Глава 14
Les Enfants d’Amour

Ипполит Тебо осторожно выбрался из взятого напрокат «Рено Клио», опасаясь запачкать обувь и брюки. На шум машины из дома вышел Оливье Боннар, вытирая руки посудным полотенцем. (Элиза затеяла инвентаризацию в своей студии дизайна в Эксе, поэтому обед для детей и отца, Альбера, который опять торопился на игру в шары, готовил сегодня Оливье.) Повесив полотенце на плечо, Оливье пожал руку молодому парижанину.

– Здравствуйте! Спасибо вам большое, что согласились приехать.

– Pas de probleme, -ответил Тебо. – У меня друзья в Горде, мне все равно надо было их навестить. И к тому же мне нравятся ваши вина.

Боннар улыбнулся:

– Спасибо. Из уст эксперта это определенно комплимент. Конечно, нашим южным винам не сравниться с винами из Кот-де-Нюи, но…

– Кот-де-Нюи? Уж будто бы! – рассмеялся Тебо.

Боннар смотрел на юношу, представляя себе, как позднее, вечером, будет описывать его в разговоре с Элизой. Имен кинозвезд он обычно не запоминал, поэтому не мог сказать, что Тебо похож на кого-то из них. Светло-голубые глаза, правильный овал лица и полные губы эксперта по винам были красивы, но Боннара особенно поразили его густые светлые волнистые волосы и элегантная одежда – бледно-зеленый льняной костюм с розовым в мелкий горошек галстуком-бабочкой и белые лакированные туфли-броги.

– Значит, вор вернулся, – сказал Тебо, с явным восхищением оглядывая дом Боннара и многочисленные надворные постройки.

– Да, причем когда все мы были дома, – подтвердил Боннар. – Я заметил пропажу сегодня рано утром, и мы с сыном попытались выяснить, что именно было украдено. Как и в первый раз, пропали бутылка там, бутылка сям, и необязательно наши самые ценные вина.

– Вот как? – удивился Тебо. – Обычно во второй раз вор проявляет больше избирательности. – Тебо оглянулся на массивные чугунные ворота усадьбы и высокую каменную стену, окружающую двор. – Он пришел и ушел пешком?

– Видимо, да. Мы с женой спим чутко, так что наверняка услышали бы машину. С другой стороны, мы же не слышали, как вор выносил бутылки из погреба!

– Как он перебрался через эту стену? – спросил Тебо.

– Наверное, прошел через виноградник. За домом есть калитка, ведущая в старый огород, а оттуда – на виноградник и к шоссе. Замок на калитке давным-давно сломан. Я как раз сегодня утром вспомнил о ней, и сын запер ее на висячий замок.

– А полиция приезжала искать отпечатки пальцев?

– Да, сегодня. Я и не знал, что существует база отпечатков воров, которые крадут вино.

– Винные кражи – крупный и на удивление распространенный бизнес. Каждый день я читаю отчеты о кражах вин – от сотен бутылок до одной-двух. Поразительно, на что готовы люди ради виноградного сока. – Тебо ироничной улыбкой напомнил, что и сам отсидел пять лет за кражу вина.

Они шагали через усыпанный гравием двор усадьбы, Тебо восхищался изысканными пропорциями и теплым оттенком каменных стен дома и флигелей по обеим сторонам от него.

– Бывает так, что воруют всего по несколько бутылок? – спросил Боннар.

– Увы, бывает, – ответил Тебо. – Один высокопоставленный французский дипломат в прошлом месяце был смещен со своего поста в Гонконге за кражу из закрытого клуба двух бутылок выдержанного бордо стоимостью более пяти тысяч евро. Полагаю, он рассчитывал на свою дипломатическую неприкосновенность. По крайней мере вкус у него неплох. – Тебо засмеялся своей шутке. – Но чаще всего вино крадут профессионалы, преступники высшего уровня, вроде тех, кто на заказ похищает картины старых мастеров и особо ценный антиквариат. Обычно они заранее знают, что им предстоит украсть, и совершают кражу если не с первого, то со второго раза. Но ваш случай на такой не похож. – Тебо нахмурился, словно разочарованный дилетантством неизвестного вора из поместья Боклер. – Покажите мне погреб, хочу осмотреться в нем, но если моя догадка верна, пожалуй, ваш вор – никакой не вор.

