Глава 10
Старшего инспектора сопровождал в Торнден тот же молодой констебль, который возил его туда накануне. Но на сей раз целью являлась ферма Рашифорд, поэтому констебль Мелкинторп за Беллингемом свернул направо, на Хоуксхэд. Через несколько миль дорога пересекала общинный выгон, а затем, за четверть мили до Рашифорда, с нее стал виден гравийный карьер сквайра. Там кипела работа; на вопрос Хемингуэя, что это за люди, Мелкинторп назвал местную компанию и добавил, что Эйнстейбл дает ей заработать. Далее констебль Мелкинторп, наслаждавшийся своим теперешним заданием и мечтавший о подвигах, осторожно повернул на узкую дорожку перед фермой и с надеждой осведомился, нужен ли он старшему инспектору в доме.
— Только в том случае, если до вас донесется мой крик, — ответил тот, вылезая из машины. — Тогда бегите меня спасать.
Захлопнув дверцу, Хемингуэй постоял, любуясь домом — живописной постройкой посреди небольшого сада. Служебные помещения примыкали к нему с одной стороны. Входная дверь была распахнута, тем не менее Хемингуэй вежливо постучал и стал ждать разрешения войти. Ответ последовал только после второй попытки. На голой дубовой лестнице появилась миссис Линдейл, судорожно снимая и отбрасывая в сторону фартук.
— Извините! Моя помощница поехала в Беллингэм, а я не могла спуститься раньше. Вам нужен мистер Линдейл?
— Хотелось бы поговорить с ним, мадам, — ответил он. — Старший инспектор уголовной полиции Хемингуэй. Вот моя карточка.
Она не сделала попытки взять карточку, а застыла на пороге, словно не собиралась впускать его.
— Сегодня один детектив у нас уже побывал. Что понадобилось вам? Зачем вы нас донимаете? Мой муж был едва знаком с мистером Уорренби. Всему есть предел!
— Согласен, мы доставляем вам неудобства. Но если не позволять нам проводить расследование, мы не продвинемся дальше, согласны?
— Мы с мужем ничем не можем вам помочь! Что вы хотите узнать?
— Просто задать вам обоим пару-тройку вопросов. Можно войти?
Поколебавшись, миссис Линдейл нехотя посторонилась и, открыв дверь справа, вздохнула:
— Что ж, так и быть, входите. Я пошлю за мужем.
Она скрылась в коридоре, откуда вскоре донесся ее голос: миссис Линдейл отправляла какого-то Уолтера за мужем. В гостиную она вернулась по-прежнему воинственная, однако выдавила со слабой улыбкой:
— Извините. Поймите, это слишком. Мы уже рассказали полиции все, что знали о субботних событиях, вернее — ничего! Я покинула «Кедры» в половине седьмого и вернулась домой, чтобы уложить дочь спать. Точно сказать, когда оттуда ушел муж, я не могу: когда я уходила, он еще играл в теннис. Но знаю, что, когда застрелили Уорренби, его не было даже рядом с Фокс-лейн.
Хемингуэй, редко заглядывавший в свои записи, произнес:
— Наверное, местная полиция запамятовала мне это сообщить. Откуда вам об этом известно, мадам?
— Он шел от заливного луга, — ответила она, смело глядя ему в лицо. — Я видела его там!
— Правда?
— Хотите, поднимемся наверх, и я покажу вам окно. Оттуда виден заливной луг. Я зачем-то поднялась наверх — мы держим на чердаке много вещей — и заметила мужа. — После паузы она добавила: — Уверена, что говорила об этом другому детективу, когда он явился сюда в первый раз. Готова поклясться!
— Не сомневаюсь, — кивнул Хемингуэй. — Однако у вас могли быть свои причины, чтобы не сказать об этом сержанту Карсторну.
— Какие же?
— Например, при первом визите сержанта вы еще не поняли, что могли видеть луг с чердачного окна, — предположил Хемингуэй.
Миссис Линдейл вспыхнула, ее обычно бледное лицо зарумянилось.
— Если я не сказала об этом сержанту, то лишь потому, что была потрясена известием об убийстве мистера Уорренби и плохо соображала.
— Что заставило вас это вспомнить?
— Когда у меня нашлось время подумать, прокрутить в голове свои действия после возвращения домой в субботу… — Она осеклась и так крепко стиснула пальцы, что побелели костяшки.
Хемингуэй покачал головой:
— Не следовало утаивать это от сержанта, когда он явился сегодня утром за ружьем вашего мужа.
— Поднимитесь наверх и убедитесь!
— Я не подвергаю сомнению ваши слова, — сказал Хемингуэй и виновато уточнил: — Насчет того, что с вашего чердака виден заливной луг…
Оба помолчали.
— Послушайте! — решительно произнесла Делия Линдейл. — Точно вам говорю, вы теряете время зря. Мы были едва знакомы с Уорренби и ничего не можем вам рассказать! Почему бы вам не спросить мистера Эйнстейбла, что он делал в субботу, простившись с моим мужем? Почему он не уехал домой на машине, с женой? Почему решил вдруг побывать на своих посадках? Но нет, Эйнстейблы живут здесь уже не одну сотню лет, поэтому они вне подозрений! Как и Гэвин Пленмеллер. Лучше бы выяснили, чем занимался он, а не донимали меня! Разве это не мог быть он? Он не выносил Уорренби! Спросите мисс Паттердейл, она подтвердит, что Пленмеллер говорил: надо что-то предпринять, чтобы от него избавиться! Я стояла с ней рядом, когда он это сказал на коктейле у Эйнстейблов в прошлом месяце. Мистер Клиберн тоже там находился. И Уорренби с племянницей. Помню, как все твердили: удивительно, что сквайр их пригласил! Знал ведь, что соседи враждуют с Уорренби — и все равно позвал!
