Глава двадцатая
1
Когда звук самолета превратился в далекое жужжание и дышать стало легче, Пино прошептал в темноту:
– Mon gйnйral!
Ответа не последовало.
– Mon gйnйral!
И опять без ответа. Не убит ли он? Пино думал, что это была бы большая радость, но теперь увидел и обратную сторону такого развития событий. Если не будет Лейерса, то Пино не сможет добывать важные сведения. Больше не будет информации для…
Он услышал какое-то движение, потом стон.
– Mon gйnйral?
– Да, – слабо сказал Лейерс. – Здесь. – Он лежал за спиной Пино, пытался сесть. – Вероятно, я потерял сознание. Последнее, что я помню, – нырнул в канаву и… что было потом?
Пино, помогая генералу подняться на дорогу, рассказывал ему, что случилось. Карбюратор «даймлера» давал обратный выхлоп, двигатель работал неуверенно, дрожал, но все же работал. Пино выключил его, и он с благодарностью заглох. Пино вытащил из багажника фонарик и набор инструментов. Он включил свет и провел лучом по машине. Генерал Лейерс стоял рядом, открыв рот. Пули исполосовали «даймлер» по всей длине, пробили капот, из-под которого шел дым. Было разбито лобовое стекло, пули прошли по переднему и заднему сиденьям, оставили отверстия в багажнике. Правая передняя покрышка спустила. Спустило и заднее колесо на другой стороне.
– Вы можете подержать это, mon gйnйral? – спросил Пино, протягивая генералу фонарик.
Лейерс несколько секунд тупо смотрел на фонарь, потом взял его.
Пино поднял капот, увидел, что пять пуль угодили в блок цилиндров, однако легкие патроны калибра ноль триста три потеряли часть энергии, пробивая металл капота, и не причинили двигателю особого вреда. Был рассечен провод высокого напряжения. Еще один провод дышал на ладан. И в верхней части радиатора виднелась дыра. Но в остальном силовой агрегат, как называл это Альберто Аскари, выглядел вполне работоспособным.
Пино ножом зачистил концы разорванного провода, соединил их с помощью медицинского пластыря из аптечки, тем же пластырем укрепил второй провод. Взял заплатки и резиновый клей из ремонтного комплекта, заклеил дыру в радиаторе с обеих сторон. Потом снял спустившее переднее колесо и поставил на его место целое заднее. Затем снял и выбросил заднее колесо с пробитой покрышкой. Когда он завел двигатель, тот заработал неустойчиво, но уже не кашлял, как старый курильщик.
– Я думаю, до Милана доедем, mon gйnйral, а дальше – одному Богу известно.
– За Миланом не имеет значения, – сказал Лейерс, который к этому времени, казалось, окончательно пришел в себя. Он сел на заднее сиденье. – «Даймлер» – слишком заметная цель. Мы поменяем машину.
– Oui, mon gйnйral, – сказал Пино и попытался тронуться с места.
Машина клюнула носом, и двигатель заглох. Пино попробовал еще раз, давая больше газа, и машина пошла. Но на четырех колесах вместо шести «даймлер» чувствовал себя неустойчиво, и они спотыкались и тряслись на дороге. Вторая передача не работала. Ему пришлось прибавить обороты – хотя он и делал это с опаской, – чтобы включить третью, но, когда они набрали более или менее приличную скорость, вибрации слегка поуменьшились.
Они проехали восемь километров, когда генерал Лейерс попросил фонарик, порылся в саквояже и извлек оттуда бутылку. Вытащив пробку, он сделал глоток, потом протянул бутылку через спинку переднего сиденья.
– Держите, – сказал он. – Виски. Вы заслужили. Вы спасли мне жизнь.
Пино смотрел на это иначе.
– Я сделал только то, что сделал бы любой на моем месте, – сказал он.
– Нет, – презрительно сказал Лейерс. – Большинство от страха потеряли бы способность соображать и мчались бы по дороге под пулеметный огонь. Но вы не испугались. Сохранили здравый смысл. Вы – то, что я называю «решительный молодой человек».
– Я хотел бы тоже считать себя таким, mon gйnйral, – сказал Пино, снова наслаждаясь похвалой Лейерса.
Он взял бутылку и сделал глоток. Почувствовал, как потеплело в желудке.
Лейерс забрал у него бутылку:
– До Милана вам больше нельзя.
