Глава седьмая

Я вспомнил, что вертолет в момент моего разговора с капитаном действительно еще не остановил винты и мне тоже были не слышны отдельные слова Тайгородова, у которого голос негромкий от природы. Тем более он говорил о таких вещах, о которых не принято говорить громко мужчинам-реалистам, боевым офицерам.

При этих мыслях у меня по волосам словно ветерок прогулялся — наверное, кожа на голове зашевелилась и корни волос сдвинула, оттого и ощущение такое странное. Вообще, я свои ощущения привык контролировать и классифицировать. Это ощущение было для меня новым и не укладывалось в привычные рамки.

— Ты что же, шаман, — я намеренно вставил в свой голос нотку угрозы, чтобы себя подбодрить и вести дальнейший разговор по собственному усмотрению и в нужном мне направлении. То есть говорить на интересующие меня темы, а не на те, на которые пожелает говорить шаман, — следил за нами? С какой, интересно, стати? Мы вызываем большой интерес?

— Нет. У меня нет интереса к военным. Я только своей безопасностью занят. Кто, кроме меня, этим еще займется? Я думал, спрятался от людей. А они ко мне и сюда приходят. И всем помощь нужна. И тебе тоже…

— Какая помощь? — спросил я резко, хотя раньше хотел продолжить разговор о слежке, а потом перевести его на эмира Малика. Но беспокойство от его слов я все же ощутил. Дар внушения у него был мощный.

— Твоя дочь вчера сломала ногу, врачи боятся, что она останется на всю жизнь хромой. Очень сложный перелом…

Я выпрямился так, что чуть затылком потолок не достал, хотя рост у меня средний — сто семьдесят шесть сантиметров, а потолок в избушке около двух метров высотой. И захотелось кулаком по дощатому столу ударить. Уверен, что стол от такого удара разлетелся бы в щепки.

— Откуда ты знаешь то, что даже я не знаю.

— Позвони сейчас жене, она подтвердит. Она звонила тебе, но дозвониться не смогла. Ты отключал телефон, когда в вертолете был. А когда был в пещере, она тоже звонила, но там не было связи. Позвони ей сейчас, она тебе все расскажет. А ты предупреди ее, чтобы дала на ночь дочери сильную дозу снотворного. Я ночью разберу ее ногу по косточкам и соберу заново. Будет очень больно, но это надо перетерпеть, иначе не получится. А там, внутри кости, проходят нервы, и потому боль обязательно возникнет — острая, дергающая. Но через день дочь твоя будет полностью здорова. То есть бегать и играть еще не сможет, ноге нужно срастись естественным путем. Но когда кость срастется, о переломе она даже вспоминать не будет. Предупреди жену…

Недобро глянув на шамана и надеясь в глубине души, что он или ошибается, или отлично знает, что в его расщелине нет сотовой связи и потому я дозвониться не смогу, а он так на меня давит, я вытащил трубку, отошел к двери, посмотрел — связь была устойчивая — и нажал кнопку вызова.

Жена ответила быстро, словно трубка была при ней, хотя обычно она держала ее на столе в большой комнате и в случае звонка никак не могла сразу сообразить, где трубка.

— Алло, Алена! Это я!

— Наконец-то… Я уже дважды тебе звонила: и вчера, и сегодня, дозвониться никак не могла. У нас тут с Настей беда…

— Нога?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Сейчас нет времени объяснять. Это долго и сложно. Я сам не полностью еще верю. Но ты поверь. И сделай, как он говорит.

— Кто говорит?

— Шаман. Сегодня на ночь дай Насте сильное снотворное. И что-нибудь обезболивающее. Ей шаман будет лечить ногу дистанционным методом. Говорит, что Насте будет очень больно. Будь с ней рядом…

— Я поняла. А это Насте не навредит?

— Не думаю. Не знаю, поможет или нет, но не навредит — это точно… По простой логике. Если может навредить, то может и помочь. Если не может помочь, то и навредить не может. Но я знаю случаи, когда он помогал. Ты верь. И я постараюсь.

Я убрал трубку и посмотрел на шамана. Вид у него был такой торжествующий, словно он только что гигантского крокодила в очной схватке голыми руками победил. Наверное, крокодилом в данной ситуации выглядел я.

