Прошлой ночью снова напали дикари с востока: нашли лазейку, проникли за стену и убили часового. Потом установили лестницу, по которой забралась целая толпа. Ищейка, спавший и без того тревожно, проснулся от криков. Задергался в темноте, пытаясь выпутаться из складок пледа. Враги проникли в крепость, тут и там метались и орали люди, мелькали тени, воняло паникой и хаосом. Воины дрались при свете звезд, факелов и без света вовсе. Редко кто успевал понять, откуда бьют. Искры взлетали и сыпались дождем, когда кто-то наступал в тлеющий костер.

В конце концов дикарей отогнали к стене и перебили. Трое успели бросить оружие и сдаться. Тут они сильно просчитались. За прошедшие семь дней погибли много защитников, и с каждым закатом могил в крепости прибавлялось. Люди растеряли остатки великодушия, если вообще таковое имели. Черный Доу сразу приказал связать тех троих и поставить их на стене – чтобы Бетод и его люди видели. Когда первые лучи солнца прорезали холодное темное небо, дикарей облили маслом, и Доу поджег их. По очереди. Стоило одному из варваров заняться пламенем, как двое других завопили точно резаные.

Ищейка не радовался. Он не хотел слушать вопли, не хотел слушать, как трещит вскипающий жир. Ему было не до смеху, когда по крепости разносилась сладковатая вонь горелого мяса, но он и не подумал остановить Доу. Порой надо вести себя по-доброму, однако сейчас был не тот случай. На войне милосердие и слабость – одно и то же, и за благие решения наград не дают. Он давно уяснил эту истину, спасибо Бетоду. Может, теперь дикари с востока дважды подумают, прежде чем совершать ночную вылазку и портить защитникам завтрак.

Казнь заодно могла укрепить боевой дух среди людей Ищейки, потому как люди все больше отчаивались. Две ночи назад кое-кто из них попытался бежать: дезертиры оставили пост и перебрались через стену. Теперь их головы торчали на пиках перед рвом Бетода. С такого расстояния лица было сложно рассмотреть, но что-то подсказывало: рожи у мертвецов злые и невеселые. Как будто он виноват в их гибели. Как будто мало ему упреков от выживших…

Он хмурился, глядя, как проступают из темноты и утренней дымки силуэты шатров и знамен Бетода. Что еще оставалось делать? Только ждать. Люди смотрели на него с надеждой, в ожидании чуда, спасения. Но Ищейка не умел творить чудес. Вот тебе долина, вот стена, и никакого пути к отступлению. Последнее, кстати, и было изюминкой плана. Удастся ли выстоять еще один день? О том же он думал и вчера утром.

– Ну, что на сегодня приготовил Бетод? – пробормотал он себе под нос. – Что задумал?

– Бойню? – буркнул Молчун.

Ищейка бросил на него тяжелый взгляд.

– Я бы сказал «атаку», но не удивлюсь, если до конца дня она превратится в то, о чем ты говоришь. – Он прищурился и посмотрел вдаль, на утопающую в тенях долину, надеясь увидеть то, чего ждал долгих семь дней. Знак, что идет армия Союза. Однако за лагерем Бетода, позади его шатров, знамен и моря людей не было ничего – лишь голая каменистая земля и дымка, что стекалась в темные расселины.

Тул ткнул его в ребра огромным сильным локтем.

– Что-то мне план разонравился. Дождаться Союза? Выглядит слишком рискованно. Можно еще передумать?

Ищейка не рассмеялся. Веселья в нем не осталось.

– Вряд ли.

– Да. – Великан грустно выдохнул. – Вряд ли.

Семь суток прошло с того дня, как на стену впервые набросились шанка. Семь дней, а казалось, что миновало семь месяцев. В теле не осталось ни единого мускула, который бы не болел. Логен был весь покрыт синяками, рубцами, ссадинами, ушибами и ожогами. Длинный порез на ноге он перевязал, как и отбитые ребра; в волосах скрывалась пара здоровенных шишек; плечо ныло в том месте, где на него пришелся удар щитом. Рассаженные колени опухли, так часто он пытался достать ими дикарей и, промахиваясь, бил по камням. Все его тело превратилось в один большой синяк.

Остальные чувствовали себя не лучше. Даже дочь Круммоха умудрилась где-то оцарапаться. Позавчера один из парней Трясучки лишился пальца, мизинца на левой руке. Теперь морщился, глядя на замотанный в грязные тряпки обрубок.

