Дикарь с востока был настоящим уродом: жлоб в вонючей шкуре и кольчужных нашлепках; мокрые от дождя черные патлы схвачены неровными серебряными кольцами, на щеке и на лбу – по длинному шраму, тут и там – рубцы поменьше и юношеские прыщи. Сплюснутый рябой нос смотрит в сторону. Он пыхтел и щурился от усилия, скалил желтые зубы и в прорехе на месте резцов торчал серый язык. Лицо человека, жившего войной. Лицо человека, жившего мечом, секирой, копьем и считающего, что прожить еще день – уже счастье.

Логен видел в нем, как в отражении, самого себя.

Они крепко вцепились друг в друга, словно пара неумелых любовников, позабыв обо всем. Качались то вперед, то назад, как озлобленные пьянчуги в корчме. Дергали и тянули друг друга на себя, кусаясь и царапаясь, объятые злобой, выдыхая облачка зловонного пара. Усталый, уродливый, смертельный танец под непрекращающимся дождем.

Логен пропустил болезненный удар под дых и на миг потерял дыхание. Попытался ударить головой в лицо, но удар прошел вскользь. Споткнулся, потерял равновесие и почувствовал, как дикарь тянет его вниз, стараясь повалить наземь всем своим весом. Но прежде чем Уроду это удалось, Логен ударил его бедром в пах. На мгновение хватка дикаря ослабла, и руки Логена потянулись к шее врага.

Дюйм за дюймом, через боль, он поднимал руку. Урод мог лишь коситься на ползущую по лицу мозолистую кисть. Он слегка отстранился и перехватил запястье Логена, но было поздно. Логен стоял твердо. Скалясь, он просунул в ноздрю Уроду палец, согнул крючком и стал проворачивать.

Урод задергался и зашипел. Обеими руками стиснул запястье Девятипалого…

Логен только того и ждал. Выхватил нож и пырнул Урода: в живот, в бедро, в плечо и в грудь. Сталь чавкала, пронзая плоть. Кровь хлестала из ран, заливая обоих противников, под ногами у которых растекались багровые лужи. Исколов Урода вдоль и поперек, Логен стиснул зубы и с ревом перекинул его через зубцы. Урод полумертвой тушей полетел вниз, на камни, где толклись его товарищи.

Логен выглянул из бойницы, вдохнул влажный воздух. Под стеной, насквозь мокрые, копошились в грязи сотни дикарей из-за Кринны, обделенных толковой речью и почтением к мертвым. С головы до пят перемазанные в глине, они прятались под наспех сколоченными щитами и размахивали грубым оружием. Их знамена – кости и шкуры – виднелись смутными тенями за пеленой ливня.

Одни несли рахитичные лестницы или пытались подобрать уже сброшенные, поставить их поближе к стене, пока на головы им сыпались камни, дротики и стрелы с отсыревшими перьями. Другие лезли наверх, прикрываясь щитами: две лестницы стояли под участком Доу, одна – у Красной Шапки и еще одна – чуть слева от Логена. Двое дикарей рубили ворота топорами; в воздух летели мокрые щепки. Указав на эту пару, Логен крикнул в пустоту – никто его не услышал, да и не смог бы услышать из-за ливня, грохота и скрежета стали, из-за хруста, с которым стрелы вонзались в плоть, и криков боли.

Он подобрал из лужи меч; тусклая сталь поблескивала бисеринами водяных капель. Совсем рядом один из карлов Трясучки схватился с дикарем, что перелез через стену. Они обменялись ударами: топор вонзился в щит, потом меч рассек воздух. Дикарь замахнулся топором, и тогда Логен отхватил ему руку по самый локоть, толкнул в спину и ударил в лицо. Карл добил вопящего варвара ударом в затылок и окровавленным острием меча указал Логену за спину.

– Там!

Через стену, замахнувшись копьем, лез варвар с орлиным носом. Логен заревел и бросился на него.

