Глава седьмая

Наша позиция, если верить карте в моем планшетнике, была на двадцать с лишним метров выше позиции бандитов, следовательно, считалась выигрышной. Наверное, именно из-за высоты позиции командир банды и оставил здесь сравнительно малые силы для защиты окопов. Посчитал, что его бойцы смогут такую сильную позицию удержать. Они, наверное, смогли бы удержать ее против ментовской атаки, которую поддерживал один миномет, но вот атаку хорошо подготовленных армейских профессионалов, да еще поддерживаемых, кроме миномета, двумя вертолетами, бандиты выдержать не смогли.

Я видел их самоуверенные ухмылки, когда мы приближались. Безусые молодые солдаты не внушали этим волкам опасения. Бандиты в своей зрелой силе были уверены. И в этой самоуверенности даже за ножи хватались. Но ножом тоже следует уметь работать, кроме того, рука, вооруженная малой саперной лопаткой, намного длиннее руки с ножом. А по остроте лопатка не уступает большинству ножей. Традиция такая в спецназе ГРУ – лопатки затачивать. А многочисленные занятия по фехтованию на лопатках предусматривают обучение действиям и против ножа, и против автоматного штык-ножа, насаженного на ствол, и против палки, и против голых рук, ничем не вооруженных, но умелых в боевых единоборствах.

Сами мы отрабатываем с солдатами защиту от лопатки. Существует целый комплекс приемов, но я считаю самым надежным не нырки и движения корпусом, хотя это все следует тоже уметь делать, а работу на опережение. Это примерно то же самое, что рукопашный бой со специалистом в области карате, муай-тай или тхеквондо, где главным оружием, или одним из главных, считаются удары ногами. Против таких ударов, как и против малой саперной лопатки, и удара простой палкой, скажем, черенком лопаты, самое надежное средство – работа на опережение.

Любой удар требует определенного времени для нанесения. И у достаточно реактивного человека всегда есть время, чтобы сделать шаг на сближение, причем такое сближение, при котором невозможно будет нанести амплитудный поражающий удар. А на ближней дистанции можно уже применять собственные отработанные удары. Не зря одна из дисциплин, изучаемых в системе рукопашного боя спецназа ГРУ, так и называется «драка в телефонной будке». Никто из бандитов такими приемами защиты пользоваться не обучен. И потому все они были уничтожены за секунды. И лица их уже не выражали недавней самоуверенности. Вместо нее остался только смертный оскал с кровавой пеной на губах, настоящий волчий оскал. Я видел убитых волков, бандиты напоминали мне именно этих мертвых хищников.

Менты тем временем медленно выдвигались в нашу сторону, безостановочно огрызаясь на обстрелы с фронта и с левого фланга. Трижды на короткой дистанции останавливался и выставлялся миномет, переносимый в собранном виде тремя омоновцами, четвертый при этом нес на спине опорную плиту которая заменяла ему дополнительный бронежилет. Младший сержант Намырдин не нес ничего, просто шел рядом, время от времени оборачиваясь и отстреливаясь с одного колена. Оптика на его автомате давала возможность стрелять, как всегда, прицельно.

Выстрел не на поражение считался у нас во взводе необоснованной тратой патронов, если только не приходилось стрелять для прикрытия каких-либо действий. Видимо, именно поэтому менты и освободили младшего сержанта от переноски тяжестей. Оптический прицел на автомате внушил им уважение. Но миномет при переноске наводил все равно Намырдин. И мины ложились точно в гребень, то есть туда, где должны были располагаться бандитские окопы.

Взрыв мины или даже нескольких мин, посланных одна за другой, на какое-то время остужал боевой пыл бандитов, но потом они возобновляли стрельбу с прежним остервенением. А обстрел, по меркам горных боев, был, признаться, основательным. За свою боевую практику я не встречался еще с таким большим количеством бандитов, собранных в одном месте. И ментам приходилось нелегко. Наверняка и при выходе, несмотря на то, что мы в них не стреляли и вообще никто не стрелял им навстречу с позиции, которую мы освободили, отряд понес новые потери. Однако увидеть это в бинокль я не мог, поскольку не знал изначальное число потерь.

