Среда, 28 апреля

– Ой, Светлана Леонидовна, здравствуйте! Как хорошо, что вы пришли! – обрадовалась Катя. – Я вчера просто не знала, что делать: всю вторую половину дня телефон надрывался, а ни вас, ни Виктора Федоровича.

Девушка убрала ветровку в шкаф и повернулась к Свете, которая отметила про себя: точно, секретарша очень рада ее присутствию. И от этого настроение почему-то сразу стало замечательным, под стать сегодняшней погоде.

– Ну и кто же нам звонил? – Света уселась на стул рядом с Катиным столом, закинула руки за голову и с удовольствием потянулась.

– Из Самары два раза звонили. – Катя дождалась, когда загрузится компьютер, и доложила: – Какой-то «Проммедсервис».

– Это насчет оборудования. Еще раз позвонят, переключи на меня.

– Еще Дерюгин из министерства.

– Его переключай на Виктора Федоровича. Кто еще?

– Из чужих все. Еще наши звонили. Из отдела сбыта.

– Черт с ними. Это не срочно. Кать, а ты мои цветы поливала?

– Конечно, – обиделась девушка, смешно надувшись. Улыбнулась и предложила: – Хотите, кофе сделаю?

– Спасибо, только что пила. Себе сделай. – Светлана с сожалением поднялась и вздохнула: – Ладно, пойду трудиться.

Кузьменко опаздывал, а ей хотелось, чтобы Виктор был рядом. Ну, не совсем рядом, в соседнем кабинете, но главное – знать, что он близко, что к нему можно в любой момент зайти. Витя или обнимет ее тогда одной рукой, не вставая с кресла, или буркнет что-нибудь недовольное, если ее появление помешало. Пусть бурчит. Она точно знает, что очень ему нужна.

Света включила компьютер, полюбовалась в окно на зеленеющие кусты и потянулась к зазвонившему телефону.

– Светочка? – послышался в трубке усталый голос.

– Привет, мам.

– Дочка, у нас неприятности.

– У вас всегда неприятности. – Хорошее настроение пропало сразу, в одно мгновенье, даже зелень за окном словно потускнела. – Что на сей раз?

Неприятности у родителей были постоянными, непреходящими и звались братом Глебом.

– Папе задерживают зарплату, а Глебу срочно нужны деньги. Он обещал свозить Леночку в Италию.

Леночка являлась очередной подружкой братца. Светлана никогда ее не видела и не стремилась увидеть. Впрочем, никто и не рвался показывать ей Леночку.

– Ну так пусть заработает деньги и свозит!

Света понимала, что говорить это бессмысленно и бесполезно, но все пыталась достучаться до матери. Как все последние годы. Как все годы, что себя помнила.

– Но он не может заработать!

– А не может заработать, пусть дома сидит!

Мать молчала, скорее всего, плакала, и Света понимала, что деньги даст. Как всегда. Вопреки здравому смыслу и собственным представлениям о разумном. Нельзя допустить, чтобы родители залезли в долги и потом экономили на всем, считая каждую копейку. Причем экономить они станут на себе. А любимый братик, привыкший к безбедному существованию, умерять свои аппетиты не станет.

– Мам, ну почему он не может заработать?

– Господи, Светочка, неужели ты не понимаешь? Работу и раньше было трудно найти, а сейчас и подавно. В кризис всех посокращали, но и сейчас, когда самые тяжелые времена вроде бы миновали, штаты расширять не спешат. Разве его вина, что инженеры нигде не нужны? А он молодой, ему всего хочется, и за границу тоже.

– Во-первых, инженеры нужны. Пусть к отцу на завод идет работать.

– Свет, – вздохнула мать, – ну о чем ты говоришь? Как будто не знаешь, какие там зарплаты. Тебе хорошо, ты в фирму устроилась…

Какие зарплаты на заводе, где отец трудился много лет, Света представляла. Небольшие, мягко говоря. Ей хотелось сказать, что даже небольшая зарплата лучше, чем вовсе никакой, но говорить это было бессмысленно. Брат, еле-еле окончив институт, нигде не работал, всерьез ожидая, что ему на голову упадет солидная должность с еще более солидным окладом, и размениваться на «пустяки» вроде устройства на завод или еще куда-нибудь, где оклады не слишком впечатляют, не имеет никакого смысла.

По ее, Светиному, мнению, молодому здоровому парню сидеть на шее у отца с матерью, которые много и тяжело работают, было откровенной подлостью. Но ее мнение никого не интересовало. Ни родителей, ни брата.

– Да, – согласилась Светлана, – мне хорошо. Сколько Глебу нужно?

– Две тысячи. Светочка, мы отдадим. Мы обязательно отдадим, как только папе переведут деньги…

– Две тысячи чего?

– Евро.

И опять Свете захотелось сказать, что можно было бы съездить гораздо дешевле, даже в Италию, но она снова промолчала. Как всегда.

– Я дам деньги.

– Спасибо, доченька. – Мать запнулась и, помявшись, спросила: – Сегодня сможешь привезти?

– Не знаю. – Светлане до смерти не хотелось ехать к родителям, видеть замотанных отца и мать и наглого брата. – Если сегодня не смогу, привезу завтра. Послезавтра в крайнем случае.

Света положила трубку и уставилась в «заснувший» экран компьютера.

Брат Глеб родился, когда ей было шесть лет. Дом наполнился суетой, криком, пеленками, и очень скоро маленькая Света поняла, что родителям она не нужна. Причем, наверное, раньше тоже была не слишком нужна. Потому что и до рождения Глеба большую часть времени проводила с тетей Ниной и бабушкой Клавой, двоюродной сестрой и теткой матери. Собственно, ту квартиру, в которой она когда-то жила с родственницами мамы и где проживала теперь, Света всегда и считала своим настоящим домом. И себя она никогда не чувствовала обделенной заботой и лаской – благодаря тете Нине и бабушке Клаве. Они обе маленькую Свету любили и баловали, покупали ей игрушки и одежду. Летом жили с ней на даче, а зимой Нина водила ее в музеи и театры и ходила на родительские собрания в школу. Потом бабушка Клава заболела и исчезла, и у Светы осталась одна Нина. Пока была жива тетка, она никогда не чувствовала себя одинокой. Мать и отца, не говоря уже о Глебе, Света давным-давно не считала близкими людьми, но это не мешало ей чувствовать себя вполне счастливой – у нее была Нина.

Собственно, отец ей не был настоящим отцом, то есть, как теперь говорят, биологическим. Биологического отца она не помнила совершенно. Мать разошлась с первым мужем, когда дочке было чуть больше двух лет. Что явилось причиной развода, Света не знала и никогда не стремилась узнать. Какая разница?

Тогда мать подкинула ребенка тетке и ее одинокой дочери, своей двоюродной сестре, а сама принялась устраивать свою личную жизнь. Бабушка Клава к тому времени уже была на пенсии, девчонку полюбила сразу и стала самоотверженно о ней заботиться, помогая непутевой племяннице. А Нина очень быстро заменила маленькой Свете мать.

И позже, когда Светлана стала жить с матерью и отчимом, которого называла отцом, настоящий ее дом был у Нины, а родители и брат – так, где-то сбоку…

– Ты что опаздываешь? – Света повернулась на звук открывшейся двери кабинета.

– Проспал. – Виктор Федорович наклонился к ней, вдыхая свежий запах густых волос. – А ты почему хмурая такая?

Она, не отвечая, пожала плечами и слегка отъехала от стола вместе с креслом. После каждого разговора с матерью ей требовалось время, чтобы отделаться от тягостного чувства.

– Что случилось, Свет? – настаивал Кузьменко.

Он распрямился, прислонился к письменному столу. Смотрел пытливо и настороженно, и неприятное чувство начало отступать.

– С матерью поговорила, – вздохнула Светлана. Она не рассказывала ему подробности своих семейных отношений, но Виктор догадывался, естественно.