Выпучив глаза, дикарь не успел метнуть копье. Он попытался увернуться от удара мечом, сильно накренился и утянул за собой лестницу. Логен уколол его в подмышку, и варвар, хрюкнув, откинулся назад, выронив копье. Тогда Логен еще раз кольнул его, поскользнулся и чуть не упал в объятия врага. Орлиный Нос потянулся к нему, намереваясь схватить, но Логен врезал ему по лицу рукоятью меча. Вторым ударом выбил несколько зубов, третьим сбросил варвара с лестницы – тот полетел вниз, по пути зацепив приятеля.

– Неси рогатину! – крикнул Логен карлу с мечом.

– Что?

– Рогатину, твою мать!

Карл подхватил длинную палку и кинул ее Логену. Логен выронил меч и, поймав рогатину, уперся раздвоенным концом в лестницу, навалился всем весом. Карл подоспел на помощь, и вместе они сумели оттолкнуть дрожащую лестницу. Над стеной возникло удивленное лицо дикаря. Он увидел рогатину. Увидел, как Логен и карл со злостью навалились на неё. И сорвался с лестницы, полетевшей вслед за ним на головы остальных.

Чуть дальше к стене приставили другую лестницу; дикари уже лезли вверх, прикрываясь щитами от камней Красной Шапки и его парней. На участке Доу варвары перебрались через стену, и он слышал доносившиеся оттуда звуки боя. Логен прикусил окровавленную губу, размышляя, идти ли ему на помощь, и решил не делать это. Прежде всего он нужен здесь.

Он поднял меч Делателя, кивнул карлу, что помог оттолкнуть лестницу, и перевел дух. Логен ждал, когда дикари снова полезут на стену, а кругом люди сражались, гибли и убивали.

Демоны в мокром и холодном, залитом кровью аду. Прошло всего четыре дня, а ему казалось, что он торчит на стене вечность. Словно и не уходил с Севера.

Мало было Ищейке трудностей, так еще и дождь зарядил.

Сырость – худший враг лучника. Кавалерии – тоже не в радость, но ее-то, сидя на башне, можно не опасаться. Луки скользили в руках, тетивы растянулись и ослабли, оперения отсырели. Стрелять сделалось трудно. Дождь сводил на нет все преимущества и до конца дня грозил свести на нет оборону. Над воротами трудились трое здоровенных ублюдков: двое рубили створки топорами, а третий пытался вбить кол в отверстия, чтобы использовать его как рычаг и отодвинуть бревна, закрывавшие створки.

– Если их не снять, они обрушат ворота! – хрипло прокричал Ищейка.

– Угу, – сказал Молчун, тряхнув мокрой головой.

После немалого числа мычаний и указаний от него и Тула, Ищейка повел своих людей на стену и выстроил их вдоль скользкого парапета. Шестьдесят воинов стояли хмурые, вымокшие, поливаемые дождем. Шестьдесят влажных луков были опущены вниз, тетивы натянуты до скрипа, стрелы нацелены в сторону ворот.

– А теперь все разом!

Тетивы защелкали почти одновременно. Стрелы полетели вниз, отскакивая от стены, вонзаясь в мокрое дерево створок и в землю, где еще недавно был ров, превратившийся в лужу грязи. Выстрелы получились не точными, но если не можешь взять меткостью, бери кучностью и количеством. Дикарь справа выронил топор, получив три стрелы в грудь и одну в ногу. Дикарь слева поскользнулся и рухнул набок, отполз в сторону в поисках укрытия. Стрела попала ему в плечо. Третий – с колом – упал на колени и тщился выдернуть стрелу, что угодила ему в поясницу.

– Отлично! – крикнул Ищейка. Больше к воротам никто не рвался.

Дикари все лезли по лестницам, но в этих стрелять никто не решался – можно было запросто убить и своих, в такую-то непогоду. Ищейка стиснул зубы от бессилия и без особого толку выпустил стрелу в толпу варваров. Они ничего не могли сделать. Стены – работа Трясучки, Доу и Красной Шапки. Стены – работа Логена.

Раздался дикий грохот, как будто небо обрушилось на землю. Все вокруг залило ослепительным светом, время словно замедлилось, каждый звук отдавался эхом. Логен покачнулся, будто во сне, меч выпал из онемевших пальцев. Падая, он ухватился за зубец.