– Жжется, – сказал он, посмотрев на Логена. Сжал и разжал кулак.

Наверное, Логену следовало его пожалеть, ведь он и сам помнил боль от потери пальца. Еще сильнее было разочарование – осознание, что он лишился частички собственной плоти. Однако в сердце уже не осталось сочувствия, разве что к себе самому.

– Да, и у меня жгло, – обронил он.

– Чувство, будто палец еще на месте.

– Да.

– Оно пройдет?

– Со временем.

– Долго ждать?

– Скорее всего, дольше, чем нам осталось.

Воин медленно и горько кивнул.

– Понятно.

Казалось, за семь дней натерпелись и камни, и отсыревшие доски самой крепости. Новый парапет обрушился, его по мере сил восстановили, теперь он снова крошился. Подпертые изнутри булыжниками, ворота годились разве что на топливо для костра; сквозь дыры проходили лучи рассветного солнца. Один хороший удар – и они рухнут. Да что там, один удар – упадет и Логен.

Он отхлебнул из фляги протухшей воды. Воду уже черпали с самого дна бочек. Еды тоже не хватало, как и всего остального. Но больше всего не хватало надежды.

– Я еще жив, – уныло прошептал Логен. Радости в его голосе прозвучало даже меньше, чем обычно. Далекий от цивилизации, он с радостью променял бы крепость Круммоха на мягкую постель, возможность поссать в дыру в странной уборной и даже презрительные взгляды тощих, изнеженных болванов. Когда он в тысячный раз спрашивал себя, зачем вернулся, из-за спины донесся голос Круммоха-и-Фейла.

– Ну и ну, Девять Смертей, да ты никак притомился?

Логен насупил брови. Бред здоровенного горца уже порядком бесил.

– Дел выше крыши, если ты не заметил.

– Заметил. К тому же я и сам неплохо вложился, да, лапочки? – Трое его детей переглянулись.

– Да? – тонким голоском ответила девочка.

Круммох сердито посмотрел на них.

– Не нравится, какая пошла игра? А ты, Девять Смертей? Луна тебе больше не улыбается? Ты напуган?

Логен пристально и сурово посмотрел на жирного ублюдка.

– Просто устал, Круммох. Надоела твоя крепость, твоя жрачка и больше всего – твоя сраная болтовня. Уж больно противно ты хлопаешь жирными губами. Иди-ка отсюда и засунь луну себе в задницу.

Круммох улыбнулся, ощерив темные зубы.

– Вот это я в тебе и люблю. – Тут его подергал за полу рубахи сын, который таскал копье. – В чем дело, парень?

– Что, если мы проиграем, пап?

– Если что? – прогремел Круммох. Ударом наотмашь он сбил сына с ног. – Встать! Никто здесь не проиграет, парень!

– До тех пор, пока луна любит нас, – негромко добавила его сестра.

Мальчик поднялся, утирая кровь из разбитой губы. Казалось, он вот-вот расплачется. Логен прекрасно знал, что он чувствует. Стоило, наверное, объяснить Круммоху, как следует обращаться с детьми. Может быть, стоило в первый день… или во второй… не сейчас. Он слишком устал, у него болит все тело, и именно это его и заботит.

Черный Доу бодрым шагом подошел к ним. У него единственного в лагере настроение не испортилось, а даже улучшилось. Если Черный Доу улыбается – ты в полном дерьме.

– Девятипалый!..

– Доу. Что, больше сжигать некого?

– Ничего, Бетод еще пришлет. – Доу мотнул головой в сторону стены. – Как думаешь, кого он пошлет сегодня?

– После этой ночи вряд ли на нас пойдут ублюдки из-за Кринны.

– Гребаные дикари. Да, ты прав.

– Что-то мы давно шанка не видели.

– Последний раз Бетод травил нас плоскоголовыми четыре дня назад.

Логен взглянул на светлеющее небо.

– Похоже, будет хорошая погодка. Самое то для доспехов, мечей и воинов, шагающих плечом к плечу. Не удивлюсь, если сегодня Бетод пошлет карлов.

– И я не удивлюсь.

– Пошлет самых лучших, – добавил Логен. – Ветеранов. Скорее всего мы увидим, как Белобокий, Пронзатель, Бледный-как-снег, Щуплый и прочие маршируют к нашим воротам. Сразу после завтрака.

Доу фыркнул.

– Лучших? Тупые манды, не больше. – Он сплюнул на землю.

– Возражать не стану.

– Ты разве не дрался с ними бок о бок, год за годом не проливал с ними кровь?

