Глава 22
Ночь на 26 апреля я провел без сна. Сидел у транзистора, ловя «голоса». В том времени, насколько я помнил, об аварии на ЧАЭС они сообщили еще до утра. Вернее, не о самой аварии, а о выпадении радиоактивных осадков в Европе. Первыми тревогу забили шведы. Их там нехило приложило, прямо из штанов выскакивали. По этому поводу в СССР даже анекдот появился: «Слышали? В Чернобыле памятник Петру I устанавливают. С надписью: «Отсель грозить мы будем шведу»…
Мне было не до анекдотов. Предстояло понять: помогло мое обращение к Александрову или я пролетел мимо? Ведь академик мог мне не поверить или не суметь предотвратить катастрофу. Он не главный человек в СССР, да и лет ему много…
«Голоса» молчали. Нет, трындеть-то они трындели, но все о своем, демократическом. О радиации – ни слова. С рассветом я взял ДП-5 и спустился во двор. Откуда у меня армейский дозиметр? Военные подогнали. Я выступал перед солдатами в одной из минских частей и попросил одолжить на время. Дескать, пишу роман о ядерном апокалипсисе на другой планете, поэтому прибор нужен для изучения правдоподобности поведения героев. Дали без звука. В армии меня любят. Мало кто в СССР пишет военно-исторические приключения. И пусть сюжеты моих книг фантастические, но главные герои – военные. А армию здесь пропагандируют. Пишут книги, снимают фильмы – например, «В зоне особого внимания», «Ответный ход». Фильмы получаются неплохие, а вот книги… Авторы их скованы сонмом дебильных ограничений. То нельзя, это не моги. Зато в фантастическом сюжете преград нет. Резвись – не хочу. Поэтому и читают.
Снаружи моросил дождь – все как в моем времени. Я это хорошо помнил. В свою новую квартиру в том времени мы въехали 25 апреля 1986 года. Стоял теплый весенний день. Мы отворили окна, наслаждаясь погодой. А назавтра пошел дождь. Была суббота, но я отправился в редакцию. Мы проводили «прямую линию» с министром связи. Позже мне рассказали, что в этот день радиационный фон в Минске скакнул до полутора миллирентген. Если учесть, что ДП-5, несмотря на его кондовость, десятую долю миллирентгена ловит, представление я получу.
Собрав прибор, я нацепил наушники и двинулся вдоль дома, поводя щупом над землей. Дозиметр молчал. Нет, время от времени в наушниках щелкало, но на это не стоило обращать внимания. Обычный фон. Я помнил, как в них трещало на зараженной земле. В том времени я несколько раз ездил в командировки в «зону». Писал репортажи, брал интервью. Естественно, опробовал дозиметр. Мне за те поездки даже удостоверение ликвидатора выдали. А спустя тридцать лет вычеркнули из списков. Их периодически сверяли, каждый раз требуя заново предоставить документы. В последний раз мне заявили, что сведения о моих командировках утеряны. Из-за этого у меня отобрали добавку к пенсии. Мизерную, но все же… Еще ранее белорусских ликвидаторов лишили практически всех льгот. Заявили, что, дескать, жирно живут, народу это не нравится. А что мешало «народу» в 1986–1987 годах проявить сознательность и, так сказать, грудью встать на защиту страны? В военкоматах добровольцев встречали с распростертыми объятиями. Только их не было – «народ» тихарился по углам. Зато после стал возмущаться. Самым тяжким для моих друзей-ликвидаторов стало лишение их бесплатных лекарств. К тому времени многие были на пенсии и тяжко болели. Лекарств требовалось много, и стоили они дорого…
– Что гэта ты робишь, Александрович?
Я оглянулся. Сосед. И вот не спится человеку в выходной день! Деревня, привыкли рано вставать.
– Радиацию замеряю, Иванович.
– Чаму?
– Да вот говорят, при строительстве домов в бетон добавляют гранитный щебень. А тот, дескать, радиоактивный.
