Глава пятнадцатая
1
У Пино все еще голова кружилась от такого неожиданного и драматичного поворота судьбы, когда он поднялся ранним утром 8 августа 1944 года. Он погладил форму и позавтракал, пока его отец еще спал. Прихлебывая кофе и поедая тост, он вспомнил решение дяди Альберта: никто не должен знать о тайной роли, которую будет исполнять Пино при генерал-майоре Гансе Лейерсе.
– Не говори никому, – сказал дядя Альберт. – Ни отцу, ни матери, ни Миммо, ни Карлетто. Никому. Скажешь одному, тот скажет еще кому-нибудь, тот третьему, третий четвертому, и вскоре к тебе в дом ворвется гестапо и потащит в свои подвалы. Ты меня понял?
– Ты должен быть очень осторожным, – сказала тетя Грета. – Тайный агент – профессия опасная.
– Туллио тебе об этом может рассказать, – добавил дядя Альберт.
– Что с ним? – спросил Пино, стараясь не думать о том, что его могут поймать, о том, что происходит в застенках гестапо.
– Немцы на прошлой неделе позволили его сестре посетить его, – ответила тетушка Грета. – Она говорит, что его били, но он ничего не сказал. Он исхудал, страдает от какой-то желудочной болезни, но, по словам его сестры, держится хорошо, говорил ей, что планирует побег, хочет присоединиться к партизанам.
«Туллио убежит и будет сражаться, – думал Пино, торопливо идя по просыпающимся улицам Сан-Бабилы. – А я – тайный агент. Значит, я тоже часть Сопротивления».
Пино был в «германском доме» в шесть двадцать пять утра. Его направили в гараж, где он увидел механика, который, открыв капот машины Лейерса, что-то делал с двигателем.
– Что ты там делаешь? – спросил Пино.
Механик, итальянец лет сорока, мрачно посмотрел на него:
– Мою работу.
– Я новый водитель генерала Лейерса, – сказал Пино, глядя на установки карбюратора. Положение двух винтов оказалось измененным. – Прекрати сбивать регулировки карбюратора.
Механик, застигнутый врасплох, быстро проговорил:
– Ничего такого я не делал.
– Делал, – ответил Пино; он взял отвертку из инструментального ящика механика и перенастроил карбюратор. – Ну вот, теперь он будет урчать, как львица.
Механик внимательно смотрел на Пино, который открыл водительскую дверь, встал на подножку, сел и огляделся. Съемная крыша. Кожаные сиденья. Спереди кресла. Сзади диван. В таких больших машинах Пино еще не ездил. Шесть колес, высокий клиренс – такая машина где угодно пройдет, и в этом-то и состояло ее назначение, догадался Пино.
Куда ездит полномочный представитель рейхсминистра вооружений и военного производства? Имея такую машину и такую власть, он может ездить куда угодно.
Вспомнив приказ, Пино извлек из бардачка записку с адресом на Виа Данте. Искать не придется. Он не хотел тревожить раны на руке, а потому подергал туда-сюда рычаг переключения передач, чтобы найти наиболее удобное положение руки. Потом проверил сцепление, определил все передачи. Безымянным и большим пальцами правой руки повернул ключ зажигания. Мощь двигателя вибрацией отдалась в рулевом колесе.
Пино отпустил сцепление. Пружина педали резко вернула ее в исходное положение. Ладонь Пино соскользнула с рычага переключения передач. Машина дернулась и заглохла. Он посмотрел на механика – тот издевательски ухмылялся.
Не обращая на него внимания, Пино еще раз завел двигатель и на сей раз осторожно отпустил сцепление. Он прокатился по двору гаража на первой и второй передаче. Улицы в центре Милана строились в те времена, когда другого транспорта, кроме гужевого, не существовало, а потому, мягко говоря, были узкими. За рулем мощной машины Пино чувствовал себя словно в небольшом танке, маневрирующем по петляющим проулкам.
Водители двух встречных машин, завидев генеральский флажок на капоте, тут же уступили ему дорогу. Пино поставил машину на тротуар чуть дальше того дома на Виа Данте, который был в записке.