Двое мужчин дрались из-за копья, дергали за него, пытаясь отобрать друг у друга, а Логен не мог понять: для чего? Длинноволосый воин принял удар дубиной по щиту, замахнулся секирой и, оскалившись, подрубил ноги нападавшему дикарю. Люди дрались повсюду, мокрые и изгвазданные в грязи, объятые яростью, все в крови. Битва? На чьей он тогда стороне?

Логен почуствовал, как в глаз со лба потекло что-то теплое, и провел рукой по лицу. Красные от крови, пальцы сделались розовыми под дождем. Кровь. Кто-то огрел его по голове? Или это сон? Память о давнишнем бое?

Он развернулся за мгновение до того, как дубина какого-то волосатого ублюдка обрушилась на него и расколола череп, словно яичную скорлупу. Логен перехватил запястье врага обеими руками. Время вдруг потекло быстро-быстро, вернулся шум; в голове пульсировала боль. Он откинулся на парапет, глядя в грязное, бородатое и очень злое лицо нависшего над ним дикаря.

Удерживая одной рукой дубину, Логен хотел другой рукой достать нож… и нащупал лишь пустоту. Столько времени он точил свои лезвия, и вот под рукой не оказалось спасительной рукоятки. Нож остался в трупе Урода, в грязи под стеной. Логен потянулся к другой стороне пояса, по-прежнему продолжая бороться с Волосатым. Он проигрывал этот бой: его медленно выгибали назад, буквально распиная на зубце. Но вот пальцы нащупали рукоять. Дикарь разорвал хватку Логена, замахнулся и взревел, обдав противника зловонным дыханием.

Логен пробил ему лицо насквозь: войдя в одну щеку, клинок вышел через другую, вырвав попутно пару зубов. Вопль дикаря перешел в визгливый вой. Волосатый выронил дубину и отшатнулся, выпучив глаза.

Логен припал к мосткам и выдернул меч из-под ног пары, что дралась за копье. Выждал момент и рубанул варвара по бедру, с криком повалил его. Карл без помех добил противника сам.

Волосатый цеплялся за жизнь, роняя кровавую слюну и пытаясь вырвать из щеки нож Логена. Меч Логена ударил его по ребрам, вспоров мокрые шкуры. Волосатый упал на колени, и следующий удар развалил ему череп надвое.

Шагах в десяти от Логена попал в большую беду Трясучка. На него наседали трое дикарей, четвертый как раз влезал на стену, а все парни Трясучки, как назло, были заняты. Он скривился, приняв на щит удар тяжелым молотом, и выронил секиру. У Логена мелькнула мысль, что, может быть, будет лучше позволить раздробить ему череп? С другой стороны, следующим станет Логен.

А потому он вдохнул поглубже и, взревев что было мочи, бросился в атаку.

Первый дикарь успел обернуться, и Логен развалил ему харю… хотя метил в затылок. Второй успел поднять щит, но Логен ударил снизу и разрубил ему голень. Дикарь рухнул на мостки, вопя и заливая все вокруг кровью. Третий – детина с торчащими в стороны рыжими патлами – прижал Трясучку к парапету. Оглушенный, Трясучка опустил щит; кровь стекала у него по лбу. Рыжий поднял молот для последнего удара, но Логен не дал ему такой возможности, всадив ему в спину меч по самую рукоять. Не бейся с человеком лицом к лицу, если можешь ударить в спину, как говаривал отец. Хороший совет, и Логен всегда ему следовал. Рыжий завопил и задергался, испуская дух. Логен не выпустил рукояти меча, и его мотало из стороны в сторону. Правда, недолго.

Логен помог Трясучке встать. Тот разлепил глаза и сильно нахмурился, увидев, кто ему помогает. Нагнулся за секирой. Логену на миг показалось, что он решил снести ему голову, но нет, Трясучка лишь подобрал свой топор. Кровь заливала ему лицо.

– Сзади, – сказал Логен, и Трясучка развернулся.

