Дэй
Снова дурной сон.
В день моего восьмилетия я просыпаюсь очень рано. Свет только начинает проникать в наши окна, прогоняя синие и серые тени уходящей ночи. Я сажусь в постели, протираю глаза. На краю старой прикроватной тумбочки стоит — чуть не падает — полупустой стакан с водой. В углу единственное растение — плющ (Иден притащил его домой с какой-то свалки), по полу ползут его плети, ищут солнце. Джон громко храпит в своем углу. Его нога торчит из-под залатанного одеяла, свешиваясь с кушетки. Идена нигде не видно. Наверное, он с мамой.
Обычно, если просыпаюсь слишком рано, я лежу и думаю о чем-нибудь успокаивающем, например о птице или озере, и в конечном счете расслабляюсь настолько, что снова ненадолго задремываю. Но сегодня не получается. Я сбрасываю ноги с кровати и натягиваю непарные носки.
Выхожу в гостиную и сразу же понимаю: что-то не так. Мама спит на кушетке, обнимая Идена и натянув одеяло до плеч. Но отца нет. Я обшариваю глазами комнату. Он только вчера вечером вернулся с фронта и обычно после возвращения три-четыре дня проводит дома. Еще слишком рано уходить.
— Па? — зову я.
Мама шевелится, и я смолкаю. Я слышу слабый удар нашей сетчатой двери по дереву. Глаза широко распахиваются. Я бегу к выходу и высовываю наружу голову. Меня приветствует порыв прохладного воздуха.
— Пап? — снова зову я.
Сначала никого, а потом вижу фигуру, появляющуюся из тени. Папа!
Я бегу к нему по земле и мостовой прямо в носках, человек в тени делает несколько шагов, потом слышит меня и поворачивается. Теперь я вижу светло-каштановые волосы отца, его узкие, медового цвета глаза, едва заметную щетину на подбородке, он высок, его поза исполнена природной грации. Мама всегда говорила, что он словно вышел из какого-то старинного монгольского предания. Я бегу быстрее и наконец настигаю его в тени.
— Па, ты уже уходишь? — спрашиваю я, не успев отдышаться.
Он опускается на колени и обнимает меня.
— Прости, Даниэль, — шепчет он, голос у него усталый. — Меня отзывают на фронт.
Глаза наполняются слезами.
— Уже?
— Немедленно возвращайся домой. А то еще патруль увидит, что ты устраиваешь сцену.
— Но ты только что приехал, — возражаю я. — Ты… сегодня у меня день рождения, и я…
Отец кладет руки мне на плечи. Его глаза — два остерегающих маячка, они полны всем тем, что он хотел бы произнести вслух. «Я хочу остаться, — пытается сказать он. — Но должен уходить. Таковы правила. Молчи». Но произносит он другие слова:
— Возвращайся домой, Даниэль. Поцелуй за меня маму.
Голос мой дрожит, но я призываю себя быть мужчиной.
— Когда мы снова увидимся?
— Я скоро вернусь. Я тебя люблю. — Он кладет руку мне на голову. — Жди меня, ладно?
Я киваю. Он медлит еще мгновение, потом поднимается и уходит. Я возвращаюсь домой.
Больше я его никогда не увижу.
Прошел день. Я сижу один на выделенной мне Патриотами кровати в общей спальне, разглядывая висюльку у себя на шее. Волосы падают на лицо, и мне кажется, что я рассматриваю медальон сквозь светлую вуаль. Перед душем Каэдэ вручила мне баночку с гелем, который смыл краску с моих волос. Это для второй части плана, пояснила она.
Стучат в дверь.
— Дэй?
Голос звучит приглушенно — я не сразу возвращаюсь к действительности и узнаю Тесс. Я очнулся от кошмарного сна о дне моего восьмилетия, но все будто случилось вчера, и глаза у меня покраснели и распухли от слез. Когда я проснулся, перед моим мысленным взором возникла больничная каталка, а на ней — пристегнутый ремнями Иден, он кричит, а лаборанты колют ему какое-то вещество. И еще я видел Джона с завязанными глазами перед взводом солдат. И маму. Я никак не могу прогнать навязчивые сны, черт бы их подрал, и потому злюсь. Найду я Идена, и что тогда? Как отнять его у треклятой Республики? Приходится рассчитывать на помощь Рейзора. А чтобы Рейзор помог, я абсолютно точно должен убить Андена.
Руки болят после утренних тренировок с Каэдэ и Паскао, которые учили меня стрелять из пистолета.
