Глава 21
Академик Александров с любопытством посмотрел на перешагнувшего порог кабинета посетителя. Гость был молод («Лет тридцать», – определил Александров), чуть выше среднего роста, худощав. Хотя, если точнее, жилист. Широкие плечи, подтянутый живот и продолговатое, мужественное лицо. Последнее впечатление усиливала белая нитка шрама на лбу. Одет гость был в модный костюм и белую рубашку, но без галстука.
Посетитель поздоровался, спокойно дал себя рассмотреть, затем, повинуясь приглашающему жесту руки Александрова, прошел к столу и сел, положив при этом перед собой тоненькую папку. Держался он при этом уверенно, чуть ли не по-хозяйски, и Александров почувствовал приступ раздражения. Теперь он сожалел, что поддался уговорам и согласился принять этого странного человека. Что нужно от президента Академии наук модному писателю? От сотрудников Института атомной энергии, который он возглавлял, Александров слышал восторженные отзывы о книгах гостя. Сам академик их не читал и не испытывал такого желания. Было бы на что время тратить!
Однако хозяину следовало быть вежливым, и Александров кивнул посетителю. Дескать, говори, раз пришел.
– Спасибо, что согласились принять, – сказал гость. – Я не займу у вас много времени, Анатолий Петрович. Все, что я хотел вам сообщить, – здесь. – Он придвинул Александрову папку.
Тот взял и раскрыл. Внутри лежало несколько машинописных листков. Александров надел очки. Первая же фраза заставила его похолодеть.
«26 апреля в 1.23 по Московскому времени на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС произойдет авария, которая станет крупнейшей в истории человечества техногенной катастрофой…»
Александров торопливо бросил взгляд на календарь и облегченно вздохнул – сегодня 10-е апреля. В то же мгновение он ощутил злость. Что за дурной розыгрыш! Александров рассерженно глянул на посетителя.
– Пожалуйста! – попросил гость. – Прочтите до конца. Там всего три странички.
Александров подумал и обратил взгляд к тексту. Ладно, он прочтет. А уж потом скажет этому писаке все, что он о нем думает. Кого он вздумал разыгрывать? Александров не хотел признаваться даже самому себе, что после первой фразы он не выпустит текст из рук при любых обстоятельствах.
Читал он долго. Несколько раз возвращался к началу, затем продолжал, пока текст не закончился. В течение этого процесса настроение академика менялось. Он не мог определиться в своих чувствах. С одной стороны, это был бред. Реакторы РБМК исключительно надежны. Взорваться они не могли. Александров знал это хорошо, поскольку был научным руководителем проекта. С другой стороны… Сведения об особенностях конструкции реактора и термины в тексте были исключительно точны. «Выбег… ксеноновое отравление… положительный паровой коэффициент реактивности…» Такое мог сочинить только специалист, причем из числа допущенных к государственным секретам. Но более всего впечатляло описание последствий аварии. Количество выброшенных в атмосферу радиоактивных веществ, площадь загрязнения и более всего – число жертв. Тех, что погибли сразу, и тех, что умерли впоследствии.
– Кто это написал? – спросил Александров.
– Я, – спокойно ответил гость.
– Вы физик?
– Нет. У меня нет даже законченного высшего образования. Учился в политехническом, но ушел, не завершив второй курс. Специальность – технология обработки металлов давлением. – Гость усмехнулся.
– Тогда откуда?..
– Оттуда. – Гость указал пальцем на потолок. – Считайте это откровением свыше.
– Ну, знаете ли!.. – возмутился Александров.
– Анатолий Петрович! – вздохнул посетитель. – Я понимаю ваше раздражение. Пришел какой-то чудак и морочит вам голову. Но я не морочу. Это, – он ткнул пальцем в листки, – обязательно случится. И вы можете это предотвратить. А теперь подумайте вот о чем. Если вы не вмешаетесь и авария случится… Как после этого вы сможете смотреть людям в глаза?