Они с Логеном встали спиной к спине. По обе стороны ворот стояли три или четыре лестницы, и сражение на стенах переросло в отдельные кровавые поединки. Дикари перебирались через парапет и шли на Логена. Мокрые, они выкрикивали что-то несвязное и размахивали грубым оружием, а за ними вверх лезли сородичи. За спиной Логен слышал, как хрипит от натуги сражающийся Трясучка, но не задумывался об этом. Его касалось только то, что было перед ним. В таких вещах надо смотреть правде в глаза.

Он отступил, шаркая и притворяясь – лишь отчасти – усталым. Когда первый дикарь пошел на него, Логен, стиснув зубы, прыгнул вперед. Рубанул дикаря по лицу. Получил в грудь щитом от второго. Окантовка врезалась в челюсть, и Логен прикусил язык.

Он споткнулся о труп карла и чуть не упал. Рубанул наотмашь – впустую. Силой взмаха Логена повело в сторону, и тут что-то врезалось ему в ногу. Ахнув, он отпрыгнул и снова махнул мечом – без толку. Тогда он сделал выпад в сторону, метя в гору мехов, однако подвела нога – она подогнулась, и Логен рухнул на другого дикаря. Вместе они упали, и Логен ударился головой. Перекатился и оседлал противника; крича и брызжа слюной, схватил дикаря за мокрые патлы и стал молотить его лицом о камень. Череп варвара превратился в кашу. Логен отполз в сторону, едва уйдя из-под удара. Сталь звякнула о камень. Логен поднялся на колени, вяло сжимая рукоять меча. Рукоять липла к окровавленным пальцам.

Вода стекала по лицу и волосам. Дикарей лезло все больше, отступать было некуда. Нога ныла, силы в руках почти что иссякли. Голова готова была оторваться от шеи и улететь, такая в ней образовалась легкость. Логен едва ли смог бы продолжить сражение. Спереди на него наступал варвар в толстых кожаных перчатках, с огромной булавой, навершие которой было усеяно окровавленными шипами. Ублюдок, похоже, проломил кому-то череп и следующим станет Логен. И тогда Бетод наконец победит.

Логен вдруг ощутил холод и тяжесть, пустоту внутри. Пальцы сами собой сжали рукоять меча, до хруста в костяшках.

– Нет, – прошептал Логен. – Нет, нет, нет.

С тем же успехом он мог попытаться остановить дождь. Холодок тем временем дошел до лица, и губы Логена растянулись в кровавой улыбке. Булава подошел ближе, скребя оружием по камню. Потом он вдруг обернулся.

Голова дикаря раскололась в фонтане крови. Круммох-и-Фейл ревел медведем, выписывая над головой широкие круги большим молотом. Второй дикарь попятился и поднял щит, но от удара по ногам свалился, упал прямо на лицо. Вождь горцев ловко, будто танцор, вскочил на мостки. Следующий его противник получил удар в живот и отлетел к бойницам.

Тяжело дыша, Логен смотрел, как дикари бьются с дикарями. Парни Круммоха вопили и визжали, боевой раскрас на их лицах потек под дождем. Они заполонили стену, рубя дикарей с востока грубыми мечами и сверкающими секирами, теснили нападающих и отталкивали прочь их лестницы, выбрасывали тела поверженных врагов на ту сторону, в грязь.

Логен стоял на коленях в луже, опираясь на холодную рукоять меча Канедиаса. Он тяжело дышал, кишки сводило судорогой, во рту было сухо и солено. Логен не смел поднять глаз; он стиснул зубы и зажмурился. Сплюнул на камни. Усилием воли унял чувство пустоты, и в теле осталась лишь усталость.

– Получили, ублюдки?! – радостно завопил Круммох. Горец запрокинул голову и, раскрыв рот, подставил дождю язык. Облизнул губы. – Ты славно потрудился, Девять Смертей. Обожаю наблюдать за тобой в деле, но я рад и сам поработать.

Круммох раскрутил молот над головой, легко, будто ивовый прутик. Увидев на головке пятно крови с налипшим клоком волос, широко улыбнулся.

