Глава шестнадцатая
1
«Рабы?» – подумал Пино, чувствуя одновременно отвращение и сострадание.
– Как вы попали сюда? – спросил он. – Вы евреи?
– Тут есть и евреи, но не я, – сказал Антонио. – Я был в Сопротивлении. Сражался в Турине. Нацисты поймали меня, приговорили вот к этому, а не к расстрелу. Другие тут поляки, русские, французы, бельгийцы, норвежцы и датчане. Буквы у них на груди говорят о том, откуда они. Во всех странах, куда вторгаются нацисты, они забирают сильных мужчин и превращают их в рабов. Они называют это «принудительный труд» или еще как-то, но, как ни называй, это рабство, и ничто другое. Как, по-твоему, нацистам удалось столько всего построить за такое короткое время? Все береговые укрепления во Франции? Все эти оборонительные сооружения на юге? У Гитлера целая армия рабов, так фараоны строили пирамиды в Египте, а он… Господи Исусе, он настоящий фараоновский надсмотрщик.
Антонио прошептал последние слова, глядя со страхом мимо Пино вглубь туннеля. Пино повернулся. К ним приближался генерал Лейерс, он смотрел на ведро с водой и черпак в его руке. Лейерс пролаял что-то охранникам по-немецки. Один из них подскочил и взял у Пино ведро с водой.
– Вы мой водитель, – сказал Лейерс, проходя мимо Пино. – А не прислужник для рабочих.
– Прошу прощения, mon gйnйral, – сказал Пино, устремляясь за Лейерсом. – Мне показалось, их мучает жажда, но никто не давал им воды. Это… было глупо.
Лейерс развернулся и уставился на Пино:
– Что глупо?
– Если не давать воду рабочим, они теряют силы, – пробормотал Пино. – Вы ведь хотите, чтобы они работали лучше, значит нужно давать им больше воды и еды.
Генерал стоял лицом к лицу с Пино, глядя ему в глаза, словно пытаясь заглянуть в душу. Пино потребовалось немало сил, чтобы выдержать его взгляд.
– У нас своя политика относительно рабочих, – резко сказал наконец Лейерс. – Еда нынче дорога. Но я подумаю, что можно сделать с водой.
Пино и моргнуть не успел, как генерал развернулся и пошел дальше. Ноги у Пино подкашивались, когда он двинулся следом под яркое, жаркое дневное солнце. Когда они подошли к машине, генерал потребовал у Пино блокнот, вырвал из него исписанные Пино странички и сунул их в свой саквояж.
– Озеро Гарда, Гарньяно, к северу от Сало, – сказал Лейерс и снова погрузился в свои бесчисленные папки и отчеты из саквояжа.
2
Пино как-то раз был в Сало, но не помнил, как туда добирался, поэтому он воспользовался лежавшей в бардачке подробной картой Северной Италии. Он нашел Гарньяно километрах в двадцати от Сало на западном берегу озера и в уме проложил маршрут.
Он повел машину назад по неровному полю. Когда они добрались до Бергамо, раскаленный воздух словно мерцал. Вскоре после полудня они остановились в лагере вермахта, чтобы заправиться, поесть и попить.
Лейерс ел, не прекращая работу на заднем сиденье, и ему каким-то образом удавалось не ронять ни крошки. Пино свернул с шоссе и направился на север вдоль западного берега озера Гарда. Жара висела в неподвижном воздухе. Вода напоминала зеркало, которое, казалось, отражало и увеличивало Альпы, высящиеся над северной оконечностью озера.
Они проехали мимо полей, усыпанных золотыми цветами, мимо церкви, построенной тысячу лет назад. Пино посмотрел в зеркало на генерала и понял, что ненавидит его. Пино был рабом-водителем нациста. Лейерс хочет уничтожить Италию, а потом воссоздать ее по подобию гитлеровской Германии. Он работает на архитектора Гитлера, черт бы его драл.
Пино с удовольствием заехал бы куда-нибудь в уединенное место, вытащил пистолет и убил этого человека. А потом поехал бы в горы и присоединился к одной из партизанских частей. Вот это было бы здорово. Это изменило бы ход войны. На каком-то уровне.