– Опять Глебу что-то нужно?

– Угу. Денег.

– Зачем?

– Обещал свозить Леночку в Италию.

– А сам почему заработать не может?

– Потому что дурак и бездельник. Ну его к черту, я не хочу больше об этом говорить.

– А денег, конечно, дашь?

– Конечно, дам. Куда я денусь?

Она слегка покачивалась в кресле и казалась сейчас Виктору Федоровичу трогательно беззащитной. Пожалуй, за все время их знакомства Светлана впервые показалась ему беззащитной. До сих пор таковой виделась только одна женщина – Лиза.

– Света… – позвал он и опять наклонился к ней, придвинув к себе вместе с креслом. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Лера сидела в кресле, смотрела в окно и все никак не могла приняться за работу. Саша вчера ее обманул, сразу стало ей ясно. Не ездил он ни в какой книжный, был где-то еще. А скрывать от нее Казанцев может только одно – что больше ее не любит. Скрывать что-то другое ему нет никакого смысла. Собственно, и незачем, разве только из жалости. Лера попробовала отогнать страшные мысли и вспомнила, как Саша обнимал ее вечером. Но гадкое предположение не уходило, засев в мозгу занозой. Ей даже показалось, что закружилась голова, как будто выпила лишнего. Захотелось немедленно спросить у Александра о причине обмана, но тот сейчас на смене, за диспетчерским пультом, и звонить ему нельзя.

– Зачем вы послали копию генеральному?

Галина Николаевна с бумагами в руках ворвалась в кабинет так неожиданно, голос ее прозвучал громко и резко, что Лера вздрогнула. Но ответила технологу сдержанно:

– По его просьбе.

– Вы что, не понимаете, что с подобной ерундой к генеральному не лезут?

– Я ни к кому не лезу, – стараясь говорить спокойно, объяснила Лера. – Вы ему нажаловались, директор меня вызвал и попросил всю нашу переписку пересылать ему. И я буду пересылать.

Еще вчера Лера расстроилась бы, что Галина Николаевна на нее обиделась, но сегодня ей было все равно. Сегодня она могла расстраиваться только из-за Саши.

Технолог почти задохнулась от возмущения. Явно намеревалась сказать что-то еще, но, кажется, не находила слов. И Лера неожиданно почувствовала острый приступ жалости к немолодой усталой сотруднице, которая явно не справляется со своими служебными обязанностями и готова уничтожить всякого, кто ей об этом напомнит.

– Давайте, Галина Николаевна, ваши бумаги. Это замечания, да? Спасибо.

Женщина молча вышла.

Лера вздохнула и, сделав над собой усилие, принялась за работу.

Перед обедом, как обычно, позвонила Ирина:

– Пора в столовую. Я сейчас за тобой зайду.

Появилась Ирина почти мгновенно и затрещала без остановки:

– Я вот что думаю, Лер. Та фирма, «Сигма», скорее всего, перевалочная. Должна быть еще одна. Понимаешь, Тамара не могла перевести деньги в фирму и сразу забрать их. Это же любая проверка мгновенно вскроет. А кто в «Сигме» способен выполнить работу на двадцать семь миллионов? Пара-тройка программистов, работающих на дому? Нет, наверняка имеется другая фирма, куда «Сигма», в свою очередь, перевела наши деньги. Точно тебе говорю! Узнать бы только, какая…

– А как мы это узнаем? – равнодушно спросила Лера. Сегодня ей не было дела до пропавших миллионов. Сегодня ее занимало только одно – почему Саша ее обманул.

– Надо думать, – не успокаивалась Ира. – Обязательно что-нибудь придумаем.

В столовой опять оказалась очередь, и они терпеливо встали в хвост.

– Привет, девчонки! – Сегодня Денис оказался прямо за ними.

Подруги обернулись, и Ира обрадованно заулыбалась.

– Привет.

– Как дела?

– Трудимся понемножку, – рассмеялась Ира и заговорщицки подвинулась к знакомому: – Ты бы нам помог, а?

– Всем, чем смогу, – заверил молодой человек.

Готовили в столовой хорошо, вкусно, и на выбор блюд понадобилось какое-то время.

– Так какая помощь вам требуется? – первым не выдержал Денис, когда они опять вместе заняли столик у окна.

– Нам бухгалтерию вашу посмотреть надо, – воровато оглядевшись по сторонам, шепнула Ира.

– Что?! Вы, кажется, спятили совсем, – опешил парень.

– Денис, – проворковала Ира, – ну правда, очень нужно, помоги…

– Все, кроме этого, – отрезал молодой человек. И заключил: – Просто дурдом.

Ирина надулась и замолчала. Какое-то время все молчали.

– Зачем вам это? – снова не выдержав, хмуро спросил Денис.

– Потом расскажем, – отрезала Лера.

Не обсуждать же их с подругой намерения, в самом деле смахивающие на криминальные, в переполненной столовой.

Покончив с обедом, они втроем поднялись на десятый этаж в офис загадочной «Сигмы». Сегодня Денис был там один, без белобрысой Лены.

– Понимаешь, – начала объяснять Ира, – я в бухгалтерии работаю, и у нас недавно главный бухгалтер умерла. Ни с того ни с сего. В общем, я платежки просмотрела, и оказалось, что в вашу фирму были перечислены двадцать семь миллионов рублей. А работ на такую сумму вы никак сделать не могли. У вас сколько всего человек-то работает?

– Четырнадцать, – подумав, хмуро ответил Денис.

– А программистов из них сколько? – уточнила Лера.

– Восемь.

– Ну вот, – удовлетворенно заключила Ира, – значит, деньги ушли еще куда-то. Если бы программисты нашим договором занимались, об этом всем было бы известно. И секретарше Лене в том числе. А она про наш договор даже не слышала.

– У нас жуликов нет! – отрезал Денис.

– Да ты не думай ничего плохого, – успокоила его Ирина, – это обычное дело, многие так делают. Тут никакого криминала нет.

– Ну а от меня-то вы чего хотите? Я в комп бухгалтера залезть не могу – пароля не знаю.

– А и не надо в комп, – обрадовалась Ира. Денис явно сдавался. – Я только платежки ваши посмотрю, и все.

Парень немного постоял в задумчивости, потер подбородок и сдался окончательно.

– Ладно, смотри. Если найдешь… – Он не договорил, и подруги не поняли, что молодой человек имел в виду.

Денис открыл одну из дверей и пропустил девушек в маленькую комнату с единственным рабочим столом и большим шкафом, забитым папками, напротив.

Ирина, деловито подойдя к шкафу, провела пальцем по корешкам толстых папок с надписями и почти сразу вытащила нужную. Положила ее на стол и стала переворачивать подшитые листы, внимательно их проглядывая. Денис стоял почти вплотную – не иначе как опасался, что она какую-нибудь страничку вырвет.

– А почему у вас никто на службу не ходит? – тихо поинтересовалась Лера, пока подруга листала папку. Мастерство, с которым Ира разобралась в чужой документации, ее поразило.

– Говорил уже, наши дома работают, – мрачно объяснил Денис. – У нас же все программисты, у каждого комп есть. Зачем в офис таскаться? Сиди в квартире да пиши программы.

– Здорово, – похвалила Лера. – Я бы тоже от такого графика не отказалась.

– Ну так переходи к нам, – улыбнулся молодой человек. Похоже, к нему возвращалось хорошее настроение.

– Я бы перешла, да только программист из меня так себе, – пожаловалась она. – А чем вообще ваша фирма занимается?

– Раньше за все подряд хватались, а теперь вроде к одному делу пристроились. Обучающие программы создаем.

– А ты почему все время в офисе?

– За серверы отвечаю. Да мне все равно, что дома сидеть, что здесь.

