Генерал Виссбрук медленно опустил письмо, крепко сжав зубы.

– Что же, наставник, как это следует понимать – вы нас покидаете? – Его голос слегка дрожат.

«Паника? Страх? Гнев? Что бы это ни было, нельзя его осудить».

Комната выглядела почти так же, как в первый день, когда Глокта прибыл в город. Великолепная мозаика, искусная резьба, полированный стол сияет в свете раннего утреннего солнца, льющемся сквозь высокие окна.

«Зато сам правящий совет прискорбно поредел».

Виссбрук со своими щеками, выпирающими над жестким воротничком вышитого мундира, да хаддиш Кадия, устало обмякший на стуле, – вот и все. Никомо Коска стоял поодаль, привалившись к стене возле окна, и чистил ногти.

Глокта набрал в грудь воздуха.

– Архилектор желает, чтобы я… объяснился.

Виссбрук визгливо хохотнул.

– Не знаю почему, но вспоминаются крысы, бегущие из горящего дома.

«Подходящая метафора. Если добавить, что крысы бегут из огня прямо в мясорубку».

– Полноте, генерал. – Коска прислонил голову к стене, на его губах играла легкая улыбка. – Наставник мог и не сообщать нам об этом. Он мог выбраться из города тайком, ночью, и концы в воду. Я сам поступил бы именно так.

– Позвольте мне не принимать во внимание то, как поступили бы вы, – презрительно отрезал Виссбрук. – Положение у нас критическое. Городская стена потеряна, а с ней и все надежды продержаться долго. Трущобы наводнены гуркскими солдатами. Каждую ночь мы совершаем вылазки из ворот Верхнего города. Мы сжигаем какой-нибудь таран, убиваем пару спящих часовых. Однако на следующий день они подтаскивают новое снаряжение. Возможно, вскоре им удастся расчистить пространство между лачугами, чтобы собрать большие катапульты. После этого, как нетрудно понять, Верхний город очень скоро окажется под огнем зажигательных снарядов! – Генерал махнул рукой в сторону окна. – Оттуда они долетят даже до Цитадели! В этой комнате может появиться новое украшение в виде булыжника величиной с дровяной сарай!

– Я прекрасно осознаю наше положение! – резко сказал Глокта. – «В последние несколько дней в воздухе так пахнет паникой, что это чуют даже мертвецы». – Однако приказ архилектора абсолютно ясен: сражаться до последнего человека. Никакой капитуляции.

Плечи Виссбрука поникли.

– Все равно капитуляция не поможет.

Он встал, механически одернул мундир, затем медленно задвинул свой стул под стол. Глокта почти жалел его в эту минуту.

«Возможно, он заслуживает жалости, но весь запас ее я растратил на Карлоту дан Эйдер. Хотя она-то как раз вряд ли этого заслуживала».

– Позвольте дать вам маленький совет. С точки зрения человека, видевшего гуркскую темницу изнутри. Если город падет, настоятельно рекомендую вам покончить с собой, но не позволить взять себя в плен.

Глаза генерала Виссбрука на мгновение широко раскрылись, затем он опустил взгляд на великолепный мозаичный пол и сглотнул. Когда он вновь поднял лицо, Глокта с удивлением увидел на его губах горькую усмешку.

– Это не совсем то, на что я рассчитывал, когда пошел в армию.

Глокта тоже криво ухмыльнулся и постучал тростью по изувеченной ноге.

– Я могу сказать то же самое. Как писал Столикус? «Сержант-вербовщик продает мечты, но поставляет кошмары».

– Цитата весьма уместна.

– Если это хоть как-то вас утешит, я сомневаюсь, что меня ждет лучшая участь.

– Утешение небольшое.

Виссбрук щелкнул до блеска вычищенными каблуками и встал навытяжку, как струна. На несколько мгновений он замер, затем без единого слова развернулся к двери и удалился. Его гулкие шаги постепенно стихли в коридоре снаружи.

Глокта взглянул на Кадию.

– Невзирая на то, что я сказал генералу, я советую вам сдать город при первой удобной возможности.

Усталый взгляд Кадии скользнул вверх.

– После всего этого? Теперь?

«В особенности теперь».

– Может быть, император все же проявит милосердие. Так или иначе, я не вижу для вас выгоды в том, чтобы сражаться дальше. Пока еще осталось кое-что, о чем можно поторговаться. Как знать, вдруг вы сумеете о чем-то договориться.