Генерал усмехнулся. За вибрациями двигателя Пино услышал, что Лейерс сделал еще несколько глотков прямо из горлышка.
Лейерс невесело рассмеялся:
– В некотором роде, форарбайтер Лелла, вы напоминаете мне кое-кого. Даже двух человек.
– Oui, mon gйnйral? – сказал Пино. – И кто они?
Немец несколько секунд молчал, потом еще раз отхлебнул виски и сказал:
– Мой сын и мой племянник.
Пино не ожидал этого.
– Я не знал, что у вас есть сын, mon gйnйral, – сказал он и посмотрел в зеркало, не видя ничего в темноте, но угадывая силуэт человека на заднем сиденье.
– Ганс Юрген. Ему почти семнадцать. Умный. Изобретательный, как вы.
Пино не знал, как ему реагировать, а потому спросил:
– А ваш племянник?
После паузы Лейерс вздохнул и ответил:
– Вильгельм. Вилли – так мы его называли. Сын моей сестры. Он служил у фельдмаршала Роммеля. Погиб в Эль-Аламейне. – Генерал помолчал. – По какой-то причине его мать винит меня в гибели единственного сына.
Пино услышал боль в голосе Лейерса и сказал:
– Очень жаль, mon gйnйral. Но ваш племянник служил у Роммеля, у «Лиса пустыни».
– Вилли был решительным молодым человеком, – согласился генерал сипловатым голосом и снова глотнул из бутылки. – Он был командиром, который не боялся опасностей. И это стоило ему жизни в двадцать восемь лет в сердце кишащей блохами египетской пустыни.
– Вилли был танкистом?
Лейерс откашлялся и сказал:
– В Седьмой танковой.
– Дивизия-призрак.
Генерал Лейерс наклонил голову:
– Откуда вы это знаете?
Из передач Би-би-си, подумал Пино, но решил, что говорить об этом не стоит, а потому ответил:
– Я читал все газеты. И видел киножурнал.
– Чтение газет – редкое занятие для человека ваших лет, – сказал Лейерс. – Но Ганс Юрген и Вилли читали все время, в особенности спортивный раздел. Мы вместе ходили на спортивные зрелища. Мы с Вилли видели Джесси Оуэнса на берлинской Олимпиаде. Фантастика. Как сердился фюрер, когда чернокожий победил наших лучших из лучших. Но Джесси Оуэнс! Этот негр был гением бега. Вилли все время повторял это. И он был прав.
Генерал замолчал, погрузившись в воспоминания, размышляя, скорбя.
– А у вас есть другие дети? – спросил Пино.
– Младшая дочь. Ингрид, – сказал генерал, оживляясь.
– И где они, Ганс Юрген и Ингрид?
– В Берлине. С моей женой Ханнелизе.
Пино кивнул и сосредоточился на дороге, а генерал продолжал прикладываться к бутылке, делая небольшие, но регулярные глотки.
– Долли – старый друг, – сообщил генерал немного спустя. – Я ее давно знаю, форарбайтер. Она мне очень нравится. Я многим ей обязан. Я забочусь о ней. И всегда буду заботиться. Но такие мужчины, как я, не оставляют жен, чтобы жениться на таких, как Долли. Это как если бы старый козел пытался посадить в клетку тигрицу в расцвете сил.
Он рассмеялся восторженно, хотя и не без горечи, опять отхлебнул виски.
Пино был потрясен тем, что Лейерс так разоткровенничался с ним после семи недель холодной замкнутости и при таком различии в положении и возрасте. Но ему хотелось, чтобы генерал продолжал говорить. Кто знает, что он еще может сказать?
Лейерс замолчал, снова пригубил виски.
– Mon gйnйral, – сказал наконец Пино, – позвольте спросить?
Лейерс, едва ворочая языком, сказал:
– О чем?
Пино притормозил на перекрестке, поморщился, когда услышал звук обратного выхлопа, и спросил:
– Вы и в самом деле работаете на Адольфа Гитлера?
Лейерс молчал, казалось, целую вечность. Потом ответил, слегка неразборчиво:
– Я много-много раз сидел по левую руку от фюрера, форарбайтер. Люди говорят, что между нами связь, потому что наши отцы работали таможенными инспекторами. Это верно. Но я человек, который делает дело и на которого можно положиться. А Гитлер уважает таких людей. Он уважает, но…
Пино посмотрел в зеркало – генерал сделал еще глоток.
