Глава 12
Риво Альто, дом братьев Маламокко
— Ну конечно я все обыскал! Ты думаешь, я слепой? — Рустико в бешенстве бегал по кабинету. Он еще раз открыл одну из шкатулок, вытащил оттуда письма и стал перелистывать их. Затем снова бросил их в шкатулку, опустился на колени перед сундуком и запустил туда руки. В который раз он обыскивал свои вещи в поисках одного-единственного письма — он и сам сбился со счету! Сейчас он поклялся себе, что этот раз — самый-самый последний и он прекратит поиски. Письмо исчезло. И вряд ли найдется, даже если искать до дня Страшного суда.
— Может быть, ты потерял его где-то в дороге, дядя? — Элиас улегся на скамейку, подложив под голову вместо подушки несколько фолиантов, найденных им в одной из оконных ниш.
Его левая рука была перевязана после того остервенелого укуса дочери дожа.
Рустико потянул книги к себе, и Элиас чуть не ударился головой о скамейку.
— Ты с ума сошел? — выругался молодой человек. Рустико снова стал перелистывать книги, швыряя их на пол одну за другой. Его злость нашла себе новую цель — племянника.
— Если бы ты не привел Мательду в мой дом, письмо было бы здесь. Так что это твоя вина. В публичный дом к проституткам он отправиться не мог — дочку дожа ему подавай!
— Она сказала, что ее зовут Эстрелла. Откуда я мог знать, что она врет? — Элиас перевернулся на бок и подложил руку под голову. — Но она мне нравится. У нее такой затылок — свежий, как лимон. Так и хочется укусить. А кожа подобна молоку, охлажденному на ветру. Ах, как она окрыляет меня! Точно, напишу о ней стихи!
Рустико зашагал вдоль комнаты, приглаживая пальцами блестящие от масла волосы.
— Успокойся, дядя. Мы ведь знаем, что Мательда забрала с собой только счета, когда была здесь.
— Счета и твою честь! Когда я подумаю, как она обошлась с тобой… В мое время было принято, чтобы мужчина из-за такого загонял кинжал себе в кишки.
Рустико с удовольствием наблюдал, как Элиас сначала покраснел, затем побледнел… Настало время разнести в клочья самоуверенность этого глупого хвастуна.
— А откуда, мой легковерный племянник, ты можешь знать, что она прятала у себя под юбками? Последний раз попытка заглянуть туда тебе явно не удалась, — постарался он добить родственника.
— Замолчи наконец, дядя! — Элиас вскочил на ноги.
— Тысячу раз буду повторять! Однажды она уже провела тебя, как дурачка. И теперь сможет делать это снова и снова. Ты — простак, глупец, Элиас!
Племянник встал у окна. По плечам, которые то вздымались, то опускались, Рустико с удовлетворением отметил, насколько взбудоражил Элиаса.
— Ты прав, — сказал Элиас, глядя в окно. — Эта змея сначала обокрала нас, затем подняла на смех и в результате надругалась над нами. Она должна поплатиться за это.
— Наконец-то разум возвращается к тебе. — Рустико громко хлопнул крышкой сундука. — Пойдем! Пора нанести визит этой воровке. Я верну свое письмо, даже если придется вырвать его из ее холодных безжизненных рук.
— Но ведь я отдала все письма. Почему ты не веришь мне?! — Мательда сорвала с головы сетку для волос и бросила на шерстяной ковер своей комнаты. Разноцветные ракушки разлетелись.
Джустиниано осторожно поднял украшение.
— Речь не о моей вере, а о жалобе братьев Маламокко. Я вынужден расследовать ее. Независимо от того, дочь ты мне или нет.
— Мне уже хочется, чтобы я ею не была!
В следующий момент Мательда уже пожалела об этих словах.
— Быть дожем довольно нелегко, дитя мое. — Джустиниано сжал губы. — Там, на улице, — указал он на занавешенные тонкой материей окна, — я должен бороться с болотами, песком и воздухом, пропитанным лихорадкой. Здесь, внутри, мне приходится бороться против желающих убить меня трибунов, франков, византийцев, арабов. Так можешь хотя бы ты не сеять смуту в моем доме?
В душе Мательды поднялось старое знакомое чувство — как будто ее бросили, предали.
— Я никому не позволю обыскивать мою комнату. Ни тебе, ни этому выродку Маламокко.
— Но пойми же! Если мы позволим это, то тем самым сможем доказать, что обвинения Рустико являются ложными.