Верлак наблюдал, как Марин пишет, склонившись над обеденным столом. Все выходные она была необычно молчалива, а сегодня утром в половине одиннадцатого отправилась вместе с родителями к мессе, чего раньше не делала. Она объяснила, что хочет послушать новый орган, но объяснение звучало неубедительно, а сразу по возвращении домой она позвонила Сильви по мобильнику, закрывшись в спальне Верлака. Но и в этом не было ничего необычного – подумав, Верлак решил, что у Сильви новый мужчина. По крайней мере он надеялся на это.

– Я приготовлю ужин, – сказал он, откладывая книгу.

– Что, прости?

– Я сказал, что сегодня ужин готовлю я. У тебя ведь завтра занятия с самого утра, так?

Марин обернулась к нему:

– Да, по понедельникам я начинаю рано. Спасибо.

– Все хорошо?

Вчера, когда он вернулся из Дворца правосудия, им пришлось быстро собираться на пятидесятилетний юбилей одной из коллег Марин. Вернулись они в два часа ночи, совершенно измочаленные, и шансов поговорить перед сном у них не было никаких. А утром, когда Марин ушла к мессе, Верлак заскочил на рынок на площади Ришельм и купил инжира, свежего шевра и бекона, которые собирался запечь в духовке.

Марин кивнула, снова принимаясь писать.

– Да, все в порядке. А как твои расследования?

– Завтра допрашиваем больничный персонал, – ответил Верлак. – То есть тех сотрудников, кто заходил в палату к мадемуазель Монмори. Да еще мадам Даррас снова пропала.

– Тетушка Кристофа?

– Да. И не возвращалась с самой пятницы.

– Боже мой! Какой ужас! Есть какие-нибудь зацепки? – спросила Марин.

– Пока никаких. Я поручил поиски молодому офицеру из Эльзаса, и он разослал ее фотографию и словесное описание примет по больницам, вокзалам и так далее. – В эту минуту мобильник Верлака зазвонил, на экране появилось имя Жюля Шельфера. – А вот как раз и он – тот офицер из Эльзаса, о котором я говорю. Извини, Марин.

Марин скрестила пальцы на удачу и продолжала читать, но никак не могла сосредоточиться. Спустя несколько минут Верлак вернулся в гостиную.

– Водитель автобуса узнал пропавшую по фотографии, – скороговоркой сообщил он.

– Для начала неплохо.

– Этому офицеру хватило сообразительности указать, как она была одета в день, когда пропала, и упомянуть про большую розовую сумочку. Эту сумочку водитель автобуса и запомнил: несколько месяцев назад он заходил в бутик «Лоншана» на бульваре Мирабо, подыскивая подарок для жены. Правда, передумал, увидев цены, и сразу же вышел, но рассмотреть розовую сумочку успел.

– Слава богу, что и среди пожилых людей встречаются жертвы моды. – Марин налила себе стакан воды. – И куда же уехала мадам Даррас?

– В Ронь.

– Правда?

Марин не сразу, но вспомнила, с кем совсем недавно говорила о Ронь, – с энергичной седовласой мадам Жубер, расставлявшей цветы в церкви.

– Офицер Шельфер сразу же отправил следственную группу опросить жителей городка, но задача оказалась непростой – ведь сегодня воскресенье, все магазины закрыты. Водитель говорит, что видел, как мадам Даррас перешла через улицу и направилась в магазин кооператива виноделов, купить вино для подруги. Он даже вспомнил, что подругу зовут Филомена. Это имя я встречал лишь в романах девятнадцатого века.

– Филомена? Моя соседка, Филомена Жубер, как раз вчера упоминала про Ронь. Она там выросла.

– Сколько ей лет?

– Пожалуй, между шестьюдесятью пятью и семьюдесятью пятью.

– Они вполне могут оказаться подругами. Ты не могла бы поговорить с мадам Жубер? Желательно сегодня же?

Марин поставила стакан на кухонный стол.

– Я схожу прямо сейчас.