Александров от возмущения задохнулся. Наглец! Как этот тип смеет?
– Спасибо, что приняли и выслушали. – Гость встал. – До свидания.
Он вышел из кабинета. Александров еще некоторое время сидел, невидящим взглядом скользя по разложенным перед ним листкам. Затем встряхнулся и взял со стола небольшой телефонный справочник. Пролистав страницы, нашел нужный номер. Набрал междугородний код и нужные цифры.
Ответили почти сразу.
– Слушаю, – раздался в наушнике мужской голос.
– Здравствуйте, Виктор Петрович. Александров беспокоит.
– Рад слышать вас, Анатолий Петрович! – ответил невидимый собеседник. – Чем можем быть полезны Академии наук?
«У него хорошее настроение», – отметил Александров.
– Хочу спросить, Виктор Петрович. У вас планируется остановка реактора?
– Да, – подтвердил собеседник. – Четвертый энергоблок, в ночь на двадцать шестое апреля.
Александров ощутил, как по его позвоночнику пробежал холодок.
– Эксперименты собираетесь проводить?
– Как принято. В этот раз с режимом выбега ротора турбогенератора.
Холодок стал злее.
– С вашего разрешения я хотел бы поучаствовать в эксперименте.
– Что-то случилось? – насторожился собеседник. – Написали кляузу?
– Никто ничего не писал, – успокоил его Александров. – Требуется проверить одну гипотезу об оперативном запасе реактивности. Вмешиваться в процесс я не буду. Просто поприсутствую.
– А что сами? – удивился собеседник. – Прислали бы сотрудника.
– Не забывайте, что я директор Института атомной энергии и руководитель этого проекта, – раздраженно произнес Александров. – Мне интересно.
– Извините, Анатолий Петрович! – поспешил собеседник. – Просто удивился. Не так часто нас посещают такие люди. Разумеется, мы с удовольствием вас примем. Кстати, двадцать шестого выходной день. Организуем рыбалку на Припяти. Знаете, как клюет?
– Ничего не нужно, – сказал Александров. – Это рабочий визит. Я прилечу в Киев днем двадцать пятого апреля и улечу назавтра. У меня не так много времени.
– Договорились! – согласился собеседник. – Встретим в аэропорту, домчим с огоньком. Чуть больше ста километров от Киева. Соскучиться не успеете.
– Вот и хорошо, – сказал Александров и положил трубку. Затем снял другую. – Верочка! – сказал в микрофон. – Двадцать пятого апреля я улетаю в Киев. Вернусь двадцать шестого. Оформи командировку и позаботься о билетах на самолет.
* * *
В Минск я возвращался на поезде. Хотелось оценить случившееся и определить дальнейшую линию поведения. В вагоне мне хорошо думается. Идеи нескольких романов как в той, так и в этой жизни, пришли под перестук колес.
В узком двухместном купе я оказался один. Да и в вагоне многолюдья не наблюдалось. Четверг. В командировку ехать поздно, на выходные – рано. А вот в другие дни поезд Москва – Минск забит до отказа. Я сдал проводнику билет, получил постель, застелил полку и улегся, взбив подушку под головой. Итак…
После гибели Машерова я оправился не скоро. Но потом дела затянули. Вопреки моим опасениям, сотрудничество с немцами не притормозили. То ли ореол погибшего руководителя республики распространился на проект, то ли благодарственные письма инвалидов повлияли, но нам фактически дали карт-бланш. Мне выдали служебный заграничный паспорт, немцы проставили в нем постоянную визу, и я ездил в Германию, как в Москву, – по своему желанию и в любое время. Очень скоро о фонде «Дина» стало известно в узких кругах. Советские газеты о нас не писали (как же, помощь от идеологических врагов. Нельзя!), телевидение нас не снимало, но сарафанное радио работало. Инвалиды со всего СССР забрасывали Минск письмами. И плевать было им, на чьи деньги делают протезы. Письма слали и в Москву, там услышали. В Минск приехали серьезные мужики с оборонных заводов. Я передал им цельнотянутую в Германии техническую документацию на коляски. В Минске их производство наладить не удалось. Велозавод сотворил какое-то монструозное угребище, которое мог привести в движение лишь чемпион мира по тяжелой атлетике. А вот у авиастроителей получилось. Их коляски вышли даже лучше прототипов – легкие и надежные, хотя и не такие красивые, как немецкие. Спрос на них был огромным. Коляски заказывали клиники, госпитали, санатории. Инвалиды – само собой. Радовались все, в том числе и оборонщики. Коляски им засчитывали в товары народного потребления, тем самым сняв с директоров головную боль. За выпуск этих товаров в СССР спрашивали строго. А что может производить «МиГ»? Детские самолетики? А тут нехитрая конструкция из трубок и шестерок. Для авиазавода – семечки. Открыл цех и клепай.