— Тогда почему бы Рустико тоже не доказать мне, что мои обвинения в его адрес ложны? — горько засмеялась Мательда. — Ты хочешь причинить мне вред, отец? — резко повернулась она. — Когда я тебе сказала, что Рустико и его племянник, любитель проституток, пытались убить меня, ты удовлетворился тем, что запретил мне говорить. Теперь этот человек снова выдумывает что-то такое, с помощью чего он мог бы приблизиться ко мне и прикончить. И ты сам ведешь его в мою комнату!
— Как часто я должен повторять тебе, что Маламокко не тронут ни волоска на твоей голове! Бонус хочет жениться на тебе. До тех пор, пока я дож, ты в безопасности.
— Выйти замуж за Бонуса?! — вышла из себя Мательда. — Да лучше я засуну экскременты себе в нос и задохнусь!
— Достаточно! — закричал Джустиниано. Теперь уже была его очередь швырять сеточку для волос по комнате. — Я твой отец и твой господин. И я приказываю тебе оставаться в своей комнате, пока Рустико из Маламокко не появится здесь.
Мательда вскочила на ноги и задрала подбородок.
— Лучше я умру, чем выполню твою волю — волю Маламокко.
Джустиниано отпрянул к двери и перекрыл собою выход. Он боялся, что его дочь снова сбежит.
— Что за бес в тебя вселился? — Лицо дожа стало похожим на лицо совы при дневном свете. Он резко выскочил из комнаты и запер за собой дверь — послышался щелчок замка.
Ее отец закрыл ее на замок!
Мательда взволнованно вышагивала мимо настенных ковров, украшавших помещение и сдерживавших холод каменных стен. Она то и дело останавливалась и проводила пальцами по бугристой поверхности ткани. Вот на ковре яркими цветами изображен охотник со стрелой и луком в кустах, а слева к нему приближается ничего не подозревающая олениха. Эта картина хорошо была знакома Мательде с детства. Каждый раз, когда она рассматривала ее вблизи, она пыталась крикнуть предупреждение жертве. Но до сегодняшнего дня охотник так и не выпустил стрелу из рук.
Почему она не услышала удаляющихся шагов отца по лестнице? Наверное, он все еще стоит под дверью. Неужели он сожалеет или раскаивается? Мательда пожелала ему ночи, полной угрызений совести. И не одной.
— Уходи наконец! — крикнула она.
Не дождавшись ответа, девушка прислонилась лбом к потемневшему дереву. Перед глазами расплывались фигуры, которые она, будучи еще ребенком, выцарапала на двери. Тогда она наивно считала, что все, имеющее грозный вид, можно умилостивить, нарисовав цветок или смеющееся лицо, чтобы лишить темное его силы. С тех пор она повзрослела, но чувства безопасности в ней не прибавилось. Размышляя над всем этим, она гладила подмигивающего ей единорога и улыбающегося дракона. Неуклюже нарисованные, они скорее напоминали свинью и муху, но для Мательды это были волшебные существа — с того самого дня, как ее девичья рука нарисовала их.
— Отец, — прошептала она, зная наверняка, что он не может услышать ее через дверь.
Послышался лязг и следом за ним скрип ступеньки, первой перед порогом. Джустиниано пошел вниз, теперь уже точно.
Выждав немного, Мательда осторожно, чтобы не греметь, потрогала рукой запор. Дверь открылась.
Бегом, подальше от дворца! Маленькая церковь перед крепостью не могла стать ей убежищем. Мательда было остановилась перед дверью Сан-Джусто, покрытой полосками голубиного помета, уже и рука легла на холодную железную ручку, но, будучи неуверенной, девушка медлила. В конце концов развернулась и побежала дальше, в направлении гавани.
Ее отец дал ей уйти. Видимо, знал не хуже самой Мательды, что Маламокко не желают ей ничего хорошего. Это был единственный раз, когда отец в нем победил дожа, — Мательда была свободна.
Сан-Джусто осталась позади. Это строение трудно было назвать церковью, скорее индульгенцией в камне. Оправданием власти трибунов, поклоняющихся золотому тельцу, а истинную веру загоняющих в холодную камеру. Эта камера была ямой страха для самого Господа Бога! Только с возвращением святого Марка можно было надеяться, что этому бесчинству будет положен конец. Воображение Мательды рисовало на месте Сан-Джусто настоящий кафедральный собор, возвышающийся над крышами города. Убежище, достойное тепла золотого огня, место, в котором и правда будет жить Бог. Скоро, уже скоро так и будет!
