Глава 5
Мнимая очередь, близнецы и носки
После острой палаты на 8 человек моя новая комната (с номером 3 на двери) кажется тесной и тёмной. Третья каюта в три раза меньше прежней и рассчитана на четверых. У каждой кровати по тумбочке, есть шкаф, а у двери стоит раковина, над которой, о боже мой, висит зеркало! Уже почти месяц я видела своё отражение лишь украдкой, проходя мимо поста санитарок, да на занятиях ЛФК. Стола же в палате не оказалось. Я привезла с собой в больницу много книг, в том числе научных, по работе мозга, которые я почти каждый день конспектировала, сидя за столом в первой палате. Я пожаловалась на отсутствие стола Александре Сергеевне, и через пару дней меня обещали перевести.
Теперь бойкая санитарка уже не привозит обед на тележке в палату, и я три раза в день, строго по расписанию, вместе с остальными хожу в столовую. Столовая представляет собой небольшое светлое помещение, где обеденных столов наставлено явно больше, чем планировалось. Очередь за едой выстраивается замысловатыми зигзагами между столов, пациенты лавируют за спинками стульев, пытаясь не заехать локтём по уже обедающим. На каждом столе – по корзинке с нарезанным белым и чёрным хлебом и солонка. У стены выстроилось три холодильника, где пациенты могут хранить продукты, которые им привезли родственники. В углу стоит стол с наполненными чашками. В зависимости от дня недели в них можно наблюдать то чай, то компот, то нечто, отдалённо напоминающее какао. В раздаточном окне виднеются внушительного вида железные кастрюли и стройный ряд чашек чая без сахара. Если тебе не назначена особая, щадящая диета, то суждено тебе пить чай с тремя ложками сахара. Получить вариант без сахара возможно только у санитарки, если твоя фамилия в списке.
На завтрак дают сладкую кашу. Каждый день она разная: манная, геркулесовая, гречневая, пшённая. К ней иногда прилагается кусок докторской колбасы или резинового сыра. На обед всегда суп (каждый день разный, но всегда с картошкой), на второе – чаще всего – котлета из неизвестного мяса, картошка или макароны, иногда – тёртая свекла. Два раза в неделю подают рыбу. Порции маленькие, посуда железная, из приборов только ложка.
В мой первый ужин в столовой санитарка неожиданно дала право выбора:
– Рыбу или котлету?
– Котлету, пожалуйста, – я терпеть не могу рыбу.
Но мне пришлось усомниться в своём выборе, когда я увидела, как котлеты из огромной кастрюли санитарка достаёт руками без перчаток. Этими же руками она вытирает грязной тряпкой столы, моет пол. Взяв тарелку, я продвинулась в глубь столовой, выискивая по маленьким табличкам на столах, к какому месту я приписана. Усевшись, я с трудом пересилила своё отвращение и отважно отправила кусок котлеты в рот. И каково же было моё удивление, когда я поняла, что котлета была из… рыбы. Вот тебе и свобода выбора.
На следующий день мне на тарелку снова положили котлету. Побоявшись вчерашнего опыта, я поинтересовалась, из чего она. Очень уж невнятного вида был этот комочек телесного цвета.
– Из хлеба, девочки, из хлеба! Кушайте, у нас все котлеты из хлеба, – бодро ответила санитарка.
Однажды на обед дали что-то настолько отталкивающее, что мало кто из пациентов отважился хотя бы попробовать. Переваренные кучки разноцветного месива остались лежать нетронутыми на тарелке. Одна из кучек напоминала пожёванную перловку, другая – выплюнутую свеклу, третья – протёртую котлету. Видимо, кто-то уже пожевал это за пациентов, чтобы те не смогли подавиться и убить себя.