Меня в данном случае интересовал только младший сержант Намырдин. Если у бандитов были снайперы, они обязательно должны были охотиться за младшим сержантом, так успешно использующим миномет. И потому я отдал приказ:

– Снайперы! Еще раз «прочешите» окопы противника. Ищите их снайперов.

– Снайперов там уже не осталось, – через пару минут доложил сержант Ничеухин, «оптика» винтовки которого позволяла увидеть все. – Винтовку снайпера подобрал какой-то деревенщина. Стреляет левшой, но подстройки прицела не проводил. Я уже давно за ним наблюдаю. Он ни разу ни в кого не попал. Толку было бы больше, если бы он просто стрелял, без «оптики».

– Если наблюдаешь, что не «снимешь»? – спросил Кувалдин.

Я не спрашивал, потому что действия своего снайпера понимал и одобрял. Но Кувалдину Ничеухин объяснил:

– Этот дубина только думает, что умеет стрелять. А если я его ликвидирую, винтовку может взять в руки тот, кто действительно стрелять умеет. Пусть себе ворон пугает. Хорошо, если он винтовку эту себе и оставит. Будем надеяться, никто не возьмется его обучать…

– Одобряю, – сказал я.

– Резонно мыслишь, – согласился и Кувалдин.

К моему удивлению, головной отряд ментовского спецназа, что зашел на нашу позицию, возглавлял сам подполковник Штеменко. Я бы понял его, если бы этому отряду пришлось брать позицию штурмом. Тогда его место было бы как раз в головном отряде. Но сейчас, на мой взгляд, он обязан был возглавлять отряд прикрытия, то есть тех бойцов, что шли позади раненых и отстреливались, предотвращая возможность атаки бандитов.

Я впервые увидел подполковника вблизи. До этого видел в бинокль только его голову, прикрытую спецназовским шлемом. И сразу, как только подполковник оказался рядом, я потребовал:

– Шлем верните…

– Что? – не понял или сделал вид, что не понял, Штеменко.

– Шлем, Виктор Афанасьевич, верните. Он на балансе взвода стоит, за который я отвечаю.

– А связь? – спросил подполковник с явной надеждой, что я передумаю.

– Здесь мы имеем возможность общаться визуально. Да вы все равно, наверное, меня не слышите. Коммуникатор находится у младшего сержанта Намырдина. А до него больше пятидесяти метров. Слышите?

Минометный расчет как раз в это время остановился в очередной раз, младший сержант навел прицел, после чего с малой корректировкой было послано подряд четыре мины, разорвавшиеся практически на одной линии, но сбоку одна от другой. Однако линия попадания проходила как раз по гребню, рядом с окопами, и осколки наверняка поразили позицию бандитов на добрых три десятка метров.

– С перебоями… – ответил на мой вопрос Виктор Афанасьевич, с сожалением расстегнул ремни и освободил из фиксатора свой подбородок. Потом почесал его, словно подбородок был покрыт многодневной щетиной. Хотя щетины на нем вообще не было видно, в отличие от моего, к примеру, подбородка, который уже вторые сутки не видел ни бритвы, ни малой саперной лопатки, которую приходится порой использовать вместо бритвы, показывая солдатам, какой остроты должно быть оружие.

Прицепив шлем младшего сержанта к поясу, я отвернулся от подполковника и стал в бинокль рассматривать, как завершает переход отряд омоновцев. В принципе шли они грамотно. Им бы еще командира не случайного, не того, которому погоны дают право командовать. А у настоящего командира должна в первую очередь голова работать. Погоны можно и позже получить, когда докажешь умение головой думать и по совести поступать. Не выходить первым с поля боя, а сначала вывести всех подчиненных и только потом уже выходить самому, вместе с последней группой. Конечно, можно сделать скидку на то, что в Академии МВД не обучают боевым действиям. Но тут же напрашивается вопрос: до каких пор мы будем использовать не умеющих воевать людей в боевой обстановке?