— Я верю тебе, шаман, — сказал я твердо, и этой твердостью в голосе больше себя убеждая, чем его. — И верю, что ты моей дочери сможешь помочь. Но… — я по-прежнему смущался тем, что он обладает способностью слишком много знать, — не хотел бы я, как военный разведчик, иметь такого противника.

— Я вижу, что тебя беспокоит… Служебные вопросы. Я не лезу в них. Я вообще чужд интересов любой политики. Хотя мне не по душе бандиты, которые приходят в горы все чаще и чаще. Но не по душе они мне потому, что мне всегда приходится быть настороже. Чем я мешаю им? За что они хотят убить меня? Этого я понять не могу. Я много думал над этим вопросом. Когда-то я мешал советской власти — меня отправляли в психдиспансер. Я слишком много мог узнать об их делишках и потому мешал. А какой спрос с психически нездорового человека… Потом времена переменились. Но в лучшую или в худшую сторону, я сказать даже затрудняюсь. Когда я начал помогать людям так, как я могу, меня попытались убить. И после первого раза еще трижды, включая сегодняшний случай. Чем я мешаю людям? Я им стараюсь помогать…

— Да. Одних бандитов мы частично уничтожили сегодня. Только что других уничтожили. Полностью. Но на смену им придут другие, такие же фанатики, которые готовы убивать всех, кто не с ними. Только потому, что не с ними. И не только тебя, они готовы убивать любого, кто не с ними, даже если он и не против них. А быть с ними ты не можешь, потому что ты хочешь людям помогать, а не убивать их. Я тебе сочувствую и тоже тебе помогаю, уничтожая бандитов.

— Я понимаю, что ты мне хочешь сказать, точнее, что хочешь у меня спросить. Тебя интересует, куда ушли остатки тех людей, на которых ты охотился в пещере. Так?

— Так, — сознался я. — Эти люди опасны не только для тебя. Они уже убили много простых, ни в чем не повинных людей — больше двух десятков и хотят убить еще.

— Я знаю. Они сначала думали сюда, в ущелье, подняться. О моей расщелине они только слышали, но точной дороги не знают. Хотя разговор обо мне заводили, но не знают, как меня найти. Думали в Грузию уйти и какое-то время там отсидеться. Я мыслями отговорил их от этой затеи. Я знаю, где они. Но ты поймаешь их и без моей помощи. Я уже сказал, что всегда в стороне от политики. И мог бы помочь убить их только тогда, когда они пришли бы убивать меня. А ты и сам справишься. Капитан Тайгородов поможет тебе. Он знает, как выманить этих людей, и знает, в какую ловушку они не просто пойдут, а побегут бегом. Использовать будете «груз семьсот» . Это больше всего бандитов интересует. Тайгородов в одном месте будет ждать их, ты — в другом, на дороге. Но встретишь их именно ты. Встретишь и убьешь. Сам заработаешь только шишку на голове. Но ты пока не спеши. Успеешь… До утра твои люди пусть отдыхают здесь. С рассветом отправляйтесь в обратный путь. У тебя еще будет время и на отдых, и на подготовку. Ты успеешь, я говорю. И никуда эти люди от тебя не денутся. У них судьба такая — от твоего старания погибнуть. И даже я их судьбу изменить не могу, могу только подкорректировать. А завтра после обеда позвони жене. Дочери уже сделают снимок ноги. Жена тебе все расскажет…

— Как я должен с тобой расплатиться? — задал я естественный с точки зрения современных отношений вопрос.

Шаман слегка смутился моей армейской прямоты, но ответил:

— Обычно люди расплачиваются со мной продуктами питания. Денег я не беру. Если есть что мне оставить, оставьте. Если не найдется, и так будет хорошо. Вы же спасли меня… — последняя фраза была сказана с откровенной усмешкой, и я понял, что шаман не считает нас спасителями. Я вдруг поверил, что он, сумев заставить людей, сжигающих соломенное чучело, поверить, что они сжигают человека, вполне сумел бы заставить бандитов расстрелять друг друга. Да и, наверное, заставил кое-кого, вспомнил я странные действия пятерых последних бандитов.

