Первым увидел свет Ингвар. Заступив на ночную вахту, он стоял у головы дракона. И так громко закричал, что Альрик на всякий случай приказал сушить весла. Изможденные гребцы со стоном облегчения установили свои мокрые орудия вертикально. С тех пор как море поглотило мачту, морякам приходилось работать веслами не покладая рук. Уже шесть дней подряд. Даже у такой команды, как эта, понимал Альрик, от таких усилий трещали спины.

Передав руль Килиану, он прошел вперед. Руки венета, усаженного на одну из скамеек, были привязаны к веслу. Он отказывался грести, но ему пришлось. Это весло неутомимо приводил в движение Дариос, его сосед по скамейке для гребцов, беспрерывно двигая им вперед-назад. Если Бонус не тянул весло на себя, то рукоятка била его по груди и рукам. Ему не оставалось ничего другого, как повторять движения гребца. «По справедливости, — подумал Альрик, — ему одному следовало бы приводить корабль в движение, после того как команда лишилась из-за него паруса».

— Что ты видишь, Ингвар?

Глаза Альрика уступали глазам его сына. Для кендтманна ночь была черной, без единого контура.

— Свет. Возможно, костер. — Он указал направление. — Только слишком высокий. Таких больших кораблей не бывает.

— Значит, это наконец побережье. Может быть, дом на вершине крутого утеса.

Немного погодя и Альрику удалось рассмотреть то, что увидел Ингвар: огонь, словно светлый глаз, смотревший сквозь ночь. Казалось, он танцевал. Если это дом, значит, он охвачен пламенем.

— Что бы это могло быть? — Теперь спросил уже Яа, вставший рядом с Альриком и Ингваром. И пока «Висундур» качался на волнах, все больше и больше людей из команды поднимались со своих скамеек и подходили к ним. Освобожденная от тяжести экипажа, корма слегка приподнялась из воды.

— Царство Хель, — хриплым голосом сказал Штайн.

Бывали моменты, когда Альрик желал, чтобы чтец рун был немым.

— Это мост к царству мертвых, — продолжал вещать тот. — Зал, недоступный для солнца, стоит на берегу из трупов. — Он поднял руку и указал на далекий свет, который теперь уже могли видеть все. — Севернее открывается дверь. Через отверстия для света внутрь падают капли яда. Зал сплетен из змеиных тел.

Альрик мало прислушивался к пророчествам исхудавшего норвежца, тем более здесь, у незнакомого побережья с этим жутким светом во тьме. Кендтманну захотелось привязать Штайна рядом с Бонусом и засунуть ему в рот дохлую рыбу.

Команда застыла в благоговейном страхе. «Висундур» покачивался на волнах, море шумело под форштевнем.

— Мост охраняется огромной великаншей Модгуд, что означает Борьба Душ, — не останавливался чтец рун. — Ее зал называется нищета, ее ключами служит голод, ее ножом является жадность, ее порогом — падение, ее постелью — тоска, а занавесью — угроза гибели.

Альрик знал эти легенды. На севере, где он вырос вместе со Штайном, люди пичкали детей такими страшилками, чтобы они боялись голода еще до того, как могли узнать, что это такое.

— Фарос! — Джамиль протиснулся между другими членами команды. — Это не ворота в подземное царство, это сигнальный огонь. Я знаю песню, которая повествует о нем.

Он задумчиво замурлыкал, подыскивая мелодию, однако так и не смог ее подобрать. Тем не менее арабу удалось рассеять мрак, который напустили на всех слова Штайна.

— А что это значит — Фарос? — спросил Альрик, снова устремляя взгляд на сигнальный огонь.

— Жирный дракон, который сейчас бросится на нас! — крикнул Магнус. — А может, он нашел наш парус и спешит к нам вместе с ним?

Все засмеялись, будучи благодарны сейчас за любые слова, которые прогоняли мрачное настроение.

— Это башня, — объяснил Джамиль. — Наверное, самая высокая в мире. Она охраняет порт Александрии и указывает путь кораблям.

— Ну вот, — иронически вздохнул Яа. — Для меня это звучит уже не как ворота в подземный мир. Скорее как скучный добрый знак. — Могучая лапа чернокожего легла на плечо Альрика. — Наш кендтманн привел нас к цели.

Альрик ничего не имел против крепкой руки Яа на своем плече.

Александрия… Половина путешествия позади. Как только они возьмут реликвию на борт, сразу же отправятся назад в Риво Альто. Там к ним присоединится Бьор, а вместе с ним — и богатство князей лагуны. Казалось, сами норны улыбались «Висундуру» с небес. Однако вместе с шумом ветра, ударами волн и скрипом руля в ушах Альрика все еще звучал хриплый голос толкователя рун.