Это бандиты, взяв автомат в руки, сразу же считают себя воинами. А мы пытаемся точно такими же воинами считать ментов. Но у них в обществе совсем другая задача. Они должны порядок в городах и селах охранять. В конце-то концов, их обучают митинги и демонстрации разгонять. А это совсем иное дело, это квалификация другая. Там не стреляют в тебя или по крайней мере очень редко стреляют.

Конечно, боевая безграмотность подполковника Штеменко – не его вина. И пусть я прослыву кляузником, но в рапорте обязательно отражу положение вещей. И не столько потому, что мне погибших ментов жалко, не столько потому, что соболезную их семьям, но исключительно по причине желания сохранить жизнь своих солдат. Тот же младший сержант Сережа Намырдин в данный момент просто по неграмотности тех, кто загнал в простреливаемую с трех сторон низину отряд ментов, подвергается опасности. Конечно, младший сержант дерется так, как умеет драться настоящий спецназовец. Он и миномет использует с толком, может быть, лучше, чем сумел бы это сделать убитый в начале боя ментовский минометчик. Намырдин еще и автомат использует чаще и, я уверен, с большей пользой, чем идущие рядом с ним менты. И потому, что обучен лучше стрелять, и потому, что знает, с какой стороны может подступить опасность и куда стрелять следует в первую очередь. То есть понимает и знает больше, чем плохо подготовленные смежники.

При этом я был далек от мысли огульно обвинять всех ментов отряда в неумении воевать. Просто их этому не учили. И то, что выполнял подполковник Штеменко, было разработано в каком-то ментовском оперативном отделе, где военное дело вообще не понимают, иначе не послали бы такого подполковника возглавлять отряд, а сам отряд не послали бы на невыгодную позицию.

Что такое вообще стремление подойти скрытно? Скрытно можно было подойти и по высоте. Тем более отряд начал преследование группы бандитов. В этот момент, который следовало прочувствовать командиру, обязательно нужно было на высоту подниматься, пока ее противник не занял, и с высоты группу обстреливать.

Бандиты, прибывшие то ли из Сирии, то ли из Ирака, давно и хорошо уяснили себе эту истину, и даже там, в Сирии, основные сражения разворачиваются за владение господствующими высотами. Кто выше находится, тот и побеждает, как правило. Это одна из истин войны…

А скрытному передвижению ментам следует учиться у спецназа ГРУ. Я помню историю, ставшую классической, когда на учениях спецназ ФСК вылавливал группу «диверсантов». Диверсантами как раз и были бойцы спецназа ГРУ. Загнанные в болото, на остров, они там так замаскировались, что спецназовцы ФСК прошли по спинам «диверсантов», их самих не обнаружив. А ночью «диверсанты» похитили из отдельной палатки генерала ФСК, который этим спецназом командовал. Причем вынесли его из военного городка, охраняемого часовыми, вместе с кроватью. И часовые ничего не заметили.

Об этом случае долго и много шумели все спецслужбы страны. Потом участники событий ездили по разным бригадам, рассказывая и передавая опыт. Я тогда еще в училище учился. И к нам приезжал капитан, который как раз командовал похищением генерала. Вот если бы ментовский спецназ умел хотя бы наполовину так работать, тогда они смогли бы похитить даже эмира бандитов, не потревожив остальных. А уж о том, как они смогли бы бороться с преступностью, то есть свои прямые обязанности выполнять, и говорить не приходится.

– Разреши биноклем твоим воспользоваться, старлей… – не попросил, а потребовал подполковник Штеменко и властно протянул руку.

Я, будто бы невзначай, сначала включил тепловизор, посмотрел в него, а потом неторопливо передал командиру ментовского отряда. Он с такой техникой, судя по всему, никогда не встречался.

– Что это? – спросил он, не стесняясь. – Люди какие-то цветные.

– Такой бинокль, специальный, – объяснил я.

– А зачем он такой нужен? В него же ничего не увидишь. А что увидишь, то понять не сможешь. А нормального у тебя нет? Как ты вообще без бинокля воюешь?

