Четверг, 29 апреля
Ночью Светлана почти не спала.
Вечером она обошла квартиру, стараясь увидеть малейшие подтверждения того, что здесь побывал кто-то чужой, но так ничего и не заметила. Или все же… Старинный маленький слоник из слоновой кости, всегда находившийся рядом с клавиатурой компьютера, сейчас стоял чуть боком, словно отвернувшись, а она обычно ставила его прямо. Кто-то его подвинул? Может быть. Но, может быть, она сама задела ненароком любимого с детства слоника, который до сих пор так и не принес ей счастья. Вчера, обнаружив пропажу файлов с фотографиями, она могла не только слоника с места стронуть, но и разумом тронуться.
Еще Света припомнила, что ей пришлось немного подвинуть кресло, когда садилась вечером за компьютер, и это ее тогда слегка озадачило, потому что обычно кресло не откатывала, просто поворачивалась на нем, вставая из-за стола. Впрочем, сейчас она сомневалась и в том, что двигала кресло, и в том, что его положение ее удивило.
Не сомневалась только в одном: в квартиру кто-то заходил, и этот кто-то уничтожил снимки в ее компьютере. Она же не сумасшедшая, в самом деле, и прекрасно помнит, что переписала файлы из телефона.
Ночью Светлана несколько раз вскакивала, снова включала компьютер и – снова убеждалась, что фотографий нет. Наконец решительно запретила себе вставать. Файлам неоткуда взяться, в ее доме кто-то побывал и их удалил. Теперь необходимо вычислить этого человека. Но голова начисто отказывалась соображать.
Прежде всего нужно заснуть, ей требуется отдых.
Светлана старалась не думать об исчезнувших фотографиях, но вместо мыслей о них к ней пришли воспоминания о бабушке Клаве. И это было еще хуже, чем понимание того, что в квартире находился чужой человек, трогал ее вещи, и теперь ей страшно и противно к ним прикасаться.
О том, что бабушка Клава сумасшедшая, Света узнала от родителей. То есть, конечно, они не сказали ей этого прямо, просто переругивались на кухне, и из ее комнаты их голоса были прекрасно слышны.
– Надеюсь, ты понимаешь, ребенок не должен знать, что у тебя в роду сумасшедшие, – зло говорил отец.
– Вовсе не у меня, – оправдывалась мать. – Клава и моя мама не родные сестры, а сводные. В нашей семье ничего похожего не было. Я и бабушку свою прекрасно помню, и даже прабабку. Что ты на меня накинулся? Я-то тут при чем?
– Представляешь, какая для ребенка травма, узнать, что старуха чокнутая?
– Ты не говори, и никто не узнает, – повысила голос мать.
– Не узнает? – почти взвизгнул отец. – Хорошо тебе так думать! Что ты, как страус, прячешь голову? Не узнает… А если это откроется? Господи, он же получит удар по психике на всю жизнь! Он же всю жизнь станет искать у себя признаки сумасшествия! Ты это понимаешь?
Сначала Света, как дура, решила, что родители беспокоятся о ее психике. Глебу в тот момент было всего шесть лет, и даже ей было понятно, что никакого удара по психике брат получить не может, так как мал и глуп. К тому же именно Света общалась с бабушкой Клавой, а вовсе не Глеб. Потом, когда до девочки дошло, что родители, как всегда, беспокоятся о сыне, ей стало очень обидно. Она привычно постаралась не заметить эту обиду, а потом на нее навалился такой оглушающий ужас, что уже и не помнила ни о какой обиде. Света мгновенно оказалась на кухне и уставилась на мать.
– Бабушка Клава сумасшедшая?
– Тише! – прикрикнул на нее отец. – Что ты кричишь? Глеб услышит!
Глеб уже давно спал и ничего услышать не мог, но мать за дочку не заступилась. Впрочем, та ничего подобного и не ждала. Ведь к тому времени уже прекрасно понимала, что для родителей важен только один ребенок – Глеб, а она для них… так, никто. Понимать-то понимала, а вот привыкнуть к этому никак не могла. И сейчас из глаз Светы брызнули слезы.
– Что с бабушкой Клавой? Мам, скажи! Пожалуйста!
Светлана до сих пор помнила, как плакала тогда на кухне, потому что с тех пор плакала всего лишь один раз – на похоронах тети Нины.
Отец молча отодвинул маленькую Свету, стоявшую в дверях, в сторону и вышел.
– Да не знаю я ничего толком… – Мать смотрела отцу вслед и кусала губы. – Спроси лучше у Нины.
Тетка приехала сразу же, как только услышала по телефону рыдания Светы. Обняла плачущую племянницу и отвела в комнату.
– Не плачь, Светочка, – уговаривала женщина, – может быть, бабушка Клава поправится, снова пирогов нам с тобой напечет.
– Она сумасшедшая? – перебила Света. – Нина, я боюсь…
– Просто больной человек. Понимаешь? У нее такая болезнь, когда человек не совсем понимает, что делает. Тут нет ничего страшного и ничего стыдного. Это всего лишь болезнь.
– Бабушка Клава поправится?
– Нам остается только надеяться, Светочка.
– А почему мама с папой боятся, что Глеб узнает, если ничего стыдного нет?
– Не знаю я, чего они боятся, – вздохнула Нина. – Человек должен знать правду. Знать правду и говорить правду. И нечего тут бояться.
Потом тетя уложила племянницу в постель и долго сидела рядом, как родители с Глебом. И Свете все не хотелось засыпать. Но когда глаза уже начали закрываться сами, она спросила то, что мучило ее больше всего:
– А девочки знают?
Нина сразу поняла, о каких девочках идет речь. Конечно, о Лере и Миле, подружках Светы. О ком же еще?
– Не знаю, Светочка, – погладила ее по руке тетка. – Ты только всегда помни, что бабушка Клава добрый и честный человек. А в том, что она заболела, никто не виноват. Ты – тем более.
Больше Светлана никогда не задавала вопросов о бабушке Клаве, а Нина никогда о болезни своей матери не говорила.