Несколько прохожих недовольно посмотрели на Пино, но протестовать никто из них не осмелился – видели генеральский флажок. Пино вытащил ключи зажигания из замка, вылез из машины и вошел в холл небольшого многоквартирного дома. На табуретке у закрытой двери близ лестницы сидела старуха в очках с толстыми стеклами, она прищурилась, словно тщетно пытаясь разглядеть Пино.
– Мне в три-бэ, – сказал он.
Старуха ничего не сказала, только кивнула и подмигнула ему за линзами очков. Он решил, что она чокнутая, и пошел по лестнице на третий этаж. Проверил часы. Ровно в шесть сорок он резко постучал в дверь.
Послышались шаги. Дверь открылась внутрь, и вся жизнь Пино изменилась.
Горничная, сверкнув на него голубыми глазами и улыбнувшись, сказала:
– Вы – новый водитель генерала.
Пино хотел ответить, но вид девушки так ошеломил его, что он потерял дар речи. Сердце колотилось в его груди. Он попытался что-то сказать, но у него не получилось. Лицо горело. Он подсунул палец под воротничок и в конечном счете просто кивнул.
– Надеюсь, машину вы водите не так, как говорите, – сказала она, рассмеявшись, играя косой светло-рыжих волос одной рукой, а другой приглашая его в квартиру.
Пино прошел мимо нее, ощутил ее запах, и голова у него закружилась так, что ноги подкосились.
– Я горничная Долли, – сказала она у него за спиной. – Можете называть меня…
– Анна, – сказал Пино.
2
Когда он повернулся и взглянул на нее, дверь уже была закрыта, улыбка исчезла с ее лица, и она смотрела на него так, будто он представлял собой угрозу.
– Откуда вы знаете мое имя? – спросила она. – Кто вы?
– Меня зовут Пино, – неуверенно сказал он. – Пино Лелла. Моим родителям принадлежит магазин сумок в Сан-Бабиле. В прошлом году я пригласил вас в кино, это было у пекарни близ Ла Скала, а вы спросили, сколько мне лет.
Глаза Анны распахнулись, словно к ней возвращалось какое-то туманное, забытое воспоминание. Потом она рассмеялась, прикрыв рот рукой, и по-новому взглянула на него.
– Вы не похожи на того сумасшедшего паренька.
– За четырнадцать месяцев много чего произошло.
– Понятно, – сказала она. – Неужели это было так давно?
– В другой жизни, – сказал Пино. – «Ты никогда не была восхитительнее».
Брови Анны раздраженно взлетели.
– Я вас не понимаю.
– Кинофильм такой, – сказал он. – Фред Астер. Рита Хейворт. Вы тогда не пришли в кинотеатр.
Голова у нее опустилась. Плечи тоже.
– Не пришла? Да?
Наступило неловкое молчание потом Пино сказал:
– Хорошо, что вы не пришли. Кинотеатр тем вечером разбомбили. Мы с братом сидели в зале. Нам удалось выбраться.
Анна посмотрела на него:
– Правда?
– Абсолютная.
– Что у вас с рукой? – спросила она.
Он посмотрел на свою забинтованную руку и сказал:
– Да так, несколько швов.
Невидимая женщина с сильным акцентом позвала:
– Анна! Анна! Вы мне нужны!
– Иду, Долли, – откликнулась Анна. Она показала на стул в коридоре. – Можете посидеть здесь, пока генерал Лейерс не будет готов.
Он отошел в сторону, и она прошла совсем рядом мимо него, по узкому коридору. У Пино дыхание перехватило, он проводил взглядом ее покачивающиеся бедра, а через секунду она исчезла в глубине квартиры. Сев, он понял, что уже некоторое время не дышит. Женский жасминовый запах Анны все еще висел в воздухе. Он подумал, что может встать и пройти по квартире в надежде снова ощутить ее аромат. Решил, что должен рискнуть, и сердце его бешено забилось.