Солнце робко выглянуло из-за горизонта, когда «Висундур» достиг гавани Александрии. Джамиль оказался прав: источником жуткого света действительно было то, что находилось на самом верху башни, вздымавшейся так высоко, словно она хотела нанизать на себя облака. Настоящий каменный колосс.

Когда «Висундур» скользил мимо маленького острова, служившего башне фундаментом, команде пришлось вытянуть шеи и задрать головы, чтобы увидеть вершину столпа. Нижняя часть строения была четырехугольной, облицованной белым камнем и усеянной множеством отверстий. Над ней поднималась восьмиугольная часть башни, чуть поменьше. Как узнал Альрик уже в Миклагарде — или Константинополе, как называли византийцы свою столицу, — эти отверстия не были бойницами или даже окошками, чтобы любоваться видом. Они служили для того, чтобы высыхал строительный раствор. Ведь могучее сооружение опиралось на каменные стены, такие массивные, что туда не проникал свежий воздух, без которого строительный раствор мог бы вечно оставаться влажным и мягким.

Сейчас же мастера-строители явно занимались ремонтом башни. Ее верхушка частью обвалилась, да и в каменной стене, охватывающей подножие, виднелись трещины. К колоссу со всех сторон были приставлены строительные леса, и рабочие, в одних лишь набедренных повязках и платках на головах, карабкались по ним.

— Кажется, здесь была война, — сказал Альрик.

Хотя вода в этой большой гавани едва двигалась, он держал румпель крепко, обхватив его обеими руками. На правом борту рядом с ним сидел Магнус. Брызги то и дело омывали его ноги.

— Возможно. Хотя я не вижу следов пожара, — заметил он.

«Висундур» медленно огибал остров.

— Действительно, — поднял Альрик взгляд на башню. — А откуда же тогда взялись эти трещины, способные повалить даже такого гиганта?

— Да может, сами александрийцы и наделали трещин. Посмотри, как они карабкаются по лесам. Непонятно, они ремонтируют башню или разбирают ее?

— Тогда они вряд ли стали бы поддерживать огонь на ее вершине, — возразил Альрик.

На верхней платформе маяка виднелась серая гора пепла высотой почти в человеческий рост — видимо, с костра прошлой ночи. Несколько мужчин были заняты тем, что сбрасывали этот пепел вниз, ветер подхватывал его, разнося вокруг в виде серебристых кренделей.

С их кораблем поравнялась барка. Штевень был высоко поднят и образовывал полукруг на ее носу. Лодкой правил один-единственный мужчина. Он что-то крикнул по-арабски и помахал рукой.

— Джамиль! — позвал Альрик. — Чего хочет этот человек?

Джамиль проворно запрыгнул на борт «Висундура», вскарабкался оттуда на одно из лежащих на воде весел и, балансируя, прошел по нему столько, сколько было нужно, чтобы приблизиться к барке и забраться в нее.

— Это был байло, — разъяснил, вернувшись, маленький араб. — Вроде начальника порта.

— Он хотел денег? — спросил Альрик.

— Денег, и еще хотел узнать, какой мы веры, — ответил Джамиль и погладил себя по тонким усам над верхней губой. — Он спрашивал, не христиане ли мы ненароком. Конечно, мне удалось убедить его в противоположном.

Альрик наморщил лоб:

— Какая ему разница, христиане мы или мусульмане?

— Для христиан есть отдельная гавань, дальше на запад. Там больше таможенный сбор и плата за стоянку.

Одним рывком Альрик подтянул румпель к себе. Корабль отреагировал моментально и накренился набок.

— Как вовремя мы об этом узнали, Джамиль! Теперь надо следить за тем, чтобы наш пассажир не проболтался, что у нас на борту все-таки имеется один христианин.

— И еще кое-что, — кивнул Джамиль и смахнул со лба прядь черных, как ночь, волос. — Байло предупредил нас, чтобы мы не посещали кварталы, где живут христиане и евреи. Он сказал, там скоро будут восстания. Потому что наместник начал уничтожать христианские церкви. — Джамиль понизил голос. — А затем он рассмеялся и сообщил, что на улицах валяется полно всякого барахла из храмов неверных и что скоро они выбросят собакам старые кости, которым молятся христиане.

— Ах, Александрия! — вздохнул Абдулла. — Говорят, что ты город с четырьмя тысячами дворцов. С четырьмя тысячами купален. Двенадцать тысяч купцов предлагают свежее масло на твоих улицах, двенадцать тысяч садовников ухаживают за твоей красотой. Четыреста театров заманивают к себе сорок тысяч жителей, и столько же евреев платят дань. И они платят эту дань с удовольствием, потому что за это им разрешается жить в твоих стенах.