По мере возможностей пациенты старались есть еду, которую им привозили из дома или которую удавалось купить в магазине неподалёку, когда отпускали погулять. Список запрещённых продуктов был велик. Яйца, паштеты, заливные блюда, грибы, пельмени; кулинарная продукция с рыбой и мясом; кондитерские изделия с заварным кремом; бутерброды с колбасой и рыбой; кофе, чипсы, квас, газированные напитки; скоропортящиеся продукты (молоко, кефир, творог, сыр) без заводской упаковки; блюда домашнего приготовления, фастфуд. Скоропортящиеся продукты со вскрытой упаковкой следовало употребить в течение 12 часов, после чего санитарка имела право отправить эту еду в утиль или присвоить себе. Так что если на ужин ты открыл пачку сыра, велика вероятность, что на завтрак ты его уже не найдёшь. Почти каждую ночь санитарки устраивали рейдерские захваты продуктов. За тем, что ты проносишь в сумках в отделение, не особо следили, и мы часто баловали себя «запрещёнкой». Но зачастую, открыв свой пакет в холодильнике, мы могли недосчитаться доброй половины продуктов. Санитарки тщательно проверяли каждую полку и забирали себе всё из списка недозволенного, чтобы побыстрее съесть. Бороться с этим было невозможно. Написано же в правилах – не приносить. Вот и пеняйте на себя. Так мы, не желая того, каждый день устраивали пир персоналу.
Но если колбаской или пирожными удавалось насладиться хотя бы изредка, то выпить чаю чаще одного раза в день было решительно невозможно. Кофе также отсутствовал. У нас не было доступа к чайнику, кипятильники, естественно, находились под запретом, кулера не было и в помине. Многие не могли начать день без привычного ритуала с кофе, почти все привыкли по вечерам и в перерывах между приёмами пищи пить чай. Горячих напитков в любое время очень не хватало, и некоторые пациенты выкручивались, как могли. Растворимый кофе в пакетиках рассыпался по пластиковым стаканчикам и заливался водой из-под крана. Водой, которую и горячей-то назвать получалось с трудом. Эту бурду, как и еле тёплый чай с белёсыми разводами, пили тайком от санитарок, которые добросовестно следили, как бы мы не увлеклись чифирём.
Когда меня перевели из первой палаты, я лишилась не только завтрака в номер, но и мало-мальски личного туалета. Если раньше его приходилось делить на восьмерых, то теперь это число возросло до 40 людей, а кабинка прибавилась лишь одна. Туалеты по очереди засорялись то окурками, то плодами стараний больных анорексией, которые стремились спрятать свою еду поглубже в унитаз.
Первое время в психушке меня мучил запор, с переводом в третью палату началась диарея, что было крайне некстати, учитывая отсутствие туалета в палате. Курилка, как вы помните, находилась в предбаннике туалета, и приходилось по 10 раз на дню стоять в облаке дыма и переминаться с ноги на ногу в ожидании своей очереди. С желудком проблемы были почти у всех, и стоять иногда приходилось подолгу. В кабинках бумаги не было, следовало брать с собой свою. Многие пациенты стеснялись выходить из палат с рулоном туалетной бумаги в руке и ходили по отделению с оттопыренными карманами, набитыми оторванными кусками бумаги. Вместо дверей в кабинках были открывающиеся в обе стороны створки, норовившие показать тебя всему честному люду в самый ответственный момент. Стоит ли говорить про слышимость и уединение. Побыть одному в туалете удавалось лишь ранним утром.
В курилке я проводила много времени, и было любопытно наблюдать, как менялась реакция пациентов на конфузные звуки, доносившиеся из кабинок. Молоденькие девчушки хихикали, те, что постарше – краснели. Те, кто уже испытал на себе первые дни запора в психушке, иногда кашляли или повышали тон разговора. Те, кто только начинал привыкать к местному колориту, таращили глаза и всем своим видом делали вид, что ничего не замечают. А те, кто уже успел пройти через все стадии, и правда ни на что не обращали внимания.
