Май, 26–27, выходные

Мучительная ненависть не проходила, она даже как будто усилилась, мешала дышать и мыслить, и Вера, всегда трепетно относившаяся к своему здоровью, не на шутку заволновалась – всем известно, что злые мысли рождают плохое самочувствие. А самочувствие и впрямь было плохое, она почти не спала, осунулась и, что самое страшное, стала ужасно выглядеть: на свои годы. Это отметили даже в агентстве, куда ей необходимо было заехать, и спрашивали, не заболела ли она. Она болела и прекрасно отдавала себе в этом отчет, и болезнь эта называлась ревность. Она не знала только, что ей делать с этим.

Ее раздражали вопросы мужа и сыновей, которые всерьез были обеспокоены ее состоянием, она устала им врать, что все в порядке, и ссылаться на недомогание. Она почувствовала облегчение только в пятницу вечером, проводив свое семейство на дачу – на любимую рыбалку. Ночь, проведенная в пустой квартире, неожиданно придала ей сил, и Вера впервые после звонка Сергея нормально выспалась.

Утром в субботу, выпив вторую чашку кофе, Вера приказала себе: «Сегодня последний день, когда я о них думаю. В конце концов, они этого не стоят. Конечно, совсем выпускать их из вида я не стану, буду потихоньку собирать информацию и что-нибудь придумаю, а нервничать хватит, это глупо и себе во вред. Блюдо-месть подают холодным».

Вера заставила себя позавтракать, тщательно накрасилась – макияж получился удачный, почти незаметный, села в стоявшую под окнами машину и поехала по незнакомому, выученному наизусть адресу – в Сокольники.

Она немного погуляла во дворе желтого кирпичного дома, замечая, что успокаивается и начинает смотреть на проблему именно как на проблему, а не на тяжелое, неожиданно свалившееся горе. Решать проблемы Вера умела и минут через пять повеселела. Никто не стоит ее волнений, ни один мужчина.

Она вернулась к машине, села за руль и правильно сделала, потому что Сергей с девкой вышли из подъезда, а ведь она могла с ними столкнуться. Дождалась, когда знакомая машина проедет через высокую арку, еще немного посидела, постукивая пальцами по рулю, улыбнулась и выехала из безлюдного двора.

Дмитрий Михайлович проснулся, когда уже вовсю светило солнце. Это была первая ночь, которую он всю проспал, как раньше, до смерти сестры. До сих пор он почти не спал, только забывался ненадолго. Приехал он вчера поздно, очень уставший, потому что весь день просматривал документы, которые должен был завизировать раньше, но не прикасался к ним всю неделю. У них ожидались кадровые перестановки, пренебрегать работой он не мог, и Дмитрий Михайлович заставил себя сосредоточиться на делах. Просматривал документы, писал замечания и почти забыл о том, что сестру убили и нужно попытаться узнать, как идет расследование кражи прибора, и вытаскивать Ирину, если она попадет в поле зрения полиции.

Он с удовольствием потянулся, полежал еще немного, глядя в окно на цветущую рябину, и удивился абсолютной тишине. Даже птицы, непрерывно галдящие вчера вечером, отчего-то молчали, и он подумал, что май – последний тихий месяц в старом дачном поселке. Скоро послышатся детские голоса, лай собак, шум проезжающих машин, и хотя их поселок с огромными участками выгодно отличается от привычных дачных муравейников, такой тишины уже не будет.

Сегодня ему уже не казалось, что его жизнь безвозвратно сломана и если он хочет жить дальше, ему срочно нужно принимать какие-то решения, что-то делать, а он не знает, что именно, и от этого прежняя жизнь вытекает из него по капле, а новая никак не наступит.

На кухне Нина Ивановна, стараясь не греметь кастрюлями, не будить его, возилась у плиты.

Он подошел и обнял ее сзади, поцеловал в висок.

– Демидовы приехали. Я приглашу их на поминки? Там Лизавета и Лена с мужем новым, – сказала она.

Уже девять дней нет Нонны, а он так и не знает, что ему делать.

Его сразу как будто снова окутала душная серая мгла, мутные, неповоротливые мысли снова заполнили сознание, мешая думать.

– Нина, я не хочу никого видеть. Даже Демидовых. Мы с тобой вдвоем помянем Нонну.

– Что ты, Дима, это не по-людски. – Она повернулась к нему и посмотрела с испугом. И поняла, что увещевать его бесполезно.

Он прошелся по засыпанным песком дорожкам участка. Земля была влажной, наверное, ночью шел дождь. Дмитрий наклонился, потрогал прорастающие цветы, когда-то посаженные сестрой. Он забыл, как они называются. Нонна любила возиться в земле. Раньше любила, до того, как в их жизни появилась Ира. Он только сейчас подумал, что после его женитьбы сестра на участке ничего не сажала, только просила его постричь траву.