– Это тепловизор. Показывает тепловое излучение, идущее от биологически живых веществ. Вот без такого воевать сложно, товарищ подполковник. А у нас и на прицелах стоят тепловизионные насадки. Чтобы в темноте цель видеть, как вы сейчас видели в бинокль. В цветном виде.

– Ну, это, наверное, вопрос привычки, – легко простив себе элементарную техническую безграмотность, Виктор Афанасьевич вернул мне бинокль, так ничего в него и не рассмотрев.

А мне, привычному, по мнению подполковника, было без разницы, смотреть в простой бинокль или в тепловизор. Разница заключалась только в том, что аккумуляторы тепловизора следовало заряжать. Конечно, станция подзарядки от комплекта снаряжения «Ратник» находилась у меня в рюкзаке. Она была в состоянии одновременно подзаряжать до восьми аккумуляторов. Но самой станции для работы требовалась розетка на двести двадцать вольт или любой аккумулятор от автомобиля, танка, вертолета, главное, чтобы сам аккумулятор имел не меньше двенадцати вольт напряжения.

Вариант с подзарядкой найти было возможно. Но вот в прошлую мою командировку на Северный Кавказ для нужд моего взвода, сделавшего перерыв между двумя боями, дневным и ночным, пришлось специально вызывать вертолет, весь пол которого был заставлен танковыми двадцатичетырехвольтовыми аккумуляторами на восемьдесят пять ампер-часов. Заряжал свою технику весь взвод. Хватило.

Использовать аккумулятор вертолета было сложно. Там стоит, как мне объяснил «бортач», не просто аккумулятор, а стартер-генератор. Обычный же двадцатисемивольтный аккумулятор используется только для пуска стартера, но его емкости просто не хватило бы сначала взводу, а потом и вертолету для взлета. Подключить к собственно вертолету сразу большое количество зарядных устройств просто невозможно, потому и привезли по воздуху кучу танковых. Мы быстро смогли зарядить свои аккумуляторы от этих танковых аккумуляторов. После этого ночной бой завершился полным уничтожением банды.

Но тот вызов вертолета был нонсенсом. Обычно мы находим возможности для подзарядки сами. Чаще всего после уничтожения банды в лагере находится дизельный или даже бензиновый генератор, которым пользовались бандиты, не брезговали такой находкой и мы.

Сейчас, не зная, когда мне доведется выйти из боя, я предпочитал аккумуляторы беречь и потому, прежде чем снова поднять бинокль к глазам, тепловизор выключил. Вообще наши аккумуляторы работают в непрерывном режиме до четырнадцати часов, не боятся ни жары ни холода. Но четырнадцать часов не длится ни один бой. Обычно подготовка растягивается максимум часов на пять-шесть, а сам бой, как правило, завершается в течение часа.

Самое большое потребление энергии аккумулятора приходится на средства связи. Связь у нас включена практически постоянно, и потому в обязанности командира входит следить за зарядом аккумуляторов у себя и у солдат и при необходимости один аккумулятор сменить на другой, который мало используется, например, аккумулятор той же системы связи на аккумуляторы дальномерно-угломерного прибора, который может использоваться только по необходимости, но чаще вообще не используется, а если и используется, то только снайпером. Но у снайпера и свои точно такие же приборы есть, имеющие собственные аккумуляторы, которым обычно достается не так много работы. Одного аккумулятора снайперу может хватить на месяц активных действий без подзарядки, если только постоянно не пользоваться тепловизором.

Основная проблема в том, что действия спецназа ГРУ чаще всего – ночные. Не случайно у нас на эмблеме изображена летучая мышь, которая ведет ночной образ жизни. А вообще благое дело – унифицированные системы энергетического обеспечения, примененные в «Ратнике».

Выключив тепловизор, я смотрел в простой бинокль, не передавая его подполковнику ментовского спецназа. И так же точно, не оборачиваясь и бинокль от глаз не отрывая, задал вопрос:

– Когда вас обещают в Росгвардию перевести?