Он умолк и стал аккуратно подниматься по обвалившимся каменным руинам. Взобравшись на самый верх, наместник огляделся по сторонам.

— А сейчас посмотри на это, Якуб. Жалкие руины — все, что осталось от минувшего блеска этой жемчужины городов! И мы попираем эти останки нашими ногами. Ну разве мы не варвары?

— Та эпоха, о которой ты говоришь, Абдулла, еще не знала христианской истории. — Якуб пнул ногой обломки кирпича. — Мы лишь расчищаем город от ила, нанесенного на его тело христианской мутью.

В нос ударило дымом, и у Абдуллы защипало в глазах. Он моргнул. Всего несколько дней назад на этом месте стояла церковь Святого Павла. По крайней мере, так ее называли копты — египетские христиане. Абдуллу мало волновало, кем был этот Павел, просто купол строения возвышался над плоскими крышами христианского квартала и приветствовал его, наместника, издали, когда он стоял на балконе своего дворца, предаваясь вечерним размышлениям. А теперь по одной из стен этого христианского храма протянулась сильная трещина. Словно рана от копья, которым приканчивают на охоте диких кабанов, в стене храма зияла дыра. За стеной, в самой церкви, его люди разбирали церковное добро. То, что они считали не имеющим ценности, бросали в костер.

Абдулла немигающим взглядом уставился на пламя.

— Берберы, — напомнил наместник. — Они уже явились в город, чтобы отомстить?

— Пока нет, — ответил Якуб. — Но ждать осталось недолго. Если бы хоть один из неверных посмел так обращаться с мечетью, то поднялся бы весь исламский мир.

Абдулла подобрал кусок известковой отделки. На одной стороне штукатурки можно было разглядеть краску — как напоминание о настенных фресках. Он задумчиво растер кусок штукатурки между пальцами.

— Но это уже третья церковь, — заметил он. — Не будем же мы уничтожать все христианские храмы?!

— А почему бы и нет? — прозрачные, как кристаллы, глаза Якуба быстро пробежали по внутреннему двору храма. Когда он увидел своих приспешников, пытавшихся скрыться с добычей, он крикнул им: — Неужели я вам так мало плачу, что вы вынуждены воровать у меня?

Мужчины застыли. Затем, согнувшись в поклоне, предстали перед Якубом и положили к его ногам то, что было у них в руках: две широкие шелковые повязки, украшенную вышивкой одежду и два латунных кубка. Грабители прижались лбами к земле.

Якуб оттолкнул ногой их трофеи.

— Это мусор, зараженный еретическим дыханием неверных. Сожгите это!

Оба бросились поспешно собирать предметы. И уже когда все было исполнено и они намеревались уйти, голос Якуба, словно арканом, вернул их назад:

— И решите, кто из вас будет сожжен вместе с мусором, иначе я убью вас обоих.

Абдулла содрогнулся от ужаса. Ну почему халиф приставил к нему именно этого изверга, бесчеловечного убийцу, любителя горящей плоти? «Потому что он — иноверец, обращенный в мусульманство», — пришел ответ. А опыт уже научил его предков и предков его предков, что обращенные иноверцы готовы на все для того, чтобы доказать, что достойны учения пророка. Всю свою прежнюю жизнь они были заняты тем, что молились фальшивым богам. Теперь им приходится наверстывать это потерянное время — в два раза чаще молиться, вдвое сильнее верить, приносить жертв в два раза больше, чем тот, кто рожден в исламе. При этом разбираться в истинном учении им вовсе не обязательно.

— Ты не сможешь войти во врата рая уже хотя бы потому, что сносишь и разрушаешь христианские храмы, Якуб. — Абдулла с отвращением наблюдал, как оба мародера боролись, стараясь столкнуть друг друга в костер.

Вдруг перед Абдуллой вырос Якуб, одним прыжком вскочив на гору мусора. Его глаза! Они были всего лишь на расстоянии ладони от лица Абдуллы. Наместник испуганно отшатнулся.

— Какие деяния учитываются у врат рая, а какие нет, Абдулла, решать не тебе. И не думай, что больше других знаешь о Джанне, саде блаженства, лишь потому, что ты разбил его жалкое и смешное подобие у себя на заднем дворе. Ты же знаешь — ханжей и двуличных людей тоже ожидает ад.

Губы Якуба противно искривились. Он поднял руку и похлопал Абдуллу по щеке.