Ира наконец явно нашла в папке нужное и удовлетворенно улыбнулась. Потом зачем-то посмотрела на потолок, схватила со стола листок бумаги и ручку и, не торопясь, выписала кое-какие данные. Она обнаружила, что деньги были перечислены в фирму «БетаМ-софт».

– Ну что там? – навис над ней Денис.

– Нашла. Ой, спасибо тебе за помощь! Век не забуду!

– Рад стараться! – засмеялся парень, провожая девушек к выходу.

– Давай рассказывай, – попросила подругу Лера уже у себя в кабинете. – Говори скорее!

– Миллионы из «Сигмы» ушли в «БетаМ-софт». Юридический и физический адрес тоже наши. И что у них за страсть к греческим буквам? Вот дают! По одному зданию бабки крутят! Звони Севке, пусть теперь узнает, в каком офисе эта контора устроилась.

– Подожди, сами справимся, – отмахнулась Лера. Полезла в Интернет и очень быстро нашла контакты фирмы «БетаМ-софт».

Подруги поглазели на номер телефона, безусловно находящегося в их здании, если судить по первым цифрам, и Ира решительно сняла трубку.

– Налоговая, Семенова, – гаркнула она, услышав отклик. – С директором соедините!

Выслушала, что ответил девичий голос, и, погрузившись в раздумья, постучала трубкой по подбородку.

– Почему Семенова? – усмехнулась, глядя на нее, Лера. – Почему не Иванова? Или Сидорова?

– Не знаю, – хмыкнула Ира. – Семенова и Семенова, какая тебе разница… В общем, так. Секретарша сказала, что Константина Олеговича сегодня нет. Слушай, совпадения бывают всякие, но мне как-то не верится… Я в нашем здании только одного Константина Олеговича знаю. Выходит, Тамара деньги Тишинскому перевела? Черт-те что! Теперь ты позвони.

Лера потянулась к внутреннему телефону, потом передумала и зачем-то взяла сотовый.

– Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, как Тишинскому позвонить? Да, Константину Олеговичу… – Ей почему-то стало так страшно, что губы с трудом выговаривали слова. – Спасибо.

– Узнала?

Лера кивнула. Сняла с полки институтский телефонный справочник, нашла номер главного инженера Тишинского К. О. и опять кивнула. Итак, Константин Олегович являлся не только главным инженером института, но и директором фирмы «БетаМ-софт». Очень интересно.

– Тамара перевела ему бабки и стала не нужна?

– Ира, прекрати. Ну что за бред?

– Бред думать, что она сама себя убила! Кто угодно, только не Тамара. Да она сама бы кого хочешь убила!

– Нет, не может быть. Костя нормальный. Получается, Тамару за двадцать семь миллионов Тишинский убил?

– За двадцать пять. Два остались в «Сигме», – пояснила Ира и принялась отстукивать шариковой ручкой по столу «Турецкий марш». – «Сигма» же не бесплатно в этом участвовала.

– Не верю! – твердо сказала Лера. И задумалась.

Она еще самой себе не могла признаться, что начинает верить.

Проснулась Настя рано, задолго до звонка будильника, чего с ней не случалось давным-давно. Ворочалась, ворочалась, но больше так и не заснула. И стала смотреть на пробивающееся сквозь щель в занавесках утро. В голове так же ворочались неприятные мысли. Позавчера Славка, поднявшись на ее этаж, даже из лифта не вышел, не поцеловал, кивнул, как чужой, и поехал себе вниз. А вчера им вообще поговорить не удалось, он на совещание рано уехал и к Насте не заглянул. Положение было почти катастрофическим, и что делать, девушка не представляла.

Пожалуй, она вела себя неправильно. Не стоило его дожидаться после работы: получилось, что навязывается, а мужики этого, как известно, не любят. С другой стороны, а что ей было делать? Делать вид, что она ему никто, рядовой технолог? Может, еще опомнится и прибежит прощения просить… Хорошо бы! А если нет?

Главное – поставить цель. Так всегда говорит подружка, Людка Дорошина. Ага, ей легко рассуждать, она своей цели добилась: выскочила за бизнесмена и живет себе припеваючи, не работает, по будильнику не встает, в переполненном метро не ездит, целый день в лаборатории от скуки не умирает.

Настя еще поворочалась, поправила подушку и снова уставилась на светлеющую между занавесками полоску. Правда, бизнесмен у Людки так себе, не чета Славе, весь его бизнес – несколько торговых точек на рынке.

До сих пор никаких конкретных целей Анастасия не ставила, с Кузьменко все получилось почти само собой. Если начальник – сын хозяина, молодой, интересный, даже, можно сказать, красивый мужчина, не упускать же такой случай! Никто бы не упустил. Вот и Настя не упустила.

Какой красивой парой они были бы со Славой! Но – Горовец всегда говорила себе правду – и с женой Вячеслав смотрелся неплохо. Пожалуй даже, до его жены сама Настя недотягивает. Лиза роскошная баба, ничего не скажешь. Хотя… Если бы ей Лизины шмотки, еще неизвестно, кто роскошнее выглядел бы. К тому же она, Настя, моложе, хоть и не намного. Впрочем, молодость не аргумент – молодых с каждым годом только прибавляется. А что аргумент? Душевные качества, вот что!

Если бы доказать, что она, Настя, добрая, умная, чуткая и Славке до гроба преданная, а жена его – дура набитая… Нет, дурой Лиза быть никак не может, это чувствуется с первого взгляда. Дурой быть не может, а вот… изменять мужу – вполне. Господи, да ведь наверняка так и есть! Любовник-то Славка неважнецкий, уж ей ли, Насте, не знать. Дети в сад ходят, Османова говорила, выходит, Лиза целый день одна, сама себе предоставлена. И что же, такая женщина целый день дома сидит, супруга с работы поджидает? Вот уж не верится! Значит… значит, надо собрать доказательства ее измены. Как их собирать, Горовец не знала. Ничего, об этом можно будет подумать потом.

Итак, необходимо найти доказательства Лизиной неверности. И еще, самое главное, уверить Славку в том, что сама она, Настя, ему нужна больше всех. Только она ему друг и главный помощник, как Светлана Леонидовна – директору. Османова говорила, что Света из простых секретарш в заместители генерального шагнула, потому что всегда у начальника под рукой была, настроение директора чувствовала и никого другого к нему близко не подпускала. Османова сама однажды видела, в тот момент в приемной была, как директор приехал откуда-то, прошел в свой кабинет, едва кивнув, а секретарша Светлана вскочила и за ним кинулась со стаканом воды и с какой-то таблеткой – поняла, что у мужчины голова болит. А через минуту опять за свои дела принялась как ни в чем не бывало. Еще минут через десять вышел директор – добродушный, веселый, даже пошутил с Османовой, а Светлане благодарно кивнул, будто та ему не таблетку от головной боли дала, а от смертельной болезни спасла. Вот и Насте нужно действовать так же. Правда, определить, когда у Славки голова болит, у нее вряд ли получится, но идея была понятна.

Быть такой, как Светлана Леонидовна, Насте очень хотелось. Едва ли не больше, чем за Славку замуж. Горовец видела замдиректора несколько раз, когда та приезжала к ним на «Рижскую» по каким-то своим начальственным делам. Светлана Леонидовна шла по коридору, вежливо всем улыбалась, со всеми здоровалась, даже с уборщицей, и все улыбались ей в ответ и здоровались, только чувствовалось, что женщина тут хозяйка, а все остальные – так, никто. Раньше Настя с уборщицей никогда не здоровалась, а после того случая стала. Очень хотелось быть похожей на замдиректора.

Кажется, Настя все-таки задремала, потому что будильник прозвенел оглушительно и даже как-то тревожно. Девушка выползла на кухню, принюхалась и скривилась:

– Яичница?

