Глава третья
Не разбудить медведя
Любит лис наш мясо зайца,
Любит кур, их ценит яйца,
Мед медведя надо взять
И на кур его сменять!
Кур таскать и воровать?
Лучше бочку меда взять,
Бочка меда – здесь без дур,
Будет много, много кур.
Владилен Елеонский. Жил-был лис…
1
С кормой, накрытой алым брезентом со свастикой в белом круге, отремонтированный «тигр» сонно замер в июльском мареве у огорода Марии Ильиничны. Пожилая женщина стояла, согнувшись, с ржавой лопатой в руке, и пыталась что-то окапывать в огороде.
Экипаж «тигра», все, кроме Эрика, с аппетитом жевал сушеные фрукты из походного пайка и беззаботно загорал на крыше брошенного хлева. Среди голых животов живот Макса заметно выделялся белизной и шарообразной формой.
На корме «тигра», на брезенте, как на дедушкиной даче, словно решив проводить рюмкой закат, развалились Эрик и офицер-разведчик Курт. Подсунув под локти подушки, которые бродяга Гюнтер, не церемонясь, вынес из хаты Марии Ильиничны, они в одних трусах, млея в ласковых лучах заходящего июльского солнца, пили наперстками французский коньяк, который Эрик, как обещал, поставил Курту, поскольку проиграл спор.
Охота на русского кабана прошла успешно. От него осталась груда металлолома. Правда, кабаньих тел пока найти не удалось, но Эрик был убежден, что они в скором времени непременно найдутся.
Коньяка было много. Между приятелями застыла объемистая пузатая походная фляга. Рядом с ней темнели распечатанная плитка темного шоколада и разрезанная пополам слегка подсохшая буханка хлеба с выдавленной на ней цифрой «5», означавшей дату выпечки. Чуть поодаль сиротливо возвышалась невзрачная на вид вскрытая железная банка консервированной свинины, чем-то отдаленно похожая на русскую противотанковую гранату.
Под рукой Эрика лежала интересная винтовка. Она вдруг заинтересовала Курта, он с удовольствием взял ее в руки и осмотрел. Впечатляли укороченный ствол, удобный приклад, также сразу бросалась в глаза необычная, вогнутая форма рукояти затвора.
– О, какая винтовочка! Похоже, калибр семь с половиной.
– Осторожно, Курт, патрон в патроннике, а предохранителя у нее нет.
– Я вижу здесь маркировку «Gewehr 242(f)».
– На самом деле, Курт, это французская винтовка MAS тридцать шестой модели – прекрасное оружие для охоты на четвероногих кабанов, впрочем, двуногих укладывает не хуже.
– Откуда она у тебя?
– Мой дядя интендантом служит во Франции. Во время французской кампании на складах много чего интересного захватили.
– А трость у тебя откуда? Она у тебя такая, что фельдмаршал может позавидовать, да и мясник, кстати, тоже. Твоей тростью, кажется, можно спокойно убить быка.
– Все дядя Франц, Курт, все он! Ему один рабочий-норвежец из вяза выточил. Дерево твердое, прочное и упругое. Дядя не успокоился и нашел какого-то чеха, который ему на трость бронзовый набалдашник привинтил, на нем накладки в виде орлов, в общем, все дела. Ладно, хватит болтать, давай выпьем за тебя.
Курт осторожно положил винтовку на прежнее место, и они снова стали пить. Тушенка, хоть и была вскрыта, все же оставалась нетронутой. Пока что офицеры с удовольствием закусывали коньяк одним лишь хлебом и шоколадом.
На шоколадной обертке красовалась надпись «Nestle Classic – Panzerschokolade». Швейцарские поставщики, гнавшие особый шоколад в немецкие танковые войска, уверяли, что благодаря специальным добавкам – амфетаминам – немецкие танкисты смогут трое суток не спать и вести бой в чрезвычайно жестких условиях.
– Не разбудить бы медведя, – вдруг сказал Курт, когда количество выпитых наперстков перевалило за десяток.
– Что ты имеешь в виду, дружище?
– Война затягивается, Эрик!
– Брось! Как проходит наше наступление? Неужели все плохо?
– Фронт на Курском выступе проломили с севера и с юга, но русские продолжают сопротивляться. Молниеносный прорыв к Курску не получается. Все решится под Прохоровкой. Если возьмем Прохоровку, Эрик, русские не удержат южный фас выступа, фронт с юга у них посыплется. Однако меня не покидает странное чувство.
– Какое, Курт? Ты меня начинаешь тревожить. Вспомни, ты говорил о медведе. При чем здесь медведь?
– Мы легко забрались к медведю в берлогу, и вот он, наконец, мед. Бери! Однако мы не знаем, что будет дальше.
– Я не совсем понимаю тебя. Что будет дальше?
– Ладно, не бери в голову!
– Лучше подумай о том, Курт, что мы уделали Ивана, он вместе со своим танком получил свое. Еще раз благодарю тебя, дружище!
– Теперь тебя скоро вернут на фронт. Похоже, под Прохоровкой будет жарко. Не зря я почти сутки проводил разведку в тех краях, и только сейчас мне дали отдых.
Эрик и Курт опрокинули в рот еще по одному наперстку и аппетитно закусили чудодейственным шоколадом. Прекрасный вечер!
Эрик с улыбкой посмотрел на своего приятеля. Тело у Курта – как у юноши, а рельефное лицо – как у мужчины за пятьдесят, хотя Курту всего тридцать два.
Похоже, Курт захмелел. Он потер пальцами безволосую грудь, словно желая чего-то такого эдакого.
– У тебя есть все для оргии до небес. Где взять парочку милых фрейлейн, обожающих коньяк, шоколад и мужское общество?
– Курт, дружище, я животом чувствую, что вот та фрейлейн доставит тебе бурю эмоций, – сказал Эрик и кивнул в сторону огорода.
Офицер-разведчик повернул голову, увидел согнувшуюся в три погибели Марию Ильиничну. Она, сдвинув светлый платок на затылок и подоткнув подол темного платья за тесьму узорчатого фартука, продолжала копаться в земле.
Курт, громко расхохотавшись, весело махнул рукой, быстро разложил на брезенте складную походную печку фирмы Esbit. Качая головой и продолжая хихикать, Курт поджег зажигалкой белый кирпичик сухого спирта.
Бодро вспыхнул синий язычок пламени. Курт поместил банку тушенки над огнем.
– Ладно, Эрик, давай для начала плотнее перекусим, а то все коньяк да шоколад.
Вдруг из-за угла чахлой изгороди шагах в двадцати от «тигра» выскочила и остановилась как вкопанная сильно исхудавшая восточноевропейская овчарка чепрачного окраса с рыжими подпалинами и вытянутой, как у лиса, мордой. Ее глаза лихорадочно блестели от голода. Собака жадно потянула носом воздух, как видно, почуяв запах свинины.
Эрик среагировал мгновенно. Он схватил французскую винтовку, быстро вскинул ее и выстрелил. Овчарка мотнула головой, словно вдруг захотела схватить зубами свое плечо, и рухнула замертво.
Офицер-разведчик, оглянувшись, застыл с походной ложкой в руке, которой хотел помешать тушенку, нагревшуюся в банке. Он, недоуменно хлопая ресницами, посмотрел в беззаботное лицо Эрика, который тем временем невозмутимо положил винтовку обратно на брезент.
– Эрик, зачем ты убил ее?
– Русские используют собак в качестве передвижных противотанковых мин. Пойдем, проверим! Кстати, винтовку я дарю тебе. Возьми!
– О, Эрик, слишком дорогой подарок!
– Брось, дружище. Ты заслужил. Гюнтер выцарапал на ней памятную надпись. Так что теперь она твоя!
Жуя шоколад, они подошли к телу собаки. Курт с презентованной винтовкой в руках наклонился над ней и осторожно тронул тощие собачьи ребра острием штыка, который предусмотрительно примкнул к винтовочному дулу.