Но тут раздались приближающиеся голоса – мужчина и женщина смеялись и разговаривали по-немецки. Пино вытянулся по стойке смирно. В другом конце короткого коридора появилась женщина лет сорока с небольшим. Она подошла к нему, он увидел белое атласное платье с кружевами и золотистые туфли с бусинками. Она была длинноногая и хорошенькая, будто модель, с большими грудями, зеленоглазая, с гривой золотисто-каштановых волос, падавших на ее лицо и плечи. Даже в такой ранний час на ней была косметика. Она курила сигарету, разглядывая Пино.
– Вы слишком высокий для водителя, и к тому же слишком красивый, – сказала она по-итальянски с сильным немецким акцентом. – Плохо. Высокие мужчины чаще других погибают на войне. Легкая цель.
– Значит, мне нужно убирать голову в плечи.
– Ммм, – промычала она, затянувшись сигаретой. – Меня зовут Долли, Долли Штоттлемейер.
– Форарбайтер Лелла, Пино Лелла, – сказал он без всякой запинки, в отличие от разговора с Анной.
На Долли это, казалось, не произвело впечатления.
– Анна, у вас готов кофе для генерала?
– Иду, Долли, – откликнулась Анна.
Горничная и генерал Лейерс одновременно появились в коротком коридоре. Пино вытянулся по стойке смирно, выкинул руку в приветствии, взгляд его метнулся в сторону Анны, когда она подошла к нему, ее запах снова обволок его, когда она протянула ему термос. Он посмотрел на ее руки, ее пальцы – какими идеальными они были, какими…
– Возьмите термос, – прошептала Анна.
Пино вздрогнул и взял его.
– И саквояж генерала, – пробормотала она.
Пино покраснел и неловко поклонился Лейерсу, потом поднял большой кожаный саквояж, судя по весу, набитый до отказа.
– Где машина? – спросил генерал по-французски.
– Перед домом, mon gйnйral, – ответил Пино.
Долли сказала что-то генералу по-немецки, он кивнул и ответил.
Потом Лейерс перевел взгляд на Пино и прорычал:
– Что вы здесь стоите и смотрите на меня, как dummkopf?Отнесите
мою сумку в машину. На заднее сиденье. По центру. Я скоро спущусь.
– Oui, mon gйnйral. Заднее сиденье по центру.
Прежде чем выйти, он в последний раз стрельнул взглядом в Анну и с разочарованием увидел, что она смотрит на него как на душевнобольного. Он вышел из квартиры с саквояжем генерала; спускаясь по лестнице, пытался вспомнить, когда в последний раз думал об Анне. Пять, шесть месяцев назад? На самом деле он уверовал, что никогда больше не увидит ее, и вот, оказывается, обманулся.
Проходя мимо подмигивающей старухи в холле, он думал об одном – об Анне. О ее запахе. Ее улыбке. Ее смехе.
«Анна, – думал он. – Какое прекрасное имя. Так и просится на язык». Интересно, а генерал Лейерс – он все ночи проводит с Долли? – Пино отчаянно надеялся, что так оно и есть. – Или это редкий случай? Раз в неделю или как-то так? – Он так же отчаянно надеялся, что это не так.
Тут Пино понял, что если он хочет снова видеть Анну, то должен сосредоточиться. Он должен проявить себя идеальным водителем, таким, от которого Лейерс никогда не захочет избавиться.
Он подошел к машине. И только тут, поставив саквояж на заднее сиденье, он подумал о том, чту может находиться внутри. Он чуть не открыл саквояж тут же, но понял, что прохожих на улице прибавилось и среди них немало немецких солдат.
Пино поставил саквояж, закрыл дверь, подошел к машине с левой стороны, чтобы видеть дверь дома. Затем открыл заднюю дверь машины и пододвинул саквояж поближе к себе. Взглянул на замочек с отверстием для ключа, посмотрел на четвертый этаж, спрашивая себя, сколько генералу нужно времени, чтобы поесть.
С каждой секундой все меньше и меньше, подумал Пино и попытался открыть саквояж. Он был заперт. Пино посмотрел на окно четвертого этажа, ему показалось, что шторы шевельнулись, будто кто-то отпустил их. Пино захлопнул заднюю дверь. Еще через несколько секунд дверь дома открылась, и появился генерал. Пино обежал машину и открыл заднюю дверь с другой стороны.