– Ждем. Обещали еще в прошлом месяце. И все никак…

Я еще со школы помню, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. И не уверен, что с переходом в Росгвардию менты научатся воевать. Разве что спецназ полиции совместят со спецназом внутренних войск, разбавят, так сказать, до нужной концентрации. От этого может наступить положительный эффект. Спецназ внутренних войск воевать умеет.

Между тем к нам на позицию уже стали прибывать первые раненые. Это значило, что ментовская колонна завершала свой переход. Со своей позиции бандиты уже не могли достать нас прямой стрельбой. А те колонны, что перебрасывались в нашем направлении после обстрела их «Ночным охотником», частично остановились, частично вернулись на прежнюю позицию.

Бандитов на гребне видно не было. Хотя копать окопы мои солдаты уже заканчивали. Причем рыли их в полный профиль. Окопы копать они хорошо обучены, и делают это быстро и качественно.

– А окопы-то зачем? – поинтересовался Штеменко. Он, как все менты, работать не любил и никак не мог понять людей, которые работают.

А дело вот в чем. Солдатам нельзя было «остывать» после боя. Пусть и не подошли к нам бандиты, но мы же не можем оставить их свободно гулять по горам российского Кавказа. И при этом не важно, чья это операция – ментов или спецназа ГРУ. Бандитов отпускать было нельзя. Как пастушьи волкодавы при встрече не выпускают волков, так и «волкодавы» из спецназа ГРУ не могут отпустить от себя бандитов, пусть даже тех намного больше.

И сами бандиты по характеру – не промах. Видят, что мы не наступаем, значит, решат, что мы слабы и боимся их, будут сами наступать. Постараются нас окружить и уничтожить. Вот для предотвращения их действий и нужны окопы. И даже если атаки бандитов не будет, лучше иметь такие укрытия на всякий случай. Но объяснять это все было долго и сложно.

Не ответив подполковнику, я включил связь.

– Товарищ майор, – обратился я к командиру экипажа «Ночного охотника», как у вас с боекомплектом?

– Хреново, старлей. Кончается боекомплект.

– А связь у вас со своими есть?

– Конечно.

– Можете вызвать себе сменщика с полным боекомплектом?

– А ты, никак, дальше воевать намереваешься?

– Не отпускать же бандитов! Их потом долго искать по всему Кавказу придется. Мне же и придется за ними бегать. Менты плохо бегают, не догонят…

– Но их же здесь слишком много…

– Так это и хорошо. Когда еще все вместе соберутся!

– Уговорил! Сейчас с диспетчером свяжусь, результат тебе сообщу. По времени сейчас уже должны все вертолеты на базе собраться. Я бы и сам остался. Но у меня и с боекомплектом, и с горючим проблемы. Если что, выручу с базы. Или советом, или сам прилечу, выпрошусь. У нас с тобой совместная работа хорошо получается…

– Жду, товарищ майор.

Я повернулся к ментовскому подполковнику. Штеменко смотрел на меня с откровенным вызовом. Он слушал мой разговор с майором Рудаковским и, конечно, понял, что я намерен предпринять. Но в случае моего успеха особенно впечатляющим станет неуспех ментовского спецназа, которым подполковник как раз и командовал. И это для него станет большим и жирным служебным минусом. Не понимать это подполковник не мог и не желал такого допустить.

– Я так понимаю, ты собираешься продолжить боевые действия? – спросил подполковник меня напрямую. – Без команды из своего отряда и без согласия моего командования. Думаешь забрать под себя нашу операцию?

Я ответил вполне миролюбиво:

– Примерно так, товарищ подполковник. Приказать мне отступить вместе с вами вы права не имеете, поскольку вы можете командовать только своими людьми, но никак не спецназом ГРУ.

– А ты уверен, что мы намерены отступать? – Его вопрос прозвучал для меня несколько, признаться, неожиданно. Тем не менее услышать его было приятно.

– Это вопрос не ко мне, товарищ подполковник, а к вам. Если вы желаете продолжить уничтожение бандитов, то мы готовы к совместным действиям. Это означает, что мы пока будем удерживать эту позицию, а вы выведете за высоту раненых, вынесете убитых, загрузите их всех в вертолет, что вас дожидается, отправите на базу, после чего сами вместе с остальными бойцами вернетесь, и мы обдумаем наши дальнейшие действия.