Летом, когда подруги приехали на дачу, Света все ждала, что те спросят про бабушку Клаву или скажут что-нибудь обидное, но девочки ничего не спрашивали. Она долго терялась в догадках, почему, и даже хотела поинтересоваться сама, знают ли подруги, что ее бабка сумасшедшая. Но промолчала. Хотя отчего-то понимала, что подружки все знают. В конце концов сообразила, что те жалеют ее, и от этого стало особенно обидно и больно. Тогда впервые Света почувствовала себя с ними чужой.
Если бы Лера с Милой чем-то ее обидели, с ними можно было бы поссориться, а потом помириться, и отчуждение бы исчезло. Но девочки молчали о бабушке Клаве и ничем Свету не обижали. И она сама при каждом удобном случае старалась обидеть подруг, почему-то главным образом Леру, с которой была дружна больше, чем с Милой.
Повзрослев, Светлана поняла, что тогда ей необходимо было выговорить свое детское горе, выплеснуть со словами таившуюся внутри боль. Да только в этом подруги не могли ей помочь, потому что сами были детьми. Да, она давно все поняла, но обида на Леру осталась. Даже не обида – злость. Поэтому Света, не осознавая, зачем ей это, собственно, нужно, часто цеплялась к Лере. Даже хотела рассорить ее с Милой.
Проворочавшись в постели до половины шестого, Светлана наконец не выдержала и поднялась, сварила себе кофе. Потом выпила чаю, затем опять кофе и все сидела просто так, тупо глядя в кухонное окно.
В десять часов приехал вызванный ею Николай Сергеевич, бывший инженер, который занимался в фирме Кузьменко всем, от ремонта мебели до ремонта электропроводки. Света боялась, что степенный, обстоятельный мужчина обязательно полюбопытствует, с какой стати ей пришло в голову заменить вполне исправные итальянские замки на новые, но инженер ни одного ненужного вопроса не задал. Осмотрел внимательно дверь, что-то записал в крошечную записную книжку, куда-то съездил, привез точно такие же замки, недолго повозился, выпил чаю, похвалил уютную обстановку квартиры замдиректора фирмы, вручил ей три комплекта ключей и уехал, предварительно предложив подвезти на работу.
Однако Светлана отказалась. Ей совсем не хотелось вызывать ненужное любопытство сослуживцев и ненужные разговоры. И любопытства, и разговоров в ее адрес и без того хватало. Бросила в сумку новенькие ключики, повесив их на старый брелок с подвеской из потертого аметиста и мельком подумав, что подвеску давно пора сменить, два других комплекта сунула в тумбочку в прихожей, затем внимательно вгляделась в себя в большое зеркало и осталась довольна: безумно вытаращенных глаз, как вчера вечером, больше не было. Выглядела она после бессонной ночи, конечно, не очень, но это ерунда – ей же не на съемочную площадку идти, а для фирмы сойдет.
Весенний полдень оказался таким чарующим, что казалось нелепым не только думать о чем-то пугающем, но и просто сидеть в офисе.
– Кать, кто у нас сейчас из компьютерщиков есть? – едва войдя в приемную, спросила Света.
– Не знаю, – задумалась девушка. – Могу выяснить?
– Да, пожалуйста. И пусть ко мне один зайдет. Все равно кто.
Неожиданно ей опять стало страшно. Так же страшно, как вчера вечером. Мучительно захотелось курить. Светлана, поколебавшись, приоткрыла окно кабинета, села на широкий подоконник и закурила, используя вместо пепельницы пустую кофейную банку. Виктор Федорович курение на рабочем месте считал недопустимым, и ей вдруг очень захотелось, чтобы Кузьменко прямо вот сейчас неожиданно вошел и отчитал ее за нарушение правил внутреннего распорядка. Пробурчал бы что-нибудь недовольное, и она выбросила бы из головы мысли о бабушке Клаве. О том, что у нее в роду были сумасшедшие, а значит, и она… не застрахована…
– Здрассьте, Светлана Леонидовна.
В кабинете без стука появился высокий, крепкий, хотя и чуть излишне полноватый, но все равно похожий на былинного русского богатыря компьютерщик Никита, фамилию которого Света все время забывала.
– Здравствуй, Никита. – Света потушила сигарету и слезла с подоконника. – Скажи, пожалуйста, если отправить кому-то письмо, а потом его удалить, можно это письмо восстановить?
– Нет, – слегка удивившись, сразу ответил парень и глянул на начальницу с жалостью.
– А… хоть какие-то следы найти?
– Адресата? – сам у себя спросил компьютерщик и пожал могучими плечами. – Можно попробовать.
– Попробуй, пожалуйста. Письмо было отправлено в пятницу вечером. Часов в шесть.
Никита с любопытством посмотрел на замдиректора, кивнул, бесцеремонно и задумчиво уселся в кресло перед компьютером. А минут через пять позвал:
– Вот, готово.
– Спасибо, – кивнула Света, бросив взгляд на компьютерщика.
Никита исчез мгновенно и совершенно бесшумно, как привидение.
Светлана с интересом разглядывала незнакомый адрес, чувствуя, как страх сменяется веселой злостью.
Она оказалась права: Лиза действительно воспользовалась ее электронной почтой. А адрес наверняка принадлежит Шпику.
«Я тебя найду», – весело написала Света и нажала «отправить».
– Я тебя найду, мерзавец, – так же весело, но с угрозой произнесла она вслух.
* * *
– Костя, скажи, отчего умерла Тамара?
Мила варила кофе, и Тишинскому нравилось за ней наблюдать. Он даже не сразу понял, о чем жена спрашивает. А сообразив, сказал первое, что пришло в голову:
– Тамара была тяжело больна.
Константину Олеговичу не хотелось говорить о смерти своей давней подруги. А говорить о Тамаре с Милой было просто неприятно. Он поднялся из-за стола, подошел и обнял жену.
Какое счастье, что у него есть Мила. Жаль, что ему стало это понятно только сейчас. А ведь еще неделю назад не понимал и не наслаждался своим счастьем.
– И умерла от болезни? – Мила сняла турку с плиты, аккуратно разлила кофе по чашкам.
– Я не знаю толком, отчего она умерла. Бог с ней, Милочка. Как здорово, что скоро праздники. На дачу поедем?
– Мне все равно. Как ты захочешь.
Мила села за стол, обняла пальцами чашку, посмотрела куда-то мимо мужа и – опять стала похожа на Инну. Отчего-то у него сразу испортилось настроение. Константин уже не считал себя счастливым, наоборот, ему показалось, что накатила смертельная усталость. Да, он устал. От Тамары, от Инны, которую так и не смог забыть, от работы. От всего.