А что? Ходила в моем времени такая мулька. После Чернобыля радиацию где только не искали. Паниковал народ.
– И як? – заинтересовался сосед.
– Нет тут никакой радиации. Смотри! – Я подошел к соседу и указал на шкалу. Стрелка лежала на нуле. – Врут.
– Вучоны ты чалавек, Александрович! – уважительно заявил сосед. – Я бы не втямил проверить.
– Да уж! – согласился я, и отправился к себе. На пороге меня встретила Лиля.
– Ты куда ходил? А это что?
– Дозиметр, – объяснил я и потащил ее в кухню. Начнем разговаривать в прихожей – разбудим детей. – Понимаешь, мне тут по секрету сказали, что в Чернобыле на атомной электростанции произошла авария. Был выброс радиации, которую разнесло ветром. Решил проверить. Только нет ничего. Скорее всего, врут. Но детей на улицу не выпускай на всякий случай. Да и дождь там. Мультики им поставь, займи чем-нибудь. А я подремлю.
– Ночь из-за этого не спал? – догадалась Лиля. – Слушал «голоса»?
Я кивнул.
– И что сказали?
– Про станцию – ничего. А так – клевещут.
Лиля засмеялась. Мы попили чаю, я собрал дозиметр. Перед этим пришлось показать жене, как прибор работает – любопытная она у меня. А затем я завалился на диван в кабинете. Разбудил меня звонок из Москвы…
Сказать, что я охренел, означало не передать всей гаммы чувств, что я испытал, взяв трубку. Ожидалось всякое, но чтобы секретарь ЦК КПСС лично связался с молодым писателем и пригласил его для разговора к себе… Поэтому поначалу я говорил заторможенно. Спохватился только в последний момент.
– Владимир Иванович, можно вопрос?
– Да, – раздалось в наушнике.
– Что в Чернобыле?
Собеседник ответил не сразу.
– Были неприятности, – сказал, будто взвешивая слова. – Но того, о чем вы предупреждали, не произошло. Анатолий Петрович своевременно вмешался. Он лично выезжал на станцию. Жду вас в следующую субботу в десять часов утра. Успеете?
– Да! – заверил я.
– Тогда до встречи.
В наушнике запиликали короткие гудки. Я положил трубку и некоторое время тупо смотрел перед собой. Затем вскочил и пустился в пляс. Получилось. Получилось, мать вашу! Йес! Александров – форева! В восемьдесят три года отправиться на станцию и навести там шороху… Я думал, что он ограничится звонком. Уважаю! Можно сказать, преклоняюсь.
На шум в прихожую выбежали дети. Увидев танцующего папу, поняли это как приглашение к игре. Спустя несколько секунд я превратился в лошадку под управлением трех наездников. Причем отпускать лошадку на волю всадники явно не собирались. Они ведь давно встали, позавтракали, посмотрели мультики, затем вновь покушали, а папа все это время нагло дрых. Непорядок! Пусть отдувается!
От детского плена меня освободила Лиля.
– Дождь перестал, – сообщила она расшалившейся компании. – Пойдем на улицу?
После слова «улица» меня сразу бросили. Во дворе интереснее. Там карусели с качелями, песочница, домик на курьих ножках и многое другое. А еще друзья-приятели из других квартир. Мы в четыре руки одели детей, и Лиля их увела. А я отправился в кабинет, где нашел нужную мне папку.
