Глава семнадцатая
9 августа 1944 года
6:45 утра
1
Пино выскочил из «даймлера», остановившись на Виа Данте. Войдя в дом, быстрым шагом прошел мимо подмигивающей старухи, поднялся по лестнице, в нетерпении постучал в дверь любовницы генерала.
Его ждало разочарование: дверь ему открыла Долли. Генерал Лейерс уже находился в коридоре, пил кофе из фарфоровой чашки и, кажется, спешил уйти.
Пино взял саквояж, повернулся к Долли, чувствуя все большее разочарование из-за отсутствия Анны.
– Анна! – крикнула Долли. – Принесите еду для генерала.
Несколько секунд спустя, к радости затосковавшего было Пино, появилась Анна с термосом и бумажным пакетом. Генерал направился к двери. Пино подошел к Анне и сказал:
– Я возьму.
Анна улыбнулась ему, протягивая термос. Пино сунул его под мышку, потом взял бумажный пакет.
– Приятного дня, – сказала Анна. – И берегите себя.
Он улыбнулся и ответил:
– Постараюсь.
– Форарбайтер! – пролаял генерал Лейерс.
Пино вздрогнул, развернулся и, схватив саквояж, поспешил за Лейерсом мимо Долли, которая держала открытой дверь квартиры и проводила его понимающим взглядом.
У Лейерса тем утром состоялась четырехчасовая встреча с фельдмаршалом Кессельрингом в «германском доме». Пино за стол не пригласили. Генерал вышел после полудня, раздраженный и расстроенный, и приказал Пино ехать к телефонной станции.
Пино сидел в «даймлере» или бродил рядом, снедаемый скукой. Он бы сходил куда-нибудь поесть, но не хотел оставлять машину. Он находился всего в квартале от Пьяццале Лорето и думал, не поискать ли ему Карлетто, не сказать ли ему что-нибудь, чтобы тот перестал считать его предателем. Это подняло бы ему настроение, вот только…
Он услышал приближающийся голос из громкоговорителя.
С Виале Абруцци появился автомобиль СС с пятью динамиками на крыше.
«Предупреждение всем жителям Милана! – вещал пронзительный голос по-итальянски. – Вчерашнее трусливое убийство немецких солдат не останется безнаказанным. Если вы не сдадите сегодня террориста, то завтра вас ждет кара. Повторяю: предупреждение всем жителям Милана…»
Пино так проголодался, что почувствовал пустоту в желудке; он заволновался, глядя на удаляющуюся машину и слыша отзвуки голоса из громкоговорителей, разносящиеся по всем улицам, примыкающим к Пьяцалле Лорето. В полдень мимо него прошли немецкие солдаты, расклеивая растиражированные копии того же предупреждения на столбах и стенах домов.
Три часа спустя генерал Лейерс, как пушечное ядро, вылетел из дверей телефонной станции. Он пребывал в ярости, садясь на заднее сиденье «даймлера». Пино не ел с шести часов утра, голова у него кружилась, и он нервничал, садясь за руль.
– Verdammte Idioten, – произнес Лейерс резким голосом. – Verdammte Idioten.
Пино понятия не имел, что значат эти слова. Он кинул взгляд в зеркало заднего вида и увидел, как генерал три раза ударил кулаком по сиденью. Лицо у него покраснело, лоб покрылся потом, и Пино отвернулся, опасаясь, что гнев генерала может обрушиться на него.
Лейерс на заднем сиденье тяжело дышал. Когда Пино наконец снова посмотрел в зеркало, генерал сидел с закрытыми глазами, сложив руки на груди, дышал медленно и ровно. Может быть, он спал?
Пино не знал, что ему делать, кроме как сидеть, ждать и страдать от невыносимого голода.
Десять минут спустя генерал Лейерс сказал:
– Канцелярия кардинала. Знаете?
Пино посмотрел в зеркало заднего вида, увидел непроницаемое лицо генерала и ответил:
– Oui, mon gйnйral.
Он хотел спросить, когда ему можно будет остановиться, чтобы поесть, но решил воздержаться.