С костылями было и вовсе просто – штампуй хоть в колхозной мастерской. Через пару лет организовали и выпуск материалов для протезов. Фонд «Дина» переориентировался на обучение специалистов и поставки оборудования. Часть его закупили за государственные средства. К 1983 году потребность в фонде исчезла, и его упразднили. Остаток средств по моему предложению перечислили Советскому комитету ветеранов войны. Сумма вышла значительной. В результате меня, Байера и Циммермана наградили орденами «Знак Почета». Вручили их в торжественной обстановке.
– Никогда не думал, что коммунисты наградят меня орденом, – сказал мне Байер. – Интересно: что напишут по этому поводу наши газеты? Наверное, сочтут меня советским агентом.
Он рассмеялся. На газетчиков Байеру было плевать. Фонд принес фирме сына солидную прибыль, а тут еще СССР заслуги оценил. Было с чего радоваться.
В 1984 году умерла Дина Аркадьевна – инфаркт. Она так и не прислушалась к рекомендациям врачей поменьше курить. На ее похороны пришло много людей. Знаменитые и не очень писатели, редакторы – как главные, так и рядовые. Я и не подозревал, что у нее столько друзей. Многие из провожавших Дину Аркадьевну мужчин плакали, я был в их числе. Перед гробом покойной несли подушечку с наградами. Их у Дины Аркадьевны оказалось немало. В основном – юбилейные медали. Но был и орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги» и орден Трудового Красного Знамени.
С ликвидацией фонда исчезла и обязанность переводить ему гонорары. Марки вновь потекли на мой счет. Их было много. «Курт» и его продолжения пользовались спросом как в Германии, так в других странах. Джулиан Роулинг я, конечно, не затмил, даже не приблизился к ее успеху, но суммарный тираж книг серии исчислялся миллионами экземпляров. Соответствующими были гонорары. Я получал их без посредничества ВААП – заключил с издательством договора напрямую. ВААП промолчал. Ему было не до меня. Шла пятилетка великих похорон. Генсеки, один дряхлее другого, всходили на Олимп, чтобы уже вскоре попасть в рубрику «Великая скорбь». Глядя на этот цирк, страна плевалась. Избрание Горбачева встретили с облегчением – молодой.
В 1985 году в Германии вышел пятый «Курт». Три последних написали мы с Лилей. Вернее, она одна. Я только набрасывал план книги, разбивал сюжет по главам, а затем проходился по уже готовому тексту. Лиля писала слишком академично, без огонька, свой язык у нее был суховат. Зато правильный и простой. Переводчики радовались. На обложках книг красовались фамилии двух авторов, чем Лиля очень гордилась. Тесть – особенно. О том, что его «дачка – письменница, якую друкуюць у Няметчыне» знали не только в деревне, но и в районе.