Логен от усталости едва сумел поднять голову и взглянуть на вождя горцев.

– Да, славно потрудились. Хочешь, завтра мы отойдем в запас. Забирай эту сраную стену.

Дождь постепенно стихал, переходя в легкую морось; сквозь низкие тучи проглядывало угасающее вечернее солнце, и в долине снова стал виден лагерь Бетода: раскисший ров, штандарты и шатры. Прищурившись, Ищейка разглядел вдали несколько воинов, следивших, как бегут к ним от стены дикари с востока; луч заходящего солнца выхватил что-то блестящее – скорее всего отразился от стекла подзорной трубы, вроде той, что использовал Союз. Ищейка подумал, что сам Бетод мог сейчас следить издали за происходящим под стеной и на ней? Это вполне в его духе – обзавестись подзорной трубой.

Ищейку хлопнули по плечу широченной ладонью.

– Вот мы им задали жару, вождь, – прогремел Тул. – Смотри, бегут, только пятки сверкают!

Так оно и было. У подножия стены по всей ее длине валялись втоптанные в грязь тела дикарей с востока. Многих раненых унесли с собой их товарищи, или они сами медленно, корчась от боли, отползали назад. Но убитых было немало и с этой стороны стены. Ищейка видел сложенные вместе, испачканные в грязи тела в глубине крепости, где погребали усопших. Он слышал чей-то крик. Страшный, режущий ухо крик. Так кричат люди, когда им отрезают конечность. Или когда ее уже отняли.

– Ага, задали, – пробормотал Ищейка, – вот только и они внакладе не остались. Не уверен, сколько еще мы атак выдержим. – Бочки со стрелами почти опустели, да и камни подходили к концу. – Надо послать людей, обобрать мертвых! – крикнул он своим через плечо. – Собрать, что можем, пока еще можем!

– В такое время стрел много не бывает, – согласился Тул. – Если прикинуть, сколько мы этих ублюдков из-за Кринны прибили сегодня, то завтра у нас копий будет больше, чем было.

Ищейка выдавил мрачную ухмылку.

– Очень мило с их стороны принести нам оружие.

– Ага, если у нас закончатся стрелы, они заскучают. – Тул заржал и хлопнул Ищейку по спине так, что у него клацнули зубы. – Мы отлично поработали! Ты отлично поработал! Мы всё еще живы, а!

– Не все. – Ищейка взглянул на труп одного из своих лучников: старик, почти весь седой; из шеи торчала грубо сработанная стрела. Не повезло ему схлопотать стрелу в такой сырой день, но за успехи в бою надо расплачиваться. Ищейка нахмурился, глядя на погружающуюся во тьму долину. – Где застряли эти чертовы союзники?

Ну, хотя бы дождь перестал. Надо благодарить судьбу за маленькие радости жизни: когда удается посидеть у дымящегося костра после ливня. Надо благодарить жизнь за маленькие радости, когда каждая минута может стать последней.

Сидя в одиночестве у слабенького огня, Логен бережно мял правую ладонь. После целого дня, что он сжимал меч Делателя, кожа покрылась волдырями и стала болезненно нежной. На голове тоже почти не осталось живого места. Рану на ноге жгло, однако ходить это не мешало. Все могло для него закончиться куда хуже. Погибли шестьдесят с лишним человек; их складывали в братские могилы, по десять на яму, как и обещал Круммох. Шесть с лишним десятков вернулись в грязь, еще больше ранено – и многие тяжело.

В стороне, у большого костра, Доу громко хвастался, как засадил клинок одному варвару прямо в пах. Тул заржал в голос. Логен больше не чувствовал себя частью отряда. А может, он никогда ею и не был. Люди, с которыми он сражался и которых победил. Которым зачем-то даровал жизнь. Люди, которые ненавидели его больше смерти и все равно были обязаны идти за ним. И дружеских чувств они питали к нему едва ли больше, чем тот же Трясучка. Возможно, Ищейка был его единственным верным другом во всем Земном круге, но даже в его глазах Логен время от времени видел прежнее сомнение, прежний страх. Он задумался, увидит ли он этот страх прямо сейчас, когда Ищейка приблизился к нему в темноте.