Поводу покинуть квартиру она была только рада: от беспокойства ей не сиделось на месте. Почему она не сказала Антуану про опухоль – мысленно она называла ее «горошиной», – Марин не знала. Сильви по телефону предположила, что подруга просто боится проявить слабость, особенно в присутствии Верлака, или что она мученица по натуре и предпочитает страдать в одиночку, или, скрывая правду от Антуана, прячется от собственного страха… Марин считала, что Сильви не права, ну разве что насчет мученицы, но признаться в этом не рискнула. Своей интуиции она привыкла доверять, а интуиция советовала ей пока не раскрывать тайну.

– Спасибо, что согласились встретиться со мной, – начала Марин.

– У вас ко мне какой-то разговор, это же очевидно, – ответила Филомена Жубер. – Я неплохо читаю по лицам. – Она ласково улыбнулась и налила Марин кофе. – Так в чем дело, дорогая?

– Речь о мадам Даррас, – сказала Марин. – О вашей давней подруге Полин.

– А что случилось?

– Ее безуспешно разыскивают с пятницы.

Мадам Жубер перекрестилась.

– Стало известно, что она доехала на автобусе до Ронь…

– Ронь? – встрепенулась мадам Жубер. – Мы там выросли!

– Да, и она объяснила водителю автобуса, что ей надо купить вино для подруги… Филомены.

– Для меня? Но это же нелепость. Мы с ней давным-давно не сидели за одним столом. Может, даже несколько десятилетий. Правда, время от времени я случайно сталкиваюсь с ней в Эксе.

Марин кивнула. Она шагу не могла ступить из дверей своей квартиры, чтобы не наткнуться на знакомых по работе или учебе.

– Значит, в пятницу вы с ней не виделись?

– Конечно, нет! – Мадам Жубер отодвинула свою чашку на середину стола и скрестила перед собой сильные мускулистые руки. – Но где же она может быть? La pauvre!

– Вот и полиция хотела бы это знать, как и месье Даррас. У вас нет никаких предположений? У мадам Даррас есть родственники в Ронь?

Мадам Жубер покачала головой:

– Нет. Ее сестра Натали живет здесь, в Эксе, как и сын Натали, Кристоф. Третья дочь Обанелей – знаете, они ведь были красавицами – монахиня из Нарбона. Кармелитка.

– Месье Даррас считает, что у его жены болезнь Альцгеймера, но от обследований она отказывается. Может быть, какие-то события прошлого побудили ее вернуться в Ронь? – предположила Марин.

Мадам Жубер несколько секунд молчала, глядя на Марин, потом подалась к ней и прошептала:

– Пожалуй, вам стоит поговорить с ее сестрой Натали.

– С матерью Кристофа? – уточнила Марин. – Я знакома с Кристофом, мы виделись совсем недавно – в пятницу, в гостях. Он упоминал, что Полин Даррас названивает своей сестре, то есть матери Кристофа, и намеренно расстраивает ее.

Филомена Жубер вздохнула:

– Бедная Натали… Можно подумать, ей легко живется! Полин всегда была невыносима. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что дружила с Полин потому, что она была богатой и хорошенькой. Мне было лестно иметь такую шикарную подружку. Но в подростковом возрасте я перестала ей доверять. Наши встречи прекратились, когда я познакомилась с мужем, мне было восемнадцать.

– Что же говорит Полин, если Натали так расстраивается? – спросила Марин. – Почему Натали нелегко живется?

Мадам Жубер откинулась на спинку стула.

– Клотильда и Полин Обанель считались красавицами, их лучшим украшением были белокурые волосы и ясные голубые глаза, в точности как у их родителей. Они были миниатюрными и грациозными, и все мы хотели стать такими, как они. Вылитые куколки.

– А Натали? – спросила Марин. – Насколько я понимаю, она была не похожа на сестер.

– Вы обратили внимание на волосы Кристофа?

Марин кивнула:

– Черные как смоль.

– Как и у его матери, и у меня, пока не поседели. – Филомена коснулась своей прически. – У Натали Шазо большие карие глаза, высокий рост и крепкое сложение. Я бы не назвала ее толстой, но она всегда выглядела если не крупной, то уж совсем не миниатюрной.

– Мадам Жубер, вы хотите сказать, что Натали от другого отца? – спросила Марин. – Сводные братья и сестры могут разительно отличаться внешне, несмотря на то, что мать или отец у них общие.

Мадам Жубер снова перекрестилась.