Привычка вести досье появилась у меня еще в том времени. В настоящей журналистике без этого никак. Многие этим пренебрегали, в результате мучились поиском информации. В век Интернета на досье и вовсе забили. Дескать, «Гугл» в помощь. «Гугл» он, конечно, гугль, но, во-первых, в Интернете не все есть. Во-вторых, искать в нем информацию нужно уметь. Для начала знать ключевые слова. А где их взять, если содержание поиска представляешь смутно? В том времени я отслеживал интересные мне публикации в Интернете, копировал их и распределял по тематическим папкам. В итоге насобирал два террабайта информации. Как же она помогала в работе! Например, когда в СМИ вдруг всплывала незнакомая политическая фигура, журналисты бросались искать о ней сведения. Находили вершки. Обычно то, что этот деятель хотел о себе сообщить. А я поднимал архив, обнаруживал давние цитаты, высказывания, мнения руководителей и подчиненных. Поэтому публикации нашего журнала отличались достоверностью и глубиной анализа. Когда информации много, переварить ее – дело техники.
Здесь Интернета нет, поэтому я собираю вырезки из газет и журналов. Их, к слову, можно за небольшую сумму заказать в Союзпечати. Подпишись и укажи тему. Настригут из непроданных изданий, поставят штамп с датой и названием издания, засунут в конверт и вышлют. В том времени я этой услугой активно пользовался. В этом – тоже.
О Долгих я не помнил практически ничего. Ну, был такой товарищ в ЦК. Мелькал на общем фоне, в первые ряды не лез. Ушел на пенсию еще до развала СССР. Но не пропал. За пару лет до своего ухода я видел в новостях, как Путин награждает Долгих орденом. Вроде бы по случаю девяностолетия. Из этого следовало, что Владимир Иванович – человек умный и толковый. Ушел вовремя. Это не Лигачев, которого выпихивали из власти, а тот кричал: «Чертовски хочется работать!»
Вырезка из газеты с официальной биографией Долгих кое-что прояснила. Секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро. Бывший директор Норильского горно-металлургического комбината. Затем возглавил Красноярский крайком КПСС. Оттуда стартовал в секретари ЦК. Отраслевые. Курирует тяжелую промышленность и энергетику. Теперь понятно, почему Александров пошел именно к нему. Что нужно от меня Долгих, тоже ясно. И я бы на его месте заинтересовался. Звонок молодому писателю объясним. Есть информация, которую лучше знать одному. Что ж… В 90-е я зарабатывал, как мог. Тогда в независимой Беларуси одно за другим открывались посольства. Приезжавшие к нам дипломаты ничего не знали о стране пребывания. И у коллег родилась светлая мысль – писать для них аналитические обзоры. Формировать из них своеобразный журнал по важнейшим направлениям. Политика, экономика, культура, религия – современное состояние и тенденции развития. Посольские ухватились за идею обеими руками. Подписка на журнал им обходилась в сто долларов за месяц. Для них – копейки, для нас – огромные деньги. В редакции я получал тридцать долларов в месяц. Работали мы с душой, число подписчиков неофициального журнала постоянно росло. Через год дипломаты въехали в тему, нужда в нас отпала. Но навыки я не растерял.
Если Долгих нужна информация, я ее дам – полно и обстоятельно. И на этом распрощаемся. Дальнейшее от меня не зависит. Кто я в политических раскладах? Пылинка… Мне и так удалось прыгнуть выше головы. Главная цель моего пребывания в этом мире выполнена. Катастрофа в Чернобыле не произошла. Теперь поживу для себя. Так думал я, не представляя, насколько заблуждаюсь…
* * *
В здание ЦК меня пропустили без проблем. Милиционер на вахте сверил фото в паспорте с оригиналом, вложил в него корешок пропуска и подсказал, как разыскать нужный кабинет. В портфель заглянул для проформы. Что там смотреть? Пара белья, чистые носки и носовой платок, мыльно-рыльные принадлежности. Ну, и тонкая папочка с бумагами. Стандартный набор командированного. Или того, кто готов оказаться в камере. Последней возможности я не исключал. Поэтому Лиле сказал, что, возможно, задержусь. Дескать, читатели жаждут общения с любимым писателем. Она только головой покачала: что-то я зачастил в Москву. Может, любовницу завел? Я заверил, что никакой любовницы у меня не имеется. Нет в мире женщины, способной изгнать из моего сердца милый колосок. Говорил искренне, поэтому был отпущен.