Собака осталась без движения. Она не дышала.
– Собака мертва, Эрик. Совершенно точно! Никакого вьюка с взрывчаткой на ней нет.
– Тысяча зверей, Курт, еще не хватало, чтобы на ней, в самом деле, был саперный вьюк!
Курт выпрямился, проглотил шоколад и лишь пожал в ответ плечами. Эрик раздраженно пнул тело убитой собаки и повернулся, чтобы идти обратно к «тигру».
Курт с улыбкой посмотрел ему вслед.
– Эрик, собаки против танков – слабое оружие. Они пугаются взрывов и бегут с взрывчаткой в свои траншеи. Вермахт отказался от них лет пять назад.
– Русские, как видно, не отказались. Русские собаки, как и сами русские, очень фанатичны. Не все собаки пугаются взрывов. У нас в роте инструкция – уничтожать всех русских собак.
– Дурацкая инструкция.
Эрик вдруг стремительно вернулся и, наклонившись над телом собаки, стал внимательно рассматривать ее.
– Стоп, подожди! Кажется, это та самая собака.
– Какая та самая?
– Я тебе рассказывал, помнишь? Бешеный Иван вышел из-за «тигра» со своим ТТ наперевес. Я его, кажется, ранил и хотел взять в плен, но помешала вот эта самая собака, она совершенно неожиданно, как будто из-под земли, бросилась на меня. Точно, это она, только очень исхудала. Смотри!..
Эрик вытянул перед глазами Курта свое правое запястье. Курт осторожно взял правой рукой запястье Эрика и стал внимательно осматривать его. Оно было слегка припухшим, на нем темнели кровоподтеки, и можно было различить следы довольно крупных собачьих зубов.
– Ее работа?
– Ее!..
– Эрик, может, тебе обратиться к врачам? Вдруг собака бешеная?
– Я боюсь уколов, а насчет бешенства, мы здесь и так все бешеные.
– Хорошо, а где сами русские танкисты?
– Вопрос!
– Не хотел тебе говорить. Грешно омрачать такой восхитительный вечер…
– Ага, хитрюга Курт, похоже, ты кое-что знаешь. Ладно, говори! Любую неприятную новость мы запьем коньяком, потом будем думать, что делать.
– По последним данным, твой Иван, на самом деле его зовут Михаил Шилов, захватил танк дивизии «Дас Райх» здесь, в этом селе Киселево, и, кстати, убил шарфюрера СС Василия Громового…
– Что? Говори!
– В общем, он благополучно перешел на танке СС через линию фронта. Напарник Василия Григорий Кулик был взят Шиловым в плен, однако ему удалось уйти. Сейчас он арестован, его допрашивают в штабе дивизии «Дас Райх».
Эрик страшно потемнел лицом и сжал кулаки. Он вдруг резко развернулся и с ненавистью посмотрел поверх хилой изгороди в огород Марии Ильиничны, но теперь там, кажется, никого не было.
В этот момент к Эрику подбежал запыхавшийся Гюнтер. Его форменная тужурка была расстегнута до пупа, он так спешил, что не успел застегнуть ее.
– Герр лейтенант! Срочно. Очень срочно…
– Что, красавчик, сногсшибательная новость? Русские сдали Москву?
– Н-нет, герр лейтенант… приказ из штаба! Нам предписано немедленно выдвигаться в район западнее Прохоровки. Будем прикрывать наступление дивизии «Дас Райх». Старшему лейтенанту Курту Валленштайну следует срочно явиться в штаб.
Курт кивнул так, словно знал о приказе заранее. Он наклонился к Эрику и, дохнув ему в нос сладким запахом шоколада, смешанного с запахом коньяка, сказал заговорщицким тоном:
– Эрик, к Прохоровке русские бросили большие танковые силы из резерва, но ничего у них не выйдет, вот увидишь. Чувствую, винтовочка твоя пригодится. До встречи на Прохоровских высотах!
Курт ушел, поигрывая подарком. Похоже, настроение у него улучшилось.
Эрик пристально посмотрел на Гюнтера и вдруг сменил неподвижный пугающий взгляд на кроткую добродушную улыбку.
– Гюнтер, ты хочешь оргию до небес?
– Н-нет, герр лейтенант!
Гюнтер растерянно заморгал ресницами, не совсем понимая, что имеет в виду командир. Поступил боевой приказ, а он…
Эрик покровительственно похлопал Гюнтера по щеке ладонью и, обняв за плечи, решительно увлек за собой по направлению к «тигру».
– Хочешь, по глазам вижу. Пойдем, зайчик, сейчас все будет!
2
«Тигр», взревев мотором, вмял в землю хлипкую огородную изгородь, с ходу врезался в угол хаты Марии Ильиничны, в две секунды превратил ее в груду пыльных развалин, выехал на улицу и остановился.
Из соседних домов на улицу мгновенно высыпали пожилые женщины и старики. Женщины в ужасе стали заламывать руки.
Старики застыли с каменными лицами, угрюмо глядя на разваленную хату и Эрика, который вылез из башенного люка с сигаретой в зубах и внушительной черной тростью в правой руке, – бравый, подтянутый, в ладно сидящей полевой форме и лихо заломленной пилотке.
Эрик спрыгнул с кормы «тигра» на пыльную дорогу и беззаботной походкой направился прямиком к сельчанам, которые сбились, как овцы, в испуганную кучу. Сзади за Эриком неотступно следовал Гюнтер с МП-40 наперевес.
Эрик стал по очереди подходить к каждому старику и женщине. Он тростью поднимал голову за подбородок и смотрел прямо в глаза ледяным взглядом, словно желая убедиться, что его на самом деле боятся. Гюнтер следовал за Эриком чуть поодаль, держа сельчан на прицеле.
– Где ист здесь глупый старух, давай, давай! – вдруг, взвизгнув, сказал Эрик и указал тростью на разрушенную хату. – Он ист преступник, давай, давай! Где ист глупый он? Говорить!
Лица сельчан мгновенно сделались восковыми. Эрик в ярости замахнулся тростью на толпу, но она словно окаменела.
– Говорить!
Сельчане, потупив взоры, застыли перед Эриком. Худющий глазастый старик в выцветшем от времени зипуне, который он небрежно напялил на голое тело, и донельзя жеваных, пережеванных синих холщовых штанах вдруг растерянно пожал плечами. Его редкая, словно выдранная ногтями, седая бородка слегка затряслась.
– Дэк хто ж ее знает!
Эрик, вдруг резко исказившись в лице, постучал массивным бронзовым набалдашником трости по голове старика, словно в дверь его хаты. Старик замер, он совершенно никак не реагировал на удары, как будто его голова вдруг сделалась деревянной.
Эрик расхохотался. Он опустил трость, повернулся к Гюнтеру и сказал ему по-немецки:
– Гюнтер, вспомни русского крокодила в Сталинграде! Помнишь?
– Помню, герр лейтенант!
– Что-то ты давно не устраивал хоровод, а? Шалишь, бродяга!
– Я не хочу, герр лейтенант!
– Нет, Гюнтер, чумазый засранец, ты хочешь!
3
«Тигр» застыл посреди широкой сельской улицы. Вокруг него, плача, сцепившись за руки, медленно брели женщины и старики.
По версии Эрика, сельчане вели вокруг «тигра» веселый русский хоровод. Время от времени он подбадривал кружение в хороводе энергичными пинками, не стесняясь бить подошвой сапога стариков и женщин.
Вальтер, Гельмут, Макс и Гюнтер стояли чуть поодаль. Танкисты криво улыбались, наблюдая за унылым, пугающим хороводом, и нервно курили. Они, кажется, предчувствовали что-то недоброе.
Вначале экипаж робко пытался отговорить командира от непонятной затеи. Когда танкисты поняли, что Эрик закусил удила, они разом умолкли.
– Где ист глупый старух? – громко сказал Эрик. – Говорить! Хоровод пока ист нихт говорить. Дас ист плохо. Если хоровод говорить, дас ист гут. Ферштеен?