– Снимите мои флажки. Это неофициальный визит.
2
Пино исполнил приказание генерала, сел в машину и включил передачу, спрашивая себя, что Лейерсу могло понадобиться в канцелярии. Он поглядывал на генерала в зеркало заднего вида, пока петлял по городу в сторону Виа Паттари, но тот, казалось, погрузился в свои мысли, и по его лицу ничего нельзя было прочесть.
Когда они подъехали к воротам канцелярии, солнце уже зашло. Охраны здесь не было, и Лейерс приказал Пино ехать через парк. Он проехал по брусчатке, выложенной вокруг двухэтажного здания с колоннами. Заглушил двигатель и вышел из машины. В центре двора журчал фонтан. Сумерки опускались на застывший в неподвижном пекле город.
Пино открыл дверь генералу Лейерсу, тот вышел и сказал:
– Вы можете мне понадобиться.
«С кем он будет говорить сегодня?» – подумал Пино. И вдруг понял, и сердце его забилось сильнее. Они будут говорить с Шустером. У кардинала Милана была выдающаяся память. Он наверняка вспомнит Пино, как вспомнил его полковник Рауфф, но, в отличие от шефа гестапо, кардинал вспомнит и его имя. Кардинал увидит и свастику на его нарукавной повязке и сурово осудит его, может быть, предаст вечному проклятию.
Поднявшись по лестнице, генерал Лейерс повернул налево, подошел к массивной деревянной двери и постучал. Дверь открыл пожилой священник, который вроде бы узнал Лейерса, и на лице его появилось неприязненное выражение. Однако он отошел в сторону, пропуская его. Таким же неприязненным взглядом он смерил и Пино.
Они прошли по обитому деревянными панелями коридору в богато украшенную великолепную приемную, повсюду здесь были изображены библейские сюжеты – вышитые на гобеленах пятнадцатого века, вырезанные на деревянных распятиях, написанные золотом на каждом свободном метре стен. Единственным предметом не в итальянском стиле здесь был стол, за которым спиной к Пино и Лейерсу сидел невысокий лысый человек в кремового цвета сутане и красной шапочке. Кардинал Шустер, казалось, не замечал их прихода, пока священник не постучал по дверному косяку. Шустер на миг перестал писать, потом еще четыре-пять секунд потратил на то, чтобы закончить предложение, после чего поднял голову и повернулся.
Лейерс снял фуражку. Пино неохотно сделал то же самое. Генерал подошел к Шустеру, но через плечо заговорил с Пино:
– Скажите кардиналу, что я ценю его готовность принять меня в таком срочном порядке, но дело важное.
Пино попытался остаться за плечом генерала, где кардиналу было бы труднее разглядеть его, и перевел слова Лейерса на итальянский.
Шустер выгнул шею, пытаясь увидеть Пино.
– Спросите генерала, чем я могу быть ему полезен.
Пино, уставясь в ковер, переводил слова кардинала на французский, но тут Шустер прервал его:
– Я могу позвать священника, который говорит по-немецки, если генерал желает облегчить разговор.
Пино перевел для Лейерса.
Генерал отрицательно покачал головой:
– Я не хочу без нужды тратить его и свое время.
Пино перевел Шустеру, что Лейерс останется со своим переводчиком.
Кардинал пожал плечами, а Лейерс сказал:
– Ваше высокопреосвященство, вы наверняка знаете, что вчера пятнадцать немецких солдат были убиты в результате террористической атаки, совершенной партизаном на Пьяццале Лорето. И вы наверняка знаете, что полковник Рауфф и гестапо требуют, чтобы террорист сдался до рассвета, иначе город постигнет возмездие.
– Знаю, – ответил кардинал. – И насколько жестокое?
– Любое насилие со стороны партизан в отношении немецких солдат наказывается адекватным актом насилия в отношении местного мужского населения, – ответил генерал. – Заверяю вас, это не мое решение. Этот позор на совести генерала Вольфа.