Долгих в кабинете оказался не в одиночестве. Вместе с ним из-за стола встал худощавый мужчина за пятьдесят. Строгое лицо, заметно тронутый сединой «ежик» и цепкие, льдистые глаза. Все ясно. Видали мы такие.
– Знакомьтесь! – сказал Долгих после обоюдных приветствий. – Это мой давний друг… – Слово «друг» он выделил интонацией, тем самым давая понять, встреча неофициальная: – Концевой Константин Константинович.
– Совсем как Рокоссовский! – заметил я.
– Куда мне до Рокоссовского? – улыбнулся Концевой. – Тот маршал.
– А ваше звание? – поинтересовался я.
Концевой обменялся с Долгих взглядами. Тот кивнул.
– Генерал-майор, – ответил Концевой.
– Тоже неплохо, – заметил я и процитировал слова из популярной песенки Хиля: – «Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом, лучшей работы я вам, сеньоры, не назову!»
Долгих с Концевым заулыбались. Вот и замечательно. Контакт прошел, атмосфера потеплела. Для предстоящего разговора самое то.
– Присаживайтесь, Сергей Александрович! – Долгих указал на стул за приставным столом.
Я последовал приглашению. Принимающая сторона устроилась напротив.
– Вы, наверное, теряетесь в догадках, зачем вас пригласили? – начал Долгих.
– Не теряюсь, – возразил я. – Не бином Ньютона. У вас побывал Александров и рассказал о моем визите. Вам стало интересно: откуда я знал про Чернобыльскую АЭС?
– Не только про нее, – внезапно встрял Концевой. – Про маньяков в КГБ вы писали?
– Я.
– А письмо Чикатило?
– И ему.
– Знаете, что он повесился?
Я кивнул.
– Как вы узнали?
– Позвонил с почтамта в училище, где он работал. Попросил позвать к телефону Чикатило. Там ответили, что он умер, и рассказали как.
– Зачем вы это сделали?
– В моем времени этот гад замучил пятьдесят шесть детей.
– Сколько? – ахнул Долгих.
– И что значит «в моем времени»? – ухватил главное генерал.
– Потому что в реальности мне семьдесят три года, хотя по паспорту – тридцать два. Я умер в две тысячи шестнадцатом году, прожив не слишком долгую, но весьма насыщенную жизнь. Работал журналистом, писал книги. После смерти мое сознание пожилого человека непонятным образом перенеслось в меня же, но двадцатилетнего. В тот миг я лежал в больнице с производственной травмой. – Я коснулся пальцами шрама на лбу. – Как это произошло, я не знаю. Бог ли этому поспособствовал или неизвестное науке явление, но это случилось. Чем я и воспользовался. Не повторил ошибок, совершенных в прежней жизни. Сочинил несколько хороших книг. В той жизни успеха в литературе я не имел. Здесь получилось. Ну, и с серийными убийцами помог. Чернобыль, опять-таки.
Концевой с Долгих вновь обменялись взглядами.
– Про маньяков откуда знаете? – спросил генерал.
– Писал о них цикл статей.
– И их напечатали? – не поверил Долгих. – Целый цикл? И Главлит пропустил?
– К тому времени Главлита уже не было. Так же как СССР.
– Что?! – Долгих привстал.
– Сиди, Володя! – Концевой положил ему руку на плечо. – У меня есть основания верить товарищу. Информацию он поставлял точную, да и зачем ему врать? Так, Сергей Александрович? – Он повернулся ко мне. – Расскажете нам?
– Вот! – Я достал из портфеля и выложил на стол папку. – Все здесь. Но я не знал, что вас будет двое, поэтому экземпляр один.
– И хорошо, что один, – пробурчал генерал, раскрывая папку. – Такие вещи вовсе положено писать от руки.