– Проливал. Но они мне не нравились.

– Если станет легче, то вряд ли им сейчас до тебя есть дело. – Доу пристально посмотрел на него. – Когда тебе разонравился сам Бетод?

– Трудно сказать. Наверное, по чуть-чуть. Может, он постепенно стал бо́льшим ублюдком, чем в начале… Или, может, я стал меньшим…

– Или просто двум ублюдкам стало тесно вместе?

– Даже не знаю. – Логен встал. – Мы вот с тобой прекрасно уживаемся.

Он пошел прочь, вспоминая, как же легко приходилось с Малахусом Ки, Ферро Малджин и даже Джезалем дан Луфаром.

Семь дней, и вот они грызут друг другу глотки. Озлобились и устали. Всего семь дней прошло… Одна радость – недолго осталось.

– Идут.

Ищейка стрельнул глазами в сторону. Молчун говорил редко и почти всегда – без нужды. Как и зарю на востоке, все ясно видели карлов Бетода.

Они шагали четко и ровно, подняв разукрашенные щиты, глядя точно на ворота крепости. Над головами у них реяли знамена, гербы на которых он хорошо помнил. С кем-то из этих карлов он некогда воевал бок о бок, кого-то помнил по имени. С кем-то пил, ел и смеялся за одним столом… и вот теперь этих людей предстояло вернуть в грязь. Он тяжело вздохнул, крепко усвоив урок Тридуба: поле боя – не место для теплых воспоминаний.

– Хорошо! – крикнул он, и люди на башне подняли луки. – Ждем еще минуту!

Карлы, чеканя шаг, топтали взрытую землю и разбитые камни. Шли меж трупов дикарей и шанка – изувеченных, разрубленных и утыканных стрелами. Ни на мгновение не задержались, не сломали строй. Стена щитов близилась, и не было в ней бреши.

– Плотно идут, – заметил Тул.

– Да, слишком плотно. Ублюдки.

Карлы подошли достаточно близко, чтобы Ищейка мог попробовать.

– Хорошо, парни! Берем выше, и даем стрелам упасть!

Первая партия стрел взмыла вверх по крутой дуге и посыпалась прямо на поднятые щиты. Наконечники звенели, отскакивая от шлемов и кольчужных рубах. Кое-где они все же попали в цель: раздались крики, в стене щитов образовались бреши. Но остальные шли вперед, переступая через павших, и неуклонно приближались к стене.

Ищейка хмуро посмотрел на бочки: лишь на четверть заполнены, да и то почти все стрелы вынуты из трупов.

– Внимательнее! Цельтесь точнее, парни!

– Гм, – произнес Молчун и ткнул пальцем в сторону рва. Из него как раз выбрался отряд воинов в кожаных панцирях и стальных шлемах. Построившись плотными рядами, они припали на колено и приготовили оружие. Арбалеты, как у солдат Союза.

– В укрытие! – закричал Ищейка.

Эти надоедливые маленькие луки дребезжали и плевались стрелами, но к тому времени почти все парни на башне укрылись за парапетом. Только один чересчур самонадеянный вылез в бойницу и получил стрелу в рот. Покачнулся и тихо вывалился наружу. Другому стрела пробила грудь, и он задышал с присвистом, будто ветер дул сквозь щель между досок.

– Хорошо! Не останемся в долгу!

Лучники поднялись почти все разом. Затрещали тетивы, на головы арбалетчикам посыпались стрелы. Арбалеты были мощнее луков, однако, падая, стрелы разили с ужасающей силой. К тому же арбалетчикам Бетода прятаться было негде. Немало их получили свое: кто упал на месте, кто отполз в сторону, визжа и скуля. На замену раненым и убитым тут же встали новые.

Еще один поток стрел взмыл ввысь. Лучники бросились за парапет. Стрела прожужжала совсем рядом с головой Ищейки, его только чудом не ранило. Другим повезло меньше; одного поразило сразу двумя стрелами в грудь, и он лежал, глядя на них и тихо матерясь себе под нос.

– Ублюдки!

– Ответим!

Стрелы полетели в обе стороны, раздались крики боли и гнева, кто-то скрипел зубами.

– Спокойнее! – кричал Ищейка. – Спокойнее!

Никто его не слушал. С высоты и под прикрытием стен ребятам Ищейки не потребовалось много времени, чтобы взять верх. Стрелки Бетода попятились, кто-то бросал оружие и бежал назад, один получил стрелу прямо в спину. Прочие отступали ко рву, не заботясь о раненых, что ползали и корчились в грязи.

