«В ночь аварии меня вызвали по телефону из приёмного отделения, – рассказывала Татьяна М., работавшая фельдшером в медсанчасти № 126 города Припять. – Голос у медсестры, которая мне тогда позвонила, сильно дрожал, она то захлёбывалась, то внезапно замолкала. Добиться чего-то вразумительного от неё я так и не смогла, но и без того стало понятно, что случилась беда. Последующие события понеслись так стремительно, как будто происходили в каком-то фильме о совсем другой, словно бы не моей жизни, настолько всё это было неожиданным и страшным.

Когда я только подходила к больнице, первое, что услышала – какой-то совершенно нечеловеческий крик боли, сначала один, затем другой, а потом с десяток голосов слились в один общий ужасающий стон. Я в медицине уже далеко не новичок, однако всё моё тело от этого озноб прошиб – наверное, такие крики можно услышать лишь в аду. У приёмного отделения стояли две машины скорой помощи, и из них выгружали полуживых людей. Кого-то сразу клали на носилки, кто-то ковылял сам. Лица и руки у многих оказались сильно обожжены. Глаза санитарки, помогавшей выгружать больных, были в слезах, она что-то говорила, пыталась успокоить, а слёзы всё текли и текли по её лицу.

Приёмное отделение больницы, рассчитанное на одновременную обработку не более 10 человек, оказалось полностью забито поступавшими больными. На многих из них видела военную форму. Как позже мне сказали, это были пожарные, первыми прибывшие на борьбу с аварией.

Многим требовалась незамедлительная медицинская помощь, а медперсонала катастрофически не хватало. Ощущалась острая необходимость не только в квалифицированных врачах и фельдшерах, но даже в медсёстрах и санитарках. Изначально в ту страшную ночь на скорой помощи дежурил один врач и один фельдшер. Плюс к этому в приёмном покое находились ещё медсестра и санитарка. Они в итоге и приняли на себя первый вал пострадавших. Потом уже всех, кого возможно, обзвонили, а за остальными послали людей по адресам. К огромному сожалению, так совпало, что день был субботним и многие успели уехать за город.

Внезапно из-за большой дозы радиации у нескольких человек одновременно началась сильная рвота, они бросились к единственному находившемуся по близости ведру, и их стало рвать одновременно. В промежутках между приступами кто-то из них пытался отвечать на вопросы терапевта по поводу дозы облучения. Даже примерных уровней радиации на станции, а тем более полученных доз никто тогда не знал. Говорили, что на АЭС сейчас везде пыль и грязь, очень многое разрушено, а вся станция является зоной мощного излучения.

Смотреть на вновь поступающих людей было действительно страшно. Некоторых бил сильный озноб, другие пошатывались, как пьяные, с трудом ориентировались. Многие были сильно, до волдырей, обожжены, лица покрывала коричневая маска так называемого ядерного загара, некоторые же, напротив, выглядели белыми, словно мел. Одни казались неестественно сильно возбуждёнными, другие, наоборот, чрезвычайно заторможенными.

По нашей просьбе все прибывающие складывали свои личные вещи и документы прямо при входе, на подоконник. Конечно же, сортировать их тогда не было никакой возможности, так и лежало всё в общей куче. С собой врачи запретили брать в терапевтическое отделение любые личные вещи – кольца, часы, цепочки – всё это к тому времени уже было дополнительным источником радиации. Дальше с людей под душем смывали радиоактивную пыль и переодевали в чистую одежду. Когда в приёмном отделении закончились комплекты чистого белья, пациентов стали просто обёртывать в простыни.

Уровень радиации в больнице, который периодически проверял дозиметрист, всё время увеличивался. Направленные нам в помощь работницы с «Энергомонтажа» постоянно мыли полы во всех помещениях, прежде всего, в приёмном покое и палатах, но это мало помогало, фонило сильно. «Грязную» одежду, сапоги, каски пожарных – всё это сносили в подвал, чтобы хоть как-то оградить больных и персонал от этих дополнительных источников радиации.

Часть терапевтического отделения к тому времени стояла на ремонте, а оставшиеся места оказались практически полностью заполнены больными. Мы вынуждены были в авральном порядке отправлять домой всех лежавших у нас до этого пациентов, чтобы освободить койки для вновь поступающих, а кроме того, не подвергать их самих дополнительному облучению. Из-за отсутствия времени переодеться у них не было никакой возможности, и они так и расходились из больницы по ночным городским улицам в больничных пижамах.

Среди других пострадавших был муж одной из наших медсестёр, Володя. Его привезли с переломом позвоночника и рёбер, сильно обожжённого радиоактивным паром, с белым, неподвижным, будто застывшая гипсовая маска, лицом. Почти всё время он был без сознания, но когда на некоторое время приходил в себя, то просил нас не подходить к нему слишком близко, так как он излучал радиацию. Каким мужеством нужно обладать, чтобы в такой ситуации думать не о себе, а о ближних!

Весь основной вал работы по оказанию помощи пациентам лёг в то время на трёх-четырёх врачей-терапевтов, которых удалось доставить в больницу. К счастью, у нас тогда нашлись специальные комплекты для оказания помощи при лучевом поражении, хранившиеся как раз на экстренный случай радиационной аварии. Мы сразу же использовали по назначению имеющиеся там внутривенные препараты. Спустя какое-то время практически все пострадавшие уже лежали под капельницами.

В ту первую самую страшную ночь и врачи, и медсёстры, и санитарки, и фельдшеры – все работали на пределе возможного, из последних сил стараясь сделать максимум и совершить для несчастных обожжённых людей чудо – сохранить их жизни и здоровье, понимая, что обрабатывая и перевязывая раны, принимают на себя опасную дозу радиации.

К 10 часам утра 26 апреля наша больница таким образом приняла около ста человек. Вечером того же дня прибыла аварийная бригада врачей из московской больницы № 6, единственной в Союзе, специализировавшейся на лечении лучевой болезни. Они отобрали для немедленной эвакуации в Москву первую партию наиболее тяжёлых пострадавших, которых ночью и отправили туда самолётом. Жаль, что Володя до этого так и не дожил. Он умер утром в реанимационном отделении».

Этот рассказ о первых часах после аварии записан со слов фельдшера Татьяны её сестрой Людмилой. Сама же Татьяна умерла спустя полгода в больнице Киева.