Горестный плач в хороводе становился громче. Кто-то периодически спотыкался, кто-то падал, тогда на время горестное кружение прерывалось.
Эрик размахивал в воздухе тростью, как волшебной палочкой. Упавшие сельчане снова испуганно вскакивали на ноги. Нестройный хоровод продолжал свое печальное движение.
Эрик со злостью требовательно оглянулся на замерший в нерешительности экипаж «тигра». Из всех отозвался лишь Вальтер.
Сжав челюсти на своем четко очерченном мертвенно-бледном лице крестоносца, он подскочил на помощь Эрику и энергичными пинками в два счета разогрел хоровод. Кружение стало более быстрым, но оставалось безрадостным.
Эрик поднял трость над головой.
– Я ист вас убивать! Где ист старух? Говорить!..
– Дэк хто ж ее знает, – вдруг сказал, пожав плечами в хороводе, все тот же глазастый худющий старик в зипуне.
Эрик, взвыв дикой кошкой, вырвал старика из хоровода и ловкой подножкой сбил с ног. В следующий миг он резко замахнулся своей смертоносной тростью, целя старику прямо в висок. Старик вытянулся на земле, закрыл глаза и замер, словно уже умер.
Эрик махнул тростью раз, другой, да так, что загудел воздух. Старик не шелохнулся и не открыл глаза.
Вальтер с силой ударил пожилого сельчанина носком сапога под ребра. Та же самая реакция! Тогда Эрик в дикой ярости размахнулся так широко, словно в самом деле на этот раз вознамерился проломить упрямому старику череп в назидание всем другим упрямцам.
– Эй, гутен-гутен, чего шумишь, забыл чего?
Эрик замер с тростью в руке и изумленно оглянулся. Сзади стояла Мария Ильинична с просветленным лицом, в нарядном крепдешиновом платье с замысловатым цветочным рисунком. Голову пожилой сельчанки украшал новый цветастый шелковый платок.
Сельчане остановили свой горестный хоровод и, раскрыв рты, уставились на праздничную Марию Ильиничну. Она тепло, по-доброму улыбнулась Эрику.
– Так вот она я, лады-ладушки, как на выданье. Хотел чего? Так я с превеликим, как говорится…
Глаза Эрика вдруг налились лютой ненавистью. Он раздраженно ударил набалдашником трости о свою нервно изогнувшуюся ладонь.
Немецкие танкисты, сгрудившись, встали рядом с Эриком. Они с любопытством уставились на Марию Ильиничну, словно увидели живую русскую матрешку на русской ярмарке. Мария Ильинична любезно улыбнулась.
– Вот что, уважаемые, вы все равно на Восток не пройдете! Понятно вам? А потому… вот Бог…
Она указала рукой на черный контур обезглавленной колокольни, затем резко махнула ладонью на алеющий закат.
– А вон порог!.. Видите?.. Вам туда. Скатертью дорога!
Пожилая женщина поклонилась немецким танкистам в пояс и повернулась, чтобы уйти. Эрик вдруг дико взвизгнул и выхватил парабеллум из кобуры, висевшей у него на поясе.
Мария Ильинична остановилась, словно почувствовала смертоносное дуло, нацеленное ей в спину, резко обернулась и посмотрела на Эрика жалостливым взглядом. Так смотрят на мальчика, у которого вдруг отобрали любимую игрушку.
Эрик в дикой злобе вскинул ствол пистолета, однако на лице пожилой женщины не дрогнул ни один мускул, а жалостливое выражение не исчезло.
– Пожалеешь, мальчик, да поздно будет!
– Молчать! Ты ист преступник. Я ист офицер рейха. Ты ист обмануть меня!
Мария Ильинична всплеснула руками и с деланым восхищением изогнулась под дулом немецкого пистолета в шутовском поклоне. Рука Эрика с пистолетом вдруг сильно задрожала.
Внезапно Мария Ильинична бросила на Эрика исподлобья озорной взгляд. В нем сверкнули огни праздничного скоморошьего маскарада.
– Батюшки мои! Да вы, ряженые, шуты гороховые, честное слово, свастику на рукава нацепили и теперь сами кого хочешь обманете. Гляди-ка… на монстре своем…
Мария Ильинична указала рукой на мрачно застывший «тигр», в ее светлых глазах вдруг полыхнуло жаркое грозное пламя.
– Кресты намалевали, а от Света Вышнего отвернулись! Кого дурите? Или, может, вас самих кто-то дурит, смотри-ка, всю голову вам заморочил!..
Эрик зашипел разъяренной коброй.
– Как ты ист сметь? Ты ист нихт, не сметь!
Немецкий лейтенант надавил указательным пальцем на спусковой крючок, но в этот самый миг Гельмут и Гюнтер повисли у него на руке.
Тишину вечера разорвал сухой щелчок пистолетного выстрела. Пуля пробила платок на плече Марии Ильиничны и ушла в небо. Мария Ильинична, не дрогнув, в упор продолжала смотреть на Эрика.
Вдруг она тепло улыбнулась.
– Ох, дошутишься, мальчик! Сказку слушай. Жил-был лис, забрался он к медведю в берлогу, чтобы мед украсть, пока хозяин берлоги спит. У берлоги стоял валун, он еле держался. Так лис чего удумал. Он решил мед украсть, валун толкнуть и медведя в берлоге валуном завалить. Да только любопытная мышь мимо бежала, хвостиком махнула, валун качнула, он вдруг взял и завалил лиса в берлоге вместе с медведем. Мишке что! Он тот валун одним махом сдвинет, а лис не может. Что делать лису? Медведя будить? Так он его растерзает!.. Запомни, мальчик, мою сказочку. Запомни!
Эрик, задыхаясь от ярости, посмотрел на Гюнтера, затем на Марию Ильиничну, затем снова на Гюнтера и выразительно покрутил пальцем у виска.
– Гюнтер, ты что-нибудь понял? Она сумасшедшая?
– Герр лейтенант, надо срочно уходить. Я слышал, что у русских есть такие старухи, такие старухи, эх, такие, в общем, с ними лучше не связываться. Не будет удачи!
– Нет, Гюнтер, ты не понял!
Эрик стиснул челюсти, подскочил к Марии Ильиничне и замахнулся тростью. Гельмут и Гюнтер повисли на плечах Эрика.
Он, как ненормальный, стал размахивать в воздухе тростью.
– Я ист нихт шпрехен русиш сказка, я ист шпрехен дойч сказка! А, ты ист рус ведма. Арестовать, арестовать!
– Сам не знаешь, что творишь, самый благородный и любимый мужчина. Забыл? Потом вспомнишь, когда собака из твоей кожи плащ сделает. Зашипишь змеей подколодной, да поздно будет. Привет маме! Она двенадцать твоих белых роз засушила и в спальне под подушкой у себя держит. Ждет тебя, дурака, домой. Ей Восток не нужен. Ей ты нужен. Живой! Понял?..
Эрик, широко раскрыв глаза, замер перед Марией Ильиничной, как худой каменный истукан. Ее слова настолько поразили его, что он забыл о пистолете, трости и своем диком желании умертвить, уничтожить, раздавить, стереть с лица земли эту хрупкую и беззащитную на первый взгляд женщину.
Сельчанка решительно развернулась и пошла к колокольне. Ее односельчане беззвучно, как тени, растворились в вечерних сумерках.
У Эрика вдруг задрожала нижняя губа.
– Откуда она знает?..
Гюнтер подал Эрику флягу с коньяком.
– Глотните, герр лейтенант. Легче будет! Я вам говорил, у русских есть такие, в общем, такие…
Гюнтер не успел договорить. Эрик резко отступил на шаг и сильным ударом ноги с глухим стуком выбил флягу из рук стрелка-радиста. Фляга, кувыркаясь и расплескивая коньяк в воздухе, описала крутую параболу и с грохотом упала на пыльные развалины разрушенной хаты Марии Ильиничны.