– Гм, – снова произнес Молчун. Пока они разбирались с арбалетчиками, карлы подошли к самым воротам, щитами прикрываясь от стрел и камней горцев. Накануне они засыпали ров, и сейчас колонна раскрылась посередине, пропуская вперед воинов в кольчугах. Они двигались так, словно что-то несли вперед. Ищейке удалось разглядеть, что там было: длинный ствол дерева, обрезанный так, чтобы использовать его в качестве тарана, держа и раскачивая за сучки. Раздался первый удар о жалкое подобие крепостных врат.

– Дерьмо, – пробормотал он.

К стене небольшими группками бросились трэли. Легковооруженные, рассчитывая не на мощь, а на скорость, они несли осадные лестницы. По пути многие падали, сраженные кто стрелой, кто копьем или камнем. Кое-где лестницы успевали отталкивать, но трэли не сдавались – живучие и быстрые, они были полны решимости выполнить боевую задачу. Вскоре несколько групп уже сражались на стене с людьми Круммоха, тогда как снизу напирала подмога. Трэли брали верх за счет свежих сил и числа.

Раздался громкий треск. Ищейка видел, как таран проломил-таки одну створку, вторую карлы распахнули. Прикрываясь щитами от сыплющихся сверху камней, первые ряды вошли в крепость.

– Дерьмо, – сказал Молчун.

– Прорвались, – выдохнул Ищейка.

Он увидел, как, топча поваленную створку, карлы металлическим потоком втиснулись в узкий проем, расчистили завал из камней, выхватили начищенное до блеска оружие. Трэли тем временем приставили к стене еще больше лестниц и взбирались на стены, оттесняя горцев Круммоха. Подобно воде, точащей плотину, орда Бетода проникла в павшую крепость – сначала по струйке, затем бурной волной.

– Я вниз! – рявкнул Тул, вынимая из ножен длинный меч.

Ищейка хотел остановить его, но только устало кивнул, и Грозовая Туча устремился вниз по ступеням. Следом за ним – еще несколько лучников. Торопиться за ними смысла не было. Скоро бой предстоял всем.

Всем предстояло выбрать, где и как они умрут.

Логен видел, как карлы Бетода прорвались через ворота и поднялись по скату в крепость. Время словно замедлилось, и он отчетливо разглядел рисунки на щитах: черное дерево, красный мост, два волка на зеленом поле, три коня на желтом. Утреннее солнце бликами отражалось на окантовках щитов, кольчугах, наконечниках копий и лезвиях мечей. Карлы наступали, оглашая окрестности пронзительными боевыми кличами. Воздух с трудом проходил в легкие Логена. Трэли и горцы у него на глазах сражались, словно под водой, и грохот боя звучал приглушенно, невнятно. Ладони чесались, исходя потом; он смотрел на прорыв карлов, и ему не верилось, что вот сейчас предстоит кинуться на этих ублюдков с мечом, перебить их как можно больше. Чертовски глупое намерение.

Как всегда в такие мгновения, он ощутил непреодолимый порыв развернуться и убежать. Он чувствовал страх боевых товарищей, слышал, как они потихоньку пятятся. Разумно бежать… вот только пути к отступлению не было. Бежать оставалось вперед, на врага, с надеждой выбить его, пока он не занял позиции в крепости. Не о чем думать. Это их единственный шанс.

Так что Логен высоко поднял меч Делателя и с криком бросился в атаку. Он слышал крики вокруг себя, чувствовал, что люди идут вместе с ним, слышал скрежет и звон оружия. Стена и строй карлов качались перед глазами; ноги топали по земле, встречный ветер бил в лицо, унося выдыхаемый воздух.

Он видел, что карлы пытаются выстроить стену щитов и выставить копья, но в их рядах после прорыва ворот царил хаос, да и крики несущихся на них людей сделали свое дело. Боевые кличи смолкли, победное выражение на лицах сменилось недоумением. Крайние в строю карлы даже засомневались и попятились, и вот тогда Логен со своими парнями налетел на них.

Уклонившись от трясущегося копья, он с разгону вложил свой вес в удар по щиту, опрокинул противника наземь. Тот хотел встать, но Логен разрубил ему ногу, прямо через кольчугу. Завопив, карл снова рухнул в грязь. Логен наотмашь ударил другого карла – чиркнув по окантовке щита, меч вспорол тому горло. Воин захрипел, и его вырвало кровью.