– Такое утешение вы мне предлагаете? Милость императора?

– Больше у меня ничего нет. Как вы мне говорили насчет человека, заблудившегося в пустыне?

Кадия кивнул.

– Чем бы это ни кончилось, я хочу поблагодарить вас.

«Благодарить меня, глупец?»

– За что? За то, что я разрушил ваш город и оставил вас на милость императора?

– За то, что вы проявили к нам уважение.

Глокта фыркнул.

– Уважение? А мне казалось, я просто говорил вам то, что вы хотели услышать, поскольку хотел получить то, что мне нужно!

– Может быть, и так. Но благодарность не стоит ничего. Да пребудет с вами Бог!

– Бог не пойдет за мной туда, куда я отправляюсь, – пробормотал Глокта, глядя вслед Кадии, который медленно, волоча ноги, выходил из комнаты.

Коска широко улыбнулся ему, задрав свой длинный нос.

– Значит, обратно в Адую, наставник?

– Совершенно верно, обратно в Адую.

«Обратно в Допросный дом. Обратно к архилектору Сульту».

Едва ли это была радостная мысль.

– Может быть, мы еще увидимся там.

– Вы так думаете?

«Более вероятно, что тебя растерзают на куски вместе с остальными, когда падет город. И ты упустишь возможность посмотреть, как меня повесят».

– Если я чему-то и научился в жизни, так это тому, что всегда остается шанс на лучшее. – Коска ухмыльнулся, оттолкнулся от стены и зашагал к двери, небрежно положив руку на эфес своей сабли. – Ненавижу терять хорошего работодателя.

– Мне тоже будет очень жаль, если вы меня потеряете. Однако приготовьте себя к возможному разочарованию. Жизнь ими полнится.

«И то, чем она кончается, зачастую бывает величайшим из разочарований».

– Ну что ж, если одному из нас суждено разочароваться… – Коска поклонился в дверном проеме, театрально взмахнув рукой; облезлая позолота на его некогда великолепной кирасе блеснула в луче утреннего солнца. – Знакомство с вами было для меня большой честью.

Глокта сел на постели, ощупывая языком беззубые десны и потирая пульсирующую ногу. Он оглядел свои апартаменты.

«Точнее, апартаменты Давуста. Вот здесь однажды среди ночи меня напугал старый колдун. Здесь я смотрел в окно на пылающий город. Здесь я был чуть не съеден четырнадцатилетней девочкой. Ах, счастливые воспоминания…»

Глокта сморщился от боли, вылез из кровати и проковылял к единственному сундуку, который он взял с собой в Адую.

«И здесь же я дал расписку на миллион марок, предоставленных мне банкирским домом „Валинт и Балк“. – Он вынул из внутреннего кармана плаща плоский кожаный футляр, который дал ему Мофис. – Полмиллиона марок в ограненных камнях, почти не тронутые».

Глокта снова ощутил неудержимую тягу открыть футляр, погрузить пальцы в груду камней, почувствовать в своей руке эту прохладную, твердую, постукивающую квинтэссенцию богатства. Он с трудом поборол искушение, с еще большим трудом нагнулся, одной рукой отодвинул в сторону часть сложенной одежды, а другой рукой спрятал под нее футляр.

«Черное, черное, все черное. Ей-богу, мне стоило бы как-то разнообразить свой гардероб…»

– Уходите, не попрощавшись?

Глокта резко выпрямился, и его чуть не вырвало от острого спазма, пронзившего спину. Он протянул руку и захлопнул крышку сундука как раз вовремя, чтобы растянуться сверху, когда его нога подвернулась. Витари стояла в дверях, мрачно глядя на него.

– Черт возьми! – прошипел он, брызжа слюной через дыры в зубах при каждом судорожном выдохе. Его левая нога онемела, как деревяшка, а правую крутила мучительная боль.

Мягко ступая, Витари прошла в комнату, посматривая прищуренными глазами вправо и влево.

«Проверяет, нет ли тут кого-нибудь еще. Значит, частный разговор. – Его сердце забилось чаще, когда она медленно закрыла дверь, и не только из-за судорог в ноге. Ключ щелкнул в замке. – Только мы вдвоем, я и она. Ужасно волнующе!»

Она тихо прошла по ковру, ее длинная черная тень вытянулась по направлению к нему.