Мы переехали в пятикомнатную квартиру на проспекте Любимова, то есть неподалеку от прежнего дома. Поменялись. В придачу к своей «трешке» я дал новенький «ВАЗ», купленный за чеки в «Ивушке». Прошло на ура. За машину в СССР в 80-е можно было выменять отдельную квартиру, а тут всего лишь доплата. Так что бывшие владельцы пятикомнатной очень радовались. За «ВАЗ» и «трешку» мне предлагали четырехкомнатную «сталинку» на проспекте Ленина, но я отказался. Помнил, во что превратится центр Минска в моем времени. Потоки автомашин, забитые «тачками» дворы… Пусть там понторезы живут. Мы – люди сельские.
В новой квартире имелся просторный холл, большая кухня, пять изолированных комнат и кладовая на лестничной площадке. Теперь и у Лили был свой кабинет. По утрам в квартире слышался стрекот электрических пишущих машинок. Их я привез из Германии. Пишущий блок этих машинок представлял своеобразную «ромашку», которая легко менялась. В результате можно было использовать разные шрифты, что избавляло от необходимости вписывать в русский текст от руки немецкие или английские слова. В одной из «ромашек» мы перепаяли пару букв и получили белорусский язык. Удобно. А хорошо послужившая нам «Эрика» отправилась в резерв. Время от времени я ею пользовался, но не с литературными целями.
Большая квартира семье требовалась. В 1981 году у нас с Лилей родилась Ядя, в 1983-м – Станислав. Дети росли разные. Увалень Артем, лопотушка Ядя и гиперактивный Стас. Ботинок младшенькому хватало от силы на месяц. Вся эта компания носилась по комнатам, кричала, прыгала, лезла куда не нужно и поэтому требовала неусыпного присмотра. Хорошо, что поблизости имелись ясли-сад, куда мы отводили малышню по утрам. Это давало возможность поработать. Вечером в доме становилось шумно. Угомонить эту ораву можно было лишь показом мультиков. Из Германии я привез видеомагнитофон JVC и стопку кассет VHS, на которые записывал советские мультфильмы. Иностранные из-за границы принципиально не вез – незачем уродовать детскую психику. На просмотры к нам приходили дети соседей по площадке, нередко – с родителями. Видеомагнитофоны в СССР были редкостью. Сам факт, что картинку с телевизора можно записать, а потом просмотреть, казался чудом.
С «Жигулей» я пересел на «Волгу» – отец уговорил. Свой «Фольксваген» он ценил, но к «Волге» испытывал любовь. Зависти я не боялся. Лиля стала членом Союза писателей, с соседями мы дружили. Наш подъезд был спроектирован для многодетных семей. Двухкомнатные и трехкомнатные квартиры в нем объединили в одну, вследствие чего получившиеся пятикомнатные вышли не по-советски просторными. Ничто так не сплачивает женщин, как общие заботы. Детей в подъезде обитало множество. Лиля отдавала соседкам вещи, из которых наша тройка уже выросла. А если учесть, что те платьица и ботиночки были импортными, да еще практически новыми, желающих с нами дружить набиралось много. У нас постоянно одалживались – как продуктами, так и деньгами. В довершение я съездил на завод силикатных изделий и поговорил с директором. В результате во дворе нашего дома появился сказочный городок с избушкой на курьих ножках, песочницами, качелями, каруселями, шведскими стенками и прочими прибамбасами. Завод провел это по статье «оказание шефской помощи многодетным семьям». А то, что у директора в квартире появился импортный телевизор… Он человек не бедный, всегда может сказать, что в комиссионке купил. Городок вышел красивым, его даже по местному телевидению показали. У директора взяли интервью. Тот говорил в камеру, сияя от удовольствия, – оценили. Радости нашей малышни не было предела. В глазах их родителей я выглядел правильным мужиком – богатым, но не жадным. Из тех, что живут сами и дают жить другим. Так что я смело оставлял «Волгу» у подъезда. Бдительные старушки-соседки отгоняли от нее любителей чего-то открутить или отковырнуть.