Но Пино тут же понял всем своим существом: он не убийца. Он не способен убить человека, даже такого человека…
– Перед тем как въехать в Сало, поставьте мои флажки, – сказал с заднего сиденья Лейерс.
Пино остановился, укрепил флажки в передней части капота, чтобы они трепыхались на ветру, когда машина будет проезжать Сало, и поехал дальше. Жара стояла невыносимая. Вода в озере так манила, что Пино хотелось остановить машину и нырнуть прямо в форме и бинтах.
На Лейерса жара, казалось, никак не влияла. Правда, мундир он снял, но галстук не ослабил. Когда они доехали до Гарньяно, Лейерс приказал Пино ехать в сторону от озера, к огороженному особняку на холме, охраняемому итальянскими чернорубашечниками. Увидев «даймлер» и красные нацистские флажки, они открыли ворота.
Подъездная дорожка петляла по склону к огромной вилле в окружении виноградных лоз и цветов. Здесь чернорубашечников было еще больше. Один из них показал Пино, где он должен остановиться. Пино остановился, вышел, открыл заднюю дверь. Когда появился генерал, солдаты Муссолини повели себя так, будто по ним прошлись кнутом: они вытянулись в струнку и устремили глаза на Лейерса.
– Оставаться в машине, mon gйnйral? – спросил Пино.
– Нет, идти со мной, – сказал он. – Я не взял переводчика, к тому же тут будет короткий разговор.
Пино понятия не имел, о чем говорит Лейерс, но пошел за ним мимо чернорубашечников к арке. Каменные ступени поднимались к вилле, а по обе стороны от них пестрели яркие цветочные клумбы. Они подошли к колоннаде перед входом, потом к каменной террасе.
Генерал Лейерс свернул на террасу, вытянулся и щелкнул каблуками, потом снял фуражку и с подчеркнутой почтительностью склонил голову:
– Дуче.
3
Пино остановился за Лейерсом и широко распахнул глаза от удивления.
Менее чем в пяти метрах от него стоял Бенито Муссолини.
На итальянском диктаторе были коричневые бриджи, натертые до блеска сапоги до колен и распахнутая белая рубашка, обнажавшая грудь с седыми волосами и уже намечающийся старческий живот, который грозил вырвать из петель нижние пуговицы рубашки. Большая плешивая голова дуче и кожа на его знаменитом подбородке приобрели красноватый оттенок. В руке он держал бокал с красным вином. На столе за диктатором стоял полупустой графин.
– Генерал Лейерс, – кивнул Муссолини, потом обратил свои слезящиеся глаза на Пино: – Кто вы?
Пино с секундной задержкой ответил:
– Сейчас я переводчик генерала, дуче.
– Спросите у него, как он поживает, – сказал Лейерс по-французски у Пино. – Спросите, чем я могу помочь ему сегодня.
Пино задал вопрос на итальянском. Муссолини закинул назад голову и разразился смехом:
– Как поживает дуче?
На террасу вышла брюнетка с огромными грудями, распирающими белую безрукавку. На ней были защитные очки, а в руке тоже бокал с вином.
– Скажи им, Клара, как поживает Муссолини.
Она затянулась, выпустила облачко дыма и сказала:
– Бенито в последнее время чувствует себя довольно хреновато.
Пино постарался скрыть удивление. Он знал, кто она такая. Все в Италии знали. Кларетта Петаччи, печально известная любовница диктатора. Газеты постоянно печатали ее фотографии. Пино не мог поверить, что видит ее перед собой.
Муссолини перестал смеяться, на его лице появилось мрачно-серьезное выражение, он посмотрел на Пино и сказал:
– Передайте генералу, что дуче чувствует себя довольно хреновато. И спросите, может ли он исправить ситуацию, чтобы дуче почувствовал себя лучше.
Пино перевел. Лейерс раздраженно проговорил:
– Скажите ему, в наших силах помочь друг другу. Скажите ему, если он сумеет приостановить забастовки в Милане и Турине, то я сделаю для него все, что смогу.