– На тебя не угодишь, – обиделась мать. – Вчера котлеты были – плохо, сегодня яичница – опять плохо. Не в ресторан пришла! Сама готовь в другой раз. Я и так ради тебя ни свет ни заря встаю…

Дальше слушать Настя не стала, поплелась в ванную и еле расслышала телефонный звонок. Успела подойти к аппарату до матери, удивляясь на ходу – странно, так рано им никто никогда не звонил.

– Девушка, – затараторил приятный мужской голос, – я вас поздравляю. Вы выиграли приз – праздничный набор. Когда и куда вам его привезти?

– Какой приз? – удивилась Горовец. – Я ни в каких лотереях не участвовала.

– Лотерея проводилась фирмой… – название фирмы собеседник произнес скороговоркой, и Настя его не расслышала, – среди жителей вашего микрорайона. Вам положены конфеты и вино. Но если вы отказываетесь…

– Нет, – перебила Горовец, – я не отказываюсь. А когда вы можете привезти?

– Начиная с десяти часов.

– Тогда, – решила Настя, – привозите на «Рижскую».

Праздничный набор оказался неожиданно хорошим – конфеты в немыслимо красивой коробке и бутылка мартини. Курьер оказался симпатичным парнем в очень дорогих джинсах. Интересно, зачем работать курьером, если есть деньги на такие джинсы? Понять это Настя никак не могла. И продолжала размышлять о том же, возвращаясь от метро, где назначила встречу, на работу. Впрочем, какое ей дело до какого-то курьера? У нее есть заботы поважнее.

Подойдя к двери кабинета Кузьменко, Настя замерла, прислушалась – тихо. И тогда робко толкнула дверь.

– Слава, – без улыбки обратилась к мужчине Горовец (она же страдает из-за их размолвки, какие уж тут улыбки?), – я получила в подарок мартини. Возьми, пожалуйста, я спиртное не люблю.

На самом деле выпить девушка любила и отдавать мартини ей было жаль, но другого повода заглянуть в кабинет Вячеслава не нашла, а захотелось нестерпимо.

– Спасибо, но я не пью мартини, – равнодушно сообщил Кузьменко. Из-за стола не встал и даже попытки приподняться не сделал, не то чтобы обнять.

Дело было совсем плохо, и Настя растерялась.

А ведь отчего-то была уверена, что от мартини Слава не откажется и выпьет его вместе с ней. Тогда она пожалуется, как страдает из-за его охлаждения, а любовник пожалеет ее и попросит прощения.

– Все-таки возьми, – покачала Настя головой, ставя на стол бутылку. – Зачем мне мартини?

– А мне зачем? – все так же равнодушно спросил Вячеслав, и девушка поняла, что все кончено.

Впрочем, нет, так думать нельзя ни в коем случае! Бороться нужно до конца!

Настя повернулась и молча вышла из кабинета.

Делать было решительно нечего: продуктов достаточно, обед готовить рано, читать не хотелось, по телевизору ничего интересного. И Мила вышла на улицу – просто так, ни за чем. Собралась было опять, как вчера, оглядеться по сторонам, но не стала. Даже отругала себя за появившееся желание. Конечно же, она не будет высматривать неожиданно свалившегося на голову поклонника!

Помялась, не зная, в какую сторону направиться, и медленно двинулась сначала к метро, а потом к парку, размышляя на ходу.

Костя изменился после смерти Тамары. Почти неуловимо изменился, но Мила почувствовала. Стал спокойным и веселым, как будто Тамара давила на него одним лишь тем, что жила на свете. Может быть, у женщины имелся на него какой-то компромат? Едва ли. Если бы было так, Костя бы и сейчас нервничал, не зная, в чьи руки может попасть его тайна. А он не только не нервничал, а словно освободился от груза, который каким-то образом был связан с Тамарой, и теперь наслаждался легкостью свободного существования. С другой стороны, могло быть и так: Тамара одна знала что-то страшное о Косте, а тот был уверен, что она никому об этом не расскажет. Хм, пожалуй, больше похоже на правду…

Додумать Мила не успела, потому что непонятно каким образом почувствовала присутствие Романа. Губы стали растягиваться в дурацкой улыбке, и пришлось их прикусить, чтобы не выглядеть законченной дурой. Она не обернулась, только слегка замедлила шаг. И не остановилась, когда услышала:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – спокойно, справившись с желанием улыбнуться, ответила Мила. – Вы что, бросили работу?

– Нет, просто взял отгулы до конца месяца, – серьезно объяснил полковник.

То, что с ним происходило, было похоже на болезнь, на сумасшествие. Весь мир сузился до… до одной этой женщины, и все, что так занимало его раньше, казалось неинтересным и ненужным. Собственно, кроме работы, Воронина по-настоящему ничто и не интересовало, но, приехав сегодня на службу, Роман понял, что не может и не хочет заниматься ничем, кроме как ждать встречи с Милой и радоваться, если удастся ее увидеть.

Наверное, если бы случайная знакомая откровенно послала его куда подальше, он, промучившись с недельку, излечился бы от внезапно свалившейся на него страсти и жил бы дальше спокойно и размеренно, как раньше.

Сейчас Воронин даже хотел, чтобы женщина его прогнала, но одновременно боялся услышать резкие слова. И понимал, что сам никогда от нее не откажется.

Мила промолчала. Вообще-то нужно было сказать полковнику, чтобы уходил, что она никогда не станет изменять мужу и опасается, как бы тот не узнал про ее прогулки с Романом. Но произнести такие простые слова язык не поворачивался. Потому что сейчас ей стало понятно, как сильно она хотела, чтобы Роман все же появился.

Парк встретил шумом, навязчивой громкой музыкой. И ноги сами как-то сразу понесли их подальше от центра, к тихим, узким, почти лесным дорожкам.

Воронину легко было идти рядом с Милой молча. Но ему хотелось слышать ее голос, и он мучился, не находя темы разговора.

– Вам не скучно сидеть дома? – наконец ляпнул Роман то, что всерьез его занимало. Он же вырос при советской власти, когда работали все без исключения, и только такой образ жизни считал единственно возможным. Конечно, если мать находится неотлучно при ребенке, тогда понятно, но у этой женщины, судя по всему, ребенка не было.

– Скучно, – не стала отрицать Мила. Повернулась к полковнику и усмехнулась: – Но на работе еще скучнее.

Сегодня она уже не казалась ему испуганной, и Роман обрадовался. Потому что невольно тревожился за нее последние дни.

– Где же вы трудились, если кроме скуки вспомнить нечего?

– В НИИ. Работала и училась в аспирантуре. Больше не хочу ни работать, ни учиться.

Женщина снова отвернулась, и Воронин украдкой ее разглядывал. Сейчас она казалась ему еще более красивой, чем тогда, на краю леса, при первой встрече.

– Но, по-моему, чем-то заниматься нужно. Чтобы мозги тренировать. Если дома сидеть…

– Поглупеешь, – подсказала Мила.

– Ну, поглупеешь не поглупеешь, а все-таки…

Угораздило же его влюбиться! Мало того, что женщина чужая жена, так еще и образ жизни ведет такой, какой он всегда считал абсолютно неприемлемым.

– Роман, вы учите меня жить? – засмеялась Мила. Весело засмеялась, нисколько не обидевшись.

– Нет. – Ему тоже вдруг стало смешно. – То есть да.

Черные кудри слабо развевались на легком ветру, и полковнику очень хотелось до них дотронуться.

– Не учите – бесполезно, – отсмеявшись, посоветовала Мила. И серьезно добавила: – А кроме того, я этого не люблю.

Ей до смерти надоели почти постоянные разговоры родителей на ту же тему. Сначала было: жизнь непредсказуема, Милочка, нельзя остаться без специальности… Теперь звучит иное: нельзя запирать себя в четырех стенах, нужно общаться с людьми…

Она сама прекрасно знает, что ей нужно.

– У вас на работе есть женщины?

– Есть.

– Тоже с погонами?

– Разные. Есть с погонами, есть без погон.