Нацистский полномочный представитель рейхсминистра вооружений и военного производства и не посмотрел на него – забрался в машину и, сев рядом с саквояжем, немедленно проверил замочек.
3
Пино закрыл дверь машины за генералом. Сердце его колотилось. Что, если бы он копался в саквояже, когда подошел генерал? При этой мысли сердце его забилось еще сильнее; он сел за руль и посмотрел в зеркало заднего вида. Лейерс снял свою фуражку с высокой тульей. И теперь вытаскивал тонкую серебряную цепочку из-под воротника. На цепочке был ключ.
– Куда мы едем, mon gйnйral? – спросил Пино.
– Не разговаривать, пока я к вам не обращаюсь! – резко сказал Лейерс, открывая ключом саквояж. – Ясно, форарбайтер?
– Oui, mon gйnйral, – ответил Пино. – Абсолютно ясно.
– Вы умете читать карту?
– Да.
– Хорошо. Тогда езжайте в Комо. Когда выедем за пределы Милана, остановитесь и снимите мои флажки. Положите их в бардачок. А теперь молчите – мне нужно сосредоточиться.
Генерал Лейерс надел очки и начал работать с толстой кипой бумаг у себя на коленях. Вчера у магазина дядюшки и сегодня утром у Долли Штоттлемейер Пино был слишком взволнован и не смог внимательно разглядеть Лейерса. Теперь, в дороге, он поглядывал на него в зеркало заднего вида, изучая генерала.
На взгляд Пино, Лейерсу было лет пятьдесят пять. Мощного – особенно в плечах – телосложения, генерал имел бычью шею, которой было тесно в хрустящем белом воротничке и мундире. Линию его лба, более широкого, чем у большинства людей, очерчивали редеющие, гладко зачесанные назад и отливающие бриолином волосы с проседью. Его густые темные брови, казалось, затеняли глаза, просматривающие доклады; он делал пометки в тексте, а потом откладывал лист в отдельную пачку на заднем сиденье.
Лейерс, казалось, был полностью погружен в работу. За то время, что они ехали по городу, Пино ни разу не видел, чтобы генерал оторвал взгляд от бумаг. Даже когда Пино остановился, чтобы снять генеральские флажки, Лейерс не прекратил своего занятия. У него на коленях лежала синька, которую он изучал, когда Пино сказал:
– Комо, mon gйnйral.
Лейерс поправил очки:
– Стадион. Подъехать сзади.
4
Несколько минут спустя Пино уже ехал вдоль длинной западной стороны футбольного стадиона на Виале Джузеппе Синигалья. Увидев штабную машину, четверка вооруженных часовых у въезда вытянулась по струнке.
– Поставьте ее в тени, – сказал генерал Лейерс. – Ждите в машине.
– Oui, mon gйnйral.
Пино остановился, стремглав выскочил из машины и в мгновение ока распахнул перед генералом заднюю дверь. Лейерс, казалось, и не заметил его, вылез со своим саквояжем и прошел мимо Пино, как если бы его не существовало. Пройдя мимо часовых вглубь стадиона, генерал обратил на них не больше внимания, чем на Пино.
День только начинался, и августовская жара нарастала. Пино чувствовал запах воды, доносящийся с озера Комо по другую сторону стадиона. Как ему хотелось спуститься и осмотреть западный рукав, уходящий в сторону Альп и «Каса Альпина»! Как там отец Ре и Миммо, спрашивал он себя.
Он подумал о матери, о ее новых дизайнерских идеях и о том, знает ли она, что случилось с ним. Он погрустнел – Порции ему не хватало, в особенности ее неуемного энтузиазма. Насколько он знал, ничто не могло испугать ее, пока не начались бомбежки. С тех пор она и Сиччи жили в Рапалло, слушали войну по радио и молились, чтобы она поскорее закончилась.