– Мне казалось, мы заключили сделку, – прошептала она из-под маски.

– Мне тоже, – резко отозвался Глокта, отчаянно пытаясь принять более достойную позу. – Но после этого я получил маленькую записку от Сульта. Он хочет, чтобы я вернулся, и я думаю, мы оба догадываемся почему.

– Не из-за того, что я ему написала.

– Это вы так говорите.

Ее глаза сузились еще больше, босые ноги подступили ближе.

– Мы заключили сделку. Я свою часть выполнила.

– Рад за вас! Можете утешаться этой мыслью, когда я буду плавать лицом вниз в порту Адуи, а вы будете сидеть здесь и ждать, пока гурки разрушат… О-ох!

Она набросилась сверху, своим весом впечатав его изуродованную спину в крышку сундука. Он задохнулся, прерывисто захрипел. Ярко блеснул металл, загремела цепь, и ее пальцы скользнули вокруг его горла.

– Ах ты, увечный червяк! Надо бы прямо сейчас перерезать твою вонючую глотку!

Ее колено больно уткнулось в живот Глокты, холодный металл слегка щекотал кожу на шее, взгляд был острым и твердым, как камни в сундуке под его спиной.

«Может быть, жить мне осталось несколько секунд. Запросто. – Ему вспомнилось, как Витари душила Эйдер. – Так беззаботно, словно давила муравья. А сейчас я, несчастный калека, беспомощнее муравья».

Возможно, следовало бы в ужасе умолять о чем-нибудь, однако в голову пришло только одно: «Когда в последний раз на мне лежала женщина?»

Глокта фыркнул от смеха.

– Ты что, совсем меня не знаешь? – простонал он, то ли хохоча, то ли всхлипывая: глаза слезились от омерзительной смеси боли и веселья. – Наставник Глокта, приятно познакомиться! Я и куска дерьма не дам за все, что ты можешь сделать, и тебе это известно. Угрожать вздумала? Понадобится что-нибудь похлеще, рыжая шлюха!

Витари вытаращила глаза от ярости. Она опустила плечи, отодвинула назад локти, готовая наброситься на него со всей своей силой.

«Этой силы хватит, не сомневаюсь, чтобы разрезать мне глотку до самого позвоночника, уже искалеченного».

Глокта почувствовал, как его губы растягиваются в болезненной усмешке.

«Ну же!»

Под маской слышалось тяжелое дыхание Витари.

«Давай».

Он чувствовал, как лезвие прижимается к шее – холодное и такое острое, что он его почти не ощущал.

«Я готов».

Затем она издала долгое шипение, высоко подняла клинок и с силой вогнала его в дерево рядом с головой Глокты. Потом поднялась и отвернулась от него. Глокта закрыл глаза и несколько мгновений просто дышал.

«Я еще жив. – Это было странное ощущение. – Облегчение или разочарование? Трудно понять разницу».

– Пожалуйста…

Это было сказано очень тихо, и он решил, что ему показалось. Витари стояла к нему спиной, наклонив голову, сжав кулаки и дрожа с головы до ног.

– Что?

– Пожалуйста.

«Она действительно сказала это. И ей трудно это говорить, сразу видно».

– Пожалуйста, вот как? Ты думаешь, просьбы сейчас уместны? А какого черта я должен тебя спасать? Ты явилась сюда, чтобы шпионить для Сульта. С тех самых пор, как ты здесь оказалась, ты только путалась у меня под ногами! Я не знаю человека, который бы заслуживал доверия меньше, чем ты, – хотя я вообще никому не доверяю!

Она снова повернулась к нему, завела руки за голову, распустила завязки своей маски и стянула ее. Под маской пролегала резкая линия загара: вокруг глаз, на лбу и на шее кожа была смуглой, вокруг рта – белой, с розовой отметиной через переносицу. Ее лицо оказалось гораздо мягче, значительно моложе и гораздо проще, чем можно было ожидать. Оно никого бы не напугало. Витари выглядела испуганной и отчаявшейся. Глокта почувствовал внезапную, смехотворную неловкость, словно он вломился в чью-то комнату и застал хозяина голым. Он чуть не отвел взгляд, когда она опустилась перед ним на колени.

– Пожалуйста.

Ее глаза были влажными и затуманенными, губы дрожали, словно она была готова расплакаться.