Запас сухого пайка у нас с собой был на три дня. Во взводе двадцать семь бойцов, не считая меня. Таким образом, мы имели возможность оставить шаману двадцать восемь комплектов. Я думаю, ему этого хватит надолго, поскольку комплект сухого пайка у нас из категории так называемого высокогорного, рассчитан на трехразовое калорийное питание в течение дня. Если учесть внешнюю худобу шамана, то ему одного комплекта должно на два-три дня хватить. А мы уж как-нибудь отчитаемся перед кладовщиками. Оформим как «безвозмездную утрату в силу не зависящих от нас обстоятельств» или как там оно в актах пишется… Придумать всегда можно. Думаю, начальник штаба после моего объяснения любой акт подпишет. Он у нас человек понимающий.

Шаман остался в своей лачуге, а я вышел к взводу.

— Петрушкин!

— Я! — Старший сержант сидел на крыльце, дожидаясь меня.

— Устраивай взвод на ночевку. До рассвета отдыхаем. Нам разрешили здесь остаться.

— Есть, товарищ старший лейтенант, устраиваться на отдых. Костер жечь можно?

Я обернулся на закрытую дверь.

— Можно, можно… Сейчас опасности никакой поблизости нет, — ответил шаман из-за двери так, словно видел, как я обернулся. Впрочем, в двери были большие щели, и он из темноты своей хибары в самом деле мог меня видеть.

Обычно я не ощущаю высокогорной разреженности воздуха. Но в эту ночь то ли чувствовал недостаток кислорода, то ли еще что беспокоило меня, я спал плохо. Мысли все время возвращались к дочери. Я помнил, что шаман должен именно в эту ночь лечить ее, и прислушивался к звукам из лачуги. Но, кроме редких и слабых ударов в звенящий бубен, я ничего услышать не мог.

Что-то я когда-то читал про то, как шаманы входят в транс, и всегда думал, что это должно быть шумно и звучно. Но, видимо, мои представления основывались еще и на сюжетах из художественных и документальных фильмов и мало соответствовали действительности. Ведь шаман шаману рознь, как православный поп мусульманскому имаму.

Ночь я промучился, думая о том, какую боль испытывает моя дочь, маленькое шестилетнее создание, которое любит носить пышные белые платьица и мамины туфли. И только под утро усталость свое все же взяла, и я уснул. При этом я прекрасно знал, что в горах рассвет приходит позднее, чем на равнине, особенно в таких местах, как расщелина, которую мы посетили, но приходит очень быстро. И с первыми лучами света, попавшими на лицо, я проснулся. Посмотрел на часы. Была половина десятого утра.

Старший сержант Петрушкин уже встал, умылся в ручье и даже побрился малой саперной лопаткой, как все у нас бреются в походных условиях. Но взвод старший сержант еще не поднимал, чтобы общий шум не помешал командиру спать. И только когда я встал, он объявил подъем.

Места для умывания и бритья на берегу ручья хватило всем, и выступить в обратный путь взвод смог одновременно. Только я перед выступлением зашел в лачугу попрощаться с шаманом. И увидел его, лежащим на дощатом неструганом полу без сил. Думая, что шаману требуется помощь, я подошел, присел, положил свою ладонь на его почему-то ледяную руку, и мне показалось, что рука эта без признаков жизни. Не зная, как поступить, я вышел и подозвал к себе Петрушкина и санинструктора взвода ефрейтора Головина. Сначала обратился к ефрейтору, объяснил ему ситуацию и попросил посмотреть, что с шаманом.

— Он ночью работать не собирался? — почему-то спросил Головин.

— В смысле… — не понял я вопроса. Я вообще не связывал понятия «шаманство» и «работа». Они казались мне несовместимыми.

— Ну, может быть, он в астральное путешествие хотел отправиться…

— Он хотел дистанционно лечить мою дочь. Она ногу сломала…

— Тогда понятно. Дистанционно можно лечить только в астральном путешествии. Если он ушел в астральное путешествие и еще не вернулся, его тело трогать нельзя, иначе он не сможет в него вернуться. Вы, товарищ старший лейтенант, его, случайно, не трогали? Не переворачивали или не переносили с места на место?

— Только руку потрогал, увидел, что она ледяная, и за тобой пошел.

— Тогда, может быть, и обойдется. Не трогайте его.