– И у них у всех тренированные мозги?

– Нет, – вынужден был признать Роман, – не у всех.

Конечно, не у всех. Если честно, то почти ни у кого.

– Простите, я не хотел вас обидеть.

– Я знаю. Вы меня и не обидели. – Она снова засмеялась. – Просто мне родители надоели с нравоучениями.

– А… родители у вас кто?

– Научные работники.

Мила достала телефон и посмотрела на часы – пора возвращаться, она приучила Костю к тому, что его всегда ждет вкусная и горячая еда.

Нужно было немедленно сказать полковнику, чтобы тот больше никогда не приезжал, но – не сказала. Более того, к собственному ужасу, Мила вдруг поняла, что ей до смерти хочется, чтобы Роман обнял ее на безлюдной дорожке.

Не обнял, конечно. Не посмел.

Константину Олеговичу было трудно привыкнуть к тому, что Тамары больше нет. Раньше он часто, почти каждый день, заходил к ней в кабинет – просто так, перекинуться парой слов. И она к нему заходила. Собственно, если не считать Милу, Тамара была единственным человеком, с которым Костя разговаривал не о работе.

Дома Тишинский о Тамаре не вспоминал, а на работе думал почти постоянно. Ему стыдно было в этом признаться, но ее смерть принесла ему… чувство свободы. Он как будто только сейчас получил право жить, не думая о прошлом, и быть счастливым. За прошлые годы Константин так устал от своей вины перед Тамарой, что сейчас словно открывал жизнь заново.

Ему хотелось навсегда забыть о том страшном, что их связывало. Забыть о Тамаре, об Инне и о самом себе – том, давнем, для которого Инна была единственным центром Вселенной.

Сейчас трудно поверить, но ведь сначала Инна ему не понравилась. Когда девушка только пришла в институт, Константин Олегович уже считался одним из ведущих специалистов, хотя никакой руководящей должности тогда еще не занимал. Он и не обратил бы внимания на молодую девчонку, весело смеявшуюся с такими же молодыми инженерами, если бы ту не ввели в его группу. Инженером Инна была никаким, работать откровенно не хотела, сразу же стала звать его Костиком, чего он терпеть не мог, и Тишинский не знал, как от нее отделаться, – пока не понял, что не может без нее жить. И до сих пор не понимал, как выжил после ее гибели.

Константин Олегович оторвался от компьютера, вышел в маленькую комнатку-кухню, примыкавшую к кабинету, и включил чайник. Постоял, глядя в окно на зеленеющие кусты, и неожиданно вспомнил, как Мила сегодня тоже смотрела в окно, сузив глаза, и от этого показалась ему поразительно похожей на Инну.

В первый раз он заметил, как у Инны сузились глаза, когда девушка была для него еще никем. Время шло к обеденному перерыву – тогда, много лет назад, никому и в голову не могло пойти обедать в какое-то другое время, помимо строго для принятия пищи отведенного. В комнату, которую занимала его группа, влетела Тамара, высокая, гибкая, голубоглазая. Влетела, увидела его и обрадовалась. И Костя обрадовался, потому что не видел ее целую неделю: Тамара болела, а у него скопилось много работы, и невозможно было выбраться навестить ее. Никаких слов между ними еще сказано не было, но и так было ясно, что им хорошо вместе, что они отлично друг друга понимают и что слова – отнюдь не главное. (Потом он долго благодарил судьбу за то, что ничего так и не было сказано, от этого его предательство становилось вроде бы и не предательством вовсе.)

Тамара весело огляделась, затормошила его, но Константин был занят, и ей пришлось подождать несколько минут. Тогда она и увидела новенькую, принялась с ней знакомиться. Костя бросил на них взгляд, и рядом с сияющей Тамарой Инна показалась ему почти невзрачной. Но вдруг заметил, как у девушки странно сузились глаза, и подумал о навязанном ему молодом инженере: «А ты ведь стерва…»

Тогда он еще мог трезво смотреть на Инну. Еще мог видеть в ней злую, капризную, завистливую девчонку, совершенно не выносящую чужого счастья и чужого успеха. Однако совсем скоро Инна стала казаться ему самой лучшей, самой прекрасной на свете. Только один раз он не то чтобы усомнился в этом – просто постарался поскорее выбросить из памяти неприятный случай.

Тамара шла по коридору ему навстречу, и ему вспомнилось, что давно ее не видел. Отметил, что подруга сильно похудела и вообще как-то изменилась, и подошел к ней, испытывая стыд и жалость. И тут не понятно откуда появилась Инна. Засмеялась и взяла его за руку. Ему не понравилось, что девушка взяла его за руку в институтском коридоре, где были посторонние люди, но Костя стерпел. Инна что-то сказала, он что-то ответил. И не сразу заметил, что та щурится от удовольствия, как кошка. А когда обернулся, Тамара быстро удалялась от них, почти бежала. Константин выдернул руку, постоял, как дурак, не зная, что делать, опять обернулся к Инне – и тут же забыл о Тамаре. Тогда в присутствии Инны он забывал обо всем на свете.

Чайник щелкнул, сообщая, что вода вскипела. Тишинский залил кипятком пакетик чая, бросил в чашку два кусочка сахара и задумчиво помешал темнеющий на глазах напиток.

А ведь Мила была какой-то необычной в последние дни… Что-то с ней происходит…

Ехать к родителям не хотелось настолько, что даже радость от долгожданного предложения оказалась какой-то неполной. Не оглушающей. И работать совсем не хотелось, что со Светой случалось крайне редко. Пожалуй, даже никогда.

Она лениво просмотрела почту, так же лениво злясь на бесконечный спам, и только на одном письме, предлагающем за копейки восхитительные игрушки из Европы, задержала взгляд. С экрана на нее смотрел грустный пушистый заяц с умными глазками-бусинками. Почти такого же зайца ей подарил отчим, когда маленькая Света впервые его увидела.

– Доченька, – улыбнулась мама, раздеваясь в тесной прихожей бабушки Клавы, – познакомься, это твой папа.

Незнакомый дядька смотрел на Свету приветливо, но она все равно немного испугалась, не зная, что ему сказать. Ей не хотелось никакого папы. А мужчина потрепал ее по голове и вручил зайца, большого и пушистого. (Светлана потом долго спала с этим зайцем, пока игрушка совсем не вытерлась. Тогда мама ее выбросила.) А вскоре мама забрала дочь к себе.

Дядя-папа, натыкаясь на девочку в комнатах или в коридоре, гладил ее по голове, и на лице его каждый раз появлялось выражение удивления, словно мужчина вспоминал, кто она такая и откуда взялась в их небольшой квартире.

После рождения Глеба отец еще какое-то время трепал Светочкины волосы, а затем перестал. Потому что для него перестали существовать все, кроме Глеба. И кроме жены – ведь та была матерью его сына и была ему, сыну, нужна.

Больше отец не дарил Свете ничего и никогда. В день рождения родители приходили к ней в комнату, мама вручала подарок – наспех купленную книгу или что-нибудь из одежды, целовала дочку в лоб и говорила, что они с папой ее поздравляют. Отец улыбался, желал ей успехов и тут же напоминал матери, что Глеба пора будить, или кормить… или собирать в школу. Света была для него человеком второго сорта, и он даже не пытался это скрыть.

Настоящий праздник – с тортом, свечами, пирогами и плюшками – ей устраивала тетка в ближайшую после дня рождения субботу. И вообще по субботам, после занятий, Света всегда уезжала к Нине и бабушке Клаве, а к родителям возвращалась в воскресенье вечером. Потом целую неделю тосковала до следующей субботы.

Все необходимое: учебники, тетради, одежду – Свете покупала Нина. Тетя приезжала поздно вечером, когда Глеб был уже в постели, закрывалась со Светой в ее комнате, обнимала и рассказывала о себе (Нина работала в конструкторском бюро), расспрашивала про учебу племянницы, проверяла ее дневник.

