, а в баре еды нет, только арахис.
Верлак заметил, что лоб у Руэра покрыт испариной.
– Будьте добры, оставьте нам номер телефона Луи, – попросил он.
– А как же.
Верлак подсунул Руэру лист бумаги, и бывший грабитель написал номер. Его рука заметно дрожала.
– Прекрасная игра стала спасением, – заключил Полик.
Руэр слабо улыбнулся.
– Хоть бы разок увидеть, как Марсель выиграет.
Марин дошла до конца своей улицы, свернула на улицу д’Итали, а через квартал опять повернула – направо, на Кардиналь. Шагая по правой стороне, она приблизилась к дому номер восемнадцать и позвонила в дверь с табличкой «Жубер». Никто не ответил; она подождала и снова позвонила. Потом огляделась по сторонам, услышала звуки органа из церкви Святого Иоанна Мальтийского и направилась туда. Может быть, Филомена на репетиции церковного хора. На площади перед церковью собралась целая толпа местных жителей и туристов, выходивших из Музея Гране и входивших в него: в музей привезли грандиозную выставку Сезанна. Марин и Верлака пригласили на закрытый показ перед официальным открытием, выставку они покинули в полном восторге, который у Верлака граничил с фанатизмом. Марин вошла в церковь и несколько минут стояла в глубине зала, слушая музыку. Заметив, что по проходу между скамьями идет монах, брат Бенуа, она направилась к нему и представилась дочерью доктора Бонне.
– Приятно познакомиться, – ответил брат Бенуа. – Вы ищете отца Жан-Люка? Он на выставке Сезанна, уже в третий раз.
Марин рассмеялась.
– Выставка замечательная, – подтвердила она. – Но я ищу Филомену Жубер. Она моя соседка.
– Мадам Жубер, как видите, здесь нет. Она вместе с группой других прихожан отправилась в паломничество в Сантьяго-де-Компостела. Наверное, сейчас они уже где-нибудь на окраине Конка.
У Марин упало сердце.
– Они намерены проделать весь путь пешком? Ведь это может занять несколько месяцев!
– О нет, – ответил брат Бенуа, – всего две недели. Зимой паломники ходят другим путем. Мадам Жубер даже уговорила месье Жубера присоединиться к ней.
– С ней можно связаться? – спросила Марин.
– Это довольно сложно. Мобильных телефонов они не берут и ночуют в приютах для паломников, а обстановку там я назвал бы спартанской. У вас что-то срочное?
– Нет, – ответила Марин, – спасибо.
Она вышла на яркий солнечный свет. Срочное ли у нее дело? Неизвестно. А если Филомене этот адрес знаком? Если связь все-таки есть? Она повернулась, почти вбежала в церковь и у самой ризницы догнала брата Бенуа.
– Пожалуй, дело все-таки срочное, – сказала она.
Брат Бенуа обернулся и кивнул:
– Понимаю.
– Речь идет о… насильственной смерти Полин Даррас. Они с мадам Жубер выросли вместе.
– Ясно. Вы не могли бы позвонить мне после вечерни, примерно в половине девятого? Я постараюсь найти телефонные номера приютов, мимо которых пролегает путь паломников.
– Благодарю вас, – кивнула Марин и направилась в обратный путь по улице Кардиналь, затем на север по улице д’Итали, в конце которой свернула на Тьер. Там ее внимание привлекла витрина «Синдереллы» – обувного магазина, где она бывала с раннего детства и где еще ее мать покупала туфли в ранней юности, в пятидесятых годах. Здесь продавали преимущественно практичную старомодную обувь на невысоком каблуке, из качественной кожи, хотя с недавних пор на витрине появились и яркие балетки «Репетто». Магазин был еще закрыт на обед, и Марин зашагала дальше, понимая, что намеренно тянет время. Может, и Эрик Блэ ушел на обед? Вряд ли, уже почти половина третьего. Она нажала кнопку звонка на двери его офиса, ее впустили. По мраморной лестнице она поднялась на второй этаж, в адвокатскую контору братьев Блэ.
– Здравствуйте, – обратилась Марин к элегантно одетой женщине в приемной. – Я давняя знакомая мэтра Блэ. Он у себя?