Эрик впился безумными страшными глазами в чумазое лицо стрелка-радиста.
– Гюнтер, бездельник, слушай внимательно! Передай командиру роты по рации трижды с интервалом в четверть часа открытым текстом: «Все по плану, Михаил Шилов на танке дивизии „Дас Райх“ перешел линию фронта». Потом шифром попроси, чтобы связисты штаба продублировали это сообщение открытым текстом. Запомнил? Выполняй!
Гюнтер обиженно закусил губу, однако послушно вытянулся перед Эриком по струнке и, отдав честь, кинулся выполнять приказ. В следующую секунду он скрылся в люке стрелка-радиста.
Разъяренный Эрик повернулся к остальным членам экипажа.
– Тысяча зверей, чего застыли? Все в танк. Идем на Прохоровку!
Эрик вместе с членами экипажа забрался в люк. «Тигр» деловито заурчал мотором, тронулся с места и вдруг, съехав на обочину, двинулся прямо на Марию Ильиничну. Она неподвижно стояла на краю дороги и презрительно смотрела на бронированного монстра.
«Тигр» закрыл собой небо. Еще миг, и он наедет на беззащитную женщину.
Вдруг Вальтер высунулся из люка по пояс и, дурачась, отдал Марии Ильиничне честь. Мария Ильинична брезгливо плюнула в ближнюю к ней левую гусеницу танка.
– Чтоб ты слетела!
«Тигр» резко отвернул, едва не задев женщину грозно вращающимися траками, и снова деловито выехал на дорогу. Черная бензиновая гарь обдала Марию Ильиничну смрадом с головы до ног.
Вдруг из-за поворота сельской улицы выкатил тупоносый грузовик «опель» с крытым пятнистым верхом. Он остановился у хилой изгороди огорода Марии Ильиничны.
Из кузова в пыль посыпались вооруженные карабинами эсэсовцы в зеленоватых тужурках с черными петлицами на воротниках. Они вмиг оцепили развалины и огород Марии Ильиничны плотным живым кольцом.
4
В уютном блиндаже с металлической печью-буржуйкой, застывшей в углу, на широком длинном столе были аккуратно разложены оперативные карты. Раскрасневшийся замполит восседал во главе стола, по правую руку от него сидел комбат. Голова его была по-прежнему перебинтована, но на этот раз значительно меньшим количеством бинтов.
– Товарищ замполит бригады, на каком основании арестован Шилов вместе со своим экипажем?
– Савельев, я тебя предупреждал. Шилов и Алова – ненадежные люди. Что касается Седова, думаю, что он пройдет по делу свидетелем.
– По какому делу?
Замполит так резко поднялся из-за стола, словно комбат произнес что-то оскорбительное. Савельев тоже медленно поднялся.
Щеки замполита налились румянцем.
– Шутки шутишь? Свидетелем шпионской деятельности Шилова и Аловой!
Вместо ответа комбат пододвинул оперативные карты. Замполит, слегка наклонившись, воззрился на карты с таким видом, словно увидел перед собой нечто совершенно неприличное.
Комбат невозмутимо стал водить по карте остро отточенным карандашом.
– Слева фотокопия немецкой карты, которую добыл Шилов. Справа – наша оперативная карта с учетом последних данных авиаразведки штаба фронта.
– Толком говори!
– Слева – секретные планы немцев, справа – сложившаяся на сегодняшний день реальность.
– Что ты мне карандашом тычешь? Вижу! На обеих картах немцы концентрируются западнее Прохоровки. Хочешь сказать, совпадает?
– Именно! Трофейная карта, которую вместе с трофейным танком доставил нам Шилов, не является дезинформацией. Прошу немедленно ходатайствовать о прекращении дела Михаила Шилова!
Замполит тяжело опустился на стул и стал энергично тереть ладонью затылок. Комбат остался стоять. Его взгляд выражал пронзительный немой вопрос.
Замполит недовольно посмотрел на комбата.
– Футбол, понимаешь, устроили. Голова раскалывается!
– Давайте я вам горячую воду на шею полью. Как рукой снимет!
– А ковшом по затылку не врежешь?
– Да вы что, товарищ замполит!
– Брось, Савельев, небось спишь и видишь, чем бы меня огреть, да покрепче!
– Неправда. Я понимаю, у вас своя работа, у меня своя.
– Но вместе делаем одно дело, верно?
– Так точно!
– Хорошо, а как быть с перехваченной радиограммой немцев? Они передали, что, мол, все идет по плану, Шилов на танке перешел линию фронта.
– Думаю, что радиограмма немцев, в самом деле, дезинформация, а мы уши развесили.
– Ишь, ты! Дезинформация. А где доказательства?
– Данные, добытые Шиловым, ушли в штаб, там поняли, что Шилов доставил ценную информацию…
– Что там поняли? Шилов был на территории противника. В любом случае требуется доскональная проверка. Как можно проверить человека за один день? Сам подумай! Месяц минимум. Так что зря ты залез в шкуру адвоката, не к лицу она тебе, прекрати слюни пускать по поводу Шилова и отправляйся-ка в свой батальон. Готовь людей. Завтра будет жарко!
В этот момент подал голос зуммер полевого телефона. Он стоял внизу, на подставке, сбоку от стола.
Замполит с тяжким вздохом наклонился и снял трубку.
– Слушаю, товарищ генерал! Да, есть такой, товарищ генерал. Отдыхает, товарищ генерал. Неужели настолько ценные?.. Виноват, товарищ генерал. Есть, товарищ генерал! Передам, товарищ генерал. Конец связи, товарищ генерал.
Замполит вдруг побагровел еще больше и стал похож на очищенную вареную свеклу. Он не вставил, а зло вбил трубку телефона в гнездо аппарата, покачал головой, медленно вырвал серый листок из блокнота, медленно взял в пухлую руку химический карандаш, неспешно, словно обдумывая каждую букву, написал на листке несколько слов и небрежно пододвинул листок комбату.
Комбат схватил записку, пробежал ее глазами и просветлел лицом.
– Так дело прекращено?
– Не знаю, кто из нас уши развесил. Нет никакого дела, Савельев! Немедленно передай записку особисту. Он знает!
– Благодарю…
– Погоди благодарить. Может быть, Шилова в живых давно нет. Поторопись, брат!
Комбат секунду недоуменно смотрел в насмешливые бесцветные глазки своего непредсказуемого начальника, затем поспешно вышел из-за стола и стремительно направился к выходу из блиндажа, но замполит неожиданно остановил его.
– Савельев!.. Завтра Седова отдашь в мое распоряжение.
– Я бы с удовольствием, товарищ полковник, однако только что пришло указание от командующего армией. Все перемещения механиков-водителей в экипажах проводить исключительно с его разрешения!
– Жаль! Что ж, так тому и быть. Поставь тогда Седова в первые ряды. Он сдюжит. Терять таких механиков-водителей – преступление. Есть у тебя танки в резерве?
– Есть один легкий танк Т-70. Берегу для разведки.
– Для какой разведки? Опять шутишь, футболист? Не будет никакой разведки, нечего рассусоливать, все давно разведано. Завтра ударим во фланг танковому корпусу СС всей нашей непобедимой танковой армадой, подрежем немецкий танковый клин, проломим фронт и… баста! Дальше Днепр и Киев – мать городов русских. Понял?.. Представителю штаба фронта требуется, чтобы танк его встретил на станции у водонапорной башни. Думаю, что он своего водителя пришлет. Чадов его фамилия, кажется. Я подошлю его к тебе, передашь танк старшему лейтенанту Чадову. Понял?
– Есть!
– И завтра смотри у меня. Родина на вас смотрит, ребята! Победа нас заждалась. Врежь «тиграм» так, чтобы они поняли!