На глазах у Логена одному карлу топором проломили шлем. Он сам ушел от удара копьем – и наконечник вонзился в ребра кому-то другому. Топор ударил по щиту, и в глаза Логену брызнули щепки. Сморгнув, он нырнул в сторону и поскользнулся в грязи, ударил мечом по руке воина, что пытался схватить его за грудки. Перебитая конечность внутри кольчужного рукава сложилась неестественным образом. Лицо закатившего глаза воина заливала кровь. Кто-то толкнул Логена в спину, и он чуть не упал на вражеский меч.

Стало трудно вертеться, потом сделалось совсем тесно. На схватившихся у ворот напирали со всех сторон, и защитники, и подкрепление извне. Логена сжимало, все вокруг хрипели и охали; в ход пошли локти и ножи, даже пальцы. Он вроде заметил Щуплого: зубы оскалены, из-под шлема торчат длинные седые патлы, переплетенные золотой тесемкой и окропленные красным. Из горла его рвался хриплый крик. Логен хотел пробиться к Щуплому, но безумная давка разделила их.

Он ткнул кого-то мечом под щит, поморщился, когда ему пробили ногу: бедро пронзила тягучая, обжигающая боль. Он зарычал, даже не пытаясь дернуться и уйти. Напротив, он встал, чтобы ногу не распороло сильнее. Потом, когда стало свободней, работая локтями и головой, отошел в сторону, рубанул по щиту, развалил кому-то голову. Его толкнули в спину, и он зарылся носом в остывающие вражеские мозги.

Краем глаза успел заметить, как в него летит край щита – удар пришелся в горло, под самую челюсть. В глазах полыхнула ослепительная вспышка. Логена швырнуло на землю, и он, кашляя и задыхаясь, завертелся в грязи под ногами дерущихся.

Суча ногами и харкая кровью, он впивался пальцами в землю и куда-то полз. Полз через кошмарный лес ног, наполненный криками боли и ярости. В глаза бил мерцающий свет. Логена пинали и топтали, не со зла, не видя. Он попытался встать и тут же получил сапогом в зубы. Откатился и вдруг заметил рядом карла – тот тоже лежал, не в силах встать, и было непонятно, на чьей он стороне. Их глаза встретились на мгновение, и вдруг сверху, прямо в спину карлу ударил клинок – раз, второй, третий. Карл обмяк, и кровь потекла у него по бороде. Вокруг среди обломанного и брошенного оружия лежало еще много тел: кто лицом вниз, кто на боку; упавших пинали, швыряли из стороны в сторону, будто тряпичных кукол; кто-то еще выл, корчась, пытаясь подняться.

Логену наступили на руку, и он, вскрикнув, достал нож. Стиснул окровавленные зубы и начал вяло резать и колоть эту ногу, однако тут ему дали по башке, и он опять упал лицом в грязь.

Мир превратился в размазанное пятно, полное боли и шума, оскаленных зубов и ярости. Логен уже не ориентировался, куда он ползет, где верх и где низ. Во рту пересохло и стоял привкус железа. Глаза слепила кровь и грязь, в голове стучало, хотелось блевать.

Вот и вернулся на Север за местью. О чем, мать его, он думал?!

Кто-то закричал, раненный арбалетной стрелой, но Ищейке было не до того.

Трэли Белобокого влезли на стену под башней, а некоторые даже подбирались к ступеням. С боем – насколько позволял узкий колодец – поднимались вверх, на площадку. Ищейка отбросил лук и достал меч, в свободную руку взял нож. Еще часть его людей похватала копья и сгрудилась у выхода с лестницы. Ищейка судорожно сглотнул. Он не любил ближний бой, когда враг на расстоянии удара секиры. Он предпочитал держатся на расстоянии, но, поди, втолкуй это ублюдкам, жаждущим твоей крови.

У верхних ступеней завязалась неуклюжая схватка: защитники тыкали копьями в трэлей, которые прикрывались щитами и били в ответ, стараясь закрепиться на площадке. И те и другие дрались как можно осторожнее – упавший с такой высоты сразу вернулся бы в грязь.

Один трэль, вопя во всю глотку, пробился наверх, и Молчун выстрелил ему в лицо – образцово и хладнокровно, с расстояния в каких-то два шага. Трэль пошатнулся; изо рта у него торчало оперение стрелы, из затылка – наконечник. Ищейка срубил ему маковку черепа и столкнул вниз.

