Выработать привычку ощущать себя присутствующим в том, чем мы будем заниматься: перед работой, перед едой, перед тем как позвонить любимому человеку. Не пожалеть времени на несколько вдохов и выдохов в полном сознании. Спокойно подключиться к тому, что мы готовимся выполнить. Не нужно длинных речей или сложной мотивации: лишь простой акт умственного присутствия. А затем, конечно, каждый день, каждую неделю тренироваться выполнять «чистое» действие: только есть (прием пищи в полном сознании), только ходить (без размышления или ожидания), только чистить зубы (без мыслей о прошедшем или предстоящем дне).

Спокойный и внимательный взгляд. Лицо, привлекающее уверенностью и интеллектом, лишенное как приветливости, так и враждебности. Мы видим лишь стремление понимать – точнее и глубже. Это Томас Мор, невероятно живой на захватывающем наше внимание портрете, написанном, однако, пять веков назад. Целая вечность. Картина Ганса Гольбейна, его друга, подчеркивает остроту ума Мора, его умение двигаться вперед и отступать.

Портрет Томаса Мора, около 1527. Ганс Гольбейн Младший (1497/98–1543) Дерево, масло, 0,749 х 0,603 м, Коллекция Фрика, Нью-Йорк, из собрания Генри Клея Фрика

Томас Мор был могущественным аристократом, определявшим судьбы мира: посмотрите на его костюм, массивную золотую цепь, подтверждающую его заслуги перед королем. Он держит листок с записями, возможно, знак его активной интеллектуальной деятельности. Он был также смелым гуманистом, реформатором и провидцем, автором знаменитой «Утопии», другом великого философа Эразма Роттердамского. Он был и нежным, внимательным отцом – в ту эпоху большая редкость. Вот что он написал однажды своей дочери Маргарет: «Уверяю тебя, что я предпочел распрощаться с делами, дабы не оставлять вас расти в неведении и праздности, дабы заниматься своими детьми, среди которых никого для меня нет дороже, чем ты, моя любимая дочь». Именно Маргарет хранила до самой своей смерти отрубленную голову казненного отца. Он был приговорен к смерти королем Англии Генрихом VIII за то, что находился в оппозиции к тирану-людоеду, который питался только мясом, а жен менял как перчатки. Никто не посчитался с тем, что Мор – влиятельный государственный муж. Посмотрите внимательно на лицо Мора, и вы увидите, что его левый глаз нежный и сострадающий, а правый сосредоточенный и внимательный. Могли бы мы, как Томас Мор, каждый день смотреть на мир по-разному?

Паскаль говорил, что есть «две крайности: исключить ум и подчинить все уму». Ум и медитация прекрасно сочетаются: вторая позволяет первому расширить его поле. Медитация в полном сознании не размягчает ум. Она не просто пассивное созерцание – она пища для ума.

Пользоваться своим умом – значит устанавливать связи, соединять их идеями, концепциями и делать из них заключения или принимать на их основе решения. Но это еще и умение видеть, что эти связи существуют или могут существовать. Проявить свой ум – значит начать с наблюдения того, что есть, а не навязывать немедленно свое присутствие действительности. Ум, прежде всего, – это установление связи с миром, а уж затем установление связи между элементами мира и выведение из них правил и законов.

Эта связь между миром и нами – сердцевина полного сознания. Практика вхождения в полное сознание представляет собой одновременно и лабораторию, где мы наблюдаем за функционированием нашего мозга (можно даже говорить о «науке о самом себе»), и спортивный зал, где мы тренируемся, чтобы обрести определенные качества: способность к размышлению, собранность, сопротивление рассеянности, творческие способности, умственную гибкость…

Например, полное сознание облегчает то, что психологи называют аккомодацией (приспосабливанием). Понятия ассимиляции и аккомодации были предложены швейцарским психологом Жаном Пиаже; они описывают, каким образом наш разум решает возможные противоречия между миром и нашим видением мира.

Так, если элемент реальности противоречит какому-либо из моих убеждений, я могу прибегнуть к ассимиляции (деформировать реальность, чтобы подогнать ее под свои убеждения) или аккомодации (изменить убеждения, чтобы объединиться с реальностью).

Пример: я думаю, что мой знакомый – эгоист (убеждение), но однажды я увидел, что он повел себя как настоящий альтруист (реальность). Я могу прибегнуть к ассимиляции: не менять своего убеждения, а объяснить его поведение, говоря себе, что он сделал это по расчету. Я могу также прибегнуть к аккомодации: сказать себе, что он способен к великодушному поведению, и смягчить или вообще кардинально изменить свое мнение о нем; или временно отказаться от своего убеждения («посмотрю, как он будет вести себя дальше, а потом уже решу, что о нем думать»).

Гораздо проще и удобнее прибегать к ассимиляции, чем к аккомодации, потому что это не требует ни психологических усилий, ни изменения личности. Это лишь уменьшает наш ментальный автоматизм, но, очевидно, лишает нас возможности освободиться от убеждений и изменить свои мнения и оценки. Усиление способностей к аккомодации – одно из положительных качеств полного сознания. Это следствие ментального действия, когда, к примеру, вы принимаете или не осуждаете что-то или кого-то. Это результат регулярной практики и упражнений: поскольку практика позволяет реализовать нашу точку зрения в повседневной жизни…

Фрейд писал: «Нельзя разрешить конфликт, помогая одному противнику одержать победу над другим». Полное сознание может нас научить не желать победы одного из способов нашего мышления или видения мира над другими и стремиться сохранять их во всем разнообразии и сложности.