5
Землянка для арестованных ничем особенно не отличалась от обычных землянок. Те же нары с ворохом прелой соломы, а над головой – накат из толстых суковатых бревен. Разве что, может быть, в отличие от обычных землянок, здесь присутствовал минимум удобств, не было печек, а в углу у входа темнело страшное помятое ведро для испражнений.
Дневной свет с трудом проникал в узкую щель наверху. Всклокоченный бледный Шилов с черным кровоподтеком под глазом, который каблуком сапога оставил на память Григорий, сидел на грубо сбитых дощатых голых нарах и тупо смотрел в одну точку немигающим взглядом.
Вдруг молодецки лязгнул засов, и старчески скрипнула косая дверь. В землянку вошел особист, строгий поджарый майор с морщинистым лицом заядлого курильщика и до смерти усталыми бесцветными глазами человека, не спавшего несколько ночей.
Шилов медленно поднялся с нар и вытянулся перед офицером. Особист недовольно скривил лицо и сделал знак, чтобы задержанный оставался на месте.
Шилов, неотрывно глядя на мрачного офицера, медленно опустился на нары. Майор присел рядом и вдруг протянул ему туго набитую табаком папиросу, она остро защекотала нос запахом отменного табака. Михаил отрицательно качнул головой.
Особист пожал плечами, ловко бросил папиросу в рот, поднес к ней синее пламя элитной зажигалки и с наслаждением закурил. Шилов сразу узнал в его руке зажигалку, которую ему подарил Седов, но промолчал.
Лицо особиста, кажется, на миг подобрело, то ли от никотина, щедро хлынувшего в кровь, то ли от приятных мыслей явно не о работе. Молчание тяготило, и Шилов не выдержал.
– Товарищ майор, долго еще будут меня здесь держать? Где мой экипаж?
Особист посмотрел на Шилова долгим тягучим, как резина, взглядом. В его глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. Шилов всем телом подался к майору.
– Товарищ майор, я ничего не понимаю! Вы задержали нас всего лишь для проверки. Теперь, значит, трибунал?
Особист достал из нагрудного кармана гимнастерки измятую полоску телетайпной бумаги с каким-то неровно напечатанным на ней текстом. Со странной улыбкой посмотрев на текст, майор передал полоску Шилову.
Михаил настороженно взял в руки обрывок и прочитал вслух:
– «Перехвачена немецкая радиограмма следующего содержания: „Все по плану. Михаил Шилов на танке дивизии „Дас Райх“ перешел линию фронта“».
Шилов с недоумением возвратил кусок телетайпной ленты особисту.
– Я ничего не понимаю! По какому плану?
Особист только хмыкнул в ответ и пожевал губами папиросу. Весь его вид выражал лишь одно – Шилову, наверное, лучше знать, как и по какому-такому плану он живым вернулся из эсэсовского плена.
Шилов хмуро посмотрел на майора исподлобья.
– Планшет, в котором находилась секретная немецкая карта, мне принесла в зубах собака.
Особист лишь покачал головой в ответ. В качестве легенды, говорил весь его вид, следовало придумать что-нибудь более убедительное.
Шилов, налившись недоброй краской, сильно сжал кулаки.
– Товарищ майор, прошу вас, сделайте что-нибудь! Это ошибка. Я в бой хочу!
Особист, дымя папиросой, лихо зажатой в зубах, задумчиво повертел зажигалку в своей сухой жилистой руке. Похоже, она ему очень понравилась.
Шилов тронул руку особиста.
– Возьмите зажигалку себе, только выпустите отсюда!
Особист как-то горько усмехнулся, сунул зажигалку в один карман брюк, а из другого достал что-то увесистое, оно было аккуратно завернуто в тряпицу, и вежливо подал Шилову.
Михаил, ничего не понимая, взял в руки сверток. Что здесь может быть?
Особист встал и почти по-дружески похлопал озадаченного Михаила по плечу. Шилов развернул тряпицу и увидел новенький ТТ, он задиристо поблескивал вороненой сталью, словно с нетерпением ждал, когда же окончится его утомительное безделье. Особист кашлянул, погасил папиросу о каблук сапога, бросил окурок в ведро и, сунув руки в бездонные карманы своих брюк-галифе, решительно направился к выходу.
Шилов резко поднялся. Особист тоже резко, почти синхронно, остановился и глянул через плечо, боковым зрением поймав угловатую фигуру Шилова.
Михаил сделал решительный шаг к особисту и протянул ему ТТ рукояткой вперед.
– Возьмите пистолет. Пусть настоящие шпионы стреляются. Сами подумайте, если я в самом деле шпион, то почему…
В этот момент снаружи раздался сильный шум. Особист мгновенно насторожился. Шилов растерянно умолк.
За дверью раздался громовой голос комбата.
– Песни и пляски, я вам русским языком говорю: у меня предписание командования, а вы здесь в футбол играете!
Через мгновение багровый от возмущения комбат ввалился в землянку. Шилов опустил руку с пистолетом и в радостном изумлении хлопнул ресницами. Особист мгновенно приосанился и напустил на себя официальный вид.
Комбат по-медвежьи неуклюже отодвинул майора с дороги и шагнул к Шилову.
– Миша, жив?.. Слава тебе!.. Слушай, ты – герой. Твоя трофейная карта подтвердила предположение нашего командования. Немцы прут на Прохоровку, причем берут станцию в клещи. Твоя информация об их неожиданном маневре через село Киселево также подтвердилась!
В следующую секунду он увидел пистолет в руке Михаила, осекся и вдруг понимающе усмехнулся.
– Что здесь с тобой делают?
– Да вот… как сказать…
Шилов и комбат вопросительно уставились на особиста. Тот выглядел ягненком.
Комбат взял в руки пистолет, поднес к глазам и присвистнул.
– Ого, подарок от замполита бригады!
Только теперь Шилов заметил на ствольной коробке пистолета гравировку, они была тонкой, сливалась с фоном и поэтому сразу не бросалась в глаза. «Михаилу Шилову на память от замполита 29-й танковой бригады Ивана Левашова» – вот что было выведено на вороненой поверхности ТТ.
Савельев сунул под нос майора смятый листок из блокнота.
– Кстати, замполит бригады записку вам написал.
Особист невозмутимо взял клочок бумаги, прочитал текст и согласно кивнул. Его глаза вдруг погрузились в холодное безразличие.
Удивительно, как он владел собой, словно внутри у него была устроена кнопочная панель контроля над эмоциональным состоянием. Нажал на кнопку, и вот тебе, пожалуйста, вместо пугающей целеустремленности – лед полнейшего равнодушия.
Комбат повернулся к Шилову.
– Все в порядке, товарищ младший лейтенант, следуйте за мной. У меня важное предписание: срочно готовить экипажи. Пришло большое пополнение и подкрепление. Завтра будет жарко. Немецкие части усилены «тиграми». Может, встретим старых знакомых?
Шилов вдруг резко повернулся к особисту и протянул правую раскрытую ладонь. Офицер широко улыбнулся и хотел пожать протянутую руку.
Михаил холодно остановил его якобы душевный порыв.
– Зажигалку верни!
Лицо особиста позеленело, но он быстро взял себя в руки, сладко улыбнулся, вынул левую руку из кармана и вежливо положил ценную зажигалку на ладонь Шилова. Оловянные глазки колко впились в лицо ускользающей жертвы.
Шилов почти по-дружески похлопал его по плечу.
– Чего смотрите, товарищ майор? Хотите сказать, что еще встретимся? Думаю, что вряд ли. Скоро у вас будет много других забот!
6
После довольно интенсивного боя высота двести пятьдесят два, что в двух километрах западнее Прохоровки, была снова отбита у русских. Эрик поддерживал наступавших гренадеров огнем «тигра». Пока было непонятно, будет ли приказ наступать дальше или придется на какое-то время задержаться здесь.
Гюнтер, высунув длинный, как у ящерицы, язык, старательно вырезал из журнала, который увел из хаты Марии Ильиничны, и приладил к стенке танкового помещения свеженькую цветную фотографию стройных русских девушек в национальных костюмах. Они залихватски вели разудалый хоровод.