Пино был потрясен услышанным и увидел, что потенциальное возмездие произвело такое же впечатление на Шустера.
– Если немецкие власти пойдут этим путем, это настроит против вас население, сопротивление ожесточится. В конечном счете они не проявят к вам ни малейшего милосердия.
– Я согласен с вами, ваше высокопреосвященство, именно такие аргументы приводил и я, – сказал генерал Лейерс. – Но моего голоса не услышали ни здесь, ни в Берлине.
– И чего же вы хотите от меня?
– Я понимаю, что ваши возможности ограниченны, ваше высокопреосвященство. Но вы можете попросить террориста сдаться, прежде чем угроза наказания будет приведена в исполнение.
Шустер задумался на мгновение, потом сказал:
– И когда это случится?
– Завтра.
– Спасибо, что проинформировали меня лично, генерал Лейерс, – сказал кардинал.
– Ваше высокопреосвященство, – сказал Лейерс, поклонился и развернулся к двери, отчего Пино оказался лицом к лицу с Шустером.
На лице кардинала мелькнуло узнавание.
– Милорд кардинал, – сказал Пино по-итальянски. – Пожалуйста, не говорите генералу Лейерсу, что знаете меня. Я не тот, кто вы думаете. И прошу вас, смилуйтесь над моей душой.
3
Кардинал посмотрел на него недоуменно, но кивнул. Пино поклонился и последовал за Лейерсом во двор, размышляя над тем, что только что услышал.
Возмездие завтра утром? Это ужасно. Что сделают немцы? Ответят адекватным актом насилия в отношении местного мужского населения? Именно так он сказал?
Когда они подошли к машине, Лейерс спросил:
– Что вы сказали кардиналу в конце разговора?
– Я пожелал ему доброго вечера, mon gйnйral.
Лейерс разглядывал его несколько секунд, а потом сказал:
– Теперь к Долли. Я сделал все, что мог.
Хотя мысли о грядущем возмездии не давали ему покоя, Пино подумал об Анне и поехал быстрее, насколько это позволяли петляющие улицы вокруг собора, и наконец добрался до дома Долли Штоттлемейер. Он остановил машину, открыл заднюю дверь и попытался взять саквояж.
– Я сам его отнесу, – сказал генерал. – Оставайтесь в машине. Мы, возможно, съездим еще в одно место.
Услышав эти слова, Пино чуть не вскрикнул.
Если Лейерс и заметил его разочарование, то никак не показал этого. Когда входная дверь закрылась за ним, голодные спазмы принялись терзать Пино с удвоенной яростью. Что он теперь должен делать? Перестать есть? Перестать пить?
Пино, чувствуя себя отвратительно, поднял голову, увидел свет, просачивающийся сквозь шторы затемнения в окнах Долли. Была ли Анна разочарована? Она явно улыбнулась ему сегодня утром, и улыбка была не какая-то проходная, случайная. Улыбка Анны говорила о приязни, и надежде. Она сказала ему, чтобы он берег себя, и назвала по имени.
Но, так или не так, сегодня Пино не увидит ее. Сегодня он уснет в машине, умирая от голода. Он почувствовал тяжесть на сердце, а потом, когда загремел гром, ему стало еще тяжелее. Он установил брезентовый верх «даймлера» и сел в машину, прежде чем дождь хлынул в полную силу. Гром оглушил его, и Пино принялся жалеть себя. Неужели он проведет здесь всю ночь? Без еды? Без воды?
Прошло полчаса, потом час. Дождь уменьшился, но продолжал стучать по крыше. У Пино болел желудок, он подумывал, не съездить ли ему к дяде, чтобы перекусить. Но если Лейерс выйдет и не увидит его? Если?..
Передняя пассажирская дверь открылась.
В машину села Анна с корзиночкой еды, издававшей великолепный запах.
– Долли сказала, что вы, вероятно, проголодались, – сказала она, закрывая дверь. – Меня послали к вам с едой и составить вам компанию, пока вы едите.
Пино улыбнулся:
– Приказ генерала?
