«Я хорошо помню ту первомайскую демонстрацию в Киеве, – рассказывает врач-терапевт Михаил Батурин. – Стояла прекрасная погода, было тепло и солнечно. Колонны нарядных весёлых людей заполнили центр города. Громко играла музыка, демонстранты радостно улыбались, махая красными флажками. Розовощёкие карапузы гордо шествовали рядом с родителями, таща за собой воздушные шары, кто по одному, а кто целыми гроздьями. Парочка таких шариков, случайно отпущенных малышом, устремилась вверх, подхваченная лёгким весенним ветерком. Почему-то отчётливо запомнилось, как я тогда смотрел, жмурясь и прикрываясь ладонью от солнца, на эти уплывающие яркие шарики, под безутешный плач ребенка, скрытого от меня толпой».

Колонна медленно двигалась по направлению к Крещатику, то и дело останавливаясь. В одну из таких остановок Михаил услышал крики «Врача, врача! Ребёнку плохо!» Он стал протискиваться сквозь толпу и вскоре увидел ошалелого вида молодого мужчину, несущего на руках неподвижного мальчика лет семи. Люди перед ним расступались. Отец от волнения еле слышно говорил: «Помогите, пожалуйста, помогите, Коленьке плохо…»

Недалеко от обочины в тени деревьев стояла скамейка, куда положили мальчика. Михаил осмотрел его и достаточно быстро привел его в чувство. Коля жаловался на тошноту, головокружение, слабость и сухость во рту. У кого-то нашлась бутылка минералки. Малышу дали выпить воды, протёрли лицо и сделали компресс. Минут через десять мальчик почувствовал себя лучше. Михаил посоветовал немедленно отвезти его в дежурную больницу.

«Казалось бы, ничем не примечательный рядовой случай, если бы не одно «но»… Мой знакомый, коллега, дежуривший на Первомай в бригаде «скорой помощи», рассказывал мне потом, что подобный случай был в тот день не единственный. Необычно большое количество детей на демонстрации теряли сознание, и это при том, что, особой жары не было. Всё стало понятным лишь несколько дней спустя, когда по городу поползли тревожные слухи…»

Так начался май 1986 года.

С момента катастрофы на Чернобыльской АЭС до первомайского праздника прошло меньше недели. Выбросы от взрыва взметнулись на высоту более десяти километров, где несущие смерть частицы пыли были подхвачены мощными воздушными потоками. Радиоактивное облако отчётливо наблюдалось с находящейся на орбите космической станции в течение нескольких дней после аварии. Тогда тщательно скрывалось, какой радиоактивный фон присутствовал в Киеве во время проведения первомайской демонстрации, но, судя по косвенным признакам, он был весьма значительным.

Владимир Щербицкий, бывший в то время первым секретарём ЦК Компартии Украины, вплоть до самой последней минуты вёл отчаянные телефонные переговоры с Горбачёвым, пытаясь добиться отмены демонстрации, на что получил категорический отказ.

«Точное количество людей, подвергшихся тогда облучению, сейчас уже установить невозможно, но совершенно очевидно, что это далеко не одна тысяча человек. Десятки умерли сразу, сотни – спустя годы, многие навсегда потеряли здоровье. При этом не исключено, что этот чёрный след аварии растянется ещё на долгие годы. Радиация ведь это такая штука, которая может громко аукнуться даже спустя 2–3 поколения».

Как показал дальнейший ход событий, «солнечный удар» тогда получила вся наша страна.