Другое преимущество полного сознания – это успокоение, умиротворение, очень полезное для ума. Иногда в умственной деятельности людей возбудимых и пылких происходят удивительные помрачения. Эмоции определенно дают этим людям силу и энергию, но подменяют собой ясность суждений и периодически производят в уме невероятные затмения. Смятение нашего ума уменьшает способность быть беспристрастным арбитром, делает нас рабом собственных эмоций и обстоятельств.

В связи с этим интересно отметить, что в буддийской медитации, из которой берет начало практика полного сознания, существуют два пути – путь умиротворения, называемый «шаматха», и путь проникающего видения, называемый «випашьяну». Первый путь необходим, чтобы второй осуществлялся в полном объеме. Возбужденный и рассеянный ум не может обеспечить ясного взгляда на мир. Он пребывает в своих представлениях о мире, но не в самом мире. Такой ум оказывается, говоря фигурально, наполовину слепым: ограниченным и узким. Какой в этом прок?

Полное сознание позволит вам покинуть «отблеск реальности». Проникающее видение позволяет нам глубоко исследовать природу вещей и не дает видимому завладеть нами. Философ Симона Вейль писала: «Уму ничего не надо находить, его надо только расчищать». Нам надо раз за разом очищать свой ум от того, что создает препятствия правильному и точному видению мира, и тогда этот мир предстанет перед нами как очевидность. Для буддистских мыслителей поиск проникающего видения не является теоретической или философской задачей: наше видение и понимание реальности мощно воздействуют на наше самочувствие и ответственны, если они неадекватны, за наши страдания и страдания мира. Многие фундаментальные концепции коренятся в поиске ясности. Среди наиболее важных укажем взаимозависимость, пустоту и непостоянство.

Взаимозависимость всех вещей напоминает нам, что ничто в этом мире не абсолютно в качестве неподвижной и изолированной сущности. Я не существую как самостоятельная единица, не зависящая от того, что меня окружает: я обязан своим рождением и жизнью неисчислимому множеству людей и явлений природы. Действия и суждения, которые я называю своими, – «мои» действия и «мои» суждения. И действия, которые, как мне кажется, я совершаю по собственной воле, на самом деле обусловлены массой факторов. Но эти связи зависимости являются также и связями взаимозависимости: «Я» есть конечный пункт, но также и отправная точка устремлений и инициатив, которые, в свою очередь, будут влиять на мое окружение. Пока я не пойму и, главное, не соглашусь безоговорочно войти в эти связи взаимозависимости, я не смогу их радостно воспринять, останусь слепым и буду регулярно попадать в ловушки, расставленные моими эго, гордыней или страданием. И напротив, принятие взаимозависимостей всем сердцем не подтолкнет меня к фатализму, а побудит к смирению в моих действиях и убеждениях.

Пустота – вторая из великих концепций буддистов, – возможно, лежит в основе огромного количества недоразумений. «Пустота всех вещей» не означает, что ничего не существует по-настоящему, но лишь то, что все, что мы видим, не имеет конкретного и прочного существования. Это как радуга: ее существование зависит от моего положения, от точки, в которой находится солнце, от добрых намерений проплывающих облаков… Радуга сейчас и здесь – для меня, но ее нет для других людей, находящихся в другом месте…

То же самое касается гнева по отношению к человеку, по слухам, отозвавшемуся обо мне плохо. Но если я узнаю, что переданные мне слова не были сказаны, а человек, напротив, говорил обо мне очень хорошо, что станет с моим гневом, прежде грозным и испепеляющим? Он исчезнет в один миг.

Пустота явления или предмета не означает, что они, эти явления и предметы, не существуют или отсутствуют. Пустота – это их неустойчивая, подвижная, субъективная, сложная природа… Пустота – это вот что: осознание сложности всех вещей и, как следствие, осторожность – чтобы не дать отблеску реальности захватить себя в плен. Поначалу, благодаря опыту, которого мы достигаем в ходе регулярной медитации, вызывающая беспокойство, едва ли не подавляющая, мысль о пустоте становится более ясной, почти радостной, как и мысль о взаимозависимости.

Кроме того, есть непостоянство, о котором мы еще поговорим. Оно учит нас, что ничто не вечно, все – результат преходящих и эфемерных соединений и распадов, организации и дезорганизации. Ничего прискорбного в этом нет, постижение непостоянства, скорее, делает мир яснее и освобождает нас.

Поль Валери отмечал: «Ум перепархивает от глупости к глупости, как птица с ветки на ветку. Он не может действовать иначе. Главное, не почувствовать себя твердо убежденным в чем-то одном…» Нашему уму нужны преходящие убеждения, как птице нужна ветка. Но пропустим их через сито взаимозависимости, пустоты и непостоянства, и будем меньше страдать сами и не заставим страдать других… Поскольку существует и четвертый, самый важный буддистский постулат, без которого три предыдущих – ничто: это сострадание и альтруистическая любовь, о которых мы также поговорим позже.

Буддийский учитель Тит Нат Хан: «Медитация – это не отвлечение, а безмятежная встреча с действительностью». Эта безмятежная встреча с действительностью не происходит по чьему-то указу, но создается каждым упражнением, в котором мы успокаиваемся через дыхание, в котором мы терпеливо, настойчиво и неторопливо рассматриваем данный момент. Даже если этот опыт болезненный, сложный, запутанный, мы продолжаем дышать и смотреть внутрь себя.