– Приказ Долли, – сказала Анна, оглядываясь. – Я думаю, вам удобнее будет есть на заднем сиденье.
– Это территория генерала.
– Он занят в спальне Долли, – сказала она, вылезла из машины, открыла заднюю дверь и села. – Он там надолго, если не на всю ночь.
Пино рассмеялся, распахнул дверь, выскочил под дождь и уселся сзади. Анна поставила корзиночку на то место, где обычно стоял саквояж генерала. Она зажгла маленькую свечку и установила ее на тарелку. В подмигивающем пламени свечи салон машины казался золотистым. Анна сняла полотенце с корзинки, и Пино увидел две куриные ножки, свежий хлеб, настоящее масло и стакан с красным вином.
– Я спасен, – сказал Пино, и Анна рассмеялась.
В другой ситуации он, вероятно, не сводил бы с нее глаз, когда она смеялась, но сейчас голод так мучил его, что он только усмехнулся и набросился на еду. Но он не забывал задавать ей вопросы. Оказалось, что Анна приехала из Триеста, работает на Долли уже четырнадцать месяцев, работу она получила через знакомого, который увидел объявление Долли в газете.
– Вы меня просто спасли, – сказал он, заканчивая с едой. – Я был голоден как волк.
Анна рассмеялась:
– То-то, я слышу, за окном кто-то волком воет.
– Это ваше полное имя – Анна? – спросил он.
– Еще меня зовут Анна-Марта.
– И без фамилии?
– Теперь – да, – сказала она, помрачнев и укладывая в корзинку тарелку и приборы. – И вообще, мне пора.
– Постойте. Побудьте со мной еще немного.
Я в жизни не встречал такой красивой и элегантной девушки.
Она отмахнулась от его комплимента, но улыбнулась:
– Вы мне льстите.
– Это правда.
– Сколько вам лет, Пино?
– Достаточно, чтобы носить форму и оружие, – в раздражении ответил он. – Достаточно для того, чтобы заниматься тем, о чем я не могу говорить.
– Например? – заинтересованно спросила она.
– Я не могу говорить об этом, – повторил Пино.
Анна задула свечу, и салон погрузился в темноту.
– Тогда я должна идти.
Прежде чем Пино успел возразить, она вышла из машины и закрыла дверь. Когда Пино выскочил из машины, она уже поднималась по ступенькам к входной двери.
– Buona note, синьорина Анна-Марта, – сказал Пино.
– Доброй ночи, форарбайтер Лелла, – сказала Анна и вошла в дом.
Дождь уже прекратился, и Пино долго стоял на месте, глядя туда, где она исчезла, вспоминая с наслаждением каждый момент, проведенный с нею на заднем сиденье, ее запах. Он обратил внимание на ее запах, когда поел, когда она отсмеялась над тем, что он голоден как волк. Ни у чего на свете не было такого прекрасного запаха. Была ли другая такая женщина? Такая красивая, такая таинственная.
Наконец он сел на водительское сиденье и надвинул фуражку на глаза. Он все еще думал об Анне, оспаривал все, что говорил ей, препарировал все ее слова, словно они хранили ключ к разгадке Анны. Ужас смерти синьора Белтрамини, клеймо предателя – все это исчезло из его сознания. Пока сон не сморил Пино, его мысли занимала только Анна.
4
Резкий стук в окно разбудил Пино. Рассвет едва-едва занимался. Задняя дверь открылась. Первая его счастливая мысль была: вернулась Анна покормить его еще раз. Но, оглянувшись через плечо, он увидел силуэт генерала Лейерса.
– Поставьте мои флажки, – сказал Лейерс. – Едем в тюрьму Сан-Витторе. У нас мало времени.
Доставая из бардачка флажки, Пино подавил зевоту и спросил:
– Который час, mon gйnйral?
– Пять, – пролаял Лейерс. – Шевелитесь!