Когда она добралась до порта, мороз стал кусаться сильнее. Убегая, она успела захватить лишь короткую меховую накидку, которую теперь набросила себе на плечи. Однако ледяной ветер щипал за щеки и окрашивал их румянцем. Поплотнее запахнув меховую накидку, Мательда добралась до маленькой лодки, опустилась на окованную металлом скамейку, взялась за весла и оттолкнулась от берега.
Вскоре она добралась до маленького неприметного островка — одного из тех, что дюжинами торчали из воды в лагуне. Но этот остров был особенным. Мательда подтянула лодку к берегу и подошла к высокому сараю. Она постучала, и дверь, настолько низкая, что в нее могло пройти только какое-нибудь животное типа свиньи, открылась сама собой. Действительно, когда-то в этом месте перегружали свиней на торговые корабли. Но сейчас старый сарай служил для другой цели.
Внутри было светло как днем. Соломы на крыше давно не было, так что лучи солнца свободно проникали внутрь. В помещении кружились снежинки и, словно лепестки цветов, ложились на корабль под названием «Эстрелла». Пока Мательда рассматривала свое сооружение, у нее на душе стало так тепло, что она вовсе забыла про замерзшие руки. Конечно, пока что от будущего корабля были только киль с кильсоном и шпангоутами, да множество досок и брусков в одном штабеле, но Мательда уже сейчас видела, как этот красавец будет тянуться ввысь, как под ветром на солнце будет отливать шелком парус, как будет гнуться мачта, когда «Эстрелла» всем своим существом устремится вперед, чтобы покорить море.
— С рулем дело не продвигается. — От грубого голоса Фредегара ее мечты разлетелись, как опилки. Мастер-кораблестроитель раскачивающейся походкой подошел к ней. В его седых курчавых волосах торчали стружки, сквозь прорехи в тесных штанах проглядывали худые ноги. Как всегда, когда Мательда приходила сюда, он приветствовал ее какой-нибудь проблемой.
— А что с ним? — спросила она и стала искать место на корме, откуда можно было рассмотреть перо руля. В носу защекотало от запаха свежеструганого дерева и смазанных пихтовой смолой канатов.
— Не можем угадать с формой, — вздохнул Федегар. — Каждый раз, когда мы ставим руль на одну из наших лодок и делаем пробный заплыв, руль разворачивает корпус корабля в сторону, чаще всего вправо, хотя к нему никто даже не прикасается. От этого можно прийти в отчаяние!
Корабельный плотник почесал голову, и целое облако опилок вылетело из волос, смешиваясь со снегом.
— Да и холодно здесь очень, — пожаловался он. — Мы бы могли работать намного быстрее, если бы руки были в тепле.
Внутри скелета корабля работали молотками и пилами еще трое: Родо, Бертульф и Вальделенус, плотники и столяры. Они были мастерами не совсем в этой области, однако на лучших корабелов у Мательды не хватало средств. В течение года она регулярно твердила своему отцу, что ей нужны деньги на дорогостоящий гардероб. При этом все, что давал ей Джустиниано, она вкладывала в свою «Эстреллу».
— Вы храбрый человек, Фредегар, — сказала Мательда. — И вы тоже! — крикнула она остальным. — Я знаю, что стало холодно. Постараюсь доставить вам всем одежду потеплее.
— Крышу бы нам, хозяйка. — Фредегар указал вверх. На его поясе позвякивал льняной мешочек, набитый инструментами.
— Добрый мастер Фредегар, вы же знаете, что это невозможно. Если здесь будет темно, придется ставить масляные лампы. А как быстро все это может сгореть! — Мательда погладила бригадира по руке. — «Эстрелла» — это все, что у меня есть. Все, что мне по-настоящему дорого и к чему я стремлюсь. Уж лучше мы сделаем перерыв в работе, пока зима не отступит.
— Но тогда мы не будем получать плату за свой труд, — возразил Фредегар.
Мательда вздохнула. Каждый раз Фредегар заводил тот же самый разговор, с теми же доводами. Неужели возведение «Эстреллы» обречено затянуться надолго? Корабль еще не почувствовал воду под килем, а команда уже бунтует.
— В самые холодные дни вы будете оставаться дома, — заставила она себя улыбнуться мастеру, — и тем не менее получать свою плату, это я вам обещаю. Только сначала руль должен заработать, — добавила Мательда и раскрыла перед разочарованным лицом Фредегара два подарка: маленькую шкатулку из рога оленя, наполненную гвоздями, и нож, чтобы скоблить кожу. — Вот то, что вы просили. Может быть, с этим дела пойдут лучше.
