«К Чернобыльской АЭС я выехал примерно спустя час после взрыва, – рассказывает водитель «скорой помощи» Алексей Г. – Врачей и фельдшеров на «скорой» тогда катастрофически не хватало, поэтому в машине кроме меня в тот момент больше никого не было. В мою задачу входило принять пострадавших, которым врач на месте окажет первую помощь, и отвести их в больницу Припяти».

На станции «скорой» на момент аварии дежурили диспетчер, а также врач и фельдшер, которым и достались первые, самые трудные выезды. Они тогда ехали в полную неизвестность, так как совершенно ничего не знали о том, что произошло на станции. У них не было с собой даже элементарных одноразовых респираторов, чтобы защититься от радиоактивной пыли, не говоря уже о какой-либо спецодежде. Не было даже препаратов йода, их позже подвезли из медсанчасти.

«Первое, что я увидел – огромное огненное зарево, окрасившее собой полнеба. Именно в него, в этот пылающий где-то впереди костёр и ехал я на своей машине вслед за другой «скорой». Всё это выглядело словно какие-то адские врата. Как позже выяснилось, такое сравнение было недалеко от истины. Помню страшный жар вокруг, копоть, терпкий дым горящего битума, высушивающий горло. Щипало в глазах, через некоторое время начинал душить кашель.

Когда мы подъехали, десятка полтора человек уже ждали нас около одной из машин, где врач их осматривал и обрабатывал раны. В основном у людей были ожоги. Сильные ожоги. Лица и руки какого-то, как пурпурного цвета, сплошь покрытые волдырями, многие еле держались на ногах. Врач делал им уколы и помогал садиться в машины. Практически все жаловались на сильную головную боль, сухость во рту и тошноту.

Первую машину уже отправили, но постоянно подходили всё новые и новые пострадавшие, которых опалило это страшное дыхание невидимой смерти. Выглядели они так, словно только что побывали на какой-то другой планете, совершенно чуждой всему живому. У многих пожарных проявлялось необычно сильное перевозбуждение, на пределе возможностей нервной системы. Поэтому и кололи им, скорее всего, успокоительное.

С фельдшером, который приехал одновременно со мной в соседней машине, мы попытались выяснить, почему людей принимают прямо на улице, ведь насколько нам было известно, на станции имелся медпункт. Там обрабатывать пострадавших было бы значительно удобнее, учитывая, что он специально создан для оказания помощи при радиационной аварии. Как оказалось, медпункт этот тогда был надёжно закрыт, поскольку дежурство в нём велось лишь в дневное время. Вот так из-за административных нелепостей были нарушены элементарные правила, которые, возможно, кому-то могли помочь сохранить здоровье и жизнь.

Всех пострадавших сначала должны были дезактивировать именно там, в санпропускнике самой АЭС – мыть и менять заражённую, «грязную» одежду на чистую и только после этого везти в больницу, чтобы максимально ограничить там уровень радиации. В конце концов, дверь здравпункта взломали и к утру ребят стали отвозить в больницу уже обработанными и переодетыми.

Вскоре мою машину полностью загрузили пострадавшими, и я выехал в сторону больницы. Не помню уже, сколько подобных рейсов пришлось сделать за эту ночь и последующее утро, но таких ужасов, которых я тогда насмотрелся, с избытком хватило до конца дней. Мне и сейчас иногда снится Припять и шатающиеся от радиации полуживые люди, лица которых покрыты густым ядерным загаром».

Тогда так и не сработала в полную силу специально разработанная система оказания первой помощи больным при подобных авариях. Если бы она была задействована, многих жертв удалось бы избежать. Как всегда в таких случаях, за ошибки и преступную халатность начальства расплачиваться пришлось простым людям. Только благодаря личному мужеству и самоотверженности медиков удалось справиться с первой, самой тяжёлой волной пострадавших.

Практически все врачи и большинство персонала «скорой помощи», которые в ту ночь выезжали на станцию для оказания экстренных мер и эвакуации больных, на следующий день сами оказались на больничных койках. Многие умерли в течение года.