– А ну отойди! – кричали они из окошек. – Это нашего писателя машина. Счас милицию вызову!
Летом я отвозил семью в деревню. Малыши ждали этого с нетерпением. В деревне жили корова, кабан, куры и собака с кошкой. Их можно было погладить, а котят даже подержать в руках и уложить спать в кроватку. С нетерпением ждали внуков и бабушка с дедушкой. Вацлав таскал их на себе, а Ядю вовсе не оставляя ни на миг, чем эта хитрунья вовсю пользовалась. Дочка до умиления походила на Лилю, чем и объяснялась привязанность деда.
– Як маци разумная будзе, – утверждал Вацлав. Вид у него при этом был такой, что желание спорить пропадало.
Разрушать этот уютный мирок не хотелось отчаянно. Я понимал, что визит к Александрову может кончиться плохо. В своем времени я о нем много читал. Блестящий ученый и очень порядочный человек. Не стеснялся критиковать существующие порядки, при нем Академия наук отказалась исключать из своих рядов Сахарова. Александров был единственным, кто мог воспринять мое предупреждение всерьез. Ядерная энергетика – его любимое детище. Аварию на ЧАЭС в том времени он воспринял как личную трагедию. Оставил пост президента Академии наук, заявив, что после Чернобыля кончилась его творческая и обычная жизнь. В том, что он предпримет все меры, я не сомневался. Но вот только удастся ли ему предотвратить аварию? И чем это обернется для меня? Звонить в КГБ Александров не станет – не тот человек. Но вот другим рассказать сможет. Пойдет слух о необычном предупреждении. А в КГБ к слухам прислушиваются…
«Что сделано, то сделано, – наконец решил я. – Дальше – как выйдет. У Лили есть доверенность на получение моих гонораров, в том числе и в Германии. Завещание составлено в ее пользу. Если возьмут в оборот – закошу под дурака. Я же писатель, откровения слышу. Грохнут – не беда. В этом времени я уже одиннадцатый год. С учетом прожитых ранее лет мне семьдесят три. Хороший срок для мужчины. Многие до такого не доживают…»
Успокоенный этой мыслью, я уснул.
* * *
Из Шереметьева Александров приказал везти себя в институт. Несмотря на выходной день, домой не хотелось. В самолете он немного поспал, но голова все равно гудела. 83 года…
В аэропорт Борисполь его провожал директор АЭС. Дорогой они молчали. Когда объявили посадку, директор взял Александрова под локоть.
– Как думаете, меня снимут? – спросил тоскливо.
«Скажи спасибо, что не посадят!» – едва не выпалил Александров, но вовремя одернул себя.
– Вашей вины в происшествии нет, – сказал, успокоившись, – и персонала – тоже. Поведение реактора в критических ситуациях не изучено до конца, соответствующих методик не имеется. В отчете упомяните, что я присутствовал при эксперименте, и сошлитесь на мое мнение. Если потребуют подтверждения, я его дам.
– Спасибо! – Директор затряс его руку. – Век не забуду!
Александров высвободил кисть и пошел к трапу. Московский «Ту» подогнали прямо к зданию аэровокзала.
В своем кабинете в институте Александров некоторое время сидел, поглядывая на брошенный в кресло портфель. Папка с предупреждением странного посетителя лежала внутри. Александров помнил его почти наизусть. До поездки в Чернобыль он и специалисты института просчитали возможность взрыва реактора по предложенному сценарию. Разумеется, листки в руки им Александров не дал. Начнут спрашивать: откуда? Поставил задачу и попросил просчитать. Ничего путного из этого не вышло. На Ленинградской АЭС в 1975 году случилась похожая авария, но там ситуация была иной. В Чернобыле останавливали реактор, в Ленинграде его запускали. В Ленинграде сработала аварийная защита, в Чернобыле ее отключили. И если бы Александров не потребовал включить…
А вот результаты аварий оказались схожими. И в Ленинграде, и в Чернобыле оказались разрушены или повреждены тепловыделяющие сборки и каналы. Неприятно, но не смертельно. Александров помнил, что произошло в переданном ему предупреждении. И отдавал себе отчет: только его присутствие на четвертом энергоблоке помогло спасти страну от страшной катастрофы.