Прятаться от войны означало оставаться сторонним наблюдателем, а потому Пино благодарил судьбу, что он не с матерью в Рапалло. Он не прятался. Он был тайным агентом в самом сердце нацистской власти в Италии. Дрожь пробрала его, и он впервые по-настоящему задумался о своем участии в шпионаже, не в детской игре, а на настоящей войне.
Что он пытался найти? И где он пытался найти то, что ищет? Да, был саквояж и его содержимое. И генерал Лейерс, думал Пино, имеет резиденцию и здесь, в Комо, и в Милане. Но позволят ли ему проникнуть туда?
Он не мог себе такого представить и, понимая, что сейчас ему остается только одно – дожидаться генерала, погрузился в мысли об Анне. Ведь еще вчера он не сомневался, что потерял Анну навсегда, но вдруг увидел ее – горничную генеральской любовницы! Каковы были шансы на такую встречу? Не было ли все случившееся похоже на… сон?
Немецкие грузовики в количестве не менее десяти прогрохотали мимо него, оставляя за собой дымный шлейф дизельного выхлопа, и остановились в северном конце улицы. Вооруженные солдаты «Организации Тодта» повыскакивали из одной машины и рассеялись, заняли позицию полукругом, навели стволы на задние части кузовов других машин.
– Raus!–
раздался крик; они открыли заднюю стенку кузова одного из грузовиков, отбросили брезентовый полог. В кузове находилось около сорока человек, которые недоуменно осматривались. – Raus!
Все они были истощенные, грязные, с клочковатыми бородами и длинными спутанными волосами. Многие из них, облаченные в серые брюки и куртки, смотрели пустыми, неживыми глазами. На груди у них были буквы, но Пино не мог их разглядеть. Скованные кандалами, они еле шли, но тут охранники принялись колотить их прикладами, что немного ускорило движение. Люди выходили из одного грузовика, затем из другого, и вскоре все они – человек триста или больше – направились к стадиону.
Пино вспомнил похожих людей в депо вокзала, расчищающих улицы Милана после бомбежки. Кто они – евреи? Откуда они здесь?
5
Серые люди, как он называл их, обогнули северо-западную оконечность стадиона, направились на восток к озеру и вскоре исчезли из виду. Он вспомнил приказ генерала Лейерса ждать у машины, потом желание дяди Альберта – сделать из Пино тайного агента. Он быстрым шагом направился мимо четырех охранников к ближайшему входу. Один из них сказал что-то по-немецки, но Пино не понял. Он только кивнул, рассмеялся и пошел дальше, решив, что изображать уверенность – все равно что быть уверенным.
Он завернул за угол. Серые люди исчезли. Как это было возможно?
Потом Пино увидел, что подъемная дверь на северной стороне стадиона открыта. Увидел двух вышедших наружу охранников. Пино вспомнил о Туллио Галимберти, который говорил, что, если хочешь сделать что-то, почти что угодно, нужно действовать так, будто ты – не ты, а кто-то другой и имеешь право это сделать.
Пино вскинул руку, минуя охранников, и свернул направо в туннель, который вел к полю. Он полагал, что если его остановят, то сейчас, но его игра удалась, никто не сказал ему ни слова. И он быстро понял почему. Туннель имел примыкающие к нему боковые коридоры, в которых люди, облаченные в такую же форму «ОТ», как у него, складывали коробки и ящики. Охранники, видимо, решили, что Пино – один из этих грузчиков.
Он дошел почти до выхода из туннеля, притаился в тени, глядя на людей в сером, которые выстраивались в ряды на ближней к нему части стадиона. За ними, на южной оконечности поля, была натянута камуфляжная сетка. Под сеткой стояли гаубицы на трейлерах. Пино насчитал их шесть штук, с десяток тяжелых пулеметов и увидел такое огромное количество деревянных ящиков, что это не могло не вызвать недоумения. Здесь явно находился склад. Может быть, склад боеприпасов.
Пино переключил внимание на солдат «ОТ», загонявших оставшихся серых людей в строй. В этот момент из другого туннеля – метрах в пятидесяти от него – появился генерал Лейерс. Следом за ним шли капитан и сержант «ОТ».