– Но дело даже не во внешности. Натали была явной любимицей их матери. Я всегда думала – это потому, что Натали старшая, но однажды, когда лежала дома с гриппом, случайно услышала, как мама разговаривала с соседкой в кухне. Соседка во время войны жила в Париже и служила горничной, а мадам Обанель – в то время ее звали Франсин Линьон – училась в Сорбонне. Дело было еще до того, как она вернулась в Ронь и вышла за месье Обанеля – они любили друг друга с юности. Они должны были пожениться сразу после лицея, но Франсин пошла на попятный. Она расторгла помолвку и переехала в Париж, чтобы продолжить учебу. Это случилось в тридцать девятом году, а потом началась война…

– И Париж был оккупирован, – закончила Марин.

– Да, и Франсин, если так можно выразиться, застряла там. Но в сорок третьем году она наконец вернулась в Ронь… – Мадам Жубер подалась к Марин. – Enceinte.

– Она была беременна Натали? – уточнила Марин.

– Да. – Мадам Жубер выпрямилась и помолчала, ожидая, пока до Марин дойдет известие, которое сама она, несомненно, считала шокирующим.

– Но ведь такое случалось сплошь и рядом, разве нет? – спросила Марин. – Наверное, у Франсин был роман с солдатом, а потом он погиб…

– Да, погиб, и да, он действительно был солдатом. Только не нашим. Sale boche!

– Немец? А как же черные волосы?..

Мадам Жубер рассмеялась.

– Видимо, не все немцы в Париже были голубоглазыми блондинами. В прошлом году мы с мужем впервые летали на самолете в Венецию – дети подарили нам поездку, храни их Господь. И знаете что? Итальянцы светловолосые и голубоглазые. Даже рыжие попадаются. Далеко не у всех черные волосы, как у эмигрантов из Италии здесь, в Провансе. Я больше похожа на итальянку, чем они.

– Откуда же вы узнали, что отец Натали был немцем? – спросила Марин. Слова «бош» она избегала. Война давно закончилась, а это грубое выражение коробило ее.

– Наша соседка, та самая, которая в тот день заглянула к моей маме, работала горничной в одном из немецких штабов в особняке неподалеку от парка Монсо. Этот немецкий офицер был важной шишкой, и она видела, что он все время увивается вокруг Франсин… Эти двое неплохо ладили, если вы понимаете, о чем я.

– Вы уверены?

– Сама Полин Обанель подтвердила, когда мы были еще девчонками. Она мне все и рассказала. И даже разыскала у матери в гардеробе письма и фотографию.

– Тогда вы и поняли, что доверять ей нельзя, – предположила Марин.

– Да.

Марин прикрыла глаза.

– Душераздирающая история.

Мадам Жубер лишь фыркнула, пристукнув по столу кулаком.

Спорить с пожилой женщиной Марин даже не пыталась.

– Но зачем Полин досаждает своей сестре Натали тем, что случилось с их матерью?

Мадам Жубер пожала плечами:

– Полин всегда была зловредной. Понятия не имею почему, такой уж она была.

Ни та, ни другая не допили кофе, и он успел остыть. Еще несколько минут они беседовали о погоде и о новом торговом центре, который только что открылся в конце бульвара Мирабо и вызывал неприязнь у обеих. Обратный путь к квартире Верлака Марин проделала как в трансе. В воскресенье людей на улицах было мало, только редкие прохожие глазели на витрины и туристы бродили с путеводителями в руках, рассматривая фонтаны и ораторианские статуи на углах зданий Экса, построенных во времена Средневековья и Ренессанса. Марин думала о Сильви, которая до сих пор находилась на отдыхе, и скучала по ней. Однажды июльским вечером они с Сильви засиделись допоздна, и после того, как Сильви уложила Шарлотту, вдвоем посмотрели передачу и документальный фильм «Дети любви» – о детях, рожденных от матерей-француженок и отцов-немцев во время Второй мировой войны. Весь фильм обе всхлипывали, пока Сильви наконец не поставила между ними коробку бумажных платков и не налила две щедрые порции виски. Ведущий передачи, известный историк, объяснил, что от таких связей во Франции родилось более двухсот тысяч детей, причем узы любви связывали лишь немногих родителей, и теперь у этих детей насчитывается миллион потомков.

– В том числе и Кристоф, – шептала Марин, поднимаясь по улице Гастон Сапорта.