Некоторое время он колебался. Нехорошо сдавать доверившегося тебе человека. С другой стороны, Девойно не просил молчать. А если он обладает знаниями и о других катастрофах? Сколько людей можно спасти! Не говоря об ущербе народному хозяйству.
Александров взял со стола маленькую книжечку – телефонный справочник, полистал. Затем придвинул вертушку и набрал три цифры.
– Да, – раздался в наушнике мужской голос.
– Здравствуйте, Владимир Иванович!
– И вам доброго здоровья, Анатолий Петрович! Работаете?
– Так же как вы.
– Да уж! – пожаловался собеседник. – Ни выходных, ни проходных.
– Найдете для меня пару минут?
– Разумеется, – сказал собеседник. – Приезжайте. Мне тут еще долго сидеть.
Александров вызвал дежурную машину. До Старой площади его довезли быстро. В здание № 4 пропустили сразу, академик поднялся на нужный этаж. Приемная секретаря ЦК была пуста – выходной день, и Александров прошел в кабинет. Увидев его, Долгих встал из-за стола и шагнул навстречу.
– Рад видеть вас, Анатолий Петрович!
Он пожал руку ученому.
– А я вас, – сказал академик, возвращая рукопожатие.
– Присаживайтесь!
Они разместились за приставным столом.
– Про аварию на Чернобыльской АЭС слышали? – перешел к делу академик.
– Было в утренней в сводке, – кивнул Долгих. – Но там вроде ничего особо страшного?
– Да, – подтвердил Александров. – Но могло быть. Взгляните!
Он достал из сумки папку и передал Долгих. Тот взял, раскрыл и некоторое время сосредоточенно читал. Затем отложил листки.
– Это прогноз вашего института?
– Нет, – сказал Александров. – Эти листки принес мне писатель Девойно. Слышали о таком?
Долгих покрутил головой.
– А я слышал. Мои сотрудники его книгами зачитываются. Упросили принять автора. Девойно принес эти листки мне десятого апреля. Попросил сделать все, чтобы предупредить страшную аварию.
– Он физик-ядерщик?
– У него даже высшего образования нет.
– Хм. – Долгих взял листок. – Я не специалист, но, по-моему, написано со знанием дела.
– По-моему – тоже, – кивнул Александров. – А я, знаете ли, академик. Скажу сразу: не отправься я в Чернобыль, вот это, – он ткнул пальцем в листки, – непременно бы произошло. И с описанными здесь последствиями.
– Не приведи бог! – Долгих изменился в лице. – Вы уверены?
– Да.
– Тогда откуда…
Долгих не договорил фразы, но Александров понял.
– Я задавал Девойно этот вопрос. Он ответил, что получил откровение свыше.
Долгих хмыкнул.
– Я ученый, физик, поэтому не верю в откровения, – кивнул Александров. – Но факт остается фактом: Девойно знал об аварии. Причем все. Время – с точностью до минуты, обстоятельства происшедшего, механизм поведения реактора. Это говорит о том, что ему доступно знание из будущего.
– Фантастика какая-то, – покрутил головой Долгих.
– Увы, реальность, – не согласился Александров. – Хотя Девойно известен именно как автор фантастических романов. Почему я к вам пришел, Владимир Иванович? Чернобыльская АЭС не единственная в СССР. Есть гидростанции и масса других опасных объектов. В случае аварии на них могут погибнуть люди, страна – понести экономический ущерб. А теперь представьте, что есть человек, который об этих авариях знает наперед. И их можно предупредить.