– Но?.. – спросил Пино.
– Но хорошо, что я в Италии. Если находиться слишком близко к таким людям, как Гитлер, то в один прекрасный день ты сгоришь. Поэтому я сохраняю дистанцию. Делаю мое дело. Я заслужил его уважение, и ничего более. Вы понимаете?
– Oui, mon gйnйral.
Прошло четыре или пять минут, прежде чем генерал Лейерс отхлебнул еще виски и сказал:
– Я по профессии инженер, форарбайтер. Я защитил диссертацию. С самого начала, будучи еще совсем молодым человеком, я работал на правительство в сфере вооружений, распределял контракты. На многие миллионы марок. Я научился вести переговоры с большими людьми, промышленниками вроде Флика и Круппа. А потому люди вроде Флика и Круппа в долгу передо мной.
Лейерс помолчал, потом добавил:
– Я дам вам совет, форарбайтер. Совет, который может изменить вашу жизнь.
– Oui, mon gйnйral?
– Оказывайте услуги, – сказал Лейерс. – Это чудесным образом поможет вам в жизни. Когда вы оказываете людям услуги, когда заботитесь о других, чтобы они могли процветать, они остаются в долгу перед вами. С каждой услугой вы становитесь сильнее, получаете бульшую поддержку. Это закон природы.
– Правда? – сказал Пино.
– Правда, – сказал Лейерс. – Если будете следовать моему совету, все в вашей жизни будет хорошо, потому что, когда вам понадобится услуга, она вам будет предоставлена и спасет вас. Меня это спасало не раз.
– Я запомню ваши слова.
– Вы умный парень, точно как Ганс Юрген, – сказал генерал и рассмеялся. – Такая простая, простая вещь – оказывать услуги, но благодаря этому я неплохо жил до Гитлера, я хорошо жил при Гитлере, а теперь буду хорошо жить, когда Гитлера не станет.
Пино посмотрел в зеркало и увидел темный силуэт Лейерса, делающего очередной глоток из бутылки.
– Хотите еще один, последний совет от человека, который старше своих лет?
– Oui, mon gйnйral?
– Никогда не нужно стремиться к роли абсолютного лидера в игре, которая называется жизнь, лезть вперед, пытаться стать человеком, на которого все хотят быть похожими, – сказал Лейерс. – Вот тут мой бедный Вилли и совершил ошибку. Он вылез вперед, прямо на свет. Понимаете, форарбайтер, в этой игре всегда предпочтительнее оставаться в тени, даже в темноте, если необходимо. В этом случае вы верховодите, но вас никто никогда не видит. Вы как… призрак из оперы. Вы как…
Бутылка с виски упала на пол. Генерал вполголоса выругался. Еще несколько секунд – и он, обняв свой саквояж, словно подушку, начал сопеть, хрипеть, храпеть и пускать ветры.
2
К дому Долли они подъехали около полуночи. Пино оставил пребывавшего в бессознательном состоянии генерала в «даймлере», но двигатель не стал заглушать, опасаясь, что он может не завестись. Пино побежал через холл, мимо пустого стула старухи и вверх по лестнице к квартире Долли. Анна открыла дверь, только когда он постучал в третий раз.
Она готовилась ко сну, была облачена в халат и ночную рубашку и выглядела усталой и красивой.
– Мне нужна Долли, – сказал Пино.
– Что случилось? – спросила Долли, выйдя в коридор в черном с золотом халате.
– Генерал, – сказал Пино. – Он слишком много…
– Слишком много выпил? – раздался голос генерала Лейерса через открытую дверь – он стоял там с саквояжем в руке. – Ерунда, форарбайтер. Я выпью еще, и вы тоже. Ты присоединишься к нам, Долли?
Пино уставился на Лейерса, словно это был Лазарь, восставший из гроба. Проходя мимо Пино, генерал дыхнул на него жутким перегаром, глаза у него припухли, но слова он теперь не глотал и шел совершенно твердо.
– Что мы празднуем, Ганс? – оживилась Долли.
Анна рассказывала Пино, что Долли всегда готова выпить.