– Дорогая, я не хочу больше думать о Тамаре.
Тишинский протянул руку и накрыл тонкие пальцы своими.
– Костя, а что тебя с ней связывало?
Мила высвободила руки и отпила кофе.
Константин Олегович резко поднялся, прошелся по кухне и отвернулся к окну.
– Я тебе потом расскажу. Когда-нибудь потом. Не сейчас.
Он и сам не понял, почему не стал врать и утверждать, мол, с Тамарой его не связывало ничего, кроме юношеской привязанности. Наверное, потому, что Мила все равно не поверила бы, а ему хотелось, чтобы жена верила ему всегда и во всем. В конце концов он расскажет ей правду. Не целиком, конечно, а то, что можно рассказать. Потому что рассказать все он не мог никому.
Константин Олегович отвернулся от окна и посмотрел на жену. Слава богу, та больше не напоминала Инну. И почему раньше ему так хотелось, чтобы Мила была похожей на его мучительную любовь? Так хотелось, что саму Милу он словно и не замечал, все искал это сходство. А теперь вот не знает, чем интересуется его жена, чем занимается, когда его нет, о чем думает.
Инна производила впечатление интеллектуалки – была в курсе литературных и театральных новостей, сыпала фамилиями представителей богемы. Но Костя отлично знал, что собственно интеллекта у Инны кот наплакал. Впрочем, его это не смущало, ему это даже нравилось. Может быть, потому он и от Милы ждал такого же шаловливого лепета на модные темы. Только Мила не лепетала. Она была умна и прекрасно образована, а Константин этого как бы не видел. Хотел видеть в ней Инну, и видел только ее. Ему, в общем-то, не о чем было разговаривать с Инной, и он по инерции почти не разговаривал с Милой. То есть серьезно не разговаривал, не о повседневных мелочах. И сейчас испытывал перед женой настоящий стыд.
– Чем заниматься будешь?
– Не знаю, – пожала та плечами и улыбнулась. – Тебя ждать.
– Жди. – Тишинский наклонился и обнял изумительные плечи, чувствуя, как снова возвращается чувство радостной легкости. – Ты меня всегда жди. Пожалуйста.
В следующий момент ему опять стало стыдно, потому что он понял, что рад смерти Тамары. Это было отвратительно, и Константин Олегович попытался вызвать в себе сейчас жалость к женщине, которую сделал несчастной. Но не смог. Он слишком долго ее жалел и устал от жалости.
Только подъезжая к институту, Тишинский вспомнил один неприятный момент. Тогда, в прошлую среду, когда они с Тамарой подходили к ее дому, на пути им попался дружок Леры. Ее гражданский муж, это теперь так называется. Правда, Константин Олегович не был уверен, что тот их видел, а тем более узнал. Парня этого он встречал всего несколько раз и даже не помнил, как его зовут, только все равно факт был неприятный. То есть ничего опасного в той встрече не было. В смерти Тамары вообще нет ничего для него опасного, но… Это может дойти до Милы и вызвать ненужные подозрения. Или уже вызвало, и ее вопросы с тем и связаны?
Да, факт действительно неприятный. Впрочем, он всегда сможет его объяснить.
* * *
Славкин дом Настя нашла сразу. Где он живет, любовник ей, конечно, не говорил, но Горовец знала: посмотрела однажды у него в паспорте адрес и запомнила. Слава богу, на память Анастасия пока не жаловалась. Тогда же и на карте в Интернете Славкин дом нашла, не поленилась.
В действительности здание оказалось даже лучше, чем ей представлялось. Не то что ее девятиэтажка – солидное, старое, построенное буквой «П». И двор тоже не такой. Собственно, у Настиного дома никакого двора и не было, просто располагалась детская площадка между двумя параллельными корпусами, вот и все. Качели да рядом пара чахлых, неизвестно кем посаженных березок, только подчеркивавших убогость «зоны отдыха».
А здесь, у Славкиного дома, все было не так. Настя сидела на уютной лавочке под кустами сирени, которая вот-вот должна распуститься, и вдыхала радостный запах свежей зелени, как будто находилась не в задымленном городе, а где-нибудь на природе. Наблюдала, как в песочнице копошатся маленькие детки, как две улыбающиеся старушки выгуливают крошечную пушистую собачку, и размышляла.
Мысли у Насти были грустные, безрадостные. Даже, можно сказать, безнадежные. Сегодня идея представить Славке доказательства жениной неверности казалась не только неосуществимой, но и изначально бессмысленной. И не потому, что Анастасия, поразмыслив, решила, будто роскошная Лиза не изменяет мужу. Совсем не поэтому! В том, что у такой женщины просто обязан быть любовник, Настя ни минуты не сомневалась. Просто чем больше проходило времени с того момента, когда она смотрела со второго этажа производственного здания на Славкину жену, тем яснее девушке становилось, что Лизу ей не одолеть. Чувствовалась в супруге младшего Кузьменко железная воля, о которой самой Насте остается только мечтать. А главное, соперница при этом великолепно умеет казаться совсем несчастненькой.
Горовец до боли закусила губу, вспомнив, как Славка робко, словно молодой влюбленный, провел рукой по лицу красавицы жены. К Насте он никогда с такой нежностью не прикасался, даже когда впервые обнял ее в пустой лаборатории.
Девушка провела по губам рукой и слегка прикусила зубами палец. Ей вспомнилось еще более неприятное – как Лиза обвела глазами здание, словно бросая вызов ей, Насте, а потом легко и быстро прижалась к мужу, будто просила защиты. Умно, ничего не скажешь. И какой леший дернул ее звонить жене любовника? Только испортила все. Не зря говорят: не буди лихо, пока оно тихо.
Впрочем, и без звонков шансов у Насти не было. Никаких. Разве что Лиза сама решит от Славки отказаться. Но подобное уж совсем невероятно – богатые мужики на дороге не валяются.
Года, потерянного на связь с Кузьменко, стало так жалко, что Горовец чуть не заплакала. А ведь еще совсем недавно была уверена в победе. Почти уверена. Тогда ее слегка волновало лишь то, что у любовника есть дети. Ну, это понятно, чужие ребятишки никому не нужны, не только ей.