Пино вжался в стену туннеля, только теперь осознав, что может случиться, если его заметят. Его наверняка станут допрашивать. Может быть, бить. Может быть, будут делать что и похуже. Он уже решил выйти из туннеля с той же уверенностью, с какой вошел, и ждать возвращения Лейерса, сколько бы это ни заняло времени.
Но тут прямой как жердь генерал Лейерс, наделенный полномочиями от рейхсминистра, остановился перед серыми людьми, которые стояли в тридцать рядов, по десять в каждом, приблизительно в метре друг от друга, расстояние между рядами составляло три метра. Лейерс несколько секунд разглядывал первого человека, потом изрек что-то – слов Пино не разобрал.
Капитан сделал запись в блокноте. Сержант повел стволом своей винтовки, и первый серый человек вышел из строя. Он поплелся через поле, развернулся и встал, глядя на Лейерса, который перешел к следующему человеку. Каждый раз Лейерс разглядывал человека, прежде чем произнести свой приговор. Капитан все записывал что-то в своем блокноте, а сержант делал движение винтовкой. Некоторые присоединялись к первому человеку, другие – к одной-двум образовавшимся группам.
«Он отбирает их. Сортирует», – подумал Пино.
И в самом деле, самые рослые и сильные заключенные стояли небольшой группкой, в отличие от двух других. Люди во второй группе, покрупнее, были более истощенные, но все еще сохраняли достоинство. В третью – самую большую – группу входили люди, дошедшие до грани, живые скелеты, готовые свалиться с ног на жаре.
Лейерс демонстрировал образец немецкой эффективности в процессе сортировки. На оценку одного человека у него уходило не более пяти секунд, затем он выносил вердикт и двигался дальше. Все триста человек он обошел менее чем за пятнадцать минут, потом сказал что-то капитану и сержанту, которые выкинули руку в приветствии – «зиг хайль». Генерал Лейерс энергично отсалютовал в ответ, после чего направился к выходу.
6
«Он идет к машине!»
Пино развернулся, чувствуя металлический привкус на языке, ему хотелось броситься бегом, но он заставил себя идти, подражая генералу, уверенным, целеустремленным шагом. Когда он выходил из северных ворот, один из охранников спросил у него что-то по-немецки. Но прежде чем Пино как-то прореагировал, их внимание переключилось на звук шаркающих ног – по туннелю следом за Пино двигались серые люди, а он словно возглавлял парад.
Он свернул за угол. Из средних ворот стадиона вышел Лейерс и направился к машине. Пино бросился бежать.
Их разделяли семьдесят пять метров, когда Лейерс вышел из двери, но в двенадцати шагах от машины Пино резко остановился перед генералом и выкинул руку в нацистском приветствии. Пытаясь смирить дыхание, он открыл дверь, ручеек пота катился по его по лбу, на переносицу.
Генерал Лейерс, вероятно, увидел это, потому что он остановился, перед тем как сесть, и внимательно оглядел Пино, на лбу которого появились новые ручейки пота.
– Я вам сказал ждать у машины, – сказал Лейерс.
– Oui, mon gйnйral, – выдохнул Пино. – Но мне потребовалось помочиться.
На лице генерала появилось брезгливое выражение. Он сел в машину. Пино закрыл за ним дверь, чувствуя себя так, будто принял паровую ванну. Он рукавами отер лицо и сел на водительское сиденье.
– Варенна, – сказал генерал Лейерс. – Знаете?
– Восточный берег восточного рукава озера, mon gйnйral, – сказал Пино и включил передачу.
На пути в Варенну их останавливали на четырех пропускных пунктах, но каждый раз, увидев Лейерса на заднем сиденье, часовой немедленно пропускал машину. Генерал приказал Пино остановиться у небольшого кафе в Лекко, купить эспрессо и печенье – генерал пил кофе и ел на ходу.
Близ Варенны генерал Лейерс дал указание ехать по дороге из города в предгорья Южных Альп. Дорога быстро перешла в двухполосную, ведущую на огороженное пастбище. Лейерс приказал Пино въехать в ворота и дальше – по полю.