Единственное, что могло выбить из колеи даже бывалых больных, – это психи с телефонами. Находясь в замкнутом пространстве с посторонними людьми 24 на 7, со временем узнаёшь все, даже самые их интимные привычки. Видимо, тот факт, что у острых больных поначалу отбирают телефоны, ранит их настолько, что потом они с девайсами не расстаются. Вообще. Нигде. Была отдельная группа больных, которые не стремились ни с кем подружиться или хотя бы найти себе компанию на вечер, а предпочитали болтать по телефону сутки напролёт. Такие пациенты не прекращали свои телефонные разговоры, даже справляя нужду, что поистине шокировало всех остальных. И это были не единичные случаи. Таких людей набиралось с десяток.
Чем больше я ходила в курилку, тем больше и лучше узнавала пациентов. Постепенно я сблизилась с четырьмя девочками примерно моего возраста. Мы много времени проводили вместе, ходили за компанию курить и выдумывали себе разнообразные развлечения.
Однажды мы нашли плюс общего туалета. Это единственное место, куда можно было сбежать из своей палаты во время тихого часа. Лиза, Даша, Инна, Дарина и я придумали игру «Мнимая очередь». В идеале в ней должно участвовать от пяти человек, но сработает и вчетвером. В середине тихого часа, каждый – из своей палаты, мы выходили в коридор с каменными лицами, держа в руках по рулону туалетной бумаги, и медленно направлялись в сторону туалета, успев по дороге шёпотом перекинуться друг с другом словечком или просто похихикать. Стоять в очереди в курилке было опасно, санитарка могла подумать, что ты там присел с сигаретой, и наорать на тебя за несоблюдение режима. Поэтому мы в рядок высаживались на диване в коридоре и ждали. Все кабинки могли быть свободны, нашей целью было не попасть туда, а переброситься парой слов или хотя бы молча побыть всем вместе. Когда санитарки начинали подозревать неладное, ближайший к двери шёл в кабинку и по возвращении незаметно менялся с кем-нибудь местами. Работало безотказно. Эта игра не только изрядно нас веселила, но и дарила нам ощущение какой-то безусловной общности. Обратно мы шли поодиночке, но с глупыми улыбками до ушей от удавшейся шалости. В такие моменты санитарки понимали, что упустили что-то, но причину не улавливали и кричали на одного из нас для профилактики:
– Ты чего шляешься?! Тихий час тут для кого?! Для меня?! Нет! Спите! Нечего тут остальным мешать!
Если тебя застукали в коридоре не по делу, то немедленно отправляли в палату и силой укладывали спать. В дальнейшем санитарка могла заходить в палату каждые 15 минут и проверять, спишь ты или нет.
– Давай-давай, Ксюшенька, тихий час. Поспи. Вытягивай ручки, протяни ножки. Побаюкай сама себя, – уговаривала санитарка.
Но сон не идёт, ворочаешься с боку на бок: то скукоживаешься в позе эмбриона, то растягиваешься, как фараон в саркофаге. Свет выключен – не почитаешь, разговоры шёпотом утомляют. Лежишь и прислушиваешься к обрывкам разговоров персонала из коридора.
– Слышала, у Ленки мать померла? – не понизив голос и не боясь ни Ленки, ни разбудить нас, рассказывает санитарка.
– Да ну? – изумляется второй голос.
– С утра ей по телефону звонили.
– Беда-то какая. А что такое?
– Да больная она вся была, Ленка не хотела её одну оставлять. Как в воду глядела, что не стоило уезжать!
– Ох, не стоило.
– Завтра будет отпуск брать и поедет к себе в Ульяновск.
Слышатся шаги, и голоса на время замолкают.
– Ленк, мне Света рассказала, прими мои соболезнования.
– Да-да, очень жаль! Надолго ль уезжаешь?
– Хочу за неделю всё успеть, – появляется третий грустный голос.
– Да ты не торопись! Прогуляйся, вспомни детство, проведи время у мамы на могилке!
Отворачиваюсь к стенке, зажмуриваюсь и стараюсь ни о чём не думать.
Если весь день получается не спать, то к отбою засыпаешь быстро и без лишних мыслей. Тогда удаётся встать пораньше, первой сходить в душ, пока никого нет, и спокойно побыть самой собой.