Вот замдиректора Светлане Леонидовне повезло: ей-то муж достанется без детей. В смысле, без маленьких детей. О том, что замдиректора не сегодня завтра станет женой директора, знала вся фирма. А Славка и словом не обмолвился, будто личная жизнь отца не касается его вовсе. Впрочем, Вячеслав о своей семье с подружкой совсем не говорил, будто у него и семьи никакой нет. Надо же, раньше это Анастасию не только не беспокоило, а даже радовало: тогда ей казалось, что семья для любовника никакого значения не имеет. А в итоге выяснилось, что сама Настя ничего для него не значит. Перевел в Бибирево и забыл навсегда.
Думать так было совсем грустно, и Горовец вернулась мыслями к Светлане Леонидовне. В грозной заместительнице директора, которой вся фирма дружно опасалась, девушка чутко уловила некую слабину: хоть и умная, и деловая, и красивая женщина, а сражаться за свое счастье, как Лиза, насмерть, не сумеет. Жаль, что не Светлана жена Славки. В борьбе с ней Настя почувствовала бы себя гораздо увереннее, чем сейчас.
Сидеть на лавочке надоело, и Горовец всерьез подумала, не бросить ли неумное занятие. Что ей та Лиза? В конце концов, у нее впереди вся жизнь, и на Славке свет клином не сошелся. Подумаешь, сын директора! Да при ее, Настиной, красоте таких сыновей еще десяток у нее будет. До сих пор, правда, не было, но ей всего-то двадцать с небольшим…
Додумать Анастасия не успела, потому что с запозданием поняла: вон та стройная невысокая женщина в светлой куртке-ветровке, неспешно удаляющаяся по направлению к шумной улице, и есть Лиза. Номера Славкиной квартиры Настя не помнила, поэтому подъезд вычислить не смогла, и чуть было не прозевала свою соперницу. Девушка вскочила с лавочки, не зная, броситься ли к припаркованной на соседней улице машине, которую выпросила у матери утром, или идти за Лизой пешком.
А Славкина жена, похоже, никуда не торопилась. Настя так же неторопливо направилась вслед за ней.
Лиза вошла в ближайший супермаркет, минут через пятнадцать вышла с объемным целлофановым пакетом и, не оглядываясь, направилась домой.
Горовец, проводив жену любовника почти до подъезда, опять уселась на лавочку. И отчего-то окончательно поняла, что проиграла. Пора было уходить. Нужно строить новую жизнь. И, скорее всего, искать другую работу – не в Бибиреве же прозябать всю оставшуюся жизнь. Но вставать с лавочки не хотелось, и Настя продолжала сидеть как последняя дура.
* * *
Мила протирала старинный деревянный ларчик и, как обычно, ругалась про себя, потому что стереть пыль с резных изгибов было трудно. Пожалуй, лучше убрать шкатулку в шкаф, решила Мила. Конечно, смотрится она на открытой полке хорошо, но следить за ней – замучаешься.
В ларце хранились семейные драгоценности Тишинских. Украшения были так себе. Собственно, какие еще могли быть в обычной советской семье? Кольцо с изумрудом и маленькими бриллиантиками Мила ни разу не надела, потому что у нее было похожее, только гораздо красивее и дороже. Лежали тут еще два золотых колечка, совсем простеньких, цепочки, серьги. В общем, советский ширпотреб. Замечательным был только серебряный браслет с янтарем, и Мила любовалась им каждый раз, когда открывала шкатулку. Хотя браслет не слишком подходил к джинсам и мокасинам, в которых Мила гуляла и ходила по магазинам, она решила сегодня надеть его. И сразу выглянула в окно. В который раз! Она все утро посматривала вниз, злясь на себя за это и не зная, чего хочет больше: увидеть Романа или убедиться, что тот больше не появится.
Во дворе Романа не было.
Мила накинула курточку, заперла квартиру и, не дожидаясь лифта, пошла по лестнице. В дверях подъезда столкнулась с пожилой соседкой. Женщина с нелепым именем Виолетта жила здесь бог знает сколько лет и помнила Костю еще ребенком. Сейчас старушка возвращалась с прогулки, ведя на поводке небольшую черную собачку. Собачка была забавная, веселая и очень породистая, только Мила все никак не могла запомнить мудреное название породы.
– Здравствуйте, Виолетта Максимовна, – пропустила ее Мила. – Нагулялись?
– Я-то нагулялась, – засмеялась соседка и кивнула на собачку, – а ему бы хоть целый день гулять. На улице хорошо очень, прямо уходить не хочется.
Мила наклонилась и погладила песика по голове.
– У Тишинских этот браслет считался несчастливым, – неожиданно произнесла старушка, глядя на украшение, высунувшееся из рукава Милиной куртки. И тут же добавила: – Впрочем, глупость, конечно.
– Почему несчастливым? – удивилась Мила. – Костя мне ничего не говорил.
– Да так, ерунда, – отмахнулась соседка, – сама не знаю, с чего мне вдруг вспомнилось.
– Нет уж, Виолетта Максимовна, – улыбнулась Мила, – раз обмолвились, говорите до конца. А то умру от любопытства, и моя смерть будет на вашей совести.
– Да я точно не помню. Елена Сергеевна, мама Кости, рассказывала, что какая-то ее бабка получила браслет в подарок от молодого мужа, а того на следующий день призвали на фронт, и больше она его не видела. Потом вроде еще какая-то родственница поносила браслет, и тоже с ней что-то плохое случилось. Ой, не верь, Милочка. Нравится тебе, вот и носи.
– Нравится, – подтвердила Мила, покрутив вытянутой рукой. – Очень красивая вещица, правда?
– Очень. И зачем я про несчастья ляпнула, сама не пойму. Ты меня не слушай!
– Я не суеверная.
– Ну и правильно. От судьбы все равно не уйдешь, хоть носи браслет, хоть не носи. Лена вон не носила, а Сереженьку все равно убили. Сережа – это Костин брат.
– Я знаю.
– Он погиб в армии. – Соседка тяжело вздохнула. – Хороший мальчик был. Вообще хорошая семья была.
Мила улыбнулась соседке и попрощалась. Медленно дошла до метро, затем двинулась в сторону парка. Не успела сделать десятка шагов, как перед ней появился Роман, и она обрадовалась так, что не смогла сдержаться – улыбнулась. Но тут же тревожно подумала, что все это очень плохо кончится.