– Сейчас выясню, – пообещала секретарь. – Как ваша фамилия?
– Марин Бонне. Доктор Бонне. – Она редко пользовалась своим докторским званием, разве что в тех случаях, когда благодаря ему удавалось добиться более быстрого и качественного обслуживания.
Секретарь позвонила Эрику Блэ и после краткого разговора сообщила, что Марин может пройти к нему – вторая дверь налево.
Осторожно приоткрыв дверь, Марин увидела, что Эрик Блэ уже идет через комнату навстречу ей. Смутившись, они остановились лицом друг к другу, не зная, чем обменяться – рукопожатием или традиционным поцелуем в щеку. Марин нарушила молчание смехом:
– Ну что же, давай поцелуемся, – сказала она. – Для этого мы достаточно давно знакомы.
Блэ рассмеялся:
– Ты права. Я ведь даже в хор записался только потому, что туда ходила ты. – Он дружески обнял ее за талию и расцеловал в обе щеки.
Разрумянившись, Марин отступила.
– Неужели ты и вправду записался в хор только из-за меня?
– Нет, мама настояла. Но ты стала для нас, братьев Блэ, дополнительным бонусом.
Марин засмеялась.
– Ну, как ты? – Блэ отступил, глядя на нее.
– Прекрасно, – ответила она. – Спасибо, что согласился принять меня.
Она вгляделась в породистое лицо Блэ, длинный орлиный нос, тонкие губы и бледно-голубые глаза. Редеющие волосы лишь подчеркнули красоту загорелого лба, глаз и изящно очерченных скул. В подростковые годы Марин с подругами прозвали его «парень из Малибу».
– Не за что, – ответил он. – Но ведь это, как я понимаю, не визит вежливости?
– Нет, – сказала Марин. – У тебя найдется несколько минут?
Блэ кивнул и указал на стул, затем обошел вокруг огромного письменного стола, когда-то принадлежавшего его деду и уже много лет стоявшего в кабинете. Марин села и пристроила сумочку на полу, при этом шелковая блузка соскользнула с левого плеча. Она быстро поправила ее, подняла голову и увидела, что Блэ не сводит с нее глаз. Он заметил маленькую повязку у нее на груди, в том месте, где сделали прокол для биопсии.
– С тобой все хорошо? – спросил Блэ.
Марин выпрямилась.
– Да, отлично.
– Прости, не надо было мне спрашивать.
– Ничего, – ответила Марин. – Просто сегодня утром я ходила на биопсию, потому мне и наложили повязку. Было не больно, но очень некомфортно. Словами не описать.
– Сочувствую, – сказал Блэ. – Когда будут известны результаты?
– Наверное, к концу дня. Папа звонил в лабораторию, просил поторопиться.
Отец Марин был самым востребованным терапевтом в Эксе и на протяжении многих лет – врачом всего семейства Блэ.
Блэ потянулся через стол и взял Марин за руку.
– Я буду держать пальцы скрещенными за тебя.
– Спасибо, Эрик, – улыбнулась Марин.
– Итак… о чем речь?
– О смерти мадам Даррас. Ты ведь ее адвокат.
– Правильно.
– Нам известно, что мадам Даррас встречалась с тобой и хотела сохранить этот визит в тайне от своего мужа.
Блэ кивнул:
– Это конфиденциальная информация, Марин.
– Но ее же убили, – возразила она. – В пятницу вечером.
– Что? – Лицо Блэ стало пепельно-бледным. – Сегодня утром я слышал, что она умерла, но не знал, как именно. Все выходные я провел в Париже и вернулся только сегодня утром… У меня нет слов. Как это случилось?
– Мы пока не знаем. Труп нашли на винограднике, ее ударили в висок камнем, бумажник из сумки пропал.
Блэ сел и запустил пальцы в волосы.
– Что ты хочешь знать? И кстати, почему сюда пришла ты, а не полиция? У преподавателей права теперь новые обязанности?
– Я помогаю Антуану Верлаку.
Несколько секунд Блэ молчал, потом спросил:
– Значит, ты все еще встречаешься с ним?
Марин кивнула.