Не обращая внимания на требовательный взгляд Долгих, он впился глазами в текст. Прочитанные страницы передавал другу. Читали они долго. Было что. Предоставленную мне неделю я использовал по полной. Обзор вышел обстоятельным. Политика – внутренняя и внешняя, экономика, национальные отношения, культура… Развал СССР и блока социалистических стран, сдача ГДР, НАТО у наших границ. А еще резня на национальных окраинах, рухнувшая экономика, лихая приватизация, олигархи, бандитские 90-е… Работая над обзором, я как будто переживал все вновь. Эмоции зашкаливали. Я гнал их, но они прорывались. И вот теперь передавались читающим. По лицу Концевого бегали тени, но это было единственным, что он себе позволил. А вот Долгих не сдерживался. Несколько раз выругался, а однажды даже хватил кулаком по столу.
– Это правда? – спросил он, положив на столешницу последний листок.
– Память у меня не идеальная, – сказал я. – Могу ошибиться с точной датой. Но основные события изложены точно. Ручаюсь.
– Спасибо, Сергей Александрович! – сказал генерал. – Не могли бы вы подождать в приемной? Нам с Владимиром Ивановичем нужно поговорить.
– А я позвоню в буфет и попрошу принести вам чаю, – подключился Долгих. – Вы ведь прямо с поезда?
Я кивнул.
– Тогда прошу.
Я взял портфель и вышел в пустую приемную. Минут через пять в нее заглянула официантка с подносом. Помимо чая на нем красовалась тарелка с бутербродами и вазочка с конфетами. Я с удовольствием перекусил. Бутерброды с ветчиной и вареной колбаской оказались на редкость вкусными, конфеты – само собой. Да и чай наверняка цейлонский. В ЦК не бедствуют. Это в стране положение с продовольствием аховое. Даже в Москве проблемы. И в Минске…
Совещались у Долгих долго. Официантка успела забрать использованную посуду, а я – вволю полюбоваться на Старую площадь из окна. Наконец дверь в кабинет отворилась, в приемную выглянул Концевой. Выглядел он слегка встрепанным.
– Сергей Александрович, прошу!
В кабинете я понял, что друзья пришли к единому мнению. Уж больно целеустремленными выглядели их лица.
– Хочу спросить, – сказал генерал, едва я сел. – Вы знаете, как этого можно избежать?
Он постучал указательным пальцем по папке.
– Нет, – отбоярился я. – В своем времени я не входил во власть. Как работает она в СССР, знаю понаслышке.
– Не лукавьте! – покачал головой Концевой. – Не поверю, что вы об этом не думали. Иначе этого, – он вновь постучал по папке, – мы бы не увидели. Вы человек мыслящий, с широким кругозором. По тексту чувствуется.
– Вам интересны рассуждения дилетанта?
– Говорите! – поощрил меня генерал.
– Тогда позвольте!
Я взял папку, открыл текст на нужной странице и подчеркнул ногтем одно слово. После чего протянул листок Концевому.
– ГКЧП? – удивился он. – У вас же он провалился.
– Разумеется, – кивнул я. – Во-первых, замутили его поздно – страна ушла вразнос. Во-вторых, переворот возглавили алкоголики-комсомольцы. Объявили путч и напились. Действовали они вяло и нерешительно. В-третьих, ни в коем разе нельзя было привлекать армию. У нее другие функции. Зачем, спрашивается, вводить в город танки? Народ пугать? Ну, напугали… После того как танки задавили троих, Москва восстала. Люди кинулись возводить баррикады. Ведь есть дивизия имени Дзержинского и другие части внутренних войск, которые обучены бороться с массовыми беспорядками. Хватит за глаза.
Концевой посмотрел на Долгих.
– МВД, – пробормотал тот.
– Вы сказали про опоздание, – сказал генерал. – Оптимальные сроки для переворота, на ваш взгляд?
– До первого октября тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.
– Почему?