С лестницы буквально вылетел трэль-гигант с буйной рыжей шевелюрой, размахивающий секирой и орущий благим матом. Обойдя копье, он разрубил одного лучника, так что кровь забрызгала горный склон, и понесся дальше. Люди кидались от него врассыпную.

Ищейка задергался на месте, словно был дурачком, а когда рыжий кинулся на него, нырнул влево. Лезвие секиры прошло стороной, в каком-то волоске от башки. Рыжий помедлил, изможденный штурмом и подъемом по лестнице – длинной и узкой, – в конце которой ждала только смерть. Ищейка пнул рыжего в колено, и нога у того подкосилась. Трэль закричал, и тут Ищейка, не теряя времени, ударил его мечом по спине. Этого хватило – рыжий сорвался с края площадки и с воплями полетел вниз, размахивая руками и выронив секиру.

Ищейка обернулся – и как раз вовремя: на него набросился еще один трэль. Первый удар он отвел, второй пришелся ему по руке, и он выронил меч. Отскочил, уходя от удара наотмашь, оступился и растянулся, упав, на спине. Трэль хотел уже довершить начатое, но тут сбоку вынырнул Молчун и схватил его за руку. Ищейка кое-как поднялся, покрепче сжал нож здоровой рукой и вонзил клинок в грудь трэлю. Умер противник не сразу, и, пока он испускал дух, они втроем застыли в смертельном клинче, посреди творящегося на площадке безумия. Наконец Ищейка выдернул нож, и Молчун отпустил мертвое тело.

Они хорошо справлялись с защитой башни. По крайней мере пока. Из нападавших трэлей на ногах стоял один. На глазах у Ищейки его копьями прижали к парапету и скинули вниз. Повсюду валялись трупы: с две дюжины трэлей и вдвое меньше парней Ищейки. Один из них сидел, привалившись к горному склону; мучнисто-бледный, он часто-часто дышал, прижимая руки к вспоротому животу.

Раненая рука Ищейки сделалась бесполезной, пальцы на ней совершенно не сгибались. Закатав рукав, он увидел кровоточащую рану от локтя почти да самого запястья. Он не удержался и сблевал желчью. Легко видеть раны других, собственные всегда приводили его в ужас.

Внизу кипела настоящая кровавая каша: люди перемешались, и каждый бился за себя. Ищейка с трудом различал, где свои, а где чужие. Он застыл, зажав окровавленный нож в окровавленной руке. Уже не было планов. Теперь каждый сражался за себя. Повезет, если удастся дожить до конца дня, и вряд ли ему выпадет такая удача. Кто-то подергал его за рукав. Молчун, он ткнул пальцем вдаль, и Ищейка проследил в указанном направлении.

В долине, за лагерем Бетода поднималось облако бурой пыли, в котором мелькали проблески отраженного от брони света. К ним мчалась тяжелая конница. В сердце проснулась угасшая было надежда, и Ищейка порывисто схватил Молчуна за руку.

– Гребаный Союз! – все еще не веря собственным глазам, выдохнул он.

Вест глянул на долину в подзорную трубу, потом невооруженным глазом и снова через трубу.

– Вы уверены?

– Да, сэр. – Честное лицо Челенгорма покрывали разводы грязи после восьмидневного конного перехода. – Похоже, они еще держатся, но их силы на исходе.

– Генерал Поулдер! – гаркнул Вест.

– Лорд-маршал? – отозвался генерал непривычно подобострастным тоном.

– Кавалерия готова?

Поулдер удивленно моргнул.

– Войска еще не приняли боевой порядок после длительного перехода, и атаковать придется, следуя вверх по неровной каменистой почве, против решительно настроенного врага. Мы выступим, если прикажете, лорд-маршал, это не обсуждается, однако было бы благоразумно дождаться пехоты…

– Благоразумие – непозволительная роскошь.

Вест окинул угрюмым взглядом безобидную с виду долину. Воспользоваться эффектом неожиданности, пока Ищейка и северяне целы, зажать Бетода между молотом и наковальней? Но кавалерия помчится вверх, в беспорядке, обессиленная после трудного марш-броска. Или подождать несколько часов, когда подоспеет пехота, и устроить подготовленную атаку по правилам? Но к тому времени, возможно, Ищейку и его друзей перережут, а Бетод поднимется в крепость и примет бой лишь с одной стороны.

Вест пожевал губу. Постарался забыть, что от его решения зависят тысячи жизней. Немедленная атака сулила большой риск, но и не меньшую выгоду. Шанс закончить войну всего за час кровопролития. Другой возможности застать короля Севера врасплох могло не представиться. Что там говорил Берр накануне смерти? Нельзя стать великим вождем, если не можешь позволить себе иногда быть… жестоким.