Самое лучшее время в психушке – утром, с 6:30 до 8:00. Все психи похрапывают в своих кроватках, клеёнки под ними скрипят, свет ещё только собираются включать, а персонал разделился на два фронта: те, кто только пришёл из тёплого дома, и те, кто стремится быстрее туда попасть. Но оба сонных фронта тебя игнорируют. Слоняешься привидением по коридору, находишь новые закоулки и причудливые ковры на стенах. Вглядываешься в картины, которых раньше не замечал, придумываешь собственные. Тишина. В психушке очень не хватает тишины, и её маленькую порцию можно получить лишь с утра.
Подобные утренние прогулки удаются редко. Часто после отбоя многие ещё долго не могут заснуть. Это слышно по неровному дыханию, редким всхлипам и тихому причитанию.
Иногда становится так же плохо, как до поступления в больницу. В голове навязчивые мысли расставляют капканы и не дают успокоиться. Савва хочет совсем прекратить со мной общение, я не нужна ему, ему без меня лучше; друзьям я надоела, они не верят мне; я разочарование родителей, я приношу им страдания; я не смогу устроиться на работу; у меня нет денег даже на проездной в метро; я потолстела, волосы выпадают, кожа стала жирной и покрылась прыщами, синяки под глазами занимают половину лица, я уродина, кому нужна такая? Вся моя жизнь – череда неправильных решений. Надо было по-другому себя вести, я совершила ошибку. Ещё одна ошибка, вся моя жизнь – ошибка. Я не сделала ничего хорошего, я не достойна продолжать жить. Эта боль мне в наказание за плохое поведение. Надо убить себя. Я всё равно никогда не буду счастлива. Да и зачем жить? Какой смысл? Может быть, цель каждого человека – понять, что единственный верный путь – это как можно быстрее покончить с собой?
После такой ночи последним приходишь на завтрак и радуешься, что поздно встал. Значит, день пройдёт чуточку быстрее. Если дал дурным мыслям взять верх, то они ещё долго тебя не отпустят. В такие дни выходишь из палаты, лишь когда выгоняют на приём пищи да за лекарствами. Разноцветные таблетки кажутся единственным выходом. От слёз болит голова и клонит в сон. Избегаешь любого общения, и на этот раз тихий час тебе на руку. Зарываешься с головой в одеяло и представляешь, что умираешь.
Как и всегда в больницах, на помощь тебе приходит врач.
– Вставай, Ксень, – входит Александра Сергеевна в палату и зовёт в коридор. – Пойдём поговорим.
Проходя мимо зеркала, замечаю, что цвет лица стал совсем серым. Я уже месяц не была на улице.
– Ты как? – врач садится напротив меня на диван и открывает блокнот.
– Плохо, – честно отвечаю, не поднимая глаз от тапочек.
– Что такое?
Рассказываю врачу, что изменилось, какие мысли преследуют, какие желания одолевают. Врач предлагает не вешать нос и подумать над корректировкой лечения.
Уже на следующий день я замечаю среди своих лекарств маленькую синюю таблетку. Видимо, та самая, «для смысла жизни», как назвала её Александра Сергеевна.
Скоро я замечаю, как Савва продолжает звонить мне каждый день даже из командировок, что друзья навещают каждую неделю, а родители искренне за меня переживают. Начинаешь вновь обращать внимание на то, что и так всегда было вокруг тебя. Смысл жизни пока не находится, но становится легче жить. Даже если смысла и нет, это ещё не значит, что нужно срочно искать пути отступления.
А ещё через несколько дней меня отпускают на прогулку с мамой. Пока я куталась в свои страдания, улицу успело замести снегом. Щурюсь от количества белого вокруг, делаю поглубже вдох и невольно улыбаюсь. Глоток свежего воздуха опьянил и придал сил. Хорошо всё-таки выйти погулять.
Исколесив все окрестности, мы не находим ничего примечательного. Обычный спальный район с однотипными домами и обшарпанными дворами. Взгляд цепляется лишь за вывеску общежития финансового института.