А еще ей вдруг захотелось немедленно стянуть браслет с запястья. Но это выглядело бы глупо, поэтому Мила просто подтянула его другой рукой повыше, чтобы не торчал из рукава. И, не глядя на мужчину, попросила:
– Роман, не приезжайте больше, пожалуйста. Ни к чему это. Ни мне, ни вам.
Воронин вздохнул, сам зная, что приезжать нельзя. И что глупо выглядит, тоже знал. Да что там глупо – настоящим идиотом. Но все равно возвращался – потому что очень хотел ее видеть. И еще потому, что Мила больше не казалась ему счастливой и довольной жизнью, какой представилась в момент первой встречи. Полковник почему-то считал своим долгом понять, что же с ней происходит. И защитить ее, если понадобится.
– Я сделаю, как вы скажете, – пообещал Роман. Хотелось сказать, что он готов всю оставшуюся жизнь делать все так, чтобы ей было хорошо, но слова застряли где-то в горле. – Мила, мне кажется, вас что-то беспокоит. Я прав?
– Да, – согласилась она, не глядя на него.
– Расскажите, что именно. Мы вместе подумаем и решим, как быть. Одна голова хорошо, а две лучше.
– Нет, – вздохнула Мила. – Извините, но я не стану ничего рассказывать. Давайте лучше возьмем булочку и уток покормим.
Они как раз поравнялись с прилавком, от которого восхитительно пахло сдобой, и Воронин купил две сдобы. Булочки были мягкими и теплыми, и одну по дороге к пруду Роман и Мила как-то незаметно съели сами.
«До сих пор никто никогда не замечал, что я чем-то обеспокоена», – с грустью отметила про себя Мила.
Игорек был полностью поглощен собственными беспокойствами, а Костя… А Костя никогда всерьез ею не интересовался. Это она отчетливо поняла. Зачем Тишинский вообще на ней женился? Почему ей казалось, что муж очень ее любит? Ведь любви без взаимного интереса друг к другу не бывает, а интереса-то как раз и не было в их отношениях. Что она знает о своем муже? Да ничего! Даже не знает, способен ли тот на убийство.
– Вы женаты? – равнодушно спросила Мила, разглядывая зеленеющие кусты.
Спросила равнодушно, но Воронину показалось, что это интересует ее всерьез.
– Нет.
– А были?
– Нет.
– Почему? – Женщина наконец посмотрела на него.
– Потому что вас я встретил только сейчас, а больше ни на ком меня жениться не тянуло.
На самом деле давным-давно, двадцать лет назад, Роман очень хотел жениться на однокурснице, лучшей на свете девушке. Хотел носить на пальце кольцо и знать, что эта лучшая на свете девушка принадлежит ему. И всегда будет принадлежать. Тогда он был студентом престижного вуза и не только не мечтал о карьере военного, но даже предположить не мог, что попадет в армию, а тем более что останется служить. Впрочем, по-настоящему армейской службой то, чем Воронин занимался, можно было назвать с большой натяжкой. Обычная работа, как у любого другого инженера.
Тогда, двадцать лет назад, лучшая на свете девушка все тянула со свадьбой. А потом, перед самой защитой диплома, не поднимая глаз, грустно призналась, что полюбила другого. И добавила: по-настоящему полюбила, потому что его, Романа, она, конечно, тоже любит, но – как друга.
Все происходившее после ее слов Воронин помнил плохо, смутно. Защитил диплом и пошел в армию, радуясь, что его призвали, что два года не будет видеть улиц, по которым так любил гулять с той девушкой.
Позже ему стало известно, что она вышла замуж за молодого предпринимателя. Правда, в те годы предпринимательство называлось кооператорством. Кооператор, ошалев от немыслимых денег, вскоре начал пить. Развлечения нувориш предпочитал простые – с девками, поэтому очень быстро выставил молодую жену за порог. Или та сама ушла, Воронин точно не знал.
Жили они неподалеку, родители Романа и той девушки хотя и не дружили, но при встрече всегда общались и были в курсе жизни соседей. Расставшись с мужем, бывшая возлюбленная начала приходить к матери Ромы и рассказывать о своих страданиях от того, что бросила такого замечательного парня. Очень хотела, чтобы тот ее простил. Мол, вина ее перед ним, конечно, велика, но Роман должен понять: она просто ошиблась, приняла за любовь мимоходную влюбленность. С кем не бывает? Зато теперь девушка знает точно, что по-настоящему любит, однако, Романа.
Мать, которая раньше подругу сына, мягко говоря, недолюбливала, теперь, помня его несчастные глаза, готова была все ей простить. Но Воронин поступил иначе. Написал девушке короткое письмо, после которого она в его жизни больше не появлялась.
Сейчас, приезжая к родителям, Роман иногда ее встречал. Бывшая возлюбленная превратилась в солидную даму с цепким, агрессивным взглядом и с полным отсутствием интеллекта на лице. Он и раньше знал, что его избранница не слишком умна, но тогда это его умиляло. Тогда все в ней его умиляло. Теперь Воронин благодарил судьбу, что уберегла его от такой жены…
На безлюдных дорожках было тихо, только какие-то птицы оживленно чирикали. Возможно, то были соловьи. Полковник шел за Милой, чуть поотстав, и старался не думать о том, что она просила его больше не приезжать.
* * *
Нужно было готовить ужин, но Лиза не могла заставить себя приняться за обычные домашние дела. Она не знала, от чего мучается больше, от ненависти или от страха.
Ненависть стала уже привычной, Лиза, кажется, в равной степени ненавидела и мужа, и Светлану. А вот к дурочке Насте почему-то ничего подобного не испытывала. Таких девиц, которые не прочь отобрать у нее мужа, кругом навалом, если каждую ненавидеть, никакого здоровья не хватит. Лиза же о собственном здоровье заботилась, и не тратить нервы на глупенькую пустышку у нее здравого смысла хватало. Да и, по большому счету, Настя ни в чем перед ней не виновата.