– В этот день Горбачева изберут Председателем Президиума Верховного Совета. Он официально займет высший пост в государстве. И его отстранение станет незаконным. А вот сейчас он всего лишь руководитель КПСС. Если партию распустить…
– Но-но! – встрепенулся Долгих.
– Погоди, Владимир! – вмешался Концевой. – Продолжайте, Сергей!
– Если нет партии, то нет и Горбачева. Он станет никем – как внутри страны, так и за рубежом. Реальная власть перейдет в руки Верховного Совета и правительства. Или вы думаете, что коммунисты горой встанут за любимого вождя? – Я усмехнулся. – В моем времени даже не рыпнулись. Закрыли кабинеты и отдали ключи. Нынешняя КПСС – это не та партия, которая выиграла войну. Паразитическая прослойка, ненавидимая народом.
Долгих засопел.
– Пусть так, – кивнул Концевой. – Хорошо, взяли власть. А что дальше? В стране голодно, не хватает самых необходимых товаров. И это положение ухудшается. В чем и обвинят новое руководство. Начнутся бунты. Что делать?
– У нас есть оружие.
– Предлагаете подавлять бунты силой?
– Нет. Есть тысячи танков, самолетов и вертолетов, которые нам не нужны. Ближайшие тридцать лет нам не с кем воевать. В моем времени это оружие порежут на металлолом. А ведь оно стоит денег! И немаленьких. Оружие нужно продать – с дисконтом и на льготных условиях. Можно по бартеру, меняя на продовольствие или на товары массового спроса. Купят. В мире полно стран, которым требуются танки и самолеты. И нужные нам товары у этих стран тоже есть. В Аргентине – зерно и мясо. Индия и Пакистан производят отличный текстиль. В странах Африки добывают алмазы. Вариантов множество. Просто ими не занимались. Оружие мы поставляли дружественным режимам практически даром. После этого нас посылали далеко. Хватит! Оружие – это товар, востребованный и дорогостоящий. Пусть покупают! На пару лет хватит. К тому времени оживится сельское хозяйство. Стоит убрать от колхозов партию, разрешить им хозяйствовать самостоятельно, вернуть истинный смысл паев… Говорить я могу долго.
– А вы напишите! – предложил Концевой. – У вас это хорошо получается.
– Нужна машинка.
– В приемной, – сказал Долгих. – Бумага там же.
– Один экземпляр! – напомнил генерал.
И я написал. Просидел в приемной несколько часов. Периодически из кабинета выглядывал Концевой, забирал готовые листы и уходил. Дважды официантка приносила нам чай и бутерброды. Перед ее появлением я переставал писать, закрывал машинку чехлом и прикидывался посетителем. На этом настоял генерал. Кабинеты партийных функционеров не прослушиваются, это категорически запрещено. А вот официантку могли завербовать. Зачем ей знать лишнее?
Я настолько разошелся, что по собственной инициативе сочинил обращение ГКЧП к советскому народу. Концевой, прочитав, одобрительно хмыкнул, а Долгих поморщился. Ну, так я там КПСС приложил. А Владимир Иванович – секретарь ЦК.
– Спасибо! – сказал Концевой, хлопнув ладонью по моей писанине. – Вопросов у нас больше нет. Поезжайте домой. С билетом помочь?
– У меня есть, – сказал я. – На «единичку».
– Тогда до встречи!
– То есть? – насторожился я.
– Вы ведь не откажетесь помочь?
– Не откажусь, – подтвердил я. Куда мне из лодки? Того, что я тут сочинил, на лет пятнадцать хватит. Строгого режима. Причем это в лучшем случае. Если узнают Горбачев и его клика… Это на словах они демократы. А так прихлопнут и не поморщатся. Те еще господа-товарищи.
– Еще раз спасибо.
Мы обменялись рукопожатиями и расстались. Время не поджимало, и до отхода поезда я успел купить гостинцы жене и детям. Дома, конечно, все есть, но приехать с пустыми руками… Не поймут. Если у вас есть дети, то знаете.