– Думаешь, они ночью нападут?

– Рано или поздно Бетод атакует в темноте, – ответил Логен. – Но сначала измотает нас как следует.

– Думаешь, сможет сильнее, чем сейчас?

– Думаю, скоро узнаем. – Логен поморщился, вытянув ногу. – Мне помнилось, что подобное дерьмо дается легче.

Ищейка фыркнул. Не засмеялся даже, просто дал Логену понять, что оценил шутку.

– Память – вещь волшебная. Помнишь Карлеон?

– Еще бы не помнить. – Логен глянул на отсутствующий палец и сжал кулак. – Раньше все казалось проще. За кого драться, ради чего… идешь в бой и не думаешь.

– Ну нет, я-то думал, – возразил Ищейка.

– Правда? Что ж ты молчал?

– А ты бы стал меня слушать?

– Нет. Вряд ли.

Некоторое время они просидели в тишине.

– Думаешь, выживем? – спросил наконец Ищейка.

– Может быть. Если Союз придет завтра или послезавтра.

– Придут ли они вообще?

– Может, и придут. Остается надеяться.

– На голой надежде далеко не уедешь.

– Не уедешь вообще. Но как тут не надеяться? Может, повезет?

Ищейка нахмурился, глядя в костер.

– Может, может… сплошные «может».

– Война, что поделаешь.

– Кто бы мог подумать, что мы зависим от южан, которые должны решить это дело за нас.

– У нас бы самих силенок не хватило. Надо смотреть правде в глаза.

– Правде в глаза, говоришь? Тогда скажи: мы выживем?

Подумав немного, Логен ответил:

– Может быть.

В темноте раздались хлюпающие шаги, и к костру подошел Трясучка. Его голову, скрывая рану, обхватывала серая повязка, из-под которой свисали мокрые сальные патлы.

– Вождь, – произнес он.

Ищейка улыбнулся, поднимаясь на ноги, и хлопнул Трясучку по плечу.

– Молодец, Трясучка, ты хорошо потрудился. Рад, что ты с нами. Мы все рады. – Он пристально посмотрел на Логена. – Все мы. Пойду, пожалуй, попробую отдохнуть. Увидимся, когда на нас снова нападут. Ждать придется недолго.

Сказав это, он скрылся в темноте, оставив Логена и Трясучку вдвоем.

Наверное, Логену стоило взяться за нож и следить, как бы Трясучка не дернулся, но он слишком устал, все тело ныло. Он просто смотрел, как Трясучка, плотно сжав губы, опускается напротив на корточки – медленно и неохотно, с таким видом, будто надо сожрать нечто протухшее.

– На твоем месте, – произнес он наконец, – я бы дал тем ублюдкам меня завалить.

– Пару лет назад я бы так и поступил.

– Что изменилось?

Логен подумал немного и пожал ноющими плечами.

– Стараюсь быть лучше.

– Думаешь, этого достаточно?

– А что еще остается?

Трясучка нахмурился, глядя в костер.

– Я хотел сказать… – Он пожевал губами, будто пробуя слова на вкус, и наконец выплюнул: – Я… благодарен тебе. Ты мне сегодня спас жизнь, я не забуду.

Ему сложно было произносить это, и Логен знал почему: плохо, когда тебе оказывает услугу враг. Его становится тяжело ненавидеть. Потерять давнего врага – наверное, даже хуже, чем потерять друга.

Логен снова пожал плечами.

– Пустяки. Вместе же деремся. Я задолжал тебе гораздо больше, и я это знаю. Мой долг таков, что мне никогда его не искупить.

– Нет, но ты начал. – Трясучка встал и хотел уже уйти. Потом вдруг обернулся. Пламя костра освещало половину его суровой физиономии. – Не бывает просто хороших и плохих, да? Оправдать можно и тебя, и Бетода – всех?

– Всех. – Логен смотрел на пляску языков пламени. – И оправдать, и осудить. У всех на все есть причины. Хороший, плохой… все зависит от того, на чьей ты стороне.