— Не беспокойся, если промахнешься в Президента, — сказал Паскао.
Он показывает мне, как целиться, — проводит ладонью по всей длине моей руки, отчего я чуть ли не краснею.
— Это не имеет значения. С тобой будут и другие — они сделают дело, если ты промахнешься. Рейзору просто нужна фотография, на которой ты целишься в Президента. Идеальный план! Президент на фронте поднимает боевой дух, а его убивают на глазах у сотен солдат. Какая ирония! — Паскао улыбается своей фирменной улыбкой. — Народный герой убивает тирана. Классная будет история!
Да, история в самом деле классная.
— Дэй? — доносится голос Тесс из-за двери. — Ты здесь? Рейзор хочет тебя видеть.
Ах да. Она все еще здесь, зовет меня.
— Можешь войти, — отвечаю я.
Тесс засовывает голову в комнату.
— Привет, — говорит она. — Ты давно здесь?
Каэдэ советовала быть с ней подобрее. «Вы двое подходите друг другу». Я приветственно улыбаюсь Тесс.
— Понятия не имею, — отвечаю я. — Отдыхал. Часа два, может быть.
— Рейзор зовет тебя в главную комнату. Они дают прямую связь с Джун. Я подумала, тебе, наверно…
Прямую связь? Вероятно, у нее получилось. С ней все в порядке. Я вскакиваю на ноги. Наконец-то информация от Джун… При мысли о том, что я снова ее увижу, пусть и в плохом изображении на мониторе, у меня кружится голова.
— Иду.
Мы быстро шагаем по коридору в главную комнату, попадающиеся по пути Патриоты приветствуют Тесс. Она каждому улыбается, обменивается деликатными шутками и смеется так, будто знает их целую вечность. Два парня дружески похлопывают ее по плечу.
— Ребята, спешим ужасно. Не хотим заставлять Рейзора ждать.
Мы оба оборачиваемся и видим Каэдэ — она обгоняет нас, но останавливается, чтобы обнять Тесс за шею, потом дружески ерошит ей волосы и шутливо целует в щеку:
— Ты, детка, самая медленная из всей честной компании.
Тесс смеется и отталкивает ее. Каэдэ подмигивает, снова устремляется вперед и исчезает за поворотом, ведущим к главной комнате. Я не без удивления отмечаю столь теплый жест со стороны Каэдэ. Не ожидал от нее такого. Никогда прежде не задумывался, но теперь начинаю понимать, как просто Тесс завязывает отношения с новыми людьми, — я чувствую, как легко с ней повстанцам, такую же легкость я всегда ощущал на улице. Это, несомненно, сильная сторона Тесс. Она умеет исцелять. Утешать.
Нас обгоняет Бакстер. Тесс опускает глаза в пол, когда он гладит ее по руке. Я отмечаю, что он коротко кивает ей, после чего обжигает меня взглядом. Когда он уже не может нас слышать, я наклоняюсь к Тесс и шепчу:
— Чего ему надо?
Тесс только пожимает плечами и гладит меня по руке.
— Не обращай на него внимания, — отвечает она, повторяя слова Каэдэ. — У него переменчивое настроение.
Можешь не рассказывать, мрачно думаю я.
— Если он тебя достает, дай мне знать, — бормочу я.
— Ничего страшного, Дэй, — пожимает плечами Тесс. — Я с этим справлюсь.
Я вдруг чувствую себя глуповато — предлагаю свою помощь, как самоуверенный рыцарь в блестящих латах, а ведь у Тесс, наверно, десятки новых друзей, горящих желанием ей помочь. Тогда как она сама в состоянии себе помочь лучше меня.
Мы входим в главную комнату и видим толпу перед большим экраном, на который выводится картинка с камеры наблюдения. Рейзор стоит впереди, небрежно сложив на груди руки, Паскао и Каэдэ стоят рядом. Увидев меня, они призывно машут.
— Дэй. — Рейзор хлопает меня по плечу. — Рад вас видеть. У вас все в порядке? Я слышал, вы с утра были не в себе.
Мне приятна его забота — напоминает о том, как со мной говорил отец. Каэдэ приветственно кивает.
— Все хорошо, — отвечаю я. — Просто устал после перелета.
— Понятно. Перелет был нелегкий. — Он показывает на экран. — Наши хакеры подключили нас к камере наблюдения там, где находится Джун. Звукового канала пока нет, но скоро мы ее услышим. Я подумал, вы и так захотите на нее посмотреть.