– Приготовиться к атаке. Пехоту, как только прибудет, построить поперек устья долины. Не дадим Бетоду и его людям ускользнуть. Если жертв не избежать, пусть они будут не напрасными. – Поулдер ответил неуверенным взглядом. – Дадите повод согласиться с оценкой генерала Кроя? – напомнил Вест. – Или докажете, что мы с ним ошибались?

Генерал вытянулся в струнку, аж усы задрожали.

– При всем уважении, сэр, я докажу, что вы не правы! Я отдам приказ атаковать немедленно!

Пришпорив черного коня, он в сопровождении помощников умчался вверх, туда, где расположилась усталая и покрытая пылью кавалерия. Вест поерзал в седле, кусая губы. Значит, атакуем, идя вверх по склону, на решительно настроенного врага.

Полковник Глокта усмехнулся бы пред лицом такой опасности. Принц Ладислав одобрил бы столь благородную невнимательность к чужим жизням. Лорд Смунд похлопал бы Веста по спине и, рассуждая о горячности и боевом пыле, потребовал бы вина.

И только посмотрите, что же стало с этими тремя героями.

Логен услышал приглушенный рев, раздающийся где-то вдали. Под смеженные веки проник свет, словно сражающиеся расступились. Промелькнули какие-то тени. Рядом чавкнула грязь под гигантской ногой. Голоса, где-то высоко над ним. Он почувствовал, как кто-то взял его за одежду и потащил по грязи, а множество ног топталось вокруг. Увидел пронзительно-яркое небо, и у него заслезились глаза. Он лежал тихо и безвольно, как тряпка.

– Логен! Ты как? Тебя ранили?

– Я… – прохрипел он и тут же закашлялся.

– Узнаешь меня? – Его ударили по щеке, пробудив в мозгу ленивый ход мыслей. Над Логеном нависла лохматая тень, темный силуэт на фоне светлого неба. Логен прищурился. Тул Дуру Грозовая Туча. Какого черта он здесь делает?.. От работы мозги заболели. Чем больше Логен думал, тем больней ему становилось. Челюсть горела, распухнув, казалось, вдвое против обычных размеров. Дышал Логен судорожно, порывисто, чуть не захлебываясь слюной.

Гигант над ним заговорил; его слова били по ушам невнятным грохотом. Раненая нога стала будто чужой, в ней покалывало. Сердце дергалось и прыгало в груди, неровное биение отдавалось в голове. Со всех сторон лязгало и скрежетало, ушам было больно; челюсть нестерпимо горела.

– Уйд… – прохрипел Логен не своим голосом и вяло попытался толкнуть Тула в грудь, но здоровяк только накрыл его ладонь своей.

– Все хорошо, – прорычал он. – Я достал тебя.

– Дааа, – прошептал Логен, растягивая окровавленные губы в ухмылке. С неожиданной силой он перехватил запястье Тула, свободной рукой нащупал теплую рукоять ножа. Доброе лезвие мелькнуло змеей, смертоносным гадом, и полностью погрузилось в плотную шею гиганта. Кровь хлынула из раны, пошла ртом и носом, пачкая всклокоченную бороду Тула, который удивленно взирал на него. Но удивляться тут было нечему.

Коснуться Девяти Смертей значило коснуться смерти, а у нее нет любимчиков, она не делает исключений.

Девять Смертей отпихнул здоровенный труп и встал. Его липкие красные пальцы сомкнулись на рукояти меча Тула: тяжелого, длинного, сверкающего, словно звезда, темного и прекрасного. Это было праведное оружие для работы, что ждала его. Очень много работы.

Однако добрый труд – сам по себе награда. Девять Смертей протяжно взвыл, выпуская на волю море любви и ненависти. Земля понеслась под ногами, и кипящая, прекрасная битва раскрыла объятия. Он снова был дома.

Мелькали смазанные лица мертвецов, осыпавшие его проклятиями и гневными криками. Их ненависть прибавляла сил. Длинный меч в его руках радостно пел, и люди падали, корчась и плюясь кровью, отлетали прочь с пути. Ему было неважно, кто за кого. Остались только живые – по одну сторону, а он по другую. И он рассек их ряды красной линией праведного дела.