— Мы оба, наместник, в один прекрасный день вместе отправимся ко вратам рая. Там и узнаем, кто был прав.

Абдулла заставил себя остаться рядом с Якубом. Как бы хотел он сейчас оказаться в своем дворце, там, куда морской ветер приносил свои чистые ароматы! Но это означало бы, что он уступил Якубу. О том, что такой шаг мог повлечь за собой, он даже и думать не хотел.

— Значит, ты намерен разрушить и все остальные церкви? — спросил Абдулла, выдержав взгляд своего собеседника и отведя его навязчивую руку в сторону.

— Мы лишь выполняем и завершаем дело кое-кого более могущественного, — ответил Якуб. — Помнишь землетрясение?

Еще бы он не помнил! Это случилось более месяца назад. Началось все с того, что к нему пришел человек, который занимался разведением змей. Он сообщил, что его пресмыкающиеся ведут себя как сумасшедшие, и утверждал, что их явно отравили его злопыхатели. Ничего не подозревая, Абдулла отослал человека прочь. А если бы задумался и вспомнил, что змеи первыми чувствуют признаки землетрясения, то успел бы предупредить об этом население.

В тот же вечер он принимал гостей, говорил с ними об учении Аристотеля, они отдыхали на диванах у края бассейна… И вдруг все фламинго, как по команде, взмыли в воздух и слились в единое розовое облако из перьев. Сначала это тронуло гостей, а затем… случилась катастрофа!

Обычно гладкая поверхность воды вдруг покрылась мелкой рябью, хотя не было такого ветра, который пробился бы сквозь листья пальм. Земля затряслась. Деревья стали падать, в мозаике на полу появились трещины. Его дворец — до сих пор Абдуллу бросало в дрожь, когда он вспоминал эту картину, — с одной стороны обвалился внутрь, крепкие стены сложились, как бедные глинобитные хижины феллахов, когда в Ниле поднималась вода.

Когда уже после всего он осмотрел повреждения, то обнаружил, что его постель погребена под камнями. Теперь своей жизнью Абдулла был обязан только любви к своему саду и к Аристотелю. Какая высшая сила заставила его в тот злосчастный вечер провести время под открытым небом?

— Я помню, Якуб, — промолвил наконец Абдулла. — Но лучше бы я забыл.

— Многие дома обвалились, даже маяк был поврежден. Но еще больше зданий тогда потеряли свою устойчивость и вскоре все равно разрушатся. К ним относятся и церкви христиан! Абдулла, очнись! Мы лишь завершаем то, что и без нас является неизбежным.

— У тебя есть доказательства этого? Что христианские храмы стали такими непрочными? — спросил Абдулла. Наконец-то он мог задеть слабое место Якуба — знания, которых у того было не больше, чем у овцы, пусть даже эта овца скалила зубы. — Покажи мне планы строительства, рассчитай соотношение сил, которые действуют на стены.

Жи´ла на лбу Якуба запульсировала, словно темный червяк.

— Расчеты! Цифры! Кому они нужны?

Якуб спрыгнул вниз с развалин, пересек двор и ударил ногой по одной из стен церкви. Ничего не случилось. Он ударил еще раз и еще. И в тот самый момент, когда Абдулла хотел поднять руку и успокоить его, усилия Якуба увенчались успехом. И без того полуразваленная стена обрушилась. Сверху в церковное помещение посыпались камни, увлекая за собой штукатурку и обломки. Якуб с триумфом вернулся назад, стряхивая пыль со своей желтой накидки.

Позади них те мелкие воришки упали, крепко сцепившись друг с другом, на кучу горящего церковного добра. Искры взлетели к небу, их одежда и волосы загорелись. А противники все продолжали бороться, невзирая ни на что.

Невозмутимые глаза Якуба, словно железные, смотрели сквозь ресницы.

— Всего лишь руина, как я и говорил. Эти церкви представляют собой опасность даже для самих христиан. — Его смех был похож на лай собаки. — Мы помогаем неверным, когда сносим с лица земли их руины.

Абдулла проглотил свое возражение. Было лучше оставить Якуба в покое, резкие движения в этой ситуации, вероятно, разозлили бы обращенца, и тот мог очернить наместника перед халифом, дескать, он хочет пощадить христиан. К тому же их все еще объединяла общая цель — уничтожение берберов.

— Ну ладно, — вздохнул Абдулла. — Продолжай выполнять свой план. Но если в кварталах неверных вспыхнет восстание, ты сам будешь командовать войсками, чтобы подавить его.

Якуб обхватил ладонями свои предплечья.

— Это, о мудрый наместник, доставит мне настоящее удовольствие.