Мои глаза прикованы к экрану. Изображение четкое и красочное, словно мы витаем там, в углу помещения. Я вижу изысканный обеденный зал с изящно накрытым столом; солдаты стоят вдоль стен. Молодой Президент сидит с одной стороны стола, Джун — с другой. На ней великолепное платье, и при виде ее сердце начинает учащенно биться. Когда я был заключенным Республики, меня избивали до потери сознания и бросали в грязную камеру, ее же арест больше похож на отдых. Я радуюсь за нее, но не без горького привкуса: даже предав Республику, люди высокого происхождения доплывают до берега, а такие, как я, барахтаются в воде.
Все наблюдают, как я смотрю на Джун.
— Рад, что она в порядке, — говорю я, глядя на экран.
И сразу же чувствую отвращение к себе за свои низкие мысли.
— Очень умно с ее стороны затеять с Президентом разговор об учебе в Дрейке, — замечает Рейзор, суммируя звуковую информацию, картинка тем временем идет своим чередом. — Она уже поведала ему легенду. Насколько я понимаю, теперь они проверят ее на детекторе лжи, и если она справится с проверкой, мы получим прямой выход на Андена. Следующий этап плана завтра вечером должен пройти гладко.
«Если она справится с проверкой». Не говори «гоп».
— Хорошо, — говорю я, стараясь ничем не выдать своих опасений.
Трансляция продолжается, и я вижу, как Анден приказывает солдатам покинуть зал. Комок застревает в горле. Анден — воплощение элегантности, власти и непререкаемости. Он подается к Джун и что-то говорит ей. Они смеются и пьют шампанское. Я могу представить их вместе. Они подходят друг другу.
— Хорошо работает, — замечает Тесс, заводя пряди волос за уши. — Президент в нее втюрился.
Я хочу возразить, но тут неожиданно вмешивается Паскао:
— Тесс абсолютно права — видите, как блестят его глаза? Этот человек сражен наповал, я вам точно говорю. Он втрескался в нашу девчонку. Еще два дня — и он у нее под каблуком.
Рейзор кивает, но с меньшим энтузиазмом:
— Верно. Но мы должны быть уверены, что и он не играет с Джун. Он прирожденный политик. Я найду способ обменяться с ней парой слов.
Я рад, что Рейзор в такое время говорит разумные и осторожные вещи, но я невольно отворачиваюсь от экрана. Мне и мысли не приходило, что Президент может играть с Джун.
Я абстрагируюсь от всех замечаний. Тесс, конечно, права — вожделение на лице Президента очевидно. Он встает и подходит к Джун, наклоняется к ней, говорит. Мое лицо искажает нехорошая гримаса. Никто не может противиться обаянию Джун. Она совершенна во многих отношениях. Тут я понимаю: я вовсе не расстроен, что Анден запал на нее, — ведь он все равно скоро умрет. Но меня настораживает Джун: глядя на нее, вовсе не подумаешь, что она смеется неискренне. Возникает впечатление, что она чуть ли не получает удовольствие. Она чувствует себя наравне с такими мужчинами — с аристократами. Она рождена для жизни среди высшего класса Республики. Как она может быть счастлива с человеком, у которого в кармане, кроме скрепок, ничего нет? Я разворачиваюсь, собираясь уйти. Я уже насмотрелся.
— Постой!
Я оглядываюсь через плечо и вижу Тесс — она догоняет меня, волосы падают ей на лицо.
— Ты в порядке? — спрашивает Тесс.
Мы идем по коридору к спальне, она разглядывает мое лицо.
— Все прекрасно, — натянуто улыбаюсь я. — С чего ты вдруг спрашиваешь? Все просто… идеально.
— Да-да, я знаю. Просто хотела убедиться.
На щеках Тесс появляются ямочки — она улыбается, и на душе опять теплеет.
— Я в порядке, сестренка. Правда. Ты в безопасности, я в безопасности, Патриоты делают свое дело, они помогут мне найти Идена. Большего я и просить не могу.
Лицо Тесс светлеет, ее губы складываются в усмешку.
— О тебе слухи ходят, ты знаешь?
— Неужели? — подыгрываю я, вскидывая брови. — И что же за слухи такие?
— Слухи, что ты жив-здоров, распространяются со скоростью лесного пожара — все только об этом и говорят. Твое имя пишут баллончиками на стенах по всей стране. Кое-где даже поверх портрета Президента. Представляешь? Повсюду возникают движения протеста. Все распевают твое имя. — Тесс вдруг грустнеет. — Даже в закрытом Лос-Анджелесе. Насколько я знаю, весь город теперь на карантине.