Пино выскочил из машины, установил флажки, потом быстро проехал по городу, не без оснований полагая, что флажки дадут им возможность без задержки миновать пропускные пункты по дороге к печально известной тюрьме Сан-Витторе. Тюрьма, построенная в 1870-х годах, располагалась в шести трехэтажных корпусах, соединенных с главным зданием в центре. Когда-то Сан-Витторе соответствовала всем требованиям времени, но семьдесят четыре года небрежения превратили ее в вонючее сооружение в форме морской звезды, в камерах и коридорах которого заключенные не жили, а выживали. Теперь, когда тюрьма была подчинена гестапо, Пино не знал другого места, которого боялся бы больше, если не считать отеля «Реджина».
На Виа Вико, которая шла параллельно высокой восточной стене тюрьмы, их дальнейшее движение застопорили два грузовика у открытых ворот. Первый грузовик сдавал во двор тюрьмы задним ходом. Второй стоял на улице, препятствуя проезду.
Рассвет забрезжил над городом, когда генерал Лейерс вышел из машины и хлопнул дверью. Пино выскочил следом и последовал за Лейерсом, который пересек улицу и вошел в ворота. Охранники салютовали ему. Они оказались в большом треугольном дворе, сужавшемся в том месте, где два противоположных крыла тюрьмы соединялись с главным зданием.
Сделав шесть шагов по двору, Пино остановился, чтобы осмотреться. Восемь вооруженных солдат-эсэсовцев стояли от него метрах в двадцати слева, если ориентироваться по наручным часам – на десятичасовой отметке. Перед ними стоял капитан СС, рядом с ним полковник гестапо Вальтер Рауфф со стеком в руке с любопытством смотрел в их сторону. Лейерс подошел к Рауффу и капитану.
Пино попятился – он не хотел, чтобы Рауфф заметил его.
Задний борт кузова открылся. Из машины выпрыгнули солдаты черных бригад легиона Мути, эти элитные фашистские бойцы, несмотря на жару, носили черные рубашки с воротниками-черепахами, на их фуражках и на груди были символы в виде черепа.
– Вы готовы? – спросил капитан СС по-итальянски.
Один из чернорубашечников прошел мимо Пино, крикнув:
– Выводите!
Охранники разделились на две группы по четыре человека и принялись открывать двери тюремных камер. Из дверей начали выходить заключенные. Пино выступил вперед, чтобы разглядеть их получше. У некоторых был такой вид, словно они не в силах сделать следующий шаг. Кто-то из них выглядел получше; у всех отросли бороды, шевелюры, и Пино сомневался, что узнал бы знакомое лицо, окажись таковое среди них.
Потом из левой двери во двор вышел высокий привлекательный молодой человек, в котором Пино узнал Барбарески, семинариста, помощника кардинала Шустера и специалиста по подделке документов для Сопротивления. Вероятно, Барбарески снова поймали и арестовали. Тогда как другие шли с трудом, опасливо поглядывая на бойцов-чернорубашечников, Барбарески вызывающе пристроился в первый ряд.
– Сколько? – спросил полковник Рауфф.
– Сто сорок восемь, – ответил один из охранников.
– Еще двоих, – сказал Рауфф.
Последний вышедший из правой двери человек, встряхнув головой, отбросил волосы с лица. «Туллио!» – выдохнул Пино.
Туллио Галимберти не слышал его. Пока он шел по двору, никто не двинулся с места. Туллио скрылся из виду, оказавшись за грузовиком. Вперед вышел командир чернорубашечников. Генерал Лейерс разговаривал с полковником Рауффом и капитаном СС. Пино видел и слышал их горячий спор. Наконец Рауфф ткнул стеком в сторону чернорубашечников и сказал что-то – возражений у Лейерса не нашлось.
Командир чернорубашечников показал на крайнего слева в строю и прокричал:
– Ты! Начинай отсчет по десять. Каждый десятый выходит вперед.
С секундной задержкой стоявший на левом фланге начал счет:
– Первый.
– Второй, – сказал стоящий за ним.
Десятым оказался еле стоявший на ногах человек, он неуверенно вышел вперед.
– Первый, – сказал одиннадцатый.
– Второй, – проговорил двенадцатый.