А вот Славка виноват. Хотя… Собственно, предъявлять мужу претензии у Лизы никаких оснований не было, тот ведь не обещал хранить ей верность. Но тут ничего с собой поделать ей не удавалось. Иногда даже казалось, что, если бы не страх перед тюрьмой, она убила бы Вячеслава собственными руками. Например, вот этим кухонным ножом, который вертела сейчас в руках.
Ненависть к мужу возникла у Лизы вовсе не с появлением в его жизни Насти. Нет, это чувство присутствовало с самого начала. Уже тогда, когда Кузьменко-младший предложил ей выйти за него замуж и она согласилась. Славка не был своим отцом, и за это Лиза его ненавидела. Просто после дурацких Настиных звонков тихо дремавшая ненависть проснулась и теперь не позволяла забыть о себе ни на минуту.
К глупой девчонке Лиза никаких особых эмоций не испытывала, а вот Светку, которая, по сути, уж совсем не была перед ней виновата, ненавидела почти до судорог. Ей казалось, что она, если не произойдет чуда и Виктор Федорович все-таки женится на своей, теперь уже почти официальной невесте, буквально не переживет этого.
А сейчас к ненависти добавился страх.
Сначала, когда позвонил Турман и, усмехаясь, доложил, что Светка грозится его найти, Лиза никакого страха не почувствовала. Только удивилась: как та смогла отследить ее письмо? Она же отчетливо помнила, что письмо с рабочего компьютера Светланы удалила.
Вообще, написать Турману со Светкиного адреса Лиза решила спонтанно. В тот день Настин звонок здорово вывел ее из себя, и в кабинет она зашла именно назло Светлане. Знала, как та бесится, увидев невестку директора в своей комнате, и не могла отказать себе в маленьком удовольствии. Кстати, и мартини из кабинета захватила по какому-то наитию, еще не ведая, зачем ей Светкина бутылка. Или план возник уже в голове?
Лиза поморщилась – сейчас не до собственных тогдашних мыслей. Сейчас нужно придумать, что делать. Причем срочно, ведь будущая возможная родственница умна и дотошна, представляет настоящую угрозу.
Конечно, узнать адрес Турмана Светка не сможет, все-таки не в органах работает, но… Короче, проблема существует и требует решения.
Лиза сварила кофе и подошла с чашкой к окну. Кофе она не любила и сама не понимала, зачем его пьет. То есть при Славке и Викторе Федоровиче пила горьковатый напиток, чтобы не выглядеть провинциальной дурой, это ясно, а сейчас лучше бы выпить чаю. Сладкого, с вареньем. Лиза подула на коричневую жидкость, вдохнула терпкий аромат и посмотрела вниз, во двор.
У детской площадки виднелась одинокая фигурка. Лиза пригляделась повнимательней и замерла. Аккуратно поставила чашку на стол, сходила в Славкин кабинет за фотоаппаратом, отщелкала несколько снимков и включила компьютер. Через пять минут сомнений не осталось: в их дворе зачем-то сидела Славкина пассия. Память на лица у Лизы была отличная, но она себя проверила: достала из сумки спрятанную в потайном кармашке флешку и просмотрела присланные Турманом фотографии Насти. Точно, под окнами торчала гадкая девчонка, звонившая ей.
Лиза еще не решила, что делать, когда в двери заскрежетал отпираемый замок.
– Ты что так рано, Славик? – обрадовалась она и быстро и пылко прижалась к мужу. – Ты не заболел? Ты ночью кашлял.
– Кашлял? – удивился Вячеслав, обнимая ее одной рукой. – Я и не знал. Да нет, вроде у меня все нормально. Ездил на другую территорию, вот и освободился пораньше.
Он слегка отодвинул жену и повесил плащ на вешалку.
– Что с тобой, Лизонька? – Слава, заглянув ей в глаза, кажется, испугался.
– А что со мной? – не поняла Лиза.
– Какая-то ты… расстроенная.
Муж впервые за все годы поинтересовался ее настроением, и она удивилась, что чувствует не благодарность, а новый прилив ненависти.
– Да так. – Лиза отвернулась и пошла на кухню. – Извини, обед еще не готов. Ты есть хочешь?
– Нет. Чайку только попью. – Вячеслав догнал ее по дороге и развернул к себе. – И все-таки, что случилось?
– Ничего.
– Перестань! Я же вижу.
Ей хотелось бросить ему, что видеть нужно было раньше. И не заводить всяких Насть, не загонять ее в угол. Неожиданно липкой волной накатил острый страх, и Лиза уткнулась лбом мужу в грудь, стараясь унять забившееся, как при тахикардии, сердце.
– Я хочу тебе кое-что сказать…
– Что? – Вячеслав опять заглянул жене в глаза, и та с удовлетворением отметила, что муж по-настоящему напуган.
Наверное, относись он к ней вот так, с настоящей заботой, с самого начала, ей не пришлось бы делать то, что сделала в последние дни. Или все же сделала бы?..
Наверное, да, потому что Слава совсем не тот, кто ей нужен. Кузьменко, но младший, а не старший.
– Понимаешь, я… – Лиза отодвинулась от мужа и вошла в кухню. – Я случайно узнала кое-что про Светлану.
– Про Свету? – Вячеслав сразу как-то расслабился и посмотрел на жену с удивлением.
– Да, – твердо продолжила Лиза. – У меня есть знакомая, психиатр… Впрочем, подробности тебе неинтересны. Так вот, я узнала, что у Светланы в роду есть сумасшедшие. У нее бабка была настоящая сумасшедшая и закончила свои дни в психушке.
– Лиза, – укоризненно, будто говоря с маленьким ребенком, произнес Слава, – ну как можно случайно получить такую информацию? Ты что, изучала Светину родословную? Зачем?
Конечно, изучала. И, что уж супругу совсем знать необязательно, даже наняла частного детектива. Тогда ей хотелось застукать Светку с любовником, не с Кузьменко-старшим, а с каким-то другим мужчиной, наличие которого у соперницы она предполагала. Но это у сыщика не получилось. А вот то, что тот нарыл о бабке, показалось полезным. Правда, сумасшедшей была не совсем бабка, какая-то дальняя родственница, однако все равно информация убийственная.
– Ну какое нам дело до Светкиной бабки?
– Слава, у нас дети. А женщина с такой наследственностью становится членом нашей семьи. Ты что, не понимаешь?