Плотник скривил лицо, взял инструменты и ушел, качая головой.
Мательда провела рукой по необработанной поверхности ореховой доски. Дерево перед этим прогрели, и на холоде от него шел пар. Теперь доску, мокрую и теплую, следовало согнуть, для чего плотники зажимали ее между камнями с одной стороны и опорой с другой. При поддержании постоянного тепла через несколько дней доска приобретала нужную форму. Но как же устроить постоянное тепло? Для этого не было условий. Даже если бы Мательда приказала накрыть крышу, холодные руки зимы тянулись отовсюду, особенно из воды, а вода была в лагунных городах практически везде.
Послышался голос Фредегара — он ругался с одним из столяров. Мательда знала, что это недовольство относилось главным образом к ней. Видимо, придется ей все-таки в самые холодные дни отсылать рабочих домой. Корабли, как за время строительства успела понять Мательда, хотят, чтобы их строили с любовью.
Она решительно сняла накидку и повязала себе кожаный фартук.
— Вальделенус! — крикнула Мательда. — Давай соединять другие доски.
Она нашла топор и молоток. Вальделенус удерживал доску у шпангоута, а Мательда загоняла деревянные гвозди молотком в предназначенные для этого отверстия, проделанные в дереве. Правда, хрупкой девушке понадобилось делать ударов раза в три больше, чем крепким ремесленникам, но это было не так важно, каждое движение рук, ведущее к цели, приносило ей радость.
Она срезала кончик деревянного гвоздя, наложила на него деревянную шайбу и стала бить молотком по гвоздю до тех пор, пока колышек не расширился так, что уже не мог больше высунуться.
Та-а-ак, с одной деревянной заклепкой она справилась! Облако пара от дыхания Мательды все чаще вырывалось изо рта. Она с нетерпением нащупала следующую заклепку в недрах фартука, и вскоре стук ее деревянного молотка смешался с визгом пилы и шорохом рубанка.
За этой рабочей музыкой она не услышала стука в дверь. Лишь когда покрытое пылью лицо Вальделенуса появилось с другой стороны доски, стук донесся до ее ушей. Перед низенькой дверью стоял сторож Ямы страха, теперь сам выглядевший живым воплощением неуверенности и опасений.
— Орсо? — сорвалось его имя с языка Мательды, и молоток выпал из руки. — Вы пришли…
— Ты этого не ожидала, да? — спросил стражник. На нем была все та же одежда: чистая коричневая жилетка и столь же чистые штаны — совсем не такие, как у мастера Фредегара.
— Вы правы, — пристыженно ответила Мательда. — Мне пришлось заняться другими делами. — Она задумалась, впускать ли его внутрь. Каждый, кто знал об «Эстрелле», повышал риск того, что об этой судостроительной миниверфи станет известно ее отцу или врагам.
— Ну ладно, приду в другой раз, — кивнул Орсо, но Мательда успела уловить разочарование в его словах. «Чего я боюсь? — спросила она себя. — Если я хочу построить корабль, мне нужен Бьор. А значит, мне нужен Орсо».
— Заходите, — сказала она и освободила проход. — Только будьте осторожны. Мы строим корабль, повсюду может валяться много острого железа.
— Ты мне до сих пор так и не сказал, что написано в том таинственном письме, — напомнил Элиас.
Они с Рустико поднимались по выщербленным ступенькам в зал приема. Молодой раб, опустившись на колени, протирал холодный базальт. Освобождая дорогу обоим мужчинам, он вжался в стену, однако Рустико места не хватило. Он дважды пнул раба ногой, и тот кубарем скатился вниз по лестнице. Это рассмешило Элиаса, и вслед за рабом он отправил еще и деревянное ведро.
— Известие, которого я ждал уже давно, — хрипло отозвался Рустико. — Пусть его содержание тебя не беспокоит. Позаботься лишь о том, чтобы Мательда испугалась и отдала нам письмо.
— А если она его прочла? — задал Элиас вопрос, которого Рустико боялся больше всего.
Об этом он даже думать не хотел. Достаточно уже того, что девчонка слышала, как он проговорился о своих планах сдать города лагуны византийцам. Откуда же ему было знать, что по ту сторону двери, ведущей в его кабинет, подслушивает дочка дожа?