Пино слово в слово перевел это для Муссолини.
Диктатор фыркнул:
– Я смогу покончить с забастовками, если вы будете платить моим рабочим в твердой валюте и обеспечите их безопасность.
– Я буду платить им швейцарскими франками, но с бомбардировками я ничего не могу поделать, – ответил Лейерс. – Мы перевели многие производства под землю, но туннелей, чтобы обеспечить безопасность для всех, не хватает. И в любом случае если говорить об Италии, то для нее сейчас наступил поворотный момент в войне. По последним данным разведки, семь дивизий союзников были передислоцированы из Италии во Францию после вторжения туда американцев и англичан. А это означает, что моя Готская линия сможет продержаться всю зиму, если мы обеспечим бесперебойные поставки вооружений. Но я не могу за это поручиться, если у меня не будет квалифицированных рабочих, изготавливающих оружие и запчасти. Так вы можете прекратить забастовки, дуче? Я уверен, фюрер оценит вашу помощь.
– Я сделаю это одним телефонным звонком, – сказал Муссолини, щелкнув пальцами, потом налил себе еще вина.
– Отлично, – ответил генерал Лейерс. – Чем еще я могу быть вам полезен?
– Как насчет власти в моей стране? – горько спросил диктатор, осушая бокал.
Когда Пино перевел, генерал глубоко вздохнул и ответил:
– У вас вполне достаточно власти, дуче. Поэтому я приехал к вам с просьбой приостановить забастовки.
– У дуче вполне достаточно власти? – саркастически переспросил Муссолини и кинул взгляд на свою любовницу, которая одобрительно кивнула. – Тогда почему мои солдаты в Германии роют окопы или умирают на Восточном фронте? Почему я не вижу Кессельринга? Почему решения относительно Италии принимаются без моего участия? Почему Гитлер не снимает трубку, черт подери?
Последний вопрос диктатор прокричал. Пино перевел, но Лейерс остался невозмутимым:
– Не могу делать вид, будто знаю, почему фюрер не отвечает на ваши звонки, дуче, но предполагаю, что вести войну на три фронта – дело, занимающее много времени.
– Я знаю, почему Гитлер не отвечает на мои звонки, черт возьми! – прорычал Муссолини и со звоном поставил бокал на стол. Он сердито посмотрел на генерала, потом на Пино, от этого взгляда Пино даже захотелось отступить от дуче на шаг-другой. – Кого в Италии ненавидят больше всего? – спросил Муссолини, глядя на Пино.
Пино в смущении не знал, что сказать, но потом начал переводить.
Муссолини оборвал его и, по-прежнему обращаясь к Пино, стукнул себя в грудь и сказал:
– В Италии сильнее всего ненавидят дуче, так же как в Германии сильнее всего ненавидят Гитлера. Но если дуче беспокоит отсутствие народной любви, то Гитлеру на любовь наплевать. Ему нужен только страх.
Пино старался изо всех сил переводить точно, когда диктатор вдруг разразился чем-то вроде откровения:
– Клара, ты знаешь, почему самый ненавидимый в Италии человек не имеет власти в своей стране?
Его любовница загасила сигарету, выпустила облачко дыма и сказал:
– Адольф Гитлер.
– Именно! – воскликнул дуче. – Потому что самый ненавидимый человек в Германии ненавидит самого ненавидимого человека в Италии! Потому что Гитлер обращается со своими нацистскими немецкими овчарками лучше, чем с президентом Италии. Держит меня взаперти посреди…
– У меня нет времени для этого безумия, – резко сказал генерал Лейерс Пино. – Скажите ему, что я организую его встречу с фельдмаршалом Кессельрингом в ближайшие дни, а в течение недели ему позвонит фюрер. Пока это все, что в моих силах.
Пино перевел, ожидая еще одного взрыва от Муссолини.
Но уступки генерала, казалось, удовлетворили диктатора, который принялся застегивать рубашку со словами:
– Когда встреча с Кессельрингом?
– Я сейчас как раз собираюсь к нему, дуче, – сказал Лейерс. – Его адъютант позвонит вам до полуночи. Чтобы привлечь внимание герра Гитлера, понадобится больше времени.