— Они закрыли Лос-Анджелес?
Я ошарашен. Мы слышали, что секторы драгоценных камней отгорожены от бедняцких кварталов, но понятия не имели о крупномасштабном карантине.
— И по какой причине? Чума?
— Не чума. — Глаза Тесс возбужденно распахиваются. — Беспорядки. Официально Республика объявила чумной карантин, но на самом деле весь город восстал против нового Президента. Распространяются слухи, что Президент все силы бросил на твои поиски, Патриоты рассказывают людям, что именно Анден приказал… мм… приказал, чтобы твою семью…
Тесс краснеет, смолкает на секунду.
— В любом случае Патриоты выставляют Андена в ужасном свете, хуже, чем его отца. Рейзор говорит, что протесты в Лос-Анджелесе — великолепная возможность для нас. Столице пришлось отправить туда тысячи солдат.
— Великолепная возможность, — повторяю я, вспоминая, как Республика подавила последние протесты в городе.
— Да. И все благодаря тебе, Дэй. Ты привел это в действие… или, по меньшей мере, слухи о том, что ты жив. Твой побег вдохновил людей, они возмущены тем, как с тобой обходятся. Ты — единственное, что Республика, кажется, не в силах контролировать. Все надеются на тебя. Ждут твоего следующего шага.
Я проглатываю слюну, не осмеливаясь верить в услышанное. Нет, невозможно — Республика никогда бы не позволила повстанцам выйти из-под контроля в одном из крупнейших городов страны. Неужели народ и в самом деле берет верх над военными? И неужели они восстали из-за меня? «Они ждут твоего следующего шага». Но черт меня раздери, если я знаю, каким будет мой следующий шаг. Я просто пытаюсь найти брата — больше ничего. Я покачиваю головой, прогоняя неожиданную волну страха. Я хотел быть сильным, чтобы наносить ответные удары. Ведь все прошедшие годы именно это я и пытался делать. И вот теперь меня наделяют такой властью… а я не знаю, как ее применить.
— Да, все так, — выдавливаю я. — Ты подтруниваешь надо мной? Я ведь всего лишь уличный преступник из Лос-Анджелеса.
— Знаменитый преступник!
Заразительная улыбка Тесс мгновенно поднимает настроение. Мы подходим к дверям моей комнаты, и она подталкивает меня под локоть. Мы входим внутрь.
— Да брось ты, Дэй. Ты не забыл, почему Патриоты вообще согласились завербовать тебя? Рейзор сказал, что ты можешь стать не менее влиятельным, чем новый Президент. Вся страна знает тебя. И большинство людей тебя любят. Есть чем гордиться!
Я подхожу к кровати и сажусь. Даже не сразу замечаю, что Тесс садится рядом.
— Ты правда в нее влюбился? — спрашивает она, разглаживая рукой одеяло. — Она не похожа на девчонок, с которыми ты путался в Лейке.
— Что? — переспрашиваю я, смешавшись на секунду.
Тесс думает, что я все еще переживаю из-за той страсти, с которой Анден смотрит на Джун. Щеки Тесс розовеют, и мне вдруг становится неловко сидеть с ней рядом на кровати в пустой комнате. Большие глаза смотрят на меня, ошибиться в ее чувствах невозможно. Я всегда умел вовремя отшить девчонок, которым нравился, но которые были мне чужими. Девиц, что приходили в мою жизнь и исчезали без следа. Тесс — другое дело. Не знаю, как быть с мыслью о том, что мы с ней можем стать чем-то большим, чем друзья.
— Что ты хочешь от меня услышать? — спрашиваю я, и у меня тут же возникает желание себя ударить.
— Ты не беспокойся — я уверена, она не пропадет.
Последнее слово Тесс выплевывает с неожиданной злостью, но потом снова смолкает. Да, я определенно сказал что-то не то.
— Я поступила к Патриотам вовсе не от большого желания.
Тесс поднимается с кровати и стоит надо мной, спина у нее напряжена, она то сжимает, то разжимает пальцы.
— Я поступила к Патриотам из-за тебя. Потому что до смерти боялась, как бы с тобой чего не случилось, когда Джун арестовала и увела тебя. Я думала, что смогу их убедить спасти тебя, но я не умею торговаться, как она. Джун может сделать с тобой, что ей заблагорассудится, но ты все равно примешь ее. Джун может нанести Республике какой угодно вред, но они все равно встретят ее с распростертыми объятиями. — Тесс повышает голос. — Джун всегда получает, что ей надо, но мои нужды яйца выеденного не стоят. Может, если бы я была любимицей Республики, ты бы и на меня обратил внимание!