Я согласно кивнул, отпустил Головина и приказал Петрушкину собрать с бойцов взвода по одному дневному комплекту сухого пайка и сложить на крыльце. Приказ был слышен по внутривзводной связи, и еще до того, как Петрушкин передал мои слова, солдаты стали подходить с темно-зелеными коробками и складывать их на крыльце. Каждый рад был, что придется тащить меньше груза в рюкзаке. Я же решил еще раз заглянуть в лачугу. Но дверь открылась без моих стараний, и шаман вышел сам.

— Вот сухой паек, — показал я на коробки. — Это хорошая штука — высокогорная калорийность. Специальный. Надолго хватит.

Старик, слегка стесняясь, наклонил в знак благодарности голову.

— С твоей дочерью все будет в порядке. Даже операция не понадобится. Я сложил кости так, что они срастутся без проблем. Ни одного осколочка не оставил. После обеда позвони жене, убедись. А то снова спать будешь плохо.

Я уже привык к тому, что старик знает больше, чем говорит, и не удивился, что он даже о моей бессонной ночи осведомлен. Я пожал ему руку, повернулся и пошел догонять взвод, уже вышедший на тропу. И только тогда заметил, что все тела бандитов с поляны пропали.

Бугорки земли неподалеку от зарослей говорили о том, что трупы не убежали. Однако закапывали их, видимо, неглубоко по двум очевидным причинам. Первая — земля в расщелине имеет небольшой слой, а дальше идут сплошные камни. Так во многих ущельях бывает, когда веками туда наносится пыль, из которой потом земля и получается. Вторая причина — следственная бригада ФСБ, если она пожелает сюда прилететь или прийти нашим маршрутом, хотя это вовсе и не обязательно, поскольку все документы должны быть целы и моему рапорту об уничтожении банды должны поверить. В наличии документов я сразу пожелал убедиться.

— Петрушкин, документы убитых бандитов где?

— У меня, товарищ старший лейтенант. Там еще карта есть, и на ней какие-то пометки странные, будто бы скрещенные сабли. Я так думаю, что это схроны с оружием. Я уже раз с такой отметкой встречался. Там был заминированный схрон.

— Проверим. Все документы собрали?

— Так точно. Один бандит грудью и лицом в костер упал, сам обгорел сильно, пришлось вытаскивать, чтобы не воняло паленым, но у него документы были в заднем кармане штанов. Тоже целы. Потому и решились без приказа бандитов закопать.

— Нормально… — согласился я, увеличивая скорость передвижения.

И только когда я опять забрался в трещину, чтобы перейти в уже знакомое ущелье, сообразил вдруг, что даже не спросил имени шамана…

В верховьях ущелья было совсем светло, и мы могли двигаться там предельно быстро. Но по мере того, как мы спускались ниже, сильнее рассветало и внизу. Таким образом мы прошли все ущелье и вышли из него достаточно скоро — ущелье по сравнению с соседними было коротким.

За воротами я объявил пятнадцатиминутный привал и вызвал на связь начальника штаба сводного отряда.

— Начальник штаба у командира, — предупредил меня дежурный по узлу связи. — Соединять?

— Соединяйте, товарищ майор.

— Как успехи, Сергей Николаевич? — сразу спросил майор Арцегов. — Что эмира Малика не нашел, я уже догадываюсь. А в остальном как? Навестил шамана?

Видимо, капитан ФСБ уже передал в сводный отряд подробности нашего маршрута.

— Так точно. И даже спасли этого шамана, товарищ майор. Еще одна банда перешла границу и собиралась шамана сжечь. Банда — двенадцать человек, все с зелеными повязками на голове. На повязках что-то написано арабской вязью. Прочитать мы не могли. Обычно пишут какие-то изречения из Корана. Банда уничтожена. Документы убитых несем с собой. И еще карту у них забрали с какими-то интересными пометками. Необходимо будет указанные места проверить. На пометках скрещенные сабли. Так обычно схроны с оружием отмечают и места старых сражений, где много людей погибло.

— Оригинал карты передай капитану Тайгородову, пусть сами проверяют, а в отряде и без того людей не хватает. Для нас на всякий случай сделай фотокопию с планшетника. Надеюсь, Соликамский не соберется сразу туда лететь и к группе Тайгородова не прицепится.