Муссолини величественно кивнул, словно вновь обрел часть своей иллюзорной власти и теперь собирался совершить что-нибудь космическое.
– Хорошо, генерал Лейерс, – сказал Муссолини, проверяя запонки на манжетах. – К полуночи я покончу с забастовками.
Лейерс щелкнул каблуками, поклонился и сказал:
– Я уверен: фельдмаршал и фюрер будут довольны. Еще раз благодарю за ваше время и влияние, дуче.
Генерал развернулся и пошел прочь. Пино помедлил, не зная, что ему делать, потом коротко поклонился Муссолини и Кларетте Петаччи и поспешил следом за Лейерсом, который исчез из его поля зрения, свернув в колоннаду. Пино догнал генерала и шел у его правого плеча почти до самого автомобиля, где поспешил вперед, к задней двери.
Генерал Лейерс помедлил, несколько секунд смотрел на Пино, потом сказал:
– Хорошая работа, форарбайтер.
– Спасибо, mon gйnйral, – пробормотал Пино.
– А теперь увезите меня из этого сумасшедшего дома, – сказал Лейерс и сел в машину. – Телефонная станция в Милане. Знаете ее?
– Да, конечно, mon gйnйral, – сказал Пино.
Лейерс расстегнул саквояж и погрузился в работу. Пино ехал молча, поглядывая в зеркало заднего вида и ведя разговор с самим собой. Когда генерал похвалил его, он раздулся от гордости. Но теперь спрашивал себя – почему? Лейерс был нацистским генералом, погонщиком рабов, псом войны. Как мог Пино испытывать чувство гордости, слыша похвалу такого человека? Это невозможно. Он не должен был чувствовать ничего такого. Но чувствовал, и это беспокоило его.
Когда они добрались до окраин Милана, Пино решил гордиться тем, сколько ему удалось узнать всего за полдня езды с генералом. Его дядюшка просто не поверит. Он разговаривал с Муссолини и Клареттой Петаччи! Сколько тайных агентов в Италии могут похвастаться этим?
Пино ехал маршрутом, по которому шел Ганнибал с боевыми слонами, и доехал до Пьяццале Лорето за рекордное время. Он проехал по развязке, увидел синьора Белтрамини на своем месте у выносного прилавка магазина «Фрукты-овощи», где тот обслуживал пожилую женщину. Пино хотел приветственно помахать ему, но, когда попытался взять вправо, его подрезал немецкий грузовик. Они чуть не столкнулись. Пино едва увернулся.
Он не мог поверить, что водитель грузовика пошел на такое. Неужели он не видел?..
Флажки. Он забыл поставить генеральские флажки при въезде в Милан. Ему придется сделать еще один круг по развязке. Во второй раз он увидел Карлетто – тот шел по улице к своему любимому кафе.
Пино прибавил скорость, без всяких происшествий свернул на Виале Абруцци и вскоре остановился перед телефонной станцией, вокруг которой стояло кольцо оцепления. Поначалу такое количество немцев удивило его, но потом он понял: тот, кто контролирует станцию, контролирует и связь.
– У меня работы на три часа, – сказал генерал Лейерс. – Можете меня не ждать. Машину здесь никто не посмеет тронуть. Возвращайтесь в семнадцать часов.
– Oui, mon gйnйral, – сказал Пино и поспешил открыть заднюю дверь.
4
Он дождался, когда Лейерс войдет в здание, после чего направился назад, к Пьяццале Лорето и магазину Белтрамини. Он прошел всего квартал, но за это время поймал столько презрительных взглядов, что понял: повязку со свастикой лучше снять и сунуть в карман.
Это помогло. Люди почти не смотрели на него. Он был в форме, но не СС и не вермахта. А больше людей ничто не волновало.
Он перешел на легкий бег. Он видел впереди синьора Белтрамини, укладывавшего в пакет виноградные гроздья. Но на самом деле ему хотелось увидеть Карлетто. Они встречались в последний раз четыре месяца назад, а ему столько надо было рассказать старому другу.