– Хм, – сказал Долгих. – Резонно. Он согласится помочь?
– Сам искал со мной встречи.
– Спасибо, Анатолий Петрович! Я это оставлю? – Долгих указал на листки.
Академик кивнул, и они распрощались. Долгих собрал листки, сложил их в папку, снял трубку телефона и набрал номер.
– Здравствуй, Костя! – сказал ответившему абоненту. – На месте? Можешь зайти? Жду!
Спустя полчаса в его кабинет вошел высокий, подтянутый мужчина в строгом сером костюме. Долгих встал из-за стола и направился к гостю. Где-то посередине кабинета они встретились и обнялись.
– Целую жизнь не виделись! – сказал Долгих, отступая.
– В прошлом году, – уточнил гость.
– Так это мельком, – махнул рукой Долгих. – Все в работе. Не заметил, как шестьдесят один стукнул. Жизнь, считай, прошла.
– Рано печалишься, – хмыкнул гость. – Сам крепкий, как молодой огурец. И седины почти нет.
– Порода такая, – согласился Долгих. – Сибирская. Присаживайся, Константин! Кое-что расскажу.
Гость выслушал его, не прерывая.
– Что скажешь? – спросил Долгих, закончив.
– Похоже объявился Оракул, – сказал Константин.
– Какой оракул?
– У нас его так кличут. Разреши? – Он потянулся к телефону. Долгих кивнул. Гость снял трубку и набрал номер. – Дима? Наведи справку об одном человеке. Фамилия Девойно, имени и отечества не знаю. Но он писатель, известный, живет в Минске. Как выяснишь, позвони мне по номеру. – Он продиктовал цифры.
– Телефон знаешь, а не звонишь! – упрекнул его Долгих, когда гость положил трубку.
– Не хочу отрывать от дел секретаря ЦК, – сказал Константин. Долгих покачал головой. – Хотя ты прав, Владимир Иванович. Не хочу звонить из нашего гадюшника. Заинтересуются, почему? О наших отношениях там не знают. Пронюхают, начнут делать расклады: кто и под кем. Ну их!
Долгих согласно кивнул.
– Так что с этим Оракулом? – спросил нетерпеливо.
– Это случилось в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, – начал гость. – Я тогда еще в подполковниках бегал. Позвонили из Ростова, попросили помощи. В городе Шахты коммунист повесился. Расследование показало, что вроде бы доведение до самоубийства. Этот Чикатило получил письмо, прочел его и сунул голову в петельку.
– А что в письме?
– Всего два предложения. «Мы о тебе знаем все. Посмеешь тронуть хоть одного ребенка, повесим на собственных кишках!»
– Однако! – покачал головой Долгих.
– Стали разбираться. Чикатило работал воспитателем в профессионально-техническом училище. На адрес училища, к слову, и пришло письмо. Выяснилось, что этот «воспитатель» лип к мальчикам, а в городе имел второй дом, куда водил проституток. Тут местный горком и увял. А до этого кулаком стучали, требовали: «Найти и наказать!» – Константин усмехнулся. – Письмо было отправлено из Москвы, поэтому я привез его с собой: вдруг были похожие?
– И?
– Выяснилось, что были. Отпечатаны на той же машинке «Эрика», как в шахтинском случае, но никаких отпечатков пальцев автора. Отправлены из московского почтамта к нам на Лубянку. Ты про маньяков слышал?
– Убийцы? «Мосгаз»?
– Не только. За последние годы их разоблачили тринадцать. И всех с помощью Оракула.
– Даже так?
– Именно. Представляешь, приходит в адрес Комитета письмо. В нем имя, фамилия, иногда и отчество серийного убийцы. Указано, где живет и где предположительно прячет улики. Остается арестовать и раскрутить.
– Пытались выяснить, кто писал письма?