Солнце блеснуло на полумесяце секиры, и Девять Смертей поднырнул под удар, отпихнул нападавшего пинком. Тот поднял щит, но лезвие огромного меча проломило и диск с намалеванным на нем древом, и руку под ним, и кольчугу, вспороло живот. Кишки вывалились клубком голодных змей.

Мальчик, почти ребенок, съежился и упал на спину. Отползая назад, он цеплялся за щит и секиру, которые были явно для него велики. Девять Смертей посмеялся над его страхом. Тихий голос, казалось, шепчет, что стоит сдержаться, но он почти его не слышал. Радостно оскалившись, он разрубил большой щит вместе с мальчиком. Кровь брызнула в разные стороны, окропив пораженные лица.

– Хорошо, – он улыбнулся своей жуткой улыбкой. Он был великим уравнителем. Мужчина ли, женщина, молодой или старый – для смерти все равны, с каждым она поступает одинаково. В этом ее жестокая красота, страшная сообразность, идеальная справедливость. От нее никто не сбежит, не получит пощады. Высокий, как самый недоступный горный пик, он шагнул навстречу окружающим его воинам, и те попятились. Испуганно бормоча и прикрываясь щитами с цветущими деревьями, водопадами и свирепыми лицами, они образовали круг.

Их слова щекотали слух.

– Это же он.

– Девятипалый.

– Девять Смертей!

Круг страха, и он в его центре. Люди боялись его – и правильно делали.

Их смерть он читал в том, как сладкая кровь растекалась по горькой земле. В том, как жужжали мухи над трупами за стеной. Он видел печать смерти на лицах, слышал смерть в дуновении ветра, угадывал в кривой линии между небом и вершинами гор. Все они уже были мертвы.

– Кто следующим вернется в грязь? – прошептал он.

Из круга выступил карл со свернувшимся кольцами змеем на щите. Не успел смельчак поднять копье, как меч Девяти Смертей ударил его между щитом и шлемом. Кончик клинка отсек челюсть, пробил плечо и грудь следующему карлу. Человек молча рухнул на землю, изо рта у него хлынула кровь. Еще один появился спереди, и меч обрушился на него, точно падающая звезда, развалил череп – вместе со шлемом – до самого рта. Убитый свалился на спину и задергал ногами, будто в каком веселом танце.

– Станцуем! – захохотал Девять Смертей, и меч завертелся вокруг. Воздух наполнился брызгами крови, обломками оружия и брони, частями тел, и в них лишь он читал сокрытые от прочих знаки, тайные письмена. Клинки и копья жалили его, но он почти не замечал их, и за каждый меткий выпад платил врагам стократно. Девять Смертей смеялся, а ветер, огонь и лица на щитах смеялись вместе с ним, не в силах остановиться.

Он превратился в бурю в Высокогорье. Голос звучал подобно грому, рука сеяла смерть безжалостно и скоро, будто молния. Одному он вогнал меч в брюхо, потом выдернул клинок и рукоятью раздробил челюсть другому, свободной рукой перехватил копье и метнул его в третьего. Четвертому походя развалил бок. Опьяненный, он кружил, скользил, катался по земле, изрыгая огонь и хохот. Вокруг него образовалось пустое место – ровно на длину великанова меча. И в этой пустоте мир целиком принадлежал ему.

Враги держались вне досягаемости и пятились, объятые ужасом. Они узнали его, он видел это в их лицах. До них доходили слухи о том, что он делает, а теперь они получили кровавый урок. Они узнали правду, и он радовался тому, что они все поняли. Один, стоявший впереди, поднял руки, потом склонился и положил секиру на землю.

– Ты прощен, – прошептал Девять Смертей и позволил своему мечу упасть на землю. Затем бросился вперед и впился красными пальцами в горло. Человек брыкался и дергался, но хватка Девяти Смертей была что ледник, ломающий сами кости земли.

– Ты прощен! – Пальцами, подобными стали, он впивался в шею человеку, пока наконец из-под них не брызнула кровь. Он поднял дергающееся тело на вытянутых руках и, лишь когда человек замер, отбросил его в сторону. Ему понравилось, как труп катится кубарем по грязи.

– Прощен… – Он пошел в сторону поваленных ворот, и враги расступались, будто овцы перед волком, швыряя ему под ноги оружие и щиты. А за воротами в свете солнца к нему скакали всадники с мечами наголо, в сияющих доспехах. Они рассеивали и топтали пеших; высокие штандарты реяли на ветру. Он встал на обломках ворот, среди трупов врагов и друзей, и услышал победные крики.

Логен закрыл глаза и вздохнул.