«Проблеск тайной надежды под порочной скорлупой? Или всего-навсего хорошая игра?»

Глокта почувствовал, как у него затрепетало веко.

– Это не для меня, – почти шептала она. – Пожалуйста. Умоляю вас.

Он задумчиво потер шею ладонью. Когда он отнял руку, на пальце оказалась кровь – едва заметное бурое пятнышко.

«Укол. Царапина. Но еще на волос ближе, и я залил бы кровью этот восхитительный ковер. Всего лишь на волос. Жизнь зависит от таких случайностей. Почему я должен спасать ее?»

Но он знал почему.

«Потому что мне нечасто доводится кого-то спасать».

Медленно, болезненно Глокта развернулся на сундуке к ней спиной и сел, растирая высохшую левую ногу. Он глубоко вздохнул.

– Ну хорошо, – резко проговорил он.

– Вы не пожалеете!

– Я уже жалею. Проклятье, ничего не могу поделать с плачущими женщинами! И свой багаж, черт вас дери, вы понесете сами!

Он обернулся, поднимая палец, но Витари уже надела маску. Ее глаза снова стали сухими, узкими и яростными.

«Можно подумать, будто она не пролила ни слезинки за сотню лет».

– Не беспокойтесь. – Витари дернула цепь, обвязанную вокруг запястья, и крестообразный клинок взметнулся над крышкой сундука, прыгнув в ее ладонь. – Я путешествую налегке.

Глокта смотрел на отражение огней в спокойной глади залива. Колеблющиеся осколки; красные, желтые, белые искорки в черной воде. Иней налегал на весла – плавно, равномерно; его бледное лицо, освещенное неверным светом городских пожаров, было бесстрастным. Секутор сидел позади него, сгорбившись, и смотрел в морскую даль. Витари была дальше всех, на носу, ее голова едва вырисовывалась ершистым контуром. Лопасти погружались в море и выходили из воды плашмя, почти беззвучно. Казалось, не лодка движется, а темный силуэт полуострова медленно ускользает от них в темноту.

«Что же я сделал? Отдал город, полный людей, на смерть или рабство – ради чего? Ради чести короля? Этого пускающего слюни недоумка, который свои кишки не может толком контролировать, не говоря уж о стране? Ради собственной гордости? Чушь! Я потерял ее давным-давно, вместе со своими зубами. Ради одобрения Сульта? Но наградой мне, скорей всего, будет пеньковый воротник и шаг в пустоту».

Он с трудом различал на темном фоне ночного неба черный контур скалы и палец Цитадели над ее вершиной. Едва видел стройные очертания шпилей Великого храма. Все скользило назад, в прошлое.

«Что я мог сделать по-другому? Я мог связать свою судьбу с Эйдер и ее соратниками. Отдать город гуркам без борьбы. Изменило бы это хоть что-нибудь? – Глокта угрюмо провел языком по беззубым деснам. – Император все равно начал бы чистки. Сульт все равно послал бы за мной, как и сейчас. Почти никакой разницы, не о чем говорить. Как там говорила Шикель? Воистину немногим дано выбирать…»

Подул зябкий ветерок, и Глокта плотнее завернулся в плащ, сложил руки на груди и стал двигать онемевшей ступней в сапоге, пытаясь разогнать кровь. Город уже превратился в россыпь булавочных огоньков далеко за кормой.

«Эйдер права: все лишь для того, чтобы архилектор и ему подобные могли показать на карту и сказать, что вот эта точка принадлежит нам. – Его губы дернулись, расползаясь в усмешке. – И после всех наших усилий, жертв, планов, заговоров и убийств мы даже не сумели удержать город! Все эти страдания – ради чего?»

Ответа, конечно же, не было. Только тихие волны плескались о борт лодки, поскрипывали уключины да умиротворяюще шлепали в воде весла. Глокте хотелось чувствовать отвращение к себе. Вину за то, что он сделал. Жалость ко всем, кого он оставлял позади, отдавал на милость гурков.

«Как это бывает у других. Как это бывало у меня самого много лет назад».

Однако он не чувствовал ничего, кроме сокрушительной усталости и бесконечной, изматывающей боли в ноге, в спине и в шее. Он поморщился, устраиваясь на деревянном сиденье в наименее болезненной позе.

«В конце концов, стоит ли наказывать себя?»

Наказание само не заставит себя ждать.