Пино пересек улицу перед немецкими грузовиками, идущими колонной, и повернул направо. Оглядывая переулок впереди, он увидел Карлетто, который сидел в кафе спиной к нему.
Лицо Пино расплылось в улыбке, он подошел, увидел, что Карлетто читает, отодвинул стул и сел со словами:
– Надеюсь, ты не ждешь прекрасную молодую даму.
Карлетто поднял на него глаза. Поначалу Пино показалось, что Карлетто выглядит более усталым и задерганным, чем даже в апреле. Но тут Карлетто узнал его и вскрикнул:
– Бог ты мой, Пино! Я же думал, тебя убили.
Он вскочил и энергично обнял Пино. Потом отпрянул, посмотрел влажными глазами.
– Правда, я так думал.
– Кто тебе сказал, что меня убили?
– Кто-то сообщил твоему отцу, что ты охранял вокзал Модены, когда в него попала бомба. Сказали, будто тебе снесло полголовы! Я был в отчаянии.
– Нет-нет, – сказал Пино. – Убило парня, который находился рядом. А я чуть не потерял пальцы.
Он показал другу забинтованную руку, пошевелил пришитыми пальцами.
Карлетто хлопнул его по плечу и усмехнулся:
– Я никогда так не радовался, как сегодня, увидев тебя живым.
– Хорошо вернуться из мертвых. – Пино улыбнулся. – Ты уже сделал заказ?
– Эспрессо, – сказал Карлетто, садясь на прежнее место.
– Давай поедим, – сказал Пино. – Мне выплатили жалованье перед выпиской из госпиталя, так что я плачу.
Тут его старый друг стал еще счастливее, и они заказали дынные шарики, завернутые в ветчину, салями, хлеб, оливковое масло с чесноком и холодный томатный суп – идеальная еда для такой жары. Пока они ждали заказ, Карлетто рассказал ему, как провел эти четыре месяца.
Благодаря многочисленным контактам синьора Белтрамини за пределами города, бизнес его процветал. Его магазин оставался чуть ли не единственным в Милане, куда надежно осуществлялись поставки, и до закрытия он нередко успевал распродать все. С матерью Карлетто дело обстояло гораздо хуже.
– Иногда она чувствует себя получше, но все время слабая, – сказал Карлетто. Пино увидел, как переживает его друг. – А в прошлом месяце ей было совсем плохо. Пневмония. Папа совсем погрустнел, думал, она уходит, но она выжила.
– Это хорошо, – сказал Пино, когда официант начал расставлять тарелки на столе.
Он перевел взгляд на уличный прилавок магазина. В просветах между немецкими грузовиками он видел, как синьор Белтрамини обслуживает посетителя.
– Так это новая фашистская форма? – спросил Карлетто. – Кажется, я такой прежде не видел.
Пино закусил щеку. Он стыдился своей работы на немцев и поэтому не рассказывал другу про «Организацию Тодта».
– А почему ты оказался в Модене? – спросил Карлетто. – Всех, кого я знаю, отправляют на север.
– Ну, там все не так просто, – сказал Пино, желая сменить тему.
– И что это значит? – спросил его друг, кладя в рот дынный шарик.
– Ты умеешь хранить тайны? – спросил Пино.
– А для чего еще существуют лучшие друзья?
– Хорошо, – сказал Пино, подался вперед и прошептал: – Сегодня утром, Карлетто, меньше двух часов назад, я разговаривал с Муссолини и Клареттой Петаччи.
Карлетто скептически посмотрел на него:
– Брешешь.
– Нет, клянусь тебе.
На развязке раздался автомобильный гудок.
Велосипедист с почтовым мешком пронесся мимо них, так близко к их столику, что Пино почти не сомневался: сейчас он заденет Карлетто, который едва успел отпрянуть в сторону.
– Идиот! – крикнул Карлетто, вскакивая со стула. – Он едет против движения. Покалечит кого-нибудь!