В магазине мы набираем всё, чего только хочется, и я впервые сталкиваюсь с другими людьми. Они не из больницы и не мои знакомые. И как же я от них отличаюсь. Замечаю, что, по сравнению с ними, моя реакция заторможена, речь невнятна, а выбор между грейпфрутовым и мультифруктовым соком я делаю намного дольше рядового покупателя. Мне кажется, они смотрят на меня и догадываются, что я из психушки. Стараются обходить стороной, будто я чумная. Они все куда-то спешат, строят планы на неделю вперёд, а я застряла в одном больничном дне, и будущее представляется мне крайне туманным.
На следующий день после прогулки я почувствовала, что простудилась. Всю ночь меня мучили кошмары, из которых изредка вырывал собственный кашель. К утру начался цистит, забил озноб, а из носа потекло в два ручья. Санитарки шарахались от меня, как от прокажённой, боясь заразиться, а одна пациентка – наоборот, прилипла и долго не отходила.
– Слушай, – заговорщически понизив голос, ко мне в коридоре подсаживается поближе женщина лет 35, – а зарази меня.
– В смысле? Зачем? – изумляюсь я.
– А просто так! Для интереса!
По случайному стечению обстоятельств, в этот же день меня перевели к ней в палату. Палата #6 мало чем отличалась от моей предыдущей. Разве что невольной отсылкой к Антону Палычу, отсутствием четвёртой кровати да наличием стола со стулом.
Подставив голову под ветерок из открытой форточки и давая снежинкам оставить мокрые следы на своём лице, у окна стояла та самая женщина. Познакомившись, я узнала, что её зовут Оля и что лежит она тут уже очень давно. Чего только со скуки не придумаешь. «Простудиться – тоже развлечение», – доложила она.
Оля, 41 год
Оля высокая, свои серо-коричневые волосы ниже плеч она всегда собирает в не самый аккуратный хвост. Она носит шерстяную безрукавку и джинсы клёш. Просыпается она всегда раньше всех и, как говорит моя вторая соседка, начинает «шароёбиться». Оля – тот человек, который вечно стреляет сигареты и чья речь настолько невнятна и надоедлива, что легче отдать свою последнюю сигарету, нежели пытаться достучаться до её совести.
А ещё у Оли шизофрения.
Если бы можно было одним словом раскрыть всю суть шизофрении, то этим словом было бы «схизис» – расщепление. Раньше шизофрения называлась схизофренией, дословно – расщепление разума. Особенность шизофрении в том, что при этом заболевании происходит утрата единства психической деятельности, расщепляются на отдельные фрагменты эмоции, мышление, моторика и т. д. Психика больного шизофренией становится отдельными частями пазла, которые не могут собраться воедино. Есть специфические симптомы, характерные для этого заболевания, вкупе позволяющие судить о наличии шизофрении в каждом конкретном случае. Мы не будем пытаться объять необъятное и в трёх строчках описывать классификацию, особенности течения и т. д. Мы поговорим лишь о тех симптомах, которые являются специфическими, присущими, как правило, именно шизофрении. Но опять же, не стоит полагать, что присутствие тех или иных особенностей говорит о наличии заболевания. Мы уже обсуждали всю тонкость нашей непростой науки. Итак, возвращаясь к специфическим симптомам:
1) Аутизм – расстройство, при котором в психике преобладает внутренний мир, с отрывом от окружающей действительности, то есть это люди, «погруженные в себя».
2) Редукция энергетического потенциала (снижение психической активности). Любая деятельность, особенно умственная, со временем приводит всё к большему и большему напряжению, снижается способность усваивать новую информацию, с трудом выходит использовать уже имеющуюся.
3) Эмоциональные нарушения – начиная от высших эмоций (отзывчивость, сострадание), постепенно стирается возможность реагировать на окружающее с эмоциональной стороны. В учебниках описывается симптом «дерево и стекло», показывающий парадоксальность эмоциональной сферы таких больных. Допустим, на смерть близкого человека такой пациент может отреагировать абсолютно холодно (как дерево), в то же время оторванная пуговица может привести к настоящей истерике (как стекло).