Эрик с кривой усмешкой посмотрел на Гюнтера и снова приник глазами к командирскому перископу. Похоже, Гюнтер неисправим…
Макс, косясь на Эрика, тайком оторвал зубами кусок от удобного миниатюрного батончика сухой колбасы, который торчал у него из мастерски приоткрытого нагрудного кармана комбинезона, и прилип жирным лбом к резиновой присоске пушечной оптики.
Гельмут, сочно сглотнул слюну, заметил хитрый колбасный маневр Макса, шумно вздохнул и вновь принялся тереть чистой мягкой ветошью гладкое стройное тело бронебойного снаряда.
Вальтер грубо толкнул Гюнтера в бок локтем и сунул ему под нос истертый до дыр цветной французский мужской журнал. Гюнтер отпихнул журнал, прижался щекой к хороводу на своей фотографии и, дурачась, нежно провел указательным пальцем по тонким талиям русских девушек.
Его чумазая физиономия стала похожа на запачканную сажей морду млеющего кота.
– Нет, Вальтер, вот феи моего тела.
– Подожди, Гюнтер, фюрер заботится о нашем здоровье, скоро у каждого солдата вермахта будет надувная секс-фея тела. Совсем как настоящая. Проект «Боргхильд». Слышал?..
– Не-а. Герр лейтенант, скажите, откуда пойдут русские кабаны?
– Они пойдут от Прохоровки, Гюнтер.
– Откуда вы знаете?
– Знаю! Русская девушка из твоего хоровода ночью жарко в стогу нашептала. И запомните, парни, в этой охоте наш козырь – засада. Стрелять только по моей команде. Слышишь, Макс? Опять жуешь? Давай, делись французским деликатесом! Что? Сухая галета из пайка? Посмотри-ка на Гельмута. У него при виде несчастной галеты слюни на снаряд капают?.. Ладно, хватит ржать, парни! Вальтер, дружище, слушай, когда мы прорвемся в Прохоровку, ориентир – водонапорная башня у станции. Держись ближе к ней. Понял?
– Без проблем, герр лейтенант!
7
Бревенчатый настил землянки словно нависал на самый затылок. Шилов, наклонив голову, встал посреди землянки и уперся затылком в бревна. Ласка все поняла, она живо присела перед ним, не сводя преданных глаз с бледного лица своего любимчика.
Седов сидел на плоских снарядных ящиках, они были сложены замысловатым штабелем и аккуратно прикрыты брезентом. Сержант хмуро записывал что-то в трофейный блокнотик.
Рядом с Седовым на ящике коптила самодельная масляная лампа – сплющенная у верхнего края гильза от бронебойного снаряда. Шилов бросил насмешливый взгляд на озабоченного Седова.
– Сержант, ты чего пишешь?
– Свою версию «Лебединого озера», лейтенант. Наследие, так сказать, потомкам. Завтра-то неизвестно что будет.
– Не пойму, замполит чудит. Проверяет! Особиста попросил проверить нас.
Седов как-то странно покачал головой, движение его головы выражало то ли осуждение, то ли досаду. Через миг сержант дописал строчку и с явным облегчением засунул блокнот в нагрудный карман гимнастерки.
Ласка нетерпеливо взвизгнула. Шилов улыбнулся собаке и достал из трофейного планшета аппетитную немецкую галету.
– Голос!
Ласка гавкнула так, что в ушах зазвенело, Седов вздрогнул, а синеватое пламя, млевшее на почерневших металлических губах сплющенной гильзы, испуганно качнулось.
– Тьфу, болт гайку. Испугала! Чего цирк устраиваешь, лейтенант?
Шилов протянул овчарке галету. Она, прижав уши, осторожно взяла ее с ладони и мигом проглотила. Сладко облизнувшись, Ласка подняла уши и вопросительно посмотрела на Шилова, тот улыбнулся.
– Еще хочешь?
– А мне, лейтенант, между прочим, особист сказал, что ты застрелился.
Шилов как раз вытащил из планшета еще одну галету, но рука с галетой замерла в воздухе. Михаил удивленно посмотрел на Седова. Ласка не стала ждать. Она ловко выхватила галету из застывшей в воздухе руки Шилова и мгновенно проглотила ее.
– Что? Так и сказал? И что, ты поверил?
– Как не поверить? Он так убедительно сказал. Мол, ты осознал безвыходность ситуации и все такое прочее.
– Зачем замполит все делает для того, чтобы его ненавидели?
– Кровью нашей питается. Просто человек такой. Замполиты разные бывают. Вон, брат мне пишет, у них на флоте замполит – душа, а не человек!
В этот момент в землянку вошел комбат в сопровождении Вари и улыбчивого невысокого ширококостного, плечистого румяного здоровяка с добрыми и спокойными, как у теленка, глазами, на нем ладно сидела новенькая полевая танкистская форма.
– Встать, смирно!
По команде Шилова Седов мгновенно соскочил с нар. Шилов и Седов вытянулись перед комбатом. Ласка тонко гавкнула. Комбат с улыбкой посмотрел на Михаила.
– Шилов, к тебе в экипаж пополнение. Заряжающим будет новоиспеченный рядовой Тимофеев. Сибиряк-охотник!
Тимофеев с широкой улыбкой приложил ладонь к пилотке. Шилов как будто не заметил приветствия, он неотрывно смотрел на Варю, а она со светлой улыбкой смотрела на него.
– Михаил, алло! Слышишь меня?.. Завтра в бой пойдете без стрелка-радиста.
– Я слышу, товарищ комбат. Как же без стрелка-радиста? Сержант Алова влилась в экипаж, проявила себя как храбрый танкист, и было бы неразумно…
– Не понадобится он вам. Будет стремительное наступление танковой лавой на высоты западнее Прохоровки. Алова заберет собаку и будет по-прежнему в распоряжении лейтенанта медицинской службы Ёловой. Сейчас о другом думайте – как занять высоты западнее Прохоровки? Вот вопрос!
– Товарищ комбат, сделаем все возможное!
– Почему немец ломит к Прохоровке, надеюсь, понятно?
– Последняя серьезная линия нашей обороны.
– Правильно, плюс от станции Прохоровка на Курск в тылу наших войск идет прекрасная железная дорога. По ней можно с комфортом прибыть в Курск, а комфорт и всемерное использование технических средств немцы обожают, тем более что тяжелым «тиграм» для быстрого передвижения требуется именно железная дорога. Любой глубокий ручей может их остановить. И не забывайте, что на станции Прохоровка хранится на складах значительное количество продовольствия и боеприпасов.
– Понятно.
– Член Военного совета фронта торопит. Свежие силы к нам пришли немалые. Из резерва. Дело намечается серьезное. Общайтесь, прощайтесь и спать. Завтра подъем на час раньше обычного. Да, вот еще что, Михаил. Твой трофейный Т-34 я взял себе, поскольку он командирский. Ты возьмешь мой танк.
– Здорово, – обрадованно сказал Седов. – Прекрасный танк с форсированным двигателем. На вашем танке, товарищ комбат, мы от Прохоровки прямиком к Гитлеру в Берлин въедем на рюмку крепкого русского чаю!
8
Комбат ушел, а вся честная компания расположилась в землянке. Только Тимофеев остался стоять, окидывая практичным взглядом углы.
Седов утянул Варю к себе на нары, усадил рядом с собой как дорогую гостью и угостил трофейным шоколадом. Весь его вид излучал неизвестно откуда взявшуюся галантность кавалергарда.
Однако буквально в следующий миг в озорных глазах Федора вдруг снова мелькнул страстный огонек.
– Говорят, что от этого шоколада звереют. Ешь, Варюха, тебе не грозит. Ты девочка правильная!
Варя, неотрывно глядя на Шилова, словно провоцируя его на что-то, медленно взяла в рот темный квадратный кусочек. В этот момент Тимофеев сделал шаг в глубь землянки, снял с плеча охотничий дробовик и любовно пристроил его в угол.