Пино, глядя на велосипедиста сзади, заметил красную полоску ткани, выглядывавшую из-под его темной рубашки ровно по линии шеи. Велосипедист петлял между пешеходами, плотно шествующими по тротуару, а в это время еще три немецких грузовика начали медленно сворачивать на переполненную Виале Абруцци. Велосипедист снял мешок с плеча. Левой рукой он держал руль, а правой – шнурок мешка. Он съехал на Виале Абруцци и пристроился за одним из грузовиков.
Пино понял, что сейчас случится, вскочил со стула и закричал:
– Нет!
Велосипедист перебросил мешок через брезентовое покрытие в кузов грузовика.
Синьор Белтрамини тоже видел этот бросок. Он стоял менее чем в шести метрах от велосипедиста, его руки начали подниматься за долю секунды до того, как грузовик взорвался, извергнув языки пламени.
Ударная волна достала Пино и Карлетто, находившихся в квартале от взрыва. Пино нырнул на тротуар, защищая голову от осколков.
– Папа! – вскрикнул Карлетто.
Он в панике, не обращая внимания на поднятый ударной волной мусор на Пьяццале Лорето, бросился к огню, к горящему остову военного грузовика и к тому месту, где его отец лежал на тротуаре под обломками уличного прилавка.
Карлетто подбежал к отцу до того, как солдаты вермахта высыпали из других грузовиков и заблокировали место взрыва. Двое из них встали на пути Пино, но он вытащил из кармана красную повязку и надел ее, показывая им свастику.
– Я адъютант генерала Лейерса, – сказал он на корявом немецком. – Я должен пройти.
Они пропустили его. Пино пробежал сквозь жар все еще горящего грузовика, слыша крики и стоны раненых, но думая только о Карлетто, который стоял на коленях, положив на них окровавленную голову еще живого отца. Глаза синьора Белтрамини оставались открытыми, хотя дышал он с трудом.
Глотая слезы, Карлетто поднял голову, увидел Пино и сказал:
– Вызови «скорую».
Пино слышал вой сирен, со всех сторон приближающийся к Пьяццале Лорето.
– Они едут, – сказал он и присел.
Синьор Белтрамини неровно дышал, тело его подергивалось.
– Не двигайся, папа, – сказал Карлетто.
– Мать, – сказал синьор Белтрамини, чьи глаза уже подернулись дымкой. – Позаботься о…
– Не волнуйся, папа, – сказал сын, рыдая и гладя опаленные волосы отца.
Синьор Белтрамини надрывно закашлялся, вероятно, его мучила сильная боль, и Пино попытался отвлечь его приятным воспоминанием.
– Синьор Белтрамини, вы помните тот вечер на холме, когда мой отец играл на скрипке, а вы пели вашей жене? – спросил Пино.
– «Nessun dorma», – прошептал он, мысли унесли его в прошлое, и он улыбнулся.
– Вы пели con smania, и ваш голос никогда не звучал лучше, – сказал Пино.
Несколько секунд они втроем представляли собой маленькую вселенную вне боли и ужаса, они снова были на склоне холма в менее жестокие времена. Вой сирены становился все ближе, и Пино хотел было встать, чтобы привести врача. Но, когда он попытался, синьор Белтрамини ухватил его за рукав.
Отец Карлетто удивленно смотрел на повязку на руке Пино.
– Нацист? – с трудом произнес он.
– Нет, синьор Белтрамини…
– Предатель? – сказал торговец фруктами и овощами. – Пино?
– Нет, синьор…
Синьор Белтрамини снова надрывно закашлялся, и на сей раз изо рта на подбородок потекла струйка крови, и он повернул голову к Карлетто, смотрел на сына и беззвучно двигал губами. А потом он просто обмяк, словно его дух смирился с неизбежной смертью, но еще медлил, не спешил уходить.
Карлетто не смог сдержать рыданий. И Пино тоже.
Его друг убаюкивал отца, преисполнясь скорбью. Боль утраты росла, разбухала с каждым вдохом, и наконец все мышцы и кости Карлетто, все его тело скрючилось от душевной боли.
– Какое горе! – воскликнул Пино. – Ах, Карлетто, какое горе! Я тоже любил его.
Карлетто перестал баюкать отца, посмотрел на Пино, ослепленный ненавистью.