4) Расстройства мышления. Тут их различное множество, начиная от нарушения его целенаправленности, стройности и заканчивая дефектными изменениями, вплоть до шизофазии (разорванное мышление, то есть бессвязный поток отдельных мыслей).
5) Внешние изменения – от вычурных нарядов до неряшливости, неаккуратности.
Помимо этого, описанные выше изменения сочетаются с галлюцинациями, бредом, невротическими и аффективными нарушениями.
Несколько раз в неделю Олю уводят врачи на ЭСТ и приводят немного другого человека. Она удивляется мне и спрашивает, что я делаю в её палате.
– Живу, – привычно отвечаю я, – Уже вторая неделя пошла.
После моего объяснения она обычно успокаивается, называет меня случайным именем и ложится спать.
После ЭСТ Оля забывает всякие мелочи. Обычно когда её возвращают в палату, она пугается собственных бананов. Говорит, что это не её тумбочка, ведь на ней чужие фрукты. После третьего такого припадка я и вторая соседка начали эти бананы несчастные от неё прятать и возвращать, когда Оля приходила в себя.
Как-то раз Оля вернулась после очередного ЭСТ и сильно разнервничалась из-за стола в палате. Начала перебирать мои книжки на нём и утверждать, что не было их никогда. От такого соседства сильно устаёшь: Оля ненароком умудрялась достать всех пациентов в радиусе трёх палат, но мы старались относиться к ней снисходительно и помогать, в чём могли.
ЭСТ Оле явно шло на пользу, после каждого сеанса за её мыслью становилось всё легче уследить, а свои просьбы она выражала всё более логично.
Оля никогда не вдавалась в подробности своей болезни, я знаю лишь то, что она начала своё лечение в этой больнице ещё в подростковом возрасте. Раз в год, в период обострения, Оля ложится в психушку.
Оля никогда не помнит твоего имени, но с первого раза запоминает, какие сигареты ты куришь, и раз 6 в день подходит к тебе с определённым вопросом:
– Дай, пожалуйста, свою ментоловую сигаретку, очень хочется попробовать.
Твои доводы о том, что за последние два дня она у тебя уже так пачку попробовала, уходят мимо Оли куда-то в небытие. И раз за разом ты проигрываешь этот бой и даёшь сигарету, несмотря на то, что у неё есть свои.
Оля очень любознательная и постоянно что-то спрашивает. Спектр её интересов безграничен и абсурден:
– Я сегодня храпела, слышь?
– Мне кажется, у меня не менструация, а кровотечение, слышь?
– Я бы сегодня картошку фри съела, слышь?
– Я сегодня меньше курю, слышь?
– У нас тут зеркало всегда было, слышь?
– У меня палец на ноге не растёт там, где должен расти, слышь?
И ты не можешь оставить вопрос без ответа, если он заканчивается на это «слышь», иначе будешь обречён на его повторение из раза в раз, до тех пор, пока Оля не получит хотя бы какой-нибудь ответ.
Оля полна ритуалов. Особенно странно она чистит зубы. В йоге есть поза дерева, когда стоишь на одной ноге, поставив ступню второй себе на бедро. Именно в такой позе она выдавливает на щётку пасту, а затем, не выключив воду, идёт к своей кровати, садится и только тогда начинает чистку. Закончив, она возвращается к раковине, вновь встаёт в позу дерева и продолжает умывание. И так два раза в день. Ритуал не изменяется.
Самое жуткое в истории Оли я узнала как-то раз в комнате посещений. Рядом с Олей сидела её сестра-близнец. Она была точно такая же, с точно таким же диагнозом и симптомами.
Меня поразил этот случай, и я попросила Александру Сергеевну поподробнее рассказать о психических заболеваниях у близнецов. Особенно меня интересовало, заболели ли бы обе сестры, если бы их в детстве разлучили и они бы росли в разных семьях?
Наследственность психических заболеваний – тема обширная. Есть ли вероятность, что, разделив двух близнецов (выдернув одного из «психически нездоровой почвы»), снизится риск развития психического заболевания у одного из них? Этот вопрос – огромное поле для дискуссии, так как несет в себе несколько основных линий. С одной стороны, затронут вопрос непосредственно об этиологии (причине) развития психических заболеваний, с другой стороны, мы говорим о влиянии внутренних и внешних факторов и их взаимодействии с причиной психического заболевания.