– Голубую луну, – сказал генерал, ставя саквояж на пол. Он страстно поцеловал Долли, потом положил руку на ее плечо и посмотрел на Пино. – И еще то, что форарбайтер Лелла спас мне жизнь, а это стоит выпивки!
Он повел Долли в гостиную.
Анна с недоуменной улыбкой посмотрела на Пино:
– Это правда?
– Я спасал себя, – прошептал Пино. – А он как бы примазался.
– Форарбайтер! – закричал Лейерс из комнаты. – Выпьем! И красавица Анна тоже!
Когда они вошли в комнату, генерал, сияя, протянул им большие стаканы с виски. Долли уже отпивала из своего. Пино не понимал, каким образом генерал еще держится на ногах, но Лейерс сделал большой глоток спиртного и начал шаг за шагом рассказывать о том, что он назвал «Неповторимая дуэль в ночь голубой луны между коварным летчиком в „спитфайере“ и отважным форарбайтером в „даймлере“».
Долли и Анна слушали в напряженном ожидании, а Лейерс перешел к рассказу о последнем возвращении «спитфайера», о том, как Пино нажал на тормоза и крикнул ему, чтобы он бежал. А потом заработал пулемет, который почти уничтожил «даймлер».
Закончив рассказывать, генерал Лейерс поднял стакан и сказал:
– За форарбайтера Леллу, которому я теперь должен одну, а то и две услуги.
Долли и Анна захлопали. Пино раскраснелся, оказавшись в центре внимания, но все же поднял стакан и сказал:
– Спасибо, генерал.
Кто-то принялся громко стучать в дверь квартиры. Анна поставила стакан и пошла в коридор. Пино отправился за ней.
Анна открыла дверь, и они увидели старуху-консьержку в халате, со свечным фонарем в руке.
– Ваши соседи не могут уснуть, что вы тут устроили! – гневно сказала она, подмигивая за стеклами очков. – Там на улице грузовик или что-то такое стреляет выхлопом, а вы пьете среди ночи!
– Я забыл, – сказал Пино. – Сейчас спущусь и заглушу двигатель.
В коридоре появились Долли и Лейерс.
– Что тут происходит? – спросила Долли.
Анна объяснила, и Долли сказала:
– Мы все отправляемся спать, синьора Пластино. Извините за беспокойство.
Старуха хмыкнула и, все еще негодуя и высоко держа фонарь, нащупывая путь по лестнице, потащила за собой грязный подол своего халата. Пино пошел следом на безопасном расстоянии.
Он заглушил двигатель, поднялся в квартиру Долли и, когда она с совершенно пьяным генералом ушла в спальню, наконец остался в кухне один на один с Анной.
Она разогрела сосиски, брокколи и какое-то чесночное блюдо, налила ему и себе по бокалу вина, потом села против него и стала спрашивать про истребитель, про то, что чувствовал Пино, когда в него стреляли, пытались его убить.
– Было страшно. – Он замолчал на секунду, пережевывая еду, и продолжал: – Но еще сильнее я испугался потом, когда начал думать о том, что случилось. Все произошло так быстро, понимаешь?
– Нет, не понимаю и не хочу понимать. Я не люблю пулеметы.
– Почему?
– Они убивают людей, а я принадлежу к роду людей.
– Людей много чего убивает. Ты боишься ходить в горы?
– Да, – ответила она. – А ты разве нет?
– Нет, не боюсь, – сказал Пино, отпивая из бокала. – Я люблю ходить по горам, кататься на лыжах.
– И устраивать дуэли с самолетами?
– Ну, если этого не избежать, – сказал он и усмехнулся. – Слушай, это необыкновенно вкусно. Ты выдающийся кулинар.
– Старинный семейный рецепт, – сказала Анна и подалась вперед, заглядывая ему в лицо. – Ты меня не перестаешь удивлять.
– Правда? – спросил Пино, отодвигая от себя тарелку.
– Я думаю, люди тебя недооценивают.
– Хорошо.
– Я серьезно. Я тебя недооценивала.
– Да?
– Да. Я тобой горжусь, только и всего.
Он зарделся:
– Спасибо.
Анна еще несколько минут вглядывалась в его лицо, и ему показалось, что он тонет в ее глазах, словно они являли собой отдельный мир.
– Я думаю, что не встречала ни одного человека, такого как ты, – сказала она наконец.
– Хочу надеяться. То есть это ведь хорошо?