– На уток?
Тимофеев резко обернулся на язвительную реплику Седова, выпрямился и сильно ударился головой о бревенчатый настил.
– Ах, ты, шельма! Низковато здесь у вас. Зато теплее! Отцовский. Белке в глаз, как говорится. Башенный пулемет тоже знаю!
– Понятно, а как тебя звать-величать, мил человек?
– Три Тэ, товарищ сержант.
– Чего?.. Какой еще ТТ?
– Не ТТ, а Три Тэ. Тимофей Тимофеевич Тимофеев!
– Ах, вон оно что!
Тимофеев вдруг опустился на корточки перед Лаской, которая, повизгивая, терлась о его ноги, обхватил ее черную морду своими широкими, как лопаты, ладонями и мощно поцеловал прямо во влажный шершавый черный нос. Удивительно, но Ласка не сопротивлялась, словно с самого рождения нетерпеливо ждала, когда же ее наконец так расцелуют.
Тимофеев расплылся в улыбке.
– Всю жизнь о такой овчарке мечтал!
Ласка вдруг вырвалась из рук Тимофеева и пулей кокетливо выскочила из землянки. Тимофеев поднялся на ноги и снова сильно ударился затылком о настил.
– Правильно, что хвостатая девочка от тебя убежала, – сказал Седов. – На чужой каравай, Тимоха, рот не разевай!
Тимофеев, морщась от боли, потер затылок и вдруг заметил в дальнем пыльном углу шестиструнную гитару. Он шагнул к гитаре и бережно взял ее в руки.
– Товарищ сержант, ваша?
– Нет, рядовой Три Тэ, не моя. Здесь валялась, когда нас заселили. Одна струна оборвана. Сыграй!
Тимофеев сел на ящики и начал бренчать нечто такое, что вряд ли можно было назвать мелодией. Седов недовольно дернул плечом, но сквозь какофонию вдруг прорезался какой-то ритм, и Тимофеев запел неожиданно тонким озорным бабьим голосом:
– Проводила я миленка, он ушел фашистов бить, на прощанье обещала одного его любить!..
Седов одним ловким движением вдруг вырвал гитару из рук Тимофеева. Его губы тронула саркастическая улыбка.
– Дай сюда, это тебе не балалайка!
Седов вдруг мастерски взял пронзительный аккорд. Гитара как будто мигом преобразилась, даже пыль со струн и корпуса куда-то сразу испарилась.
Сержант, органично согнувшись под настилом и перебирая ногами на месте, словно в отчаянной попытке сдвинуть землю назад, запел голосом веселого заводилы:
– Тимка, помнишь траншею, когда взвод отступал, в грязной жиже по шею ты меня прикрывал…
Седов, продолжая перебирать ногами и аккомпанируя сам себе, пустился в лихой пляс. Варя захлопала в ладоши в такт танцу.
Седов мгновенно вошел в раж, выделывая ногами замысловатые кренделя. Каблуки его сапог часто-часто застучали по утрамбованному земляному полу. Тимофеев и Варя от души расхохотались.
Шилов вдруг хмуро протянул руку.
– Сержант, дай-ка, теперь я спою!
– Ты поешь? Не знал. Ладно, давай, спой, лейтенант.
Седов нехотя отдал гитару. Он снова уселся рядом с Варей и, как родную, тепло обнял ее за плечи.
Шилов сел на ящики и громко и грозно запел неплохо поставленным баритоном:
– Ревет монстр, снова дышит ядом, забыл про горечь Сталинграда?.. Теперь безумно полагает, что танки «тигр» всех обломают!
Шилов вдруг резко умолк. Глаза потемнели, а по лицу пробежала странная серая тень. Варя высвободилась из настойчивых объятий Седова.
Подавшись вперед, она с тревогой вгляделась в лицо Михаила.
– Миша, что с тобой?
– Ничего! Так. Все нормально!
– Эх, ребята, в последний раз вот так, может быть, сидим!
– Не каркай, сержант!
– Да чего там, лейтенант! Я ничего не боюсь. Как сладкий сок, я жизнь хлебаю, о том, что будет, не гадаю! Понял? В отличие от некоторых. Сейчас спиртику жахнем! Что медицина скажет, а, Варюха? Для дезинфекции, да и вообще.
– Медицина много чего вам может рассказать.
Шилов вдруг решительно отставил гитару. Седов посмотрел на лейтенанта с явным неудовольствием. Шилов грозно посмотрел в ответ.
– Чего волком глядишь, сержант? Погулять не даю? В Берлине гулять будем!
– В Берлине само собой, лейтенант. Фашистские бродяги надолго запомнят русский хоровод!
– А сейчас спать. Отбой!
– Никогда в бою не был, – вдруг просто и проникновенно сказал Тимофеев.
Седов фыркнул и снова попытался обнять Варю. Она отстранилась, но он не отставал.
Для отвода глаз сержант с милой улыбкой посмотрел на обескураженного Тимофеева.
– Бывает, Тимоха!
Варя вдруг вырвалась из горячих объятий сержанта, решительно поднялась, одернула сбившуюся юбку и вдруг с усмешкой посмотрела на Седова.
– Чего вы со мной обнимаетесь, товарищ сержант? Вас командир медицинского взвода Оля Ёлова ждет. Прошлая ночь была бурной, не правда ли?
Лицо Седова мгновенно налилось бурой краской. Он, кажется, сильно смутился, что вообще-то для него было совершенно нетипично.
Так краснеет нагловатый мальчуган, когда кто-то ненароком узнает причину, по которой он смеет вести себя так нагло.
– Ты чего, Варюха?
– Бросьте! Вначале был вам от нее от ворот поворот, но теперь все иначе. Любовник ее высокопоставленный со связисткой в своем штабе фронта спутался. Статная, глазастая, губастая, грудь такая, что она ею «тигр» запросто может таранить. Вера Синицына, знаете?..
– Да?.. А ты откуда знаешь, Варюха?
– Водитель любовника Лешка Чадов, дурачок, склянку спирта от Ёловой заработал, под большим секретом ей рассказал, а я все слышала. Так что куйте железо, пока горячо!
Седов якобы недоуменно выпучил на Варю хитрющие глаза.
– Да ты чего, Варюха! Мы животные, что ли?
– Ага, вот как вы заговорили? Да, товарищ сержант, животные мы, животные!
Варя в отчаянии схватилась руками за лицо. Мужчины оторопели. Варя всхлипнула раз, другой и вдруг горько зарыдала.
Танкисты вскочили со своих мест, и одновременно все трое звучно ударились затылками о настил.
– Тьфу, елки зеленые!
– Ё… перный театр!
– Ах ты, шельма!
Варя, глядя, как парни, ругаясь, трут свои стриженые затылки, невольно рассмеялась сквозь слезы, однако прозрачные капельки продолжали печально течь по ее щекам, как капли осеннего дождика по мраморному оконному стеклу.
Шилов решительно шагнул к девушке.
– Варечка, да что с тобой? Что за похоронное настроение?
– Миша, ребята, не могу, не могу…
– Да что ты, Варя?
– Варюха, мы что, кисейные барышни? Говори!
– Хорошо, я скажу, скажу. Завтра вас всех убьют!
Мгновенно в землянке воцарилась тишина. Парни недоуменно вскинули брови.
Наконец, Тимофеев с чувством громко крякнул. Как видно, так он обычно выражал несогласие.
Седов удивленно присвистнул.
– Гайка с резьбы слетела!
– Бросьте, товарищ сержант, свои шуточки. Все очень серьезно. Немцы выманивают наши танковые резервы. Понятно?.. Чего замерли? Сядьте!
9
– А, я понял!.. Ты поверила россказням гитлеровских ушлепков. Жаль, я Гришу, жабу эсэсовскую, гусеницами не раздавил!
– Нет, товарищ сержант, ошибаетесь! Посмотрите карту, рельеф местности, и вы сами все поймете.