– Не смей так говорить, – прокричал он. – Никогда! Ты нацист! Предатель!
У Пино возникло такое чувство, будто челюсть ему сломали в двадцати местах.
– Нет, – сказал он. – Все не так, как ты думаешь…
– Оставь меня! – закричал Карлетто. – Мой отец все видел. Он понял, кто ты. Он раскрыл мне глаза.
– Карлетто, это всего лишь повязка.
– Оставь меня! Я не хочу больше тебя видеть! Никогда!
Карлетто уронил голову и разрыдался над телом отца, его плечи дрожали, мучительные всхлипы вырывались из груди. Эмоции настолько переполняли Пино, что у него не находилось слов. В конечном счете он поднялся и отошел.
– Проходите, – сказал немецкий офицер. – Освободите тротуар для карет «скорой».
Пино в последний раз посмотрел на синьора Белтрамини и двинулся на юг к телефонной станции, чувствуя себя так, словно этот взрыв разорвал его сердце.
5
Чувство утраты все еще терзало Пино семь часов спустя, когда он остановил «даймлер» перед домом, в котором жила Долли Штоттлемейер. Генерал Лейерс вышел из машины, отдал Пино свой саквояж и сказал:
– Первый день у вас выдался нелегкий.
– Oui, mon gйnйral.
– Вы уверены, что на шее террориста был красный шарф?
– Он спрятал его под рубашку, но шарф был.
Лицо генерала посуровело. Он вошел в здание, Пино с саквояжем, который с утра стал только тяжелее, – следом за ним. Старуха сидела все на том же месте, она подмигнула им из-за своих толстых стекол. Лейерс даже не взглянул на нее, поднялся по лестнице к квартире Долли и постучал.
Анна открыла дверь, и при виде нее сердце Пино слегка оттаяло.
– Долли ждет вас с обедом, генерал, – сказала Анна, когда Лейерс проходил мимо.
Несмотря на все случившееся в этот день, встреча с Анной была для Пино таким же ослепительным событием, как и два прошлых раза. Боль, которую он испытал, видя смерть синьора Белтрамини и потеряв друга, никуда не ушла, но он чувствовал, что, если расскажет об этом Анне, она каким-нибудь образом утешит его.
– Вы заходите, форарбайтер? – нетерпеливо спросила Анна. – Или так и будете глазеть на меня?
Пино вздрогнул, вошел и сказал:
– Я не глазел.
– Конечно глазели.
– Нет, я был далеко. Мысленно.
Она ничего не сказала и закрыла дверь.
В другом конце коридора показалась Долли. На любовнице генерала были туфли на каблуках-гвоздиках, черные шелковые чулки, черная юбка в обтяжку и блузка жемчужного цвета с короткими рукавами. Волосы, казалось, были только что уложены.
– Генерал говорит, вы видели, как случился взрыв? – спросила Долли, закуривая.
Пино кивнул и поставил саквояж на скамейку, чувствуя, что и внимание Анны обращено теперь к нему.
– И сколько убито? – спросила Долли, затягиваясь.
– Много немцев и… и несколько миланцев, – ответил он.
– Наверное, это было ужасно, – сказала Долли.
Появился генерал Лейерс. На сей раз без галстука. Он сказал что-то по-немецки Долли, она кивнула и посмотрела на Анну:
– Генерал хочет есть.
– Да, конечно, – сказала Анна, снова стрельнула глазами в Пино, быстрым шагом двинулась по коридору и исчезла.
Лейерс подошел к Пино, внимательно посмотрел на него, потом взял саквояж.
– Жду вас равно в семь ноль-ноль.
– Oui, mon gйnйral, – сказала он, не двигаясь с места.
– Вы свободны, форарбайтер.
Пино хотелось задержаться немного, в надежде увидеть Анну, но он вскинул руку в приветствии и вышел.
Он поехал в гараж, пытаясь мысленно прокрутить перед глазами прошедший день, но все время возвращался к сцене смерти синьора Белтрамини, вспоминал отчаяние и гнев Карлетто и тот взгляд, которым посмотрела на него Анна, прежде чем выйти из коридора.