Еще несколько секунд – и Барбарески сказал:
– Восьмой.
Наконец вышел второй «десятый», потом третий. К ним присоединились еще двенадцать, все они стояли плечом к плечу перед собравшимися заключенными. Счет все еще продолжался, когда Пино, стоявший на цыпочках, вспомнил вчерашний разговор генерала Лейерса с кардиналом Шустером.
К своему ужасу, он услышал голос Туллио:
– Десятый.
Теперь их стало пятнадцать человек.
– Вы, пятнадцать, в грузовик, – сказал чернорубашечник. – Остальные возвращаются в камеры.
Пино не знал, что ему делать – то ли броситься к Туллио, то ли бежать к генералу Лейерсу. Но если он обратится к Лейерсу и назовет своим близким другом Туллио, который оказался в Сан-Витторе за шпионаж в пользу Сопротивления, то не станет ли генерал подозревать?..
– Что вы здесь делаете, форарбайтер? – спросил Лейерс.
Происходящее перед его глазами настолько загипнотизировало Пино, что он забыл о Лейерсе, который теперь с недовольным видом стоял перед ним.
– Извините, mon gйnйral, – сказал Пино, – я думал, вам может понадобиться переводчик.
– Возвращайтесь в машину, – сказал Лейерс. – Подъезжайте к воротам, когда уедет этот грузовик.
Пино выбежал из ворот тюрьмы и сел в «даймлер». Грузовик, стоявший рядом с тюрьмой, тронулся с места. Пино завел двигатель в тот момент, когда первый луч солнца коснулся верха тюремной стены и арки над въездом. В полутьме внизу грузовик с Туллио и четырнадцатью другими выехал из ворот и последовал за первым.
Пино подъехал к воротам. Генерал не стал дожидаться, когда Пино откроет ему дверь, он сел на заднее сиденье, его лицо искажала гримаса плохо скрываемой ярости.
– Mon gйnйral? – спросил Пино, когда прошло несколько секунд.
– К чертовой матери, – сказал Лейерс. – Езжайте за ними, форарбайтер.
5
«Даймлер» быстро догнал грузовики, пробиравшиеся по узким улочкам города. Пино хотел спросить генерала, что происходит. Сказать ему про Туллио. Но не осмелился.
Проезжая по площади перед собором, он посмотрел на самый высокий шпиль, увидел его в солнечных лучах, а горгульи на карнизах внизу оставались в сумраке тени. Это зрелище сильно встревожило его.
– Mon gйnйral? – сказал Пино. – Я знаю, что не должен говорить первым, но не могли бы вы сказать мне, что будет с людьми в грузовике?
Лейерс не ответил. Пино взглянул в зеркало, опасаясь за последствия своей вольности, но увидел, что генерал холодно смотрит на него.
– Ваши предки изобрели то, что будет с этими людьми.
– Mon gйnйral?
– Древние римляне называли это децимацией, форарбайтер. Это наказание использовалось во всей империи. Проблема с децимацией, однако, состоит в том, что это довольно краткосрочная тактика.
– Я не понимаю.
– Децимация действует психологически, – объяснил Лейерс. – Она призвана подавить угрозу бунта с помощью страха. Но в историческом плане жестокость по отношению к гражданским лицам в качестве возмездия вызывает скорее ненависть, чем покорность.
«Жестокость? – подумал Пино. – Возмездие? Акты насилия, о которых Лейерс предупреждал кардинала?»
Что они сделают с Туллио и другими? Поможет ли, если он скажет генералу, что Туллио – его близкий друг, или нет?
На параллельных улицах он услышал лай громкоговорителей. Человек, говоривший по-итальянски, призывал «всех обеспокоенных жителей» выйти на Пьяццале Лорето.
Две роты чернорубашечников заблокировали развязку. Но грузовики и машину генерала Лейерса они пропустили. Грузовики остановились почти напротив магазина синьора Белтрамини, сдали назад и развернулись, так что задние части кузовов почти уперлись в глухую стену здания.