Иногда Глеб не спал и поднимал рев. Родители успокаивали орущего сына, и поговорить толком не удавалось. Особенно мальчик надрывался, когда тетка привезла Свете коньки. Глебу было тогда восемь лет, коньки у него имелись, правда, не такие красивые, как подаренные Ниной, а самые обычные. Кстати, кататься Глеб не любил, на каток ходил неохотно, на льду часто падал и сразу же начинал плакать, злиться, поэтому Света никак не могла понять, отчего брат так отчаянно рыдает.

Отец вызвал Нину в коридор и строго сказал:

– Вы не понимаете, что нельзя купить что-то одному ребенку, ничего не купив другому? Я могу дать вам денег для подобного случая.

– Совершенно с вами согласна, – усмехнулась Нина, – нельзя купить что-то одному ребенку, ничего не купив другому. Когда вы Свете что-нибудь покупали?

– Но… – поперхнулся отец. Помолчал секунду и нашел наконец доводы, казавшиеся ему справедливыми: – Она ведь старше! Должна понимать, что заботиться нужно в первую очередь о маленьких!

– В семье заботиться нужно обо всех, – устало возразила Нина, – и безо всякой очереди. Это бесполезный разговор, давайте его прекратим.

Через неделю Света нашла свои коньки безнадежно испорченными – покрытые толстым слоем уже заскорузлой синей масляной краски. В подъезде тогда шел ремонт, и рабочие оставляли прямо на лестнице ведра с краской. Измазаны ею коньки были добросовестно, от самой подошвы до верха голенища. Света зачем-то долго прижимала к себе ни разу не надеванные коньки, а потом выбросила их в мусоропровод, не рассказав о том, что произошло, никому, ни родителям, ни Нине. Ей было стыдно за брата Глеба. С тех пор она ни разу не каталась на коньках…

Светлана тряхнула головой, отгоняя неприятные воспоминания, и уныло оглядела свой скромный кабинет. Ехать к родителям ей очень не хотелось. И не хотелось ехать за машиной. Но, к сожалению, надо.

Света еще раз повела глазами вокруг и только тогда заметила, что из шкафа исчезла бутылка мартини, которую она принесла взамен отвезенной в прошлую среду на дачу.

Зачем держать в кабинете спиртное, Светлана сама не понимала. На метро она ездила редко, Виктор тоже, а ни с кем больше выпивать на работе никогда бы не стала. Тем не менее красивую бутылку обязательно здесь хранила. На всякий случай.

Подниматься из кресла было лень, и в надежде, что секретарша услышит, Света крикнула:

– Кать, не знаешь, куда мой мартини делся?

– Что? – приоткрыла дверь девушка.

– Мой мартини куда-то делся, в шкафу бутылка стояла.

– Не знаю, – растерялась Катя. – Я не брала.

– Да я и не думала, что ты взяла. Ладно, черт с ним. Я ухожу и уже не вернусь. Если понадоблюсь, звони на мобильный.

Кстати, телефон остался вчера лежать на сиденье машины, когда Света впопыхах выскочила из салона.

Машина, слава богу, была цела. Не побита, не угнана. И мобильный цел, так и лежал на кожаном сиденье. А сигнализацию она, оказывается, не включила. Нет, все-таки слежка не для нее. Пусть Лиза затевает, что хочет, а с нее, Светланы, детектива хватит.

Посидев пару минут в салоне, она подумала и решила: раз уж сюда попала, надо зайти к Славе. Кое-что следует с ним обсудить. Если открывать новую линию производства, нужны новые помещения, оборудование, люди, наконец. Так что с Кузьменко-младшим необходимо поговорить.

Светлана, ощутив легкое сожаление, покинула приятно пахнущий кожей салон автомобиля.

– Ты что такой… задумчивый? – удивилась она, войдя в кабинет и встретив сосредоточенный взгляд Вячеслава.

– Слушай, Свет, – Слава выбрался из-за стола и прошелся из угла в угол, совсем как его отец, – очень тебя прошу, убери куда-нибудь Горовец.

– Что это? – Светлана уставилась на стоявшую на столе бутылку. – Откуда?

– Так Горовец и принесла.

– А у нее откуда?

– Не знаю. Какая тебе разница? Света, ты меня слышишь? Я совсем о другом говорю!

Светлана его слышала, конечно, но думала о своем. Аккуратно взяла в руки темную бутылку с красивой этикеткой. Похоже, это именно та, которую она пару дней назад поставила в шкаф в собственном кабинете, потому что предыдущую в прошлую среду взяла с собой на дачу. Или нет? Внимательно осмотрела бутылку со всех сторон и пришла к выводу: во всяком случае, точно такая же.

– Где Горовец сидит?

– Ты что, Свет? – Женщина смотрела на него с таким испугом, что Вячеслав опешил.

– Где сидит Горовец?

– В третьей комнате. У окна. Справа. Да что случилось-то?

Если бы она знала, что случилось…

Светлана сунула злополучную бутылку в сумку.

Нужно срочно успокоиться. Успокоиться – и поговорить с Горовец.

Комната с номером три, аккуратно прибитым на светло-коричневой двери, была залита веселым весенним солнцем.

– Добрый день. – Замдиректора фирмы улыбнулась удивленно повернувшимся к ней людям в белых халатах.

Собственно, с чего она так перепугалась? Совсем не обязательно, что это ее бутылка. Конечно, не ее! Просто похожая. Мартини и мартини, этикетки всегда почти одинаковые. Пора прекратить искать заговоры на пустом месте, а то и до психушки недалеко.

– Настя, здравствуйте.

Светлана подошла к испуганно вскочившей девушке. От солнечного света, от присутствия людей возвращалась привычная уверенность.

– Мы организуем новую линию. Вы, наверное, знаете?

– Нет, – покачала головой Горовец.

– Организуем, – повторила Света. – И в связи с этим у нас будут некоторые кадровые перестановки. Вы, например, теперь будете работать в Бибиреве. С повышением оклада. И точно по вашей специальности. Вам ведь и ездить туда удобнее, правда?

– Но я не хочу! – неожиданно возмутилась Анастасия. И тут же невольно съежилась – все-таки перед ней стояла замдиректора.

– Вопрос уже решен, – мягко объяснила Светлана. – А пока я предлагаю вам дополнительный оплачиваемый отпуск. С сегодняшнего дня до… до десятого мая. В отпуск-то вы хотите?

Девушка закусила губу. В отпуск она хотела, а вот работать в Бибиреве не хотела. Категорически. Однако понимала: сама замдиректора до ее перевода не додумалась бы. Много ей дела до какой-то Насти Горовец! Значит, это Славка подсуетился. Подлец!

– В отпуск хочу, – усмехнулась Анастасия, отчего-то развеселившись. – Могу я прямо сейчас уйти?

А про себя девушка подумала: отпуск – это хорошо. В отпуске она все обдумает как следует. А может быть, и компромат на Славкину жену найдет, застукает Лизу с любовником.

– Конечно, – кивнула замдиректора и как будто что-то вспомнила. – Да, хотела у вас спросить… Где вы такой великолепный мартини купили?

– Я его не покупала, – зло поджала губы Настя. – А выиграла.

– Как это? – не поняла замдиректора.

– Ну в лотерею. Какая-то фирма проводила у нас в микрорайоне лотерею, и я выиграла приз, курьер мне привез праздничный набор. А что?

– Курьер? – задумалась замдиректора. И принялась щелкать телефоном.

Это было глупо, но Светлане вдруг захотелось показать девушке фотографии вчерашнего Шпика. На всякий случай. Не тот ли был тем самым курьером?

Фотографий в телефоне не оказалось!

Замдиректора круто развернулась и, не прощаясь, почти выбежала в коридор.

В туалете, где, к счастью, никого не было, Света тупо уставилась в зеркало, не видя собственного лица. Она же не сумасшедшая! Прекрасно помнит, что фотографии не удаляла!