– Нет, – терпеливо, не раздражаясь, произнес муж, – не понимаю. То есть понимаю, что это не наше с тобой дело. Семейное дело, но не наше. И давай зароем тему. Фу, ерунда какая…
У Вячеслава все последние дни было какое-то необычное тревожное чувство. Как будто должно произойти нечто очень неприятное. И если раньше его больше всего беспокоил затянувшийся, совершенно не нужный ему роман с Настей, то сегодня, увидев испуганные глаза жены, он всерьез встревожился. А сейчас, услышав ее объяснения, успокоился.
– Ладно, пусть ерунда, – легко согласилась Лиза и внимательно посмотрела в окно на солнечный двор. – Только я тебе еще кое-что скажу. Совсем дикое.
– Слушаю, – кивнул Слава, ожидая услышать что-нибудь столь же незначительное, похожее на предыдущее сообщение жены. Он крепко обнял ее со спины и поцеловал в волосы.
– Я, наверное, тоже схожу с ума, как Светкина бабка, – виновато прошептала Лиза, повернувшись и подставив ему для поцелуя лицо. – Посмотри вниз…
– Зачем?
– Посмотри, посмотри. Видишь девушку в красной куртке? Слава, – голос у Лизы дрогнул, – что хочешь, думай, но она за мной следит.
Идя по улице, Вячеслав обычно погружался в свои мысли и ничего вокруг не видел. Поэтому, конечно, не заметил Настю, сидевшую на лавочке с опущенной головой. Впрочем, ее и без погружения в мысли разглядеть было бы нелегко – лавочку почти скрывали кусты сирени.
Лиза с удовлетворением отметила, как каменеет лицо мужа, бросившего наконец взгляд за окно. Даже ненависть на какое-то время отступила, сменившись радостным любопытством.
А Вячеслав тут же метнулся к выходу. Выскочив из подъезда, помчался к хрупкой фигурке. Лиза поняла, что он сказал Насте что-то резкое – та, услышав его слова, отшатнулась и выбежала из двора.
Это была мелкая, совсем незначительная, но все-таки победа. Лиза и не сомневалась, что будет именно так. Зато всерьез сомневалась в другом – в том, что справится со Светланой.
Хлопнула входная дверь – вернулся Слава. Лиза даже не пошевелилась. Муж развернул ее к себе, посмотрел в глаза виновато и даже испуганно. Она и не знала, что тот умеет так смотреть.
– Лиза, ты… ты прости меня, я виноват перед тобой. Но отныне все будет по-другому, поверь. А про девушку эту забудь и никогда не вспоминай. Я люблю только тебя. И всегда любил, только раньше этого не понимал. А теперь понял. Мне никто не нужен, кроме тебя, и никогда не будет нужен. Ты мне веришь?
Лиза кивнула, уткнувшись лицом ему в грудь.
Вячеславу хотелось, чтобы жена сказала, что тоже любит его, но та молчала.
Она не от него хотела услышать эти слова.
Лиза крепче прижалась к мужу и еле слышно прошептала:
– Я верю, Слава. И я тоже тебя люблю.
* * *
Выйдя вместе с Ирой в обед на улицу, Лера купила букетик ландышей, привезенных откуда-то с юга, потому что в московских лесах они появлялись гораздо позднее. Знала, конечно, что ни продавать, ни покупать эти весенние цветы, занесенные в Красную книгу, нельзя, но все равно каждый год покупала. Правда, чувствовала угрызения совести. Не совсем она, видимо, пропащий человек.
Сейчас букетик стоял в баночке из-под кофе, и Лера каждые пять минут вставала и вдыхала восхитительный аромат. И думала о Саше.
С ним она познакомилась случайно, на трамвайной остановке. Был теплый июньский вечер. Закончилась летняя сессия, группа отметила окончание пятого курса, и Лера возвращалась домой после веселого застолья в студенческом общежитии. Долго стояла на трамвайной остановке сначала одна, потом вместе с подошедшим чуть позже парнем, вроде не обращавшим на нее никакого внимания. Она и не заметила, откуда появилась крепенькая старушка с маленьким букетиком ландышей, которые давно было запрещено продавать. Время их цветения уже вообще-то прошло, и Лера немного удивилась. Наверное, это были самые последние ландыши в подмосковном лесу.
– Возьмите цветочки, – попросила бабулька. – Хоть за двадцать рублей.
Лере стало жаль старушку, вынужденную собирать, продавать запрещенные цветы, и она полезла в сумку за кошельком.
– Давайте, – опередил ее парень, протянув пожилой женщине пятидесятирублевую бумажку. – Спасибо.
Старушка исчезла так же мгновенно, как и появилась, а Лера шагнула на рельсы, посмотреть, не едет ли наконец долгожданный трамвай.
– Это вам, – без улыбки протянул ей букетик сосед по остановке.
Лера опешила и начала отказываться, но тогда парень улыбнулся, и она неожиданно для себя цветы взяла. Пахли ландыши изумительно.
Потом как-то само собой получилось, что попутчик проводил ее до подъезда. Но телефона не спросил, и когда на следующий день он шагнул к ней, вышедшей в магазин за покупками, Лера удивилась и очень обрадовалась. И с тех пор радовалась всегда, когда Саша находился рядом. До последнего времени. До того, как он обманул ее пару дней назад…
Лера в очередной раз понюхала цветочки, достала сигарету и отправилась в курилку, надеясь, что там никого не будет. Но на лестничной площадке оказался Дорышев. И вдруг Лера захотела рассказать ему о своих подозрениях.
– Леня, мне стало известно, что Тамара Станиславовна перевела деньги за программирование в одну фирму. А я точно знаю, что программировали у нас, в институте…
– Она была кристально честным человеком. Кристально честным! – неожиданно резко перебил Дорышев. Зло стряхнул пепел и прислонился к стене.
– Я знаю… то есть тоже так считаю… – немного удивилась реакции приятеля Лера. Почувствовала себя неуверенно, но все же продолжила: – Ты послушай… Тамара перевела очень большую сумму, а тот, кто деньги получил… В общем, у меня возникло подозрение – может быть, ее убили?
– Что за чушь! – Леонид разозлился сильно, как всегда злился, когда слышал о Тамаре глупости. Но взял себя в руки и сказал уже спокойнее: – Единственный человек, которому была выгодна ее смерть, это я. А я ее не убивал.