Дмитрий Михайлович поднялся на просторную веранду и опустился в плетеное кресло.

Нужно позвонить Ирине. Его молчание выглядит уже совсем необъяснимым. И ее молчание выглядит странно. Почему она не звонит? Не хочет беспокоить его в горе? Должна бы просто встревожиться, что мужа неделю нет дома. Или сделать вид, будто волнуется. Он попытался вспомнить, волновалась ли Ира о нем раньше, и не смог: он никогда не давал жене повода для тревоги, всегда звонил, если задерживался на работе, ничем серьезным никогда не болел.

– Нина, – крикнул он, – Ира тебе не звонила?

– Нет, – Нина Ивановна появилась в дверях и поджала губы, – не звонила.

Она постояла, как будто хотела у него что-то спросить, помолчала и ушла на кухню.

Вопрос, беспокоится ли о нем жена, вдруг показался ему исключительно важным, как будто именно от этого зависело, как он поступит с Ирой. И еще один вопрос показался ему важным: как отреагировала бы Ира на его смерть? Страдала бы? Или, наоборот, почувствовала себя свободной? Зачем она вышла за него замуж? Потому что не нашла никого лучше? Ответ он знал: да, именно поэтому.

А сейчас? Он нужен ей? Они прожили вместе почти семь лет, знают друг друга так, как знают редкие муж и жена. Дмитрий Михайлович не знал, нужен ли он своей жене, и только удивлялся, почему никогда раньше не задавался этим вопросом. Он был уверен, что если предложит развестись, Ирина будет в ярости, даже если он оставит ей все, что имеет. Быть брошенной женой ей категорически не хочется, ей нравится быть супругой достаточно известного и уважаемого человека, нравится принимать его любовь и подарки. Да, он ей нужен, решил Дмитрий. Она абсолютно уверена, что он очень любит ее, он как будто является ее частью, и на него распространяется ее любовь к себе.

Может, плюнуть на все? Встать, поехать в Москву, уткнуться в ее восхитительные волосы?

Неожиданно он усмехнулся, подумав, каким ударом для Иры будет известие, что драгоценности Лучинских достанутся Лене. В первые годы их брака Ирина часто заговаривала о том, что Нонна Михайловна украшения не носит, а камни стареют. Камни живые, объясняла Ирина, питаются человеческой энергией, их необходимо носить, по крайней мере брать в руки. Он тогда никак не реагировал на ее намеки, и она отстала. Но вряд ли забыла о старинных украшениях.

Почему же она не звонит? Потому что хочет выглядеть тактичной и понимающей?

Или она не звонит, потому что боится?

Потому что то страшное, что пришло ему в голову, правда?

Надо с этим кончать, решил он. Нужно поехать в Москву, заставить ее ответить на все вопросы и жить дальше. А как жить – зависит от того, что она скажет.

Но он так и не тронулся с места.

В Москву Лена и Сергей возвращались поздно по почти пустой дороге. На самом деле нужно сказать Дмитрию Михайловичу, что его жена подложила Лене в сейф прибор, предназначенный для военной приемки, и она, бесспорно, каким-то образом связана с произошедшей в институте кражей. Дмитрию Михайловичу стоит это знать хотя бы для того, чтобы успеть подготовиться к моменту, когда Ирино участие откроется. Найти адвоката, например. Лена понимала, что ничего не расскажет, и знала почему: потому что до сих пор ревнует его к Ире, не любит ее, и ему об этом известно. Ее рассказ выглядел бы как месть Ирине, во всяком случае, он мог так его воспринять.

– Как получилось, что вы с этой… Ирой подругами стали? Все-таки вы разные очень. – Сергей покосился на нее и улыбнулся.

Чуть-чуть, только губы дрогнули. Она уже знала, что он так улыбается, когда абсолютно спокоен, всем доволен и даже расслаблен. Так он улыбается только ей.

– Сама не знаю, – сказала Лена, замирая то ли от его улыбки, то ли от счастья, то ли от всего вместе. – В детстве она была не такой… невыносимой. Она казалась скорее обиженной.

– Богом? – усмехнулся он.

– Нет, богом она не обижена, – улыбнулась Лена. – Она была самой красивой девочкой в классе.

– Не сочиняй! Самая красивая – ты. – Он протянул руку и быстро притянул ее к себе.

– Ей всегда чего-то не хватало: дорогих игрушек, тряпок. А когда ей это покупали, она сразу хотела чего-то другого.

– А тебе всего хватало?

– Мне тоже не хватало, но… не так сильно. Мама у нее была такая… неприветливая. Отец ушел. Мать ее все время ругала своих клиенток, правительство, продавцов на рынке, которые цены завышают. Она парикмахером работала. Кстати, мастером была очень хорошим.

– Тогда все ругали правительство.