– Мы хотим понять, почему мадам Даррас держала визит к тебе в тайне. По-моему, это странно: мне говорили, что они с мужем всегда и всюду бывали вместе.
– Бедняга Жиль… – вздохнул Блэ. – Да, они были неразлучны. А ко мне мадам Даррас приходила по поводу своих денег – состояния семьи Обанель.
– Тогда понятно.
– К ее завещанию прилагается особый раздел, содержание которого не зависит от завещания, которое подписали они с Жилем. Я мог бы показать его тебе, будь у тебя ордер, но поскольку ты в полиции не служишь, полагаю, его у тебя нет.
– Правильно, нет. Но судье Верлаку он не понадобится.
– Вот пусть он и приходит. – Голос у Блэ стал резким. – А я, пожалуй, спрошу его, почему он посылает тебя с поручениями.
Марин поняла: ее наказывают за встречи с Антуаном и за то, что она отвергла ухаживания Блэ. Но, как справедливо заметил Эрик, раньше Верлак действительно не давал ей таких поручений. Она поблагодарила Блэ, встала, на этот раз при прощании пожав ему руку, и быстро вышла из кабинета. На лестнице она позвонила Верлаку.
– Привет, это я. Насколько быстро ты сможешь приехать в контору Эрика Блэ?
– Примерно через две минуты, – ответил Верлак. – Я вижу ее из окна.
– Он не сказал мне, зачем к нему приходила мадам Даррас, упомянул только, что в связи с ее завещанием.
– Скоро буду.
– Тебе ведь как судебному следователю не нужен ордер, правильно?
– Да. Только мой жетон.
Она отключилась и села на ступеньку – на удивление холодную, несмотря на теплый сентябрьский день. Вынув тощий томик воспоминаний Симоны де Бовуар, она принялась было читать, но через несколько строк отвлеклась, задумалась о своем и отложила книгу. До нее дошло, что она только что рассказала Эрику Блэ о своем здоровье больше, чем человеку, с которым встречалась, – по крайней мере больше, чем до вчерашнего ужина. Может, ей хотелось, чтобы Антуан Верлак считал ее здоровой и полной сил? И она опасалась, что, заболев, не дождется от него поддержки? Или же все дело в том, что Эрика Блэ она знала с детства и ей, как и всему Эксу – по крайней мере ее друзьям и знакомым, – было известно, что Блэ недавно ухаживал за пожилым отцом, долго и мучительно умиравшим от рака?
Верлак приехал через две минуты, как и обещал, и взбежал по лестнице.
– Проводи меня к нему, – попросил он, поцеловав Марин.
Они вошли в контору, прервав увлеченных разговором секретаря и Блэ.
– Добрый день, мэтр Блэ. – Верлак прошел через приемную, чтобы пожать адвокату руку. – Я Антуан Верлак, судебный следователь Экс-ан-Прованса. У вас найдется минута?
Блэ жестом пригласил Верлака и Марин к себе в кабинет и закрыл за ними дверь. Верлак вынул свой жетон и продемонстрировал адвокату. Как требовали правила, адвокат положил его на стол.
– Вы хотите знать, какие изменения мадам Даррас внесла в свое завещание?
– Да, будьте добры, – кивнул Верлак.
– Изменения мадам Даррас касались ее частного завещания, – пояснила Марин. – У нее было собственное состояние, доставшееся от Обанелей.
Из деревянного картотечного шкафа вековой давности, явно приобретенного вместе со столом, Блэ вынул папку и положил ее на стол, рядом с жетоном Верлака. Потом открыл папку на странице с текстом, отпечатанным на пишущей машинке под логотипом его конторы.
Верлак подался вперед и надел очки для чтения.
– В чем суть изменений? – спросил он, пробегая документ глазами. – Если не ошибаюсь, она завещала свое состояние, то есть восемьсот девяносто тысяч евро… э-э… – Он склонился над столом, чтобы лучше видеть, прочитал написанное, а потом снял очки и перевел взгляд на Блэ. – Обществу борьбы с жестоким обращением с животными?
Блэ кивнул.
– А кто был ее наследником, пока она не изменила завещание? – спросила Марин.
– Ее племянник, – ответил Блэ. – Кристоф Шазо.