Ее слова больно ранят.
— Неправда. — Я встаю и беру ее за руки. — Как ты можешь такое говорить? Мы вместе росли на улице. Ты хоть представляешь, что ты для меня значишь?
Она сжимает губы и смотрит на меня, сдерживая слезы.
— Дэй, ты никогда не задавался вопросом, почему тебе так нравится Джун? Я хочу сказать, с учетом того… ну, как тебя арестовали и все такое…
Я качаю головой:
— Ты это к чему?
Она набирает полную грудь воздуха.
— Я как-то слышала о таких вещах с уличных экранов или еще где-то. Рассказывали о пленных из Колоний. О том, что жертвы похищения влюбляются в своих похитителей.
Я хмурюсь. Тесс, которую я всегда знал, тает в облаке подозрений и темных мыслей.
— Ты думаешь, Джун мне нравится потому, что она меня арестовала? Ты и правда считаешь, что я больной на голову?
— Дэй, — осторожно произносит Тесс. — Джун сдала тебя.
Я отпускаю ее руки:
— Не хочу слушать эти глупости.
Тесс скорбно покачивает головой, глаза ее влажны от непролитых слез.
— Она убила твою мать, Дэй.
Я отхожу от Тесс. Ощущение такое, будто мне отвесили пощечину.
— Ничего такого она не делала, — говорю я.
— Ее действия привели к смерти твоей матери, — шепчет Тесс.
Я чувствую, как защитные рефлексы снова возводят вокруг меня стену.
— Ты забываешь, что она к тому же помогла мне бежать. Спасла меня. Послушай, ты…
— Я тебя спасала десятки раз. Но если бы тебя сдала я и твоя семья погибла по моей вине, ты бы меня простил?
Я сглатываю слюну.
— Тесс, я бы тебе простил практически все.
— Даже если бы из-за меня убили твою мать? Не думаю.
Она смотрит мне в глаза. В ее голосе появляются резкие стальные нотки:
— Об этом я тебе и говорю. К Джун ты относишься иначе.
— Это не значит, что ты мне безразлична.
Тесс игнорирует мой ответ.
— Если бы тебе пришлось выбирать, кого спасти: Джун или меня, и не было бы времени на размышления… что бы ты сделал?
По мере раздражения мое лицо наливается краской.
— Кого бы ты спас? — Тесс рукавом отирает щеки и ждет моего ответа.
Я издаю нетерпеливый вздох. Пусть знает правду, черт побери.
— Тебя, конечно. Я бы спас тебя.
Она смягчается, и тут же зверь ревности и ненависти исчезает. Нужна лишь капелька нежности, и Тесс снова превращается в ангела.
— Почему?
— Не знаю. — Я провожу рукой по волосам, не понимая, почему мне не удается играть первую скрипку в нашем разговоре. — Потому что Джун не потребовалась бы моя помощь.
Господи, как глупо. Ничего хуже я и сказать не мог. Слова срываются с языка, прежде чем я успеваю закрыть рот, но теперь их назад не возьмешь. Да и причину-то я назвал неверную. Я бы спас Тесс просто потому, что она Тесс, потому что я и мысли не могу допустить, чтобы с ней что-то случилось. Но у меня нет времени объяснить это. Тесс разворачивается и уходит.
— Спасибо за твою жалость, — бросает она.
Я бегу следом, беру ее за руку, но она вырывается.
— Извини. Я не так сказал. Я тебя не жалею, Тесс, я…
— Все в порядке, — обрывает она меня. — Ты ведь сказал правду. Скоро ты воссоединишься со своей Джун. Если только она не решит вернуться на сторону Республики.
Тесс понимает, как жестоки ее слова, но не пытается их смягчить.
— Знаешь, Бакстер считает, что ты нас предашь. Вот почему он тебя не любит. Он пытался убедить меня в этом с моего первого дня в стане Патриотов. Не знаю… может, он и прав.
Она оставляет меня одного в коридоре. Чувство вины проникает мне под кожу, углубляясь, вскрывает вены. Какая-то часть меня злится — я хочу защитить Джун и рассказать Тесс, от чего Джун отказалась ради меня. Но… может быть, Тесс права и я просто обманываю себя?