– Все, – согласилась Лена, – но Ирина мать как-то особенно, как будто она этих людей лично ненавидит. Как будто готова их перестрелять. Хотя она и в перестройку нормально зарабатывала, клиенток на дому принимала. Тогда всем трудно жилось, моим родителям месяцами зарплату не платили, но они же не озлобились. Когда Ира не поступила в институт, она вообще весь белый свет возненавидела. Я тогда впервые заметила, как она похожа на свою маму.

Почему она почти непрерывно думает об Ире? Все-таки странно, что Дима так долго прячется на даче. Он очень любил Нонну, но девять дней никого видеть? Не помянуть сестру с соседями, для которых он всегда был по-настоящему родным? Что-то здесь не так. Он ведь испугался, когда она спросила его в прошлые выходные, отчего умерла Нонна… И с Ирой он не видится и не разговаривает, Нина Ивановна говорила.

Что он сделает, если узнает, что Ира украла военный прибор? Будет жить с ней дальше? Тот Дима, которого она знала лет десять назад, выгнал бы ее в ту же минуту. А сегодняшний? Трудно сказать… Мы все меняемся с годами. Но тем не менее Ира должна бояться, что он узнает про прибор, вряд ли ей захочется даже как вариант рассматривать возвращение к матери и поиски нового мужа. Можно ведь и не найти…

– Завтра отвезу тебя на работу, а вечером заберу.

– Ты же не можешь возить меня всю жизнь.

– Почему? – засмеялся Сергей. – Кто мне помешает?

– Да ну тебя. – Почему-то сейчас вспоминать недавнее происшествие на дороге ей было совсем не страшно.

Сергею не хотелось врать, а сказать правду он просто не мог. Он уже все знал, ребята Вячеслава выяснили. Правда бросала мощную тень на ее бывшего мужа, а унижать Павла в ее глазах он не хотел, это было недостойно.

Правду Сергей знал, он только не догадывался, что нельзя медлить.

Несмотря на то что тетка накормила их обильным ужином, очень хотелось есть, и пришлось заехать в магазин за продуктами. Хотелось есть, хотелось спать и не хотелось рано вставать завтра утром.

Лена хлопнула дверью машины, поплелась к подъезду и не сразу повернулась на радостный женский окрик:

– Сережа!

Потом она жалела, что повернулась.

– Сережа! – незнакомая женщина подбежала к Курганову, прижалась, заглянула ему в глаза. – Я так соскучилась…

– Вера? – Сергей попытался оторвать от себя руки женщины и не смог, так и стоял, держа ее за локти. – Ты что здесь делаешь?

– Проезжала случайно, увидела твою машину. – Вера радостно засмеялась. – Я все время о тебе думаю, особенно после той встречи. Ты помнишь, как нам было хорошо?

Слушать дальше Лена не стала, рванула дверь подъезда, забыв, что нужно набрать код. В висках шумело, кнопки не хотели нажиматься, тогда она принялась искать в сумке ключи и никак не могла на них наткнуться.

– Вера, прекрати спектакль!

– Ты что, Сергей? Что с тобой?

Ключи нашлись, но достать их Лена не успела, Сергей из-за ее спины набрал код, открыл дверь и за руку втащил ее в подъезд.

– Лена, – он потряс ее и заглянул в глаза, – я люблю тебя. Мне сорок лет, и у меня были женщины, но теперь – только ты. Верь мне. – Он говорил со злостью и все пытался встретиться с ней взглядом. – Ты мне верь, иначе я жить не смогу. Я никогда тебя не предам, только верь.

Она заплакала и спросила, наконец подняв на него глаза:

– Она тебя любит?

– Нет. Она меня не любит, и я ее не люблю. И не любил никогда.

– Но зачем же тогда?..

– Не знаю, – зло сказал он. – Какая разница? Ее больше нет в моей жизни, и она это знает.

Лена под его руками казалась обмягшей, сломленной, совершенно несчастной, и ему захотелось догнать и убить стерву, заставившую страдать его женщину.

О том, что он заставил страдать Веру, он совсем не думал.

– Лена! Она замужем и разводиться не собирается. Это… ничего не значило ни для меня, ни для нее. Я позвонил ей, как только тебя встретил, и сказал, что женюсь.

– А почему же тогда?..

– Не знаю. Оскорбленное самолюбие, скорее всего. Не надо о ней говорить.

– Это случайная встреча?

– Не думаю.

– А адрес мой она как нашла? – не унималась Лена, но это были уже нестрашные вопросы. На эти вопросы нужно ответить, перед тем как забыть про них навсегда.

– Ну, кто хочет получить информацию, тот ее получает. Лена, ее нет в нашей жизни и никогда не будет. Не надо о ней говорить, мне… неприятно. Ты только верь мне. Всегда. – Он тяжело вздохнул и за руку повел ее к лифту.

В кабине она наконец прижалась к нему, и стало можно жить дальше.