– Раненые могут сами уйти к вертолету. Дорога не длинная. Они не дети…

– И убитых тоже они понесут? Нет уж, лучше пусть здоровые сопроводят раненых и отнесут убитых, там вы проведете проверку наличных сил, чтобы нам знать, чем мы располагаем, а уже после этого начнем действовать.

– Бандиты могут уйти, – высказал подполковник свои опасения. – Просто оставят позицию, и мы их больше не увидим…

Но мне эти опасения показались необоснованными.

– Могут. И это будет худшим для нас вариантом. Но не следует забывать, что это не доморощенные бойцы здешних горных сел и аулов. Эти парни прошли множество боев в Ираке и Сирии и имеют весьма неуступчивый характер. Они понимают, что вам следует отправить с вертолетом в первую очередь раненых, которых они прекрасно видели в вашей отступающей колонне. А для них уничтожить нас и при этом захватить вертолет – большая победа. Это успех, который окрылит остальных, кто возвращается домой с Ближнего Востока. И они, перегруппировавшись, обязательно постараются организовать ваше преследование. Только мы останемся здесь и преследования не допустим.

– Хорошо. Полагаюсь на твой, старлей, опыт. Я отдаю заместителю приказ к выводу раненых и выносу убитых. – Подполковник вытащил из нагрудного кармашка под бронежилетом переговорное устройство и дал команду. Как раз к этому моменту завершился выход на гребень всего ментовского отряда вместе с минометчиками. Ко мне сразу подскочил младший сержант Намырдин, хотел доложить, но меня вызвал по связи майор Рудаковский, и я, остановив младшего сержанта жестом, передал ему его шлем.

– Слушаю, товарищ майор.

– Я связался со своим диспетчером. Он сейчас доложит ситуацию начальнику штаба вашего отряда майору Лугановичу, если тот согласится, сюда вылетят два «Ночных охотника». Это все, что можно сейчас выслать. Но я думаю, этого достаточно. До их прилета я должен оставаться на месте и поддерживать вас огнем, пока есть чем поддерживать. Буду стрелять экономно. В здешних краях должны хорошо помнить «эффект Тандо». Надеюсь, бандиты его помнят…

– Спасибо за хорошие новости, товарищ майор. Значит, есть чем бандитов встретить. Это радует. Что там наш противник? Вам сверху видно все…

– Я так понимаю, что две банды соединились, побратались, выпивать за встречу не стали, поскольку мусульманам водку жрать запрещено Кораном, и сейчас идет перегруппировка сил. Пока вижу, что собирают две сильные колонны. Думаю, бандиты догадываются, почему улетел «МИ-8», догадываются, что и мой боекомплект не бесконечен, и потому наглеют. Ракет у меня в самом деле осталось маловато, но из тех, что остались, четыре термобарические – я их напоследок припас, а две мои пушки еще в состоянии от души пострелять. Боекомплект израсходован чуть больше чем наполовину.

– Не буду подсказывать, что вам лучше делать, товарищ майор. Где бандитов атаковать, вам лучше видно.

– Там есть по пути к вам узкий каменный перешеек. В самом начале пути. Своего рода – подземный переход без крыши. Узкий и тесный. Там я по ним термобарической ракетой и ударю. Только дождусь, когда вступят, запущу их дальше середины и поджарю. Запах моего шашлыка далеко по горам разнесется…

– Понятно. Нас в курсе дела держите. Меня вызывают по дальней связи, товарищ майор. Отключаюсь от разговора.

– Это, наверное, твой начальник штаба. Хочет узнать обстановку.

Рудаковский отключился от разговора, а я включил дальнюю связь.

– Приветствую тебя, Георгий Александрович. Дежурный по узлу связи. Начальник штаба уже в шлеме сидит…

Аллегорию я понял. Командир «Ночного охотника» был прав.

– Соединяй…