— Расщелина эта высоко и далеко. Думаю, следственная бригада туда забираться не захочет, да и не сможет. Для вертолета это тоже, на мой взгляд, высоковато, а пешком следаки ходить не любят. Тем более по сложным ущельям, где живые бандиты могут встретиться. Не пойдут, думаю… Потому убитых мы и похоронили. Но закопали неглубоко. Если будет необходимость, эксгумируют.

— Закопали, и хорошо. Мы из ФСБ час назад ориентировку получили относительно этой банды с повязками на голове. Я тут с командиром как раз советовался, стоит ли тебя на эту банду переключать. Просто ближе, чем ты, никого не оказалось. И свободных подразделений в отряде нет. А эти бандиты при переходе границы троих человек потеряли, в том числе и своего эмира, но уничтожили пограничный наряд — двух пограничников и проводника с собакой. Отрезали головы не только людям, но и овчарке. Кочевряжатся так… Оставлять их без внимания было нельзя — опасны и жестоки. Потому и думали тебя загрузить. Но ты отлично отработал. Где сейчас находишься? Как тебя снимать оттуда?

— Мы уже вышли к воротам ущелья, куда вы нас вчера послали. Переходим к ущелью, где банда Абдурашидова первоначально скрывалась. Хорошо бы туда вертолет послать. Перед воротами большая удобная площадка для посадки. Здесь такой нет, здесь большие камни.

— Добро, Сергей Николаевич. Я сейчас насчет вертолета узнаю и свяжусь с тобой. У тебя все? Конец связи?

— Конец связи, товарищ майор…

Я хотел было оставшиеся десять минут привала посвятить отдыху, хотя устал, кажется, меньше солдат, но Александр Георгиевич уже через две минуты вызвал меня и сообщил, что вертолет за взводом вылетает через пятнадцать-двадцать минут, а с вертолетом вылетит капитан Тайгородов, которому я должен буду передать документы убитых бандитов, карту и собственный рапорт о событии. Задержка с вертолетом вызвана только тем, что Тайгородову нужно до своего аэродрома доехать. Это недолго.

Таким образом, вместо отдыха мне пришлось срочно писать рапорт. А когда я его закончил, истекли и оставшиеся минуты привала.

Старший сержант Петрушкин уже построил взвод в три привычные походные колонны. И мы быстрым шагом, не переходя на бег, потому что спешить было некуда, двинулись к соседнему ущелью. Двести метров мы преодолели быстрее, чем вертолет добрался до нас. Даже, наверное, быстрее, чем он успел вылететь. В итоге я полноценные пятнадцать минут полежал на земле, раскинув руки и ноги, — лучшая поза для восстановления сил.

И только при посадке в вертолет, когда половина взвода уже была внутри, я посмотрел на часы и позвонил жене. Она была радостно-суетлива в разговоре, что вообще-то было ей несвойственно. Это мне сразу многое сообщило. А слова жены только подтвердили ощущения:

— Ты представляешь, даже врачи были в шоке! Что, говорят, за организм такой у девочки. Все кости сами собой на место встали, операция не требуется. Три недели в гипсе проходит, и все срастется без последствий. Я уж не стала им про шамана рассказывать. А то в психушку еще меня отправят… А что за шаман? Я просто от любопытства умираю.

— Расскажу, когда вернусь, умирать не разрешаю, — сказал я твердо, убрал трубку и шагнул к капитану Тайгородову, терпеливо наблюдавшему за посадкой взвода вместе с бортачом . Начал я сразу как с колес: — Понимаешь, тезка, у меня так отношения сложились с шаманом, что я в растерянности от его всезнания забыл у него имя спросить. Подскажи…

— Легко запомнить. Его зовут Магомед, как главного мусульманского пророка. И фамилия — Магомедов. Но он сам не пророк. По крайней мере, старается им не быть. Будущее предрекать отказывается.

— Нет, видимо, не всегда. Мне вот он твердо обещал, что я с твоей помощью уничтожу остатки банды Малика Абдурашидова.