– Вы уверены, что машина не застрянет? – спросил Пино.
Генерал посмотрел на него как на идиота:
– Это трехосная полноприводная машина. Она проедет там, где я прикажу.
Пино включил пониженную передачу, они проехали в ворота и с удивительной легкостью двинулись, как небольшой танк, по неровному полю. Генерал Лейерс приказал ему остановиться в дальнем конце поля у шести пустых грузовиков и двух охраняющих их солдат «ОТ».
Пино остановился и заглушил двигатель.
Прежде чем он вышел, генерал спросил:
– Вы можете делать записи?
– Oui, mon gйnйral.
Лейерс порылся в саквояже, вытащил блокнот и ручку, потом извлек цепочку с ключом из-под мундира и закрыл саквояж.
– За мной, – сказал он. – Будете записывать то, что я говорю.
Пино взял блокнот и ручку, вышел из машины, открыл заднюю дверь, и Лейерс, выйдя, резвым шагом направился мимо грузовиков к тропинке, которая вела в лес.
Время близилось к одиннадцати часам. На жаре трещали кузнечики. Воздух в лесу, напоенный запахом трав, напомнил Пино о травянистом холме, где они с Карлетто спали во время бомбардировок Милана. Тропинка круто пошла вниз, вся в кочках, изборожденная выступающими из земли корнями деревьев.
Несколько минут спустя они вышли из леса на железнодорожные пути, уходившие в туннель. Генерал Лейерс направился туда. И только теперь Пино услышал звук ударов стали о породу. В туннеле сотни молотков долбили камень.
Часовые у входа вытянулись в струнку и выкинули руки в нацистском приветствии. Пино шел за генералом, чувствуя на себе их взгляды. В туннеле было сумеречно и становилось все темнее, по мере того как они удалились от входа. С каждым шагом стук молотков становился все ближе и невыносимее для ушей.
Генерал остановился, вытащил из кармана ватные шарики. Один он протянул Пино, показав, что его нужно разделить пополам и заткнуть уши. Пино заткнул уши ватными шариками, и это оказалось действенной мерой, однако, если бы генерал стал кричать рядом с ним, он услышал бы.
Туннель делал поворот, за которым в свете ярких электрических лампочек, свисающих с потолка, они увидели силуэты множества серых людей, работающих кирками и кувалдами по обе стороны туннеля. Здесь стоял невыносимый грохот. Глыбы скальной породы поддавались ударам и падали к ногам людей. Другие люди подбирали эти куски и бросали в тележки на путях.
Это настоящий ад, подумал Пино, ему хотелось бежать отсюда. Но генерал Лейерс, не останавливаясь, прошел дальше, он задержался возле часового «ОТ», который протянул ему фонарик. Генерал повел лучом по стенам. Серые люди кое-где углубились в стену на метр; по прикидке Пино, в их задачу входила вырубка пространства высотой два с половиной метра и протяженностью двадцать четыре метра.
Они прошли дальше. Через пятнадцать метров в стенах уже были прорублены углубления досточного размера, глубиной около четырех с половиной метров. По сторонам путей стояли большие деревянные ящики. В нескольких открытых он увидел боеприпасы.
Генерал Лейерс осмотрел образцы в каждом ящике, потом спросил что-то у сержанта по-немецки. Сержант протянул генералу пачку документов. Лейерс просмотрел несколько страниц, потом взглянул на Пино.
– Пишите, форарбайтер, – приказал он. – Калибр семь запятая девять два на пятьдесят семь миллиметров под маузер: шесть запятая четыре миллиона патронов готовы к отправке на юг.
Пино записал, посмотрел на генерала.
– Девять на девятнадцать миллиметров парабеллум, – сказал Лейерс. – Двести двадцать пять тысяч патронов для войск СС, Милан. Четыреста тысяч для Модены, на юг. Двести пятьдесят тысяч для СС, в Геную.
Пино писал так быстро, как только мог, но едва успевал за генералом. Когда он снова посмотрел на Лейерса, тот сказал:
– Прочтите, что написали.