Потом он вспомнил встречу с Муссолини и его любовницей, а когда, отдав ночному часовому ключи от «даймлера», шел домой в Сан-Бабилу, ему казалось, что он все это выдумал. Вечерний августовский воздух, насыщенный кухонными ароматами, окутывал его теплом. За вынесенными на улицы столиками кафе сидели немецкие офицеры, многие были пьяны.
Пино добрался до магазина дяди и постучал в заднюю дверь, ведущую в мастерскую. Когда его дядюшка открыл дверь, Пино захлестнули эмоции.
– Ну, – спросил дядя Альберт, когда Пино вошел, – как прошел день?
Скорбь сковала сердце Пино.
– Даже не знаю, с чего начать, – воскликнул он, всхлипнув.
– Да что случилось, скажи уже бога ради?
– Дайте мне поесть. Я с утра ничего не ел.
– Конечно. У Греты есть ризотто с шафраном. Поешь и расскажешь нам все с самого начала.
Пино отер слезы. Ему не нравилось, что он расплакался в присутствии дяди, но эмоции взяли верх над ним и прорвались, как вода при разрыве трубы. Он молча съел две порции своего любимого ризотто, а потом рассказал обо всем, что случилось с ним в течение дня, проведенного с генералом Лейерсом.
Их потряс его рассказ о рабах в туннеле, хотя дядя Альберт и сказал, что они получали сведения о переводе немцами военных производств под землю.
– Ты и вправду был в доме Муссолини? – спросила тетя Грета.
– На его вилле, – сказал Пино. – Там были он и Кларетта Петаччи.
– Не может быть.
– Может, – ответил Пино и рассказал, что ему стало известно о забастовках, которые Муссолини собирался пресечь в обмен на разговор с Кессельрингом и телефонный звонок от Гитлера.
Потом он рассказал о худшем из случившегося в этот день. О том, что синьор Белтрамини умер, считая Пино предателем, что лучший друг Пино больше не хочет его видеть, потому что он нацист, а это позор.
– Это неправда, – сказал дядя Альберт, поднимая голову от блокнота, в котором он делал записи. – Ты настоящий герой – столько добыл полезной информации. Я передам ее Баке, а он передаст твои сведения союзникам.
– Но я не могу сказать Карлетто, – проговорил Пино. – И его отец…
– Извини, Пино, но я скажу тебе откровенно: мне это совершенно все равно. Твое нынешнее положение слишком ценно и слишком уязвимо, чтобы идти на такой риск – посвящать кого-то еще в твои истинные занятия. Пока тебе придется проглотить все обиды и верить, что твоя дружба вернется, когда ты обо всем сможешь рассказать. Это очень серьезно, Пино. Ты тайный агент в тылу врага. Игнорируй все оскорбления, которые достанутся тебе, и оставайся как можно дольше и как можно ближе к Лейерсу.
Пино кивнул, но без особого энтузиазма.
– Значит, вы считаете, то, что я рассказал, важно?
Дядя Альберт фыркнул:
– Мы теперь знаем о большом складе оружия в туннеле близ Комо. Мы знаем, что нацисты используют там рабов. И мы знаем, что Муссолини теперь настоящий евнух, он абсолютно бессилен и обижен на Гитлера за то, что тот не отвечает на его звонки. Разве можно было ждать большего от первого дня?
Пино успокоился. Он зевнул и сказал:
– Мне нужно выспаться. Он ждет меня рано утром.
Он обнял их обоих, спустился по лестнице, прошел по маленькой мастерской. Дверь в проулок открылась. Вошел радист Бака, посмотрел на Пино, на его форму.
– Все не так просто, – сказал Пино и вышел.
Когда Пино, пройдя проверку в холле, вошел в квартиру, его отец уже спал, и он, поставив будильник, упал в кровать. Жуткие сцены, мысли и эмоции создавали хаос в его голове и никак не давали уснуть.
Но когда ему наконец удалось ограничить круг воспоминаний образом Анны, он почувствовал спокойствие и провалился в темную глубину сна.