Анна откинулась на спинку стула:
– Это хорошо, но в то же время и пугает, если говорить честно.
– Я тебя пугаю? – спросил он, нахмурившись.
– Да. В некотором роде.
– В каком?
Она отвела глаза, пожала плечами:
– Мне в твоем присутствии хочется быть другой, лучше. Во всяком случае, моложе.
– Я люблю тебя такой, какая ты есть.
Анна неуверенно посмотрела на него. Пино протянул к ней руку, и Анна несколько долгих секунд смотрела на нее, потом взяла в свои.
– Ты необыкновенная, – сказал Пино. – Таких больше нет.
Улыбка на лице Анны стала шире, она встала, подошла к нему и села к нему на колени.
– Докажи мне на деле, что я необыкновенная, – сказала она и поцеловала его.
Они оторвались друг от друга, их лбы соприкоснулись, пальцы переплелись.
– Ты знаешь тайны, которые могут меня убить, а я так мало знаю о тебе.
Через несколько секунд Анна, казалось, приняла какое-то решение и прикоснулась к его мундиру над сердцем:
– Я расскажу тебе об одном из моих шрамов. О старом шраме.
Анна стала рассказывать. Ее раннее детство было настоящей сказкой. Ее отец, уроженец Триеста, рыбак, владел лодкой. Ее мать, родом с Сицилии, была до крайности суеверной женщиной, но при этом заботливой, любящей матерью. У них был хороший дом близ моря, всегда хорошая еда на столе. Анна была единственным и любимым ребенком – у матери один за другим случались выкидыши. Анна любила находиться на кухне с матерью. Любила быть в лодке с отцом, в особенности в день ее рождения.
– Мы с папой уходили в Адриатику еще до рассвета, – сказала Анна. – Мы проплывали в темноте несколько километров, потом он разворачивал лодку на восток и позволял мне сесть за руль, и я направляла лодку прямо на восходящее солнце. Мне это так нравилось.
– И сколько тебе было лет?
– В первый раз, наверное, лет пять.
В ее девятый день рождения они с отцом встали рано. Было ветрено, и шел дождь, так что плавания в сторону восходящего солнца не предвиделось, но она все равно хотела в море.
– И мы поплыли, – сказала она, потом замолчала, откашлялась. – Шторм усилился. Очень. Отец надел на меня спасательный жилет. Волны швыряли нашу лодку, и нас развернуло бортом к ветру. Налетела высокая волна, лодку перевернуло, и нас выбросило в море. Меня в тот же день подобрала рыбацкая лодка из Триеста. Моего отца так и не нашли.
– Господи, – сказал Пино. – Как это ужасно.
Анна кивнула, из ее глаз текли слезы и капали ему на мундир.
– С моей матерью было еще хуже, но этот шрам на другой раз. Мне пора спать, и тебе нужно уходить.
– Опять?
– Да, – сказала она, улыбнулась и поцеловала Пино еще раз.
Пино отчаянно хотелось остаться, и все-таки, выходя из квартиры Долли в два часа ночи, он чувствовал себя счастливым. И хотя сердце у него екнуло, когда ее лицо исчезло за закрывшейся дверью, но его утешало, что она с нетерпением ждет новой встречи с ним.
Внизу табуретка старухи пустовала. Он вышел, посмотрел на пулевые отверстия в «даймлере» и подумал о том, что выжили они чудом. Он сейчас пойдет домой спать, а утром найдет дядюшку. Пино есть что ему рассказать.
3
На следующее утро, пока тетушка Грета нарезала и поджаривала хлеб (а купила она его по карточкам, выстояв немалую очередь), дядя Альберт записывал отчет Пино, который рассказывал ему обо всем, что видел после их предыдущей встречи. Закончил он рассказом о том, как напился генерал Лейерс.
Дядя Альберт задумался на несколько секунд, потом спросил:
– Сколько, ты говоришь, грузовиков и бронированных автомобилей сходит с конвейера «Фиата» ежедневно?
– Семьдесят, – ответил Пино. – А если бы не саботаж, то они выпускали бы больше.
– Хорошая новость, – сказал дядюшка, записывая.
Тетя Грета поставила на стол тосты, масло и небольшую баночку с вареньем.
– Масло и варенье! – сказал дядя Альберт. – Где ты их достала?
– У всех есть свои тайны, – ответила она и улыбнулась.