Растопырив пальцы, он толкнул толстую дубовую дверь. Помещение было заполнено людьми — Рустико даже застонал. Это был день суда. Раз в неделю жители лагуны выносили свои спорные вопросы на рассмотрение главы города. Вот и сейчас выстроилась целая очередь, в которой мужчины и женщины терпеливо ждали, когда настанет время разбирательства по их делу. За их спинами не было видно Джустиниано, однако Рустико услышал выдержанный тон дожа, которому тот отдавал предпочтение при решении правовых вопросов.
— Выйдите все вон! — громко заорал Рустико и хлопнул в ладоши. Элиас поддержал его, многократно и громко повторив это требование.
Поначалу только несколько присутствующих в помещении повернули головы, но дож протиснулся сквозь толпу и, когда узнал обоих посетителей, тоже попросил людей разойтись.
Когда смолкло недовольное ворчание, Джустиниано вернулся к своему месту за столом, спокойно сел и положил ладони на стол.
— Ну? — начал он. — Что у нас такого важного, из-за чего пришлось прервать судебное заседание в единственный в неделю день суда?
— Ваша дочь, — ответил Рустико. — Мы уже говорили об этом.
— Да, — словно вспомнил Джустиниано, задумчиво глядя в окно, — она должна была извиниться перед вами за то, что проникла в ваш дом, не так ли?
— Не изображайте тут неведение, Джустиниано! — фыркнул Рустико. — Мательда украла бумаги с моего стола, а ее слуги, свиньи, избили меня, когда я попытался вернуть себе украденное. За это я требую извинения и компенсации!
— Меня они тоже побили, — добавил Элиас.
— Говори только тогда, когда тебя попросят, — повернулся к нему Рустико.
Дож встал и начал перебирать бумаги, на которых виднелся его угловатый тонкий почерк. Но Рустико обратил внимание, что Джустиниано сортировал листы только по их величине — очевидно, пытался выиграть время, придумывая повод для отговорки. Нельзя дать ему такой возможности!
— Ваша дочь, — требовательно произнес Рустико, — Мательда! Где она? Вы заперли ее в комнате, как мы договаривались? Я должен ее видеть.
— Я выполнил вашу просьбу, — поднял голову Джустиниано.
— Хорошо! — Рустико облегченно вздохнул. — Тогда пойдемте же к ней. Она попросит у меня прощения, а затем я задам ей несколько вопросов.
— Мне тяжело говорить вам это, но… Мательда исчезла.
Неужели дож вспотел?
— Вам придется прийти в другой раз. — Джустиниано попытался изобразить на лице сожаление.
— Но вы ведь сказали, что заперли ее.
— Конечно! Только я лично не запираю дверь за своей дочерью. Она взрослый человек. Я приказал ей закрыться и быть готовой к вашему визиту.
Джустиниано смущенно улыбнулся.
Элиас так захрустел пальцами, что это услышал даже тугоухий Рустико. Сейчас ему очень захотелось сжать горло дожа с таким же звуком. Этот простак решил поиграть с ними. Он на самом деле пытался перехитрить братьев Маламокко!
— Куда она ушла, и когда вы ожидаете ее возвращения? — Рустико пытался сдержанно отреагировать на улыбку дожа. — Послушайте, Джустиниано: я важный человек в этом городе, и у меня нет ни времени, ни желания зависеть от смены настроения ребенка.
— Я от вас и не требую этого, — потер руки Джустиниано. — Я тоже думаю, что вам следовало бы заниматься более важными делами, чем ждать, пока ребенок попросит у вас прощения.
Когда рассерженные визитеры поспешно покинули дворец, от каналов поднимался пар, а чайки на причале с любопытством вертели клювами. Рустико чувствовал себя так, словно его голову зажали в тиски, в его богатом арсенале ругательств никак не находилось подходящего.
— Пусть же этот Джустиниано почувствует на себе все ужасы этого и того света! И его дочь тоже! — шипел он.
На одном из мостов Рустико резко остановился. Туман клубился, застилая ему ноги.
— Постой, — сказал он Элиасу, — должно быть, ты все же вовремя прибыл в Риво Альто. Если поймаешь эту девчонку и приведешь ее ко мне, то сможешь обладать ею.
— Но я так понял, Мательда должна оставаться нетронутой, ведь на ней должен жениться дядя Бонус.
— А, — махнул рукой Рустико, — без этого письма все равно ничего не получится. — А Бонус сейчас в Египте. Ему придется отнестись к произошедшему с пониманием.