– Нет. Во-первых, он предупредил: начнем искать – ляжет на дно. И хрен что больше от него получим. Во-вторых, зачем? Добровольный агент, поставляет ценнейшую информацию… В управлении, которое этими убийцами занималось, на него буквально молились. Знаешь, сколько людей благодаря Оракулу получили досрочные звания или были повышены в должности? Кое-кто даже орденок схватил. А начальник управления в заместители председателя пробился. – Константин усмехнулся. – Так что письмо у меня забрали и велели о нем забыть. Но я запомнил.
Он помолчал.
– Единственное, что Оракул просил, так это сообщать о задержании и осуждении маньяков. И даже указал где – в журнале «Советская милиция». Очень грамотно: в общедоступной печати писать о маньяках нам бы не позволили. А «Советскую милицию» разрешено выписывать только сотрудникам МВД и их помощникам. Партийные, советские и комсомольские органы – само собой. Эти болтать не будут.
– Так он из милиции? – удивился Долгих.
– Кое-кто у нас тоже поначалу так думал, – усмехнулся гость. – Но потом сообразили. Во-первых, если из милиции, то почему сливает информацию смежникам? Во-вторых, стиль писем. Не пишут так милиционеры. Другие слова, обороты речи. Чувствовалось, что за письмами стоит очень умный человек с большим жизненным опытом.
Зазвонил телефон. Долгих снял трубку, послушал и протянул ее гостю.
– Ага! – сказал тот невидимому собеседнику и некоторое время сосредоточенно слушал. – Понял, – сказал наконец. – Дальше не копай. Отбой! – Он положил трубку и повернулся к Долгих. – Писателей Девойно в Минске два. Одного зовут Сергей Александрович, второго, вернее, вторую – Лилия Вацлововна. Муж и жена. Наш соответственно Сергей. Дима позвонил коллегам в Минск, выяснилось, что Девойно они знают.
– С чего?
– За границу часто ездит. Такие под присмотром.
– А что он делает за границей?
– Книги издает. Целых шесть штук в Германии напечатали. А гонорары за эти книги Девойно отдал в фонд помощи инвалидам. На эти деньги был полностью реконструирован Минский протезный завод. Это начинание еще покойный Машеров благословил. А еще благодаря Девойно в СССР стали делать легкие и удобные инвалидные коляски, костыли под локти. Меня на такой коляске, кстати, в госпитале на процедуры возили. А потом и костыли взял, когда раны затянулись. Помню, порадовался: наконец сделали что-то путное! А это, оказывается, наш фигурант посодействовал.
– Это ж какие у него гонорары? – удивился Долгих.
– Миллионы марок. И все отдал.
– Наш человек! – сказал Долгих. – Советский. Ты, Костя, его не трогай.
– И не собирался! – хмыкнул Константин. – Обидеть писателя? Сейчас? У нас же гласность и перестройка, мать их! Вони будет – не отмоешься. Да и зачем? Человек он, по всему видно, хороший, людям старается помочь. Аварию вон предотвратил. Да с него пылинки сдувать нужно! Его только за маньяков орденами следовало обвешать, как новогоднюю елку. Нет, Владимир, я к нему даже не подойду. Говорить будешь ты.
– Как?
– Позвони и пригласи на беседу. Сам. Телефон его я запомнил. Приемной не доверяй. Не то начнут гадать: с чего это секретарь по тяжелой промышленности ищет писателя? Что может их связывать? Сам знаешь, какие времена.
Долгих кивнул.
– А как приедет, звякни мне. Очень хочу познакомиться с этим человеком!
– Думаешь, сообщит что-то важное? – спросил Долгих.
– Сомневаешься? А это что? – Константин двинул по столу папку. – Человек со средним образованием мало того что знает об аварии наперед, так еще описывает ее так, что академик удивляется. За этим парнем что-то стоит. Или кто-то. Я даже представить не могу, каким образом он прозревает будущее. Но от мыслей по этому поводу дух захватывает…