– Даже, кажется, у генерала Лейерса, – заметил дядя Альберт.
– В особенности у генерала Лейерса, – сказал Пино. – Вы знали, что у него есть прямой выход на Гитлера? Что на заседаниях он сидел по левую руку от фюрера?
Его дядюшка покачал головой:
– Лейерс гораздо влиятельнее, чем мы думали, а потому мне очень хочется узнать, что он носит в своем саквояже.
– Но саквояж всегда при нем. Или там, где его отсутствие сразу будет замечено.
– Но его дела дают повод для размышлений. Бульшую часть недели он провел, пытаясь приостановить забастовки и саботаж, а это означает, что забастовки и саботаж – штука действенная. Вот почему саботаж на заводах должен расти. Мы поломаем нацистские шестеренки зубец за зубцом.
– И с платежами у немцев трудности, – сказал Пино. – «Фиат» работает под гарантию Гитлера, денег у них нет.
Дядя Альберт несколько секунд разглядывал Пино, думал.
– Дефицит, – заключил он.
– Что? – спросила тетя Грета.
– Очереди за продуктами с каждым днем все длиннее.
Она кивнула:
– Удлиняются с каждым днем. Почти за всем.
– А будет еще хуже, – сказал ее муж. – Если у немцев нет денег, чтобы платить рабочим, это означает, что их экономика начинает разваливаться. Вскоре они начнут захватывать все больше и больше наших запасов, а это приведет к еще большему дефициту и нищете для всех миланцев.
– Ты так думаешь? – спросила тетя Грета, комкая передник.
– Дефицит не обязательно так уж плох в перспективе. Больше нищеты, больше боли – это будет означать, что все больше людей будут готовы сражаться, пока не перебьют всех немцев или не изгонят их из Италии.
4
Развитие событий в октябре 1944 года подтвердило правоту дяди Альберта.
Одним прекрасным осенним утром Пино вез генерала Лейерса в новой машине – четырехдверном седане «фиат». В долине По настало время уборки урожая. Мужчины косили, собирали плоды в рощах и садах. Лейерс, как обычно, сидел на заднем сиденье, держа на коленях отчеты.
После дуэли с британским истребителем Лейерс стал относиться к Пино с большей теплотой, но ни сочувствия, ни открытости, какие он демонстрировал в тот вечер, больше не проявлял. Правда, Пино с тех пор не видел, чтобы генерал прикладывался к бутылке. Следуя инструкциям генерала, Пино менее чем за час доехал до большого поля, на котором расположились пятьдесят немецких грузовиков, танки, бронированные автомобили и семьсот или восемьсот солдат – целый батальон. Большинство служили в «Организации Тодта», но за ними расположилась целая рота эсэсовцев.
Генерал Лейерс с суровым выражением лица вышел из машины. При виде генерала весь батальон вытянулся по струнке. Лейерса встретил подполковник, который повел его к груде ящиков с оружием. Лейерс забрался на ящики и начал быстро и напористо говорить по-немецки.
Пино удавалось уловить лишь отдельные фразы или слова, что-то о «фатерланде»и
нуждах германской нации. Но, что бы ни говорил Лейерс, это явно поднимало боевой дух солдат. Они стояли вытянувшись, расправив плечи, загипнотизированные увещеваниями генерала.
Генерал Лейерс закончил речь, прокричав что-то о Гитлере, потом выбросил вперед руку в нацистском приветствии и воскликнул:
– Sieg Heil!–
Sieg Heil! – прокричали солдаты ему в ответ.
Пино стоял, чувствуя, как внутри у него нарастает страх. Что сказал Лейерс солдатам? Что здесь происходит?
Генерал с несколькими офицерами исчез в палатке. Отряд в восемьсот солдат расселся по грузовикам, половина машин остались пустыми. Заурчали дизельные двигатели. Машины, выстраиваясь в колонну, начали выезжать с поля, грузовики с солдатами чередовались с порожними. Некоторые пары грузовиков отправились на север по грунтовой дороге, остальные – на юг, громыхая, словно боевые слоны на параде.
Из палатки появился Лейерс. Он с непроницаемым лицом уселся на заднее сиденье и приказал Пино ехать на юг по долине реки По, одному из самых плодородных мест на земле. Они проехали километра три, когда Пино увидел девочку, она сидела на подъездной дороге маленькой фермы с зернохранилищем. Девочка рыдала. Ее мать сидела на крыльце, закрыв лицо руками.