Пино прочел, и Лейерс коротко кивнул. Он пошел дальше, на ходу глядя на маркировку на ящиках и выкрикивая цифры и приказы.
– Panzerfaust, – сказал Лейерс. – Шесть…
– Простите, mon gйnйral, – сказал Пино. – Я не знаю этого слова – Panzer…
– Стомиллиметровый гранатомет, – нетерпеливо сказал Лейерс. – Семьдесят пять ящиков на Готскую линиюпо
распоряжению фельдмаршала Кессельринга. Восьмидесятивосьмимиллиметровые бронебойные. Сорок пусковых установок и тысяча ракет на Готскую линию, также по приказу Кессельринга.
Так продолжалось еще двадцать минут, генерал выкрикивал приказы и пункты назначения для всего – от автоматических винтовок до девяносто восьмого маузера, стандартного вооружения вермахта, или дальнобойных противотанковых ружей и мощных патронов для них размером двадцать на сто тридцать восемь миллиметров.
Из дальнего конца туннеля появился офицер, отсалютовал и заговорил с Лейерсом, который развернулся и двинулся в обратном направлении. Офицер – полковник – чуть не бежал, чтобы не отстать от генерала, продолжая что-то четко говорить. Пино шел немного позади.
Наконец полковник замолчал. Генерал Лейерс слегка опустил голову, повернулся с военной четкостью и принялся отчитывать полковника. Тот попытался было ответить, но Лейерс закончил тираду. Полковник сделал шаг назад. Это, казалось, еще сильнее разозлило Лейерса.
Он оглянулся, увидел Пино и нахмурился.
– Вы, форарбайтер, ждите меня у груды камней, – сказал он.
Пино опустил голову и поспешил мимо них, слыша у себя за спиной громкий голос генерала. Грохот от ударов кувалд о камень впереди вызвал у него желание подождать генерала здесь. Но не успела эта мысль прийти ему в голову, как звук прекратился, он услышал звон падающих на землю инструментов. Когда он дошел до места, где велись работы, люди с кайлами и лопатами сидели, прислонившись спинами к стене, многие уронили головы на руки. Другие смотрели пустыми глазами в потолок туннеля.
Пино никогда прежде не видел таких людей. Смотреть на них было невыносимо: как они сидели, как они проводили языком по горящим от жажды губам. Он огляделся. У стены стоял большой бидон с водой, а рядом с ним ведерко с черпаком.
Никто из охранников, стороживших этих рабов, не пошевелился, чтобы предложить им воды. Кто бы они ни были, чем бы они ни заслужили такого отношения, но в воде им нельзя было отказывать, подумал Пино, чувствуя, как гнев нарастает в нем. Он подошел к бидону, наклонил его, наполнил ведро.
Один из охранников стал возражать, но Пино сказал: «Генерал Лейерс», и все возражения стихли.
Он подошел к ближайшему из серых людей. Щеки у человека настолько впали, что лицо было похоже на череп, обтянутый кожей. Но он откинул голову, открыл рот, и Пино стал лить воду прямо ему в горло. Напоив одного, Пино перешел к другому, потом к следующему.
Большинство вообще не смотрели на него. Пино набрал еще воды, и тут седьмой человек, глядя на пол у себя под ногами, пробормотал проклятия на итальянском, обращенные к Пино.
– Я итальянец, идиот, – сказал Пино. – Ты будешь пить или нет?
Человек посмотрел на него, и только тут Пино увидел, как он молод. Они, вероятно, были ровесниками, хотя жизнь искалечила и состарила его так, что Пино и вообразить не мог.
– Говоришь ты как миланец, но на тебе нацистская форма, – прохрипел человек.
– Все не так просто, – сказал Пино. – Выпей воды.
Он отпил глоток с той же жадностью, что остальные.
– Кто ты? – спросил Пино, когда тот напился. – Кто все остальные?
Человек посмотрел на Пино, словно на таракана.
– Меня зовут Антонио, – сказал человек. – И мы – рабы. Все до одного.