Существуют монозиготные и дизиготные близнецы. Монозиготные (МЗ) происходят из одной оплодотворенной яйцеклетки (зиготы), которая потом разделилась один или более раз. То есть генетически они идентичны (одинаковые внешне, их и называют в обиходе близнецами). Поврежденные гены, если таковые имеются, у них тоже одинаковые, и все различия между ними определяются только влиянием средовых факторов в процессе развития. А дизиготные (ДЗ) происходят из разных яйцеклеток, оплодотворенных разными сперматозоидами, и генетически они разные, соответствуют обычным братьям и сестрам (двойняшки, тройняшки, внешне также не идентичные, плюс могут быть разнополыми), однако от обычных братьев и сестер их отличает тот факт, что до рождения они были в одинаковой среде.
Особенность психических болезней в том, что они многогранны, мультиэтиологичны. То есть здесь замешаны: причина, внешние (экзогенные) и внутренние (эндогенные) факторы. В таком трио формируется заболевание. Не всегда причина вызовет заболевание, должны сойтись все составляющие. Пример из соматики: один возбудитель почти неизбежно вызывает болезнь (чума, оспа), другие вызывают болезнь только в соответствующих условиях (грипп, дизентерия). Не каждое инфицирование вызывает болезнь, должны, как бы грубо ни звучало, «сойтись звёзды».
Возвращаясь к психическим заболеваниям. Так, посттравматическое стрессовое расстройство возникает после действия интенсивной психотравмы. Инфекционные психозы возникают непосредственно на фоне инфекционного заболевания. Эндогенные факторы более сложные для понимания. Это такое физиологическое состояние организма, которое определяется типом высшей нервной деятельности, полом, возрастом, наследственностью, иммунологическими особенностями, следами изменений от действия предыдущих вредностей. Поэтому в классификации психических заболеваний есть эндогенные, экзогенные заболевания, эндогенные с органической почвой, экзогенные с органической почвой и др.
Представим, будто мы имеем двух генетически идентичных (МЗ) близнецов. В их генотипе произошел сбой, который мог послужить причиной для будущего развития психического заболевания. А дальше уже вступают в силу эндогенные и экзогенные факторы. Допустим, росли девочки вместе, вместе проходили пубертат, в котором умерла их любимая мать. Эндогенный фактор – возраст, так называемый кризис, экзогенный – смерть матери. И не забываем о генетической предрасположенности. Вероятность того, что обе отреагировали бы депрессией, достаточная. Теперь пофантазируем, что одна после окончания 9-го класса уехала учиться в Англию, где жила бы со своей любимой тётушкой, а другая осталась дома – отец пьёт, девочка предоставлена сама себе. Соответственно, вероятность того, что у второй психическое заболевание разовьется, выше, чем у первой. Но при этом не забываем о причине, которая есть в их геноме. Неизвестно как и когда должны сойтись «звёзды», чтобы девочка из Англии дала острый психоз. Этиология и патогенез психических расстройств являются малоизученной областью, много сил брошено на то, чтобы докопаться до самой сути. Ведутся исследования и нейроиммунологические, и генетические, и прочие, и прочие. Соответственно, если бы двух близнецов разлучили, как Зиту и Гиту, ещё в детстве, очень сильно повлияла бы среда и прочие внешние факторы, состояние «внутреннего гомеостаза» – эндогенные факторы, ну и та самая пресловутая причина.