Седов сумрачно посмотрел на Шилова, тот быстро расстелил на ящиках посреди землянки свою командирскую карту. Все склонились над ней. Шилов начал водить остро отточенным острием твердого карандаша по карте, показывая позиции советских и немецких войск.
Вдруг Варя тихо сказала:
– Есть у немцев такое выражение – «длинная рука». У тебя длинная рука, если ты можешь достать противника кулаком, а он тебя нет. Слышали?
Шилов поднял с земляного пола две щепки, отколовшиеся от ящиков, – одну длинную и одну короткую. Повертев в руках, он вдруг направил их концами друг на друга.
– Правильно Варя говорит, вот, смотрите, показываю. Немцы обожают так воевать. Их техника позволяет. А мы вынуждены подбираться под их длинную руку. Видите? Длинная щепка достала мою руку, а короткая другую мою руку – нет.
– Мне страшно, ребята. Какая-то безысходность!
– Смотрите, – сказал Шилов и стал снова водить карандашом по карте, – мы пойдем от Прохоровки на запад, чтобы врезаться наступающему немецкому танковому клину во фланг. Так, стоп, подождите. Что получается?.. Как я раньше не заметил? Огромное поле вовсе не такое огромное. Пойма реки Псел топкая, кругом овраги. Для танков остается неширокая горловина, километра полтора, может быть, даже меньше. Комбат сказал, что у нас под Прохоровкой вместе с только что прибывшими резервами сосредоточено как минимум триста пятьдесят танков. Как же они пойдут здесь в атаку? Какое расстояние будет между ними?
– Хорошо, если тридцать метров, – мрачно сказал Седов. – В общем, парад. Стреляй, немец. Как в тире! Справа – овраги и топи у реки Псел, а слева – высокая железнодорожная насыпь. Она для танков здесь тоже не везде проходима, к тому же немцы ее наверняка заминировали.
– В самом деле, узкая горловина! – громко сказала Варя. – Бутылочное горлышко. Оно упирается в эту возвышенность.
– Эта возвышенность, Варя, – высота двести пятьдесят два. Сегодня, говорят, был ожесточенный бой за нее. Нашим пехотинцам пришлось отойти.
– Да откуда они знают, что мы хотим наступать? – раздраженно сказал Седов.
– Знают, – чуть не плача, сказала Варя. – Говорю же, не только знают, но провоцируют наше наступление! Эсэсовцы Василий с Григорием хохотали и глумились. Забава, мол! У СС – подбитые танки, которые за ночь восстанавливаются, а у Сталина на каждый подбитый немецкий танк гора трупов и куча танкового металлолома. Бросает, мол, танки скопом на тяжелые орудия, не заботясь о последствиях. Мы, говорит, так врежем из засады длинной рукой, мало не покажется.
– Варюха, брось! Плевал я на басни фашистских подстилок. Что конкретно говорили, можешь вспомнить?
– Я же сказала, товарищ сержант! Прохоровское поле идеально подходит для того, чтобы перемолоть наши резервы, соединиться в кулак с другими частями СС и, прорвав фронт, в тылу советских армий по железной дороге выйти к Курску.
Седов еще больше помрачнел. Он машинально вынул самокрутку из трофейного портсигара, затем засунул ее обратно.
– Сосет, сосет у меня под ложечкой, лейтенант. Не к добру! Неужели в наших штабах кто-то на фрицев работает?
– Прохоровка, сержант, крупный железнодорожный узел. В самом деле, хороший трамплин для удара в любом направлении. Хоть снова к Волге, хоть на Баку, хоть от Курска прямиком на Москву.
– Похоже, права Варюха. Судя по всему, лейтенант, завтра будет на самом деле жарко.
– Эх, токари мы, токари!.. Если вдруг детали точим, цех в два счета обесточим, правда ли, насколько ли, токари мы, токари?..
Шилов опустил лицо в ладони. Воцарилось тягостное молчание. Изумленный Тимофеев раскрыл рот, чтобы что-то спросить, но, видя тяжелое настроение присутствующих, не решился.
10
Варя беззвучно плакала. Тимофеев подал ей красный с желтым бисером сибирский носовой платок, он был искусно вышит вручную. Варя с благодарностью приняла его и утерла крупные слезы, выступившие в уголках покрасневших глаз.
Шилов и Седов сели на колени перед ящиком с картой, словно тибетские монахи перед священным артефактом. Седов, наконец, решился, вынул из трофейного портсигара самокрутку, но вместо того, чтобы закурить, принялся в глубокой задумчивости, что было совершенно нехарактерно для него, рассеянно нюхать крепкий самосад.
Шилов тем временем скрупулезно промерял циркулем каждый миллиметр карты так, как будто разгадка затаилась где-то между этими самыми двумя миллиметрами топографического пространства.
Вдруг Варя подалась грудью вперед, как молодая курочка к своим драгоценным первенцам-цыплятам.
– Вас всех убьют.
– Хватит каркать, Варюха! Прорвемся. Жаль, что ты поздно вспомнила о пьяном скулеже гитлеровских шавок.
– Я – дура, товарищ сержант! Вначале я не поняла толком, что они имели в виду, а когда сегодня утром услышала от комбата о нашем грандиозном контрнаступлении, вдруг вспомнила.
– Лучше поздно, чем никогда. Срочно доложи комбату!
– Я ему первому все рассказала. Он ответил, что поздно. Ничего нельзя сделать. Его просто признают паникером и трусом. Теперь приказ о контрнаступлении никто не отменит.
– Тимоха, а ты чего молчишь?
– Так, как же, товарищ сержант, я, как говорится, человек новый.
– Новый?.. Ты же, кажется, таежник! Что делать, если волк затаился и знает, откуда охотник идет?
Кротость Тимофеева мгновенно улетучилась, как дым от бодро разгоревшегося сухого можжевельника. Глаза бывалого охотника вдруг налились какой-то неведомой свинцовой силой.
– Все просто, товарищ сержант. Запах свой оставлю в том месте, откуда он ждет, а сам подкрадусь к серому ворюге с той стороны, откуда он, бродяга, не чует. Опять же ветер должен тянуть от него на меня.
– Ветер?.. Ага, ветер, значит. Слышь, лейтенант, у таежника все просто. А мы чего носы повесили?
Шилов вдруг громко вскрикнул. Все с изумлением повернули головы и воззрились на него.
Седов резко подался к своему командиру.
– Ты чего, лейтенант? Опять «шорох»?
– Слушайте, вернее, слушайте и смотрите, вот показываю на карте. Здесь противотанковый ров. Видите?.. Высота – пять метров. Он еще весной вырыт нами против немецких танков. Соответственно крутой отвесной частью он обращен на восток, к нам. Понятно?!
– Ба, точно!.. Резьба под болт, лейтенант.
– Надо на скорости проскочить эскарп и вырваться к высоте. Сумеем, сержант?
– Если корму танка чем-нибудь утяжелим, Толян сдюжит.
– Какой Толян?
– Толян – это Т-34, Тимоха. Пора знать. Так, слушайте меня внимательно, братцы-кролики! Все, что есть, какая одежда и белье теплое, всякое, какое есть, перед боем на себя наденьте, чтобы не побиться. Прорвемся, вот увидите. Теперь я точно знаю!
Шилов решительно свернул карту и поднялся с колен на ноги.
– Пойду, доложу план комбату.
– Миша, я с тобой!
– Хорошо, Варя, пойдем. А где Ласка?..
Шилов и Варя, оживленно переговариваясь, выскочили из землянки. Седов встал на ноги и, лениво потянувшись, хитро посмотрел на погрустневшего Тимофеева.
– Ложись-ка ты спать, Тима! С отцовским дробовиком в обнимку.
– А вы, товарищ сержант?
– Я пойду прогуляюсь. Чувствую, что сегодня ночью у меня снова бессонница будет. Надо наших уважаемых медиков на снотворное раскрутить!