Неподалеку Пино увидел тело мужчины, лежащее лицом вниз на обочине дороги, его белая рубашка была в багровых пятнах запекшейся крови. Пино посмотрел в зеркало заднего вида. Если Лейерс и видел эту сцену, то никак не прореагировал. Он сидел, склонив голову. Читал.
Дорога спустилась к ручью, а потом поднялась к большому полю по обе ее стороны. Менее чем в километре впереди виднелось небольшое поселение, а рядом с ним – высокое каменное зернохранилище.
Немецкие грузовики стояли вдоль дороги и у фермерских домов. Солдаты СС выгоняли людей – их было уже человек двадцать пять – из домов во дворы и ставили на колени со сцепленными на затылке пальцами.
– Mon gйnйral? – сказал Пино.
Лейерс на заднем сиденье поднял голову, выругался и приказал остановиться. Генерал вышел из машины и принялся кричать что-то эсэсовцам. Появился первый солдат «Организации Тодта» с большим мешком зерна на плечах. Потом подошли другие – двадцать или больше, – они тоже тащили мешки с зерном.
Эсэсовцы отреагировали на слова Лейерса, людей подняли с земли и разрешили сесть и смотреть, как крадут и грузят в немецкую машину плоды их труда, их пропитание, их надежду на выживание.
Один из фермеров вскочил на ноги и закричал Лейерсу:
– Хотя бы оставьте нам что-то, чтобы не умереть с голоду! Будьте же людьми!
Прежде чем генерал успел ответить, один из эсэсовцев ударил фермера прикладом по голове, и тот упал на землю.
– Что он сказал мне? – спросил Лейерс у Пино.
Пино перевел. Генерал выслушал, задумался и крикнул одному из офицеров:
– Nehmen sie alles!
Потом Лейерс вернулся в машину. Пино понуро пошел за ним: его знаний немецкого хватило, чтобы понять команду Лейерса. Nehmen sie alles. Забирайте всё.
Пино хотелось убить генерала. Но он не мог это сделать. Ему пришлось проглотить гнев и ехать дальше. Но почему Лейерс забирал всё?
Сев в «фиат», Пино молча повторил самому себе данную клятву: запомнить все, что он видел, – от людей, превращенных в рабов, до мародерства. Когда война закончится, он все расскажет союзникам.
Они ехали дальше и дальше, видели, как все новые и новые фермы подвергаются разграблению немцами под командой Лейерса: они крали зерно, подготовленное для мельниц, овощи для рынка, скот для убоя. Коров пристреливали в голову, потрошили и целиком забрасывали в грузовики, от их туш на прохладном воздухе поднимался пар.
Время от времени генерал давал Пино команду остановиться, выходил из машины, говорил о чем-то с офицерами «Организации Тодта», а потом приказывал Пино ехать дальше, а сам возвращался к своим отчетам.
«Неужели его совсем не трогает то, что мы видели? Как он может?..»
– Вы считаете меня злодеем, форарбайтер? – спросил Лейерс с заднего сиденья.
Пино увидел в зеркало заднего вида, что генерал смотрит на него.
– Non, mon gйnйral, – сказал Пино, стараясь придать лицу беззаботное выражение.
– Считаете, считаете, – сказал Лейерс. – Было бы удивительно, если бы вы не возненавидели меня за то, что я делаю сегодня. Но я исполняю приказ. На носу зима. Моя страна в осаде. Без этих продуктов мои соплеменники будут голодать. Поэтому здесь, в Италии, и в ваших глазах я преступник. Дома я буду неизвестным героем. Добро. Зло. Все это вопрос перспективы, разве нет?
Пино смотрел на генерала, думая, что этот человек загадочен и безжалостен, что он готов оправдать любое действие, преследуя свою цель.
– Oui, mon gйnйral, – сказал Пино, но все же не смог сдержаться. – Но теперь будут голодать мои соплеменники.
– Некоторые, возможно, будут, – ответил Лейерс. – Но я несу ответственность перед более высокой властью. Любое отсутствие энтузиазма с моей стороны при исполнении этого приказа может стать причиной… Но этого не случится, поскольку решение вопроса поручено мне. Едем в Милан на Центральный вокзал.