И небольшой пример из моей практики. Я дежурила в приёмном отделении, через меня проходили все поступающие пациенты в этот день. В том числе и дети. Я смотрела девочку-ангела (таких снимают в рекламах детских соков) 7 лет из приёмной семьи. Её взяли в возрасте одного года вместе со старшей сестрой (старше на 2 года). Девочки росли в замечательной семье, были окружены любовью и комфортом. Известно, что их биологический отец был алкоголиком с героиновой зависимостью, у матери была шизофрения. Так вот, пациентка с 5 лет мучила животных, вплоть до вскрытия живых котят, была сексуально распущенной, предлагала приёмному 14-летнему брату заняться с ней сексом и снять порнофильм, пыталась со старшей сестрой «играть в мужчину и женщину», однажды пырнула ногу приёмной матери ножом. Старшая девочка-инвалид по психическому заболеванию, младшая сидит в кабинете психиатра, приёмные родители в отчаянии. А ведь росли в хорошей среде и здоровой семье! Вот что способна натворить генетика.
* * *
Дежурный обход пациентов обычно назначали на утро четверга. В такой день всех больных сгоняли в свои палаты сразу после завтрака. Санитарки заставляли нас убирать все предметы с тумбочек в ящики так, чтобы поверхность тумбы оставалась полностью свободной. Всю одежду следовало убирать в шкаф, даже если она аккуратно висела на стуле. Туалетную бумагу надлежало хорошенько спрятать в глубь тумбочки с глаз долой. Воду тоже надо было скрыть. Кровати должны были быть идеально застелены, а мы все – аккуратно причёсаны.
Следом за санитарками шли лечащие врачи. Во время обхода каждый психиатр рассказывает остальным краткую историю болезни своего пациента, выслушиваются жалобы больного и, в случае необходимости, корректируется лечение. Возглавляли обход Игорь Валерьевич и заведующая отделением Инна Егоровна.
Врач ведёт пациентов самостоятельно. При трудностях в подборе терапии либо при наличии сложностей непосредственно в психопатологии мы обращаемся к Игорю Валерьевичу или к Инне Егоровне. Между собой с докторами обсуждаем целесообразность назначений. Обходы проводятся раз в 10 дней, в них принимают участие доктора и научные сотрудники, главный научный сотрудник и заведующая отделением. Проводятся они для того, чтобы в полной мере оценить состояние каждого пациента, внести коррективы в лечение, при необходимости – отдельно посмотреть сложных больных, услышать мнение других докторов и научных сотрудников. Обходы проводятся и в соматических отделениях, это один из обязательных элементов работы больницы.
У Инны Егоровны нордическая внешность; она высокая и всегда на каблуках. У неё идеально отглаженный белый халат и строгая блузка. Инна Егоровна всегда держится очень прямо, а походка её уверенная и стремительная. Она не носит никаких украшений, не наносит макияж (лишь слегка трогает помадой губы) и всем своим видом демонстрирует строгость, адекватность и постоянство.
После обхода меня находит моя бывшая соседка Наташа, и я понимаю, что у неё приступ паранойи. Наташе показалось, что Инна Егоровна была в разных носках. Даже представить такую нелепость практически невозможно. Но Наташу было не унять:
– Как, ну как она может быть заведующей отделением, если у неё разные носки?! Её нужно срочно отстранить! Она, должно быть, сошла с ума! У неё точно были разные носки! Надо доложить Игорю Валерьевичу! Вы видели?! – Наташа уже обернулась ко всем находившимся в коридоре. – Инна Егоровна сегодня в разных носках!
Вот так вот чьи-то носки (даже выдуманные) могут запустить приступ паранойи у взрослого человека почти на весь день.
Чтобы отвлечь Наташу от безумных носков, я позвала её собирать пазлы. В зоне отдыха нас уже ожидали остальные девочки. Мы выбрали небольшую коробку с изображением домашних животных. Чтобы не мешать друг другу, мы распределили участки. Мне досталась мордочка щеночка, Лиза доделывала его тело, Инна собирала рамку и фон, Даша воссоздавала котёнка, Дарина – хомяка, а Наташе достался утёнок. Всего кусочков пазла было 160. Нас было шестеро, но спустя 10 минут мы признались, что эти милые создания с картинки победили. От лекарств у нас был такой затуманенный мозг, что самый банальный пазл казался нам непосильной задачей. Мы все разбрелись по своим палатам и привычно легли на койки. Делать было нечего.