– Езжайте по развязке, – сказал Лейерс.
Проезжая мимо выносного прилавка и все еще порванной маркизы, Пино ясно вспомнил взрыв. Его потрясло, когда он увидел Карлетто, – тот вышел из магазина, оглядел грузовики, потом посмотрел в его сторону.
Пино нажал на педаль газа, чтобы поскорее скрыться из виду. Через три дома за площадью Лейерс приказал Пино заехать на бензозаправку «Эссо» с большими металлическими фермами над бензоколонками. Из помещения вышел явно нервничающий оператор.
– Скажите ему, чтобы наполнил бак. После этого мы останемся здесь, – сказал Лейерс.
Пино перевел оператору слова Лейерса, оператор посмотрел на генеральские флажки и поспешил внутрь.
Громкоговорители все еще призывали жителей Милана прийти на площадь, и поначалу по тротуарам потянулись лишь несколько любопытствующих, но вскоре со всех направлений на Пьяццале Лорето миланцы хлынули сплошным потоком.
Чернорубашечники установили деревянные барьеры от фруктового прилавка к грузовикам. В результате образовалось большое открытое пространство, вокруг которого стояли горожане.
На глаз, их было около тысячи, может, больше. «Даймлер» и грузовик с Тулио разделяли метров сто пятьдесят, и как раз по середине этого расстояния появилась еще одна немецкая машина, она остановилась у края развязки. С того места, где находился Пино, нельзя было разглядеть, кто сидит в машине. На площадь прибыли еще несколько сотен горожан, и вскоре они перекрыли видимость.
– Я ничего не вижу, – сказал генерал Лейерс.
– Non, mon gйnйral, – сказал Пино.
Лейерс помолчал, посмотрел в окно и сказал:
– Забраться наверх можете?
Несколько секунд спустя Пино, стоя на бензоколонке, ухватился за балки металлической фермы и подтянулся наверх. Он надежно устроился, держась за металлический столб и вторую балку на высоте своего роста.
– Видите? – спросил генерал, вставший около машины.
– Oui, mon gйnйral.
Пино хорошо видел поверх голов приблизительно полутора тысяч собравшихся на площади. Грузовики стояли на прежних местах, брезентовые клапаны оставались закрытыми.
– Помогите мне забраться туда, – сказал Лейерс.
Пино посмотрел вниз, увидел, что генерал уже залез на одну из бензоколонок и стоял, протягивая руку. Пино помог ему подтянуться. Лейерс устроился на поперечине, а Пино сидел на столбе.
Вдали колокол собора ударил девять раз. Командир чернорубашечников, которого Пино видел в тюремном дворе, вылез из кабины ближнего к бензоколонке грузовика и исчез за кузовом другого грузовика, в котором сидели заключенные.
Вскоре они начали выходить один за другим и плечом к плечу выстраиваться у стены рядом с магазином «Фрукты-овощи». Туллио вышел седьмым. Теперь Пино уже знал, что произойдет, хотя пока лишь догадывался как, и ему пришлось крепче ухватиться за столб, чтобы не упасть.
Пустой грузовик отъехал. Толпа подалась, освобождая ему место, и он вскоре оказался на развязке. Из второго грузовика выскочили чернорубашечники в капюшонах с винтовками в руках. После чего и этот грузовик отъехал. Чернорубашечники выстроились в пятнадцати метрах от заключенных.
Один из чернорубашечников прокричал:
– Каждый раз, когда красный партизан будет убивать немецкого солдата или солдата армии Сало, за этим будет следовать неотвратимое и скорое наказание.
Площадь погрузилась в тишину, только недоуменный ропот пронесся над толпой.
Один из заключенных начал что-то кричать чернорубашечникам и расстрельному взводу.
Это был Тулио.
– Вы трусы! – кричал Туллио. – Предатели! Делаете грязную работу за немцев и прячете свои лица. Вы жалкая кучка…
Началась стрельба. Первая пуля досталась Туллио. Друга Пино отбросило назад, а потом он сполз по стене на тротуар.