За дверью послышались шаги. Светлана торопливо открыла бутылку и вылила содержимое в раковину. Но сразу же пожалела о том, что сделала: нужно было провести химический анализ вина. Хорошо бы точно знать, имелся ли и в этой бутылке яд, как в той, лизнув из которой, отравился щенок. Она ни минуты не сомневалась, что тот мартини, на даче, был отравлен. Иначе с чего бы щенку сдохнуть? Взял и умер ни с того ни с сего?

Если вот эта бутылка именно ее, из кабинета, и в ней был яд, Настя со Славой вполне могли бы отравиться, выпив вина. А подозрение пало бы на одного человека – на Светлану. Правда, никакого мотива убивать Вячеслава у нее не было, нет и быть не могло, зато на стеклянной поверхности бутылки наверняка сохранились отпечатки ее пальцев.

Так, так… Горовец сказала, что выиграла приз в непонятной лотерее. Что ж, вручить подобным образом Насте бутылку – это умно. Конечно, девчонка выпила бы мартини со Славой. С кем же еще? У Лизы не станет мужа, который в любой момент способен уйти к очередной девке, зато свекор будет до конца дней заботиться об овдовевшей невестке и сиротках. Конечно, Слава, уйди мужчина к другой, никогда бы не оставил бывшую жену и мать своих детей нищей, а ребятишек тем более, но ведь Лиза судит по себе…

«Господи, неужели я всерьез допускаю, что Лиза на такое способна?» – воскликнула про себя Светлана.

И тут же вспомнила, что подруга Лера хотела спросить своих химиков насчет яда, имелся ли он в той бутылке на даче. Нужно позвонить ей. Если в мартини был яд, подмешала его Лиза, больше некому.

Чушь какая! Отравила одну бутылку, потом вторую?

Но ведь бабушка Клава…

Думать о бабушке Клаве было страшно. Света помедлила немного и бросила пустую бутылку в мусорную корзину.

Телефонный звонок раздался, едва Светлана успела отпереть дверь квартиры.

– Света, ты сегодня не приедешь? – робко спросила мать.

– Сегодня нет. – Света постаралась, чтобы голос звучал помягче.

– А… завтра?

Мать работала медсестрой, и две тысячи евро были для нее колоссальной суммой.

– Постараюсь, мама, – пообещала Света. – В крайнем случае, послезавтра точно. Как раз короткий день.

– Привези, доченька. Глеб очень переживает.

– Не беспокойся, привезу. Мам, но как он мог что-то обещать своей Леночке, если нигде не работает? – не выдержала Светлана.

– Молодежи всего хочется, – вздохнула мать. – Что же, Глеб хуже других?

– Если сидит на шее у родителей, значит, хуже.

– Ну зачем ты так? Это же временно. Он найдет работу. Отдохнет и найдет.

– Отчего отдохнет? От безделья?

– Вот будут у тебя свои дети, тогда поймешь…

– Ладно, мам, – вздохнула Света, – ты не беспокойся, я привезу деньги.

Положила трубку и переобулась в тапочки.

У нее никогда не будет детей!

История была банальной и пошлой до неприличия. Любимый и самый лучший человек на свете бросил ее, как только узнал о беременности. Настоящей бедой стало то, что срок был большой. Свету спасло – или погубило? – существование сомнительных клиник, где смотрели не на срок, а исключительно на денежные купюры. Купюр у Светы в то время почти не имелось, она еще училась на втором курсе, и нужную сумму ей дала, плача, Нина. Тетка потом ждала ее около операционной и отвезла к себе домой. Поила там племянницу чаем и все плакала, плакала, а Света ее успокаивала.

Странно, но от той истории осталась не столько ненависть к любимому и самому лучшему человеку на свете, сколько обида на Леру. Светлане очень хотелось похвастаться своим избранником, и она однажды привезла его на дачу. Подружка тогда, пряча глаза, отвела ее в сторонку и промямлила:

– Света, брось его.

– Почему? – удивилась Света. Любимый был хорош собою, остроумен и богат (по их тогдашним меркам, конечно).

Лера все мялась и мялась. Ничего толком не объяснила.

Светлана совсем забыла о том глупом разговоре и вспомнила позже, когда ничего исправить уже было нельзя. Вспомнила и до боли разозлилась. Ну как же, Лерка сразу поняла, что любимый и самый лучший – подонок, а она вот только сейчас. А могла и вообще не понять, сложись все по-другому.

Света до сих пор злилась на подругу, прекрасно понимая, что попросту завидует отменному Лериному чутью. Впрочем, уже давно вся та история вспоминалась почти без боли.

Заварив чай, она села к компьютеру. А через пятнадцать минут выключила, чувствуя, как тупой ужас окутывает мысли: фотографии, которые в понедельник вечером были переписаны с телефона в компьютер, исчезли.

Зайдя после работы в магазин, Лера домой пришла поздно, но все-таки раньше Саши. И когда хлопнула входная дверь, впустив Казанцева, как раз укладывала продукты в холодильник. Лере хотелось прямо сию минуту выяснить, почему гражданский муж ее обманул, но Александр показался таким уставшим после тяжелой смены, что ничего спрашивать она не стала. А уж когда Саша уткнулся носом ей в волосы, и вовсе устыдилась своих сомнений.

– Лер, наша институтская группа в праздники встречается. Решили на шашлыки в лес отправиться. Поедем? Все с женами будут.

Александр повесил ветровку и снова крепко обнял Леру.

Та выбралась из его рук. Ей хотелось сказать, что она ему не жена, но вспомнила данное себе слово никогда не намекать Саше, что им давно уже следовало бы узаконить свои отношения.

– Ну так что?

– Не хочется, – вздохнула Лера. – А ты поезжай, если хочешь.

– Один – ни за что.

Саша, похоже, обиделся, потому что молча ушел в комнату.

Настроение у Леры испортилось настолько, что, когда раздался телефонный звонок, не хотелось брать трубку. Но ответить пришлось. Звонить на городской номер могли только отец с матерью, все остальные соединялись по мобильному. Родители выходили на связь каждую неделю, и всегда по вечерам, когда у них было раннее утро.

– Мам, ты помнишь Тамару Станиславовну, приятельницу Константина Олеговича? – доложив, что у нее все нормально, поинтересовалась Лера.

– Конечно.

– Она умерла на прошлой неделе.

– Боже мой! – ахнула мама. – Как?

– Ходят слухи, что отравилась.

– Кошмар какой! Мне трудно в это поверить. Тамара всегда производила на меня впечатление очень сильного человека. В отличие от Кости.

– А ты ее давно знала?

– Мне казалось, что у них с Костей к свадьбе идет, но потом что-то разладилось. Мы с Костиным братом, то есть я, папа и Сергей, в одном классе учились. В институт Сережка не попал и ушел в армию. Потом поступил в офицерское училище и почти сразу после окончания погиб. Тогда война в Афганистане шла. Мы потом с одноклассниками долго на день рождения Сережи собирались, много лет. Ну и Костя, естественно, тоже с нами был. Хотя у нас разница в возрасте приличная, лет шесть, но все равно в одной компании крутились. По вечерам во дворе сидели, тогда это было принято. На праздники встречались, в основном у нас дома. Мы с папой тебя спать положим, ты же у нас рано появилась, и сидим с друзьями на кухне. Да и просто так без конца сталкивались, жили-то рядом. Так вот, одно время я Костю постоянно с Тамарой видела, а потом она исчезла. Но через несколько лет я опять увидела ее с Костей. Забирала тебя из школы и встретила их. Но уже чувствовалось, что между ними больше ничего нет. Вообще-то Тамара мне нравилась. Жаль, что он на ней не женился.

– Почему жаль? Константин ведь так любит Милу. И она его.