– Ты? Почему ты? – Лера понимала, что лезет не в свое дело, но не могла остановиться.
– Потому что Тамара завещала мне свою квартиру, – объяснил Дорышев, как будто Лера имела право задавать бестактные вопросы и была уверена, что получит на них ответы. – Вернее, завещала мне все свое имущество.
Лере до смерти захотелось узнать, что связывало Дорышева с Тамарой, но она не рискнула, вернулась к волновавшей ее теме.
– Но ведь она действительно перевела деньги…
– И что? – опять перебил Леонид. – Часть денег всегда переводится в фирмы, потому что у нас очень высокие накладные расходы. Тамара мне объясняла, но я не вникал, честно говоря. Деньги переводятся в какую-то фирму, и мы потом получаем конверты. Ты что, никогда купюр в конверте не получала?
– Получала, – призналась Лера.
– Вот оттуда и деньги.
– А что за фирма, ты не знаешь?
– «Бета» какая-то, не помню точно. Раньше там Тишинский директором был, а кто сейчас, не знаю. Короче, ерунда, ничего особенно тут нет. В институте рубля нельзя потратить без ведома генерального, так что выбрось из головы. – Дорышев помолчал. Потом заговорил тихо и как-то печально: – Никто ее не убивал, Тамара сделала это сама. Она прислала мне письмо. И там, у себя в квартире, оставила записку. У нее был рак в четвертой степени.
Леонид вздохнул.
Чуть больше недели назад он столкнулся в коридоре с толстой бухгалтершей Татьяной и узнал, что Тамара не вышла на работу и что ее все ищут. У него еще теплилась надежда, что все как-то объяснится, когда бежал к себе за ключами от Тамариной квартиры и когда ехал в директорской машине к ней домой. А там первым нашел записку, в которой она объясняла свой поступок. Под запиской лежало медицинское заключение. Леонид понял, что и записку, и заключение Тамара оставила на виду, чтобы никому в голову не пришло его… заподозрить. А теперь не мог себе простить, что пропустил ее болезнь, что в последнее время редко заходил к ней и что не успел ей сказать, как сильно ее любил.
Лера смотрела на него, и Дорышев, большой, крупный, показался ей вдруг маленьким потерянным мальчиком. Ей захотелось погладить его по голове. Она отвернулась к двери и улыбнулась, представляя, как по-идиотски это выглядело бы.
– В праздники что делать собираешься? – спросил, резко сменив тему, Леонид.
Почему-то у Леры не было никакого желания говорить о планах на выходные, и она пожала плечами. Хорошо, что все объяснилось. Вот и славно, что не в чем подозревать Константина Олеговича, тот ей нравился. А самое главное, было жалко Милу – как бы подруга пережила, если бы подозрения подтвердились.
В самом конце рабочего дня к ней заглянула Ира и от Лериных новостей заметно расстроилась.
– Жалко-то как. Такая хорошая версия была и – рассыпалась. Может, Дорышев ошибается, а? Неужели Тамара сама решилась?
– Нет, он не ошибается, – твердо не согласилась Лера.
– А почему Тамара ему квартиру оставила? Они что, родственники?
– Не знаю.
– Вообще-то Леонид часто к Тамаре заходил. И разговаривали они… как-то по-домашнему. Может, все-таки родственники?
Лера пожала плечами и улыбнулась, глядя на озадаченную подругу. Ей и самой любопытно было узнать, что связывало Тамару с Дорышевым, но, наверное, не так сильно, как все еще полную раздумий Ирину.
– Да, совсем забыла сказать! – вздохнула подруга, переключаясь от мыслей о Тамаре и Дорышеве. – К моим теткам сегодня Галина из технологического отдела приходила и на тебя жаловалась. Мол, ты с каждой ерундой к генеральному бегаешь, с тобой совершенно невозможно работать.
– Ира! – ахнула Лера, чувствуя, что голос предательски дрожит. – Да она же сама первая к генеральному побежала! Неужели ты думаешь, что я бы стала на нее жаловаться?
– Конечно, не думаю. Ты что, Лер? И я не думаю, и остальные тоже. Все знают, что она стерва и дура, и никто ей не верит. Не бери в голову. Я уж жалею, что тебе сказала.
Подруга еще что-то говорила, но Лера почти не слушала. Ей нужно было справиться с подступающими слезами. И она справилась. Почти.
К вечеру пошел дождь, но не надоедливый, а тихий, приятный. Лера, выйдя из института, не стала раскрывать зонт, а просто накинула капюшон и, вдыхая по дороге к дому свежий от дождя воздух, чувствовала, что напряжение последних дней отступает.
А готовя ужин, не выдержала и похвасталась:
– Саш, мы с Ирой вскрыли, как у нас деньги крутят. То есть в основном Ира, – добавила честно.
– Какие деньги?
– По договорам. Чтобы зарплаты побольше были.
– Да? – удивился Александр. И спросил: – Как же вам удалось?
Спросил машинально, потому что в данный момент его волновало другое. Сегодня позвонил приятель, Семенов, и сказал, что визы на документах Саши, которые тот подал в Сетевую компанию, все собраны. Осталось только получить подпись директора, но это пустая формальность. И сейчас Казанцев не знал, рассказать о своих новостях Лере или подождать, когда все станет окончательно ясно.
А Лера начала рассказывать, но сразу заметила, что слушает Саша как-то отрешенно. Вернее, почти и не слушает. В какой-то момент ей даже показалось, что улыбается каким-то своим мыслям, и сердце тревожно сжалось.
– Саша, ты меня любишь? – вдруг спросила Лера, оборвав рассказ на полуслове. И тут же разозлилась на себя и за вопрос, и за то, что прозвучал он как-то… жалко.
Саша встал из-за кухонного стола, обнял ее, поцеловал в шею и сказал:
– Очень люблю.
Все было, как обычно, но Лера ему почему-то не поверила. Нет, поверила, но не до конца.
Ей хотелось пожаловаться, что технолог Галина Николаевна распространяет по институту лживые слухи, будто Лера бегает к начальству с жалобами на сослуживцев, чего она, конечно, никогда не делала и делать не собиралась. Но не рассказала. Потому что решила: Саше неинтересно то, о чем Лера говорит.
И сама Лера ему неинтересна.
И вообще ему не нужна.