— Даже так? Интересно. Мы как раз сегодня начали прорабатывать материалы по их уничтожению. Подбираем наиболее подходящие варианты. Значит, в этом шаман был прав. Один из вариантов предполагает твое участие. Наверное, если старика слушать, его и следует применять. Старик знает…

— Он сказал, что нам поможет «груз семьсот»…

— Это как раз наиболее вероятный вариант. Он — с твоим участием. Значит, старик опять прав…

— Вы о чем? — спросил немолодой бортач, без приглашения подключаясь к нашему разговору. Хотя ему, сотруднику ФСБ, пусть и из авиаотряда, следовало бы понимать прописную истину, что не все о работе спецслужб ему следует знать. Тем не менее капитан Тайгородов, видимо, хорошо зная человека, объяснил, ловко при этом уходя от одной темы к другой:

— Да вот, старлей интересуется, можно ли верить пророчествам шамана Магомеда Магомедова…

— Кто как говорит, — авторитетно и внушительно наклонил бортач голову с благородной сединой. — По крайней мере, я не слышал, чтобы он когда-то ошибался. Я верю безоговорочно.

Хорошо еще, что бортач не стал спрашивать, что шаман напророчил. Похоже было, что его самого мало что вообще интересовало. Ему было главное — свое мнение высказать. Есть такая категория людей! Скажут что-то и чувствуют себя лучше, увереннее, если их выслушали. И говорят при этом настолько убедительно, что не поверить им бывает сложно. Но только не вздумай им возразить, иначе спор продлится по крайней мере несколько часов. И может оказаться чреват многолетней обидой.

Взвод завершил посадку. Сели на борт и мы. Вертолет взлетел. И опять сработала старая истина, согласно которой лететь или ехать домой всегда получается быстрее. По крайней мере, так кажется. Хотя я за время полета успел написать и второй экземпляр рапорта для своего командования. Не полностью переписывал первый, которого у меня на руках уже не было — я передал его капитану Тайгородову вместе с документами и с картой, а писал новый. И в нем, как и в первом, никоим образом не касался собственных дел и происшествия с дочерью. Я даже устно не рассказал капитану Тайгородову, как шаман дистанционно исправлял сложный перелом ноги у Насти. Капитану, конечно, рассказать было можно, но командованию о своих личных проблемах я докладывать не привык.

Нас высадили на обычном месте. Старший сержант Петрушкин, как всегда, повел взвод в казарму, я же снова отправился в штаб, не ощущая дежавю ситуации, потому что так бывало всегда и я к этому уже привык. Установленный порядок в армии чтится свято.

Начальник штаба майор Арцегов дожидался меня в своем кабинете, как мне сообщил дежурный по штабу офицер, привстав из-за своей стойки.

Я прошел в кабинет. Майор прочитал мой рапорт, хмыкнул:

— У меня самого случай был. Пошел с простой удочкой карасиков половить. На большее и не рассчитывал. А вытащил щуку. Она в карасика вцепилась, когда я его уже вытаскивал. Так и у тебя получилось. Хотя кто в данной ситуации щукой является, я сказать затрудняюсь. И вообще, мне сдается, что эмир Малик Абдурашидов чуть ли не акулой может стать. Особенно если до Москвы в самом деле, как планирует, доберется. И как его потом вычислять? Под чужой фамилией поедет. Не будешь же каждого дагестанца проверять. Их в Москве — пруд пруди! А фотографии его у нас нет. Обещали из Сирии в ФСБ прислать групповой снимок, на котором он запечатлен, но пока не прислали. Но предупреждают, что там лицо мелкое и узнать Абдурашидова по тому снимку сложно. Короче говоря, ты пока отдыхай вместе со взводом. Мы не планируем тебя на другие задачи отвлекать, разве что-то экстраординарное возникнет. К вечеру в ФСБ обещали разработать план охоты на эмира Малика. Тогда тебя и поднимем. Я с подполковником Соликамским только что разговаривал. Он сильно на твой взвод рассчитывает. Планирует соединить его с группой капитана Тайгородова на время операции.

— А вот это, товарищ майор, мне кажется, зря. У нас разные методы работы. Стиль действий, так сказать, иной. Лучше бы нам самостоятельную задачу выполнять…

— Я так и сказал подполковнику. Он обещал подумать и разделить сферы влияния между нами и своим спецназом.

Майор Арцегов, сам когда-то командир разведроты, тоже, наверное, не любил в свое время работать со смежниками. И еще помнил об этом.