– Любит, – согласилась мама. – Но я не хотела бы тебе такого мужа. Какой-то он… слабый. Не то чтобы совсем бесхарактерный, но какой-то… ненадежный.

– Почему?

– Не знаю. Трудно объяснить. И вообще, Милочке нужно было выходить за ровню, за молодого человека. Рожать детей. Да и работать, в конце концов. Дома хорошо на пенсии сидеть, а смолоду все-таки нужно чем-то заниматься. Нельзя целиком сосредотачиваться на муже. Я хоть всегда и заступаюсь за нее, когда ей начинают мораль читать, но на самом деле и правда нехорошо в расцвете сил вести жизнь пенсионерки.

– Ну, это ей решать.

– Конечно, ей.

Они еще немного поговорили, и Лера положила трубку.

– Я вчера Милу встретил, – стал рассказывать Саша за ужином, – напротив метро, и обронил как-то невзначай, что видел недавно Константина Олеговича. Так мне показалось, что ей это очень не понравилось.

– Почему? – удивилась Лера.

– Сам не пойму. Я его с теткой той видел, которая у вас работает. Ты еще с ней всегда здороваешься.

– С Тамарой Станиславовной?

Казанцев кивнул.

– А… когда ты их видел? – напряглась Лера. – Когда я на дачу ездила?

– Да, – кивнул Саша. И удивился: – Что такое? Тебя-то это почему озадачило?

– Она умерла той же ночью.

– Ничего себе! – Александр внимательно посмотрел на Леру, наклонился через стол и серьезно спросил: – Ты решила, что с ее смертью не все чисто?

– Нет. То есть… Собственно, с чего ты взял, что я так решила?

– Знаю тебя немножко. И по-моему, ты проявляешь нездоровый интерес.

– Говорят, Тамара покончила жизнь самоубийством. И записку оставила.

– Вообще-то, когда я их встретил, на умирающую женщина не походила… – Казанцев отстранился, пристально разглядывая Леру. – Надеюсь, вы с задушевной подругой Милой не собираетесь искать предполагаемого убийцу? Тем более что, если бы ее убили, это уже было бы известно. Менты ведь не дураки. Во всяком случае, не глупее вас, и Константина вашего первым бы допросили. Так что выбрось глупости из головы.

– Ладно, – пообещала Лера, – выброшу.

А про себя подумала: неужели Мила тоже что-то подозревает?

Виктор Федорович все никак не решался снять трубку. Нужно было объявить сыну и невестке, что решил узаконить свои со Светой отношения, но он медлил. Сообщение никак не могло понравиться Лизе, а расстраивать ее Кузьменко не хотелось. Очень не хотелось.

Еще когда он впервые увидел робкую и застенчивую девушку, молодого врача из районной поликлиники, пришедшую к больной Даше, та вызвала у него острую жалость. Сразу и навсегда. Как будто прочитал о ней все и сразу. И сразу понял: бедной девочке с нищенской зарплатой так хочется быть богатой москвичкой. Настоящей москвичкой, с собственной квартирой и большими деньгами. И взгляды, которые доктор украдкой бросала, когда однажды Виктор Федорович пошел провожать ее до метро, тоже оценил правильно: спутница явно всерьез рассматривала его как выгодного потенциального жениха. Откровенное ее желание уцепиться за надежного мужчину показалось ему жалким и достойным сострадания. Даже зависть девушки к его жене, весьма заметная, показалась ему трогательно жалкой.

Вообще, Лиза при всей ее внешней красоте, которую невозможно было не заметить, показалась ему тогда почти убогой. Когда Слава объявил, что женится на ней, Виктор Федорович был по-настоящему поражен, даже подумал словами давным-давно умершей бабушки: сын и докторша не пара. Он всегда считал, что парня привлекают девушки умные и интеллигентные. Во всяком случае, родителей Вячеслав знакомил именно с такими.

Лиза же совсем не походила ни на интеллигентную, ни на умную, несмотря на диплом врача, и от этого почему-то представлялась Кузьменко-старшему особенно беззащитной. Конечно, как человек неглупый и поживший, Виктор Федорович прекрасно понимал: для того чтобы получше устроиться в жизни, ни ум, ни интеллигентность не нужны. Даже скорее вредны, поскольку подразумевают определенный уровень совестливости, а именно совестливость как раз очень часто и мешает пробиться к теплому местечку под солнцем. Тем не менее он жалел Лизу.

Отчего-то отец был уверен, что брак сына будет недолгим, и оттого жалел Лизу еще больше. Позже, когда прошли годы, а Слава вроде и не собирался бросать жену и детей, жалел невестку, потому что догадывался, что Лиза мужу совсем не интересна. Кстати, Кузьменко прекрасно видел, что тот ей тоже не слишком интересен, как неинтересны разговоры супруга с отцом и непонятны их шутки. Особенно это было заметно, когда собирались всей семьей.

А вот Светлана совершенно другая. С ней и Виктор Федорович, и Вячеслав говорили на одном языке и понимали друг друга почти без слов. Со Светой обоим Кузьменко было легко и приятно, и Лиза не могла этого не осознавать. Вот и ревновала, и злилась, безуспешно стараясь скрыть свои чувства, что вызывало у пожилого мужчины еще большую жалость.

Виктор Федорович вздохнул и потянулся к телефону.

– Здравствуй, Лизонька.

Услышав голос невестки, он обрадовался. Ему хотелось самому все ей сказать, все объяснить и успокоить, поскольку не был уверен, что Вячеслав станет успокаивать жену.

– Как дела? – трусливо спросил свекор. И терпеливо выслушивал подробности про длинный Лизин день, про то, как плохо отчистили в химчистке любимые Славкины джинсы, как у нее едва не пригорело мясо и что вообще день был неудачный и никуда не годный.

У нее совсем нет подруг, с жалостью думал мужчина. Ей не с кем поделиться мелкими женскими глупостями, вот и делится с ним, хоть и понимает, что ему они скучны и неинтересны.

– Лиза, – решился наконец Виктор Федорович, – я женюсь.

– Поздравляю, – помолчав, почти прошептала невестка.

– Все будет хорошо, – глупо пообещал он, – ты ни о чем не беспокойся.

– А… о чем мне беспокоиться? – вроде как не поняла Лиза. Но Кузьменко знал, что жена сына все прекрасно понимает.

– И ты, и дети будете обеспечены. Что бы ни случилось.

– Я совсем об этом не беспокоюсь, – вяло обиделась Лиза.

И опять ему было ясно, что та рада услышанному, что данный вопрос ее очень волнует. И он добавил:

– Половину всех своих денег завтра же положу на твое имя.

– Не надо, Виктор Федорович, – запротестовала Лиза. – Спасибо, но… не надо.

– Я не разрешения спрашиваю, а ставлю тебя перед фактом, – засмеялся Кузьменко. Самое главное было сказано, теперь можно было расслабиться.

Он положил трубку и неожиданно ощутил сильную и непонятную тревогу. Почувствовал опасность, но не понимал, кому и откуда эта опасность грозит.

«Я просто устал», – вздохнул Виктор Федорович.

Снова потянулся к телефону и, услышав любимый голос, немного успокоился. Спросил:

– Света, давай я сейчас приеду?

– Нет, – торопливо возразила она. – Я очень устала и хочу спать. Извини, Витя.

Кузьмин еще какое-то время смотрел на телефон, потом перевел взгляд на фотографию покойной жены, висевшую на противоположной стене, и неожиданно подумал, что почти совсем не помнит Дашу. Во сне она часто бывала с ним, а в реальной жизни – почти никогда. А ведь не так уж много лет назад ему казалось, что не сможет без нее жить.

Нужно продать эту квартиру и купить новую, – пришло вдруг решение. Нельзя допустить, чтобы в Дашиной квартире жила другая женщина. Даже Света. От этой мысли почему-то стало спокойнее, и Виктор Федорович переключился на размышления о завтрашних делах.