— Зачем он это сделал? — поинтересовался Хемингуэй.
— Наверное, потому, что Уорренби был прохвостом. На таких Эйнстейблы привыкли смотреть сверху вниз. Уверяю вас, они не позвали бы в Олд-плейс первого встречного. Миссис Эйнстейбл и меня не пригласила бы, если бы не просьба мисс Паттердейл. Тогда она снизошла… Не хочу ни на кого бросать тень подозрения, но разве Уорренби не держал сквайра в кулаке? После того как Уорренби убили, я долго размышляла, кому могло понадобиться застрелить его, вспоминала разные мелкие эпизоды, которым раньше не придавала значения.
— Какие, например?
— Хотя бы вот это… Эйнстейбл пытался уговорить моего мужа поддержать Уорренби на выборах юриста Речного комитета. Не пойму, какая разница, кто им стал бы, но на Уорренби настаивал один сквайр. Теперь, когда все позади, я удивляюсь, зачем сквайру понадобился именно он, а не Драйбек. Ведь Драйбек — его поверенный и старый друг — тоже хочет это место…
Уверенные шаги в коридоре заставили ее прерваться и оглянуться на дверь. Вошел хмурый Кенелм Линдейл в старых серых штанах и распахнутой цветастой рубахе. Он был разгорячен и явно недоволен.
— Полиция? — резко спросил он.
— Старший инспектор Скотленд-Ярда, — объяснила его жена. — Я сказала, что нам нечем ему помочь.
Линдейл достал из кармана штанов носовой платок и вытер лицо и затылок.
— Хорошо, — сказал он, глядя на Хемингуэя. — Что вы хотите узнать? Мы приступили к сенокосу, поэтому буду рад, если вы сразу перейдете к делу.
— Нужно просто проверить ваши показания, сэр, — соврал Хемингуэй. — Итак, вы говорили, что покинули теннисную площадку примерно в семь десять?
— Плюс-минус несколько минут, точнее не скажу. Я ушел вместе с мистером Эйнстейблом через садовую калитку. Возможно, он лучше знает время, я его не спрашивал.
— Когда вы расстались с мистером Эйнстейблом, сэр?
— Через пару минут. Он свернул к своим новым посадкам, они тянутся прямо за «Кедрами», а я двинулся дальше. Вы увидите, что одна моя калитка открывается на дорогу напротив тропы, ведущей к деревне. Это ярдах в ста отсюда по дороге. Я вошел в эту калитку и отправился смотреть, как мои работники справляются с заданием на заливном лугу. Дома я был к половине восьмого, точно знаю, потому что посмотрел на часы в коридоре.
— Я думала, ты взглянул на свои часы, дорогой, — заметила его жена. — Те, дедушкины, часы спешили на десять минут, сегодня я их подвела. Извини, надо было сказать тебе раньше, я не знала, что ты ориентировался по ним.
Муж подошел к камину, выбрал трубку из коллекции на полке и снял крышку со старомодного кувшина с табаком. Пока он набивал трубку, морщина у него на лбу становилась все глубже.
— Вряд они так сильно спешили, Делия, — промолвил мистер Линдейл. — Я не мог побывать на лугу и вернуться уже к семи двадцати.
— Конечно, нет. Потому я и подумала, что ты ушел из «Кедров» раньше семи десяти. Время так обманчиво, тем более когда нет особых причин смотреть на часы.
— Вы не обратили внимания, который был час, когда увидели мистера Линдейла на лугу, мадам? — спросил Хемингуэй, глядя не на нее, а на ее мужа.
— Помнишь, Кенелм, я тебе говорила, что заметила тебя из окна чердака?
Линдейл был раздражен, но не подал виду. Обняв Делию за плечи, он слегка стиснул ее.
— Глупышка! Не пытайся обмануть полицию, а то угодишь в сообщницы, верно, старший инспектор?
— Я мог бы привлечь ее к ответственности за попытку препятствовать исполнению моего служебного долга.
Линдейл усмехнулся:
— Слышала? Все, иди к Розе-Веронике, а то попадешь в беду! Когда я вошел, она пыталась перевернуть коляску.
— Но, Кенелм…
— Вам моя жена не нужна, старший инспектор? — прервал ее Линдейл.
— В данный момент нет, сэр.
— Тогда иди, милая, дай мне поговорить со старшим инспектором. — И Линдейл мягко, но решительно подтолкнул жену к двери.
Она уставилась на мужа, покраснев, потом вздохнула и ушла.
Линдейл закрыл за ней дверь и повернулся к Хемингуэю.
— Прошу прощения, — сказал он. — Моя жена не только крайне напряжена, но и твердо уверена, что любой, не имеющий железного алиби, сразу становится в глазах полиции главным подозреваемым. Странные они, женщины!
— Да, я видел, что миссис Линдейл сильно нервничает, — подтвердил Хемингуэй.
— В действительности она очень робкая, — принялся объяснять Линдейл. — Не любила Уорренби. Не могу ей внушить, что этого мало, чтобы заподозрить одного из нас в убийстве.
— Должен ли я понимать вас так, что вы тоже его недолюбливали, сэр?
— Уорренби никто не любил. Чужак, знаете ли. Впрочем, мы почти не имели с ним дела. Мы редко выходим, нет времени.
— Насколько я понимаю, вы здесь недавно?
— Да, мы новенькие. Я купил ферму два года назад.
— Серьезная перемена после биржевой торговли, — заметил Хемингуэй.
— После войны я не смог вернуться на фондовую биржу. Попытался, но не получилось. Теперь все не так, как раньше. — Он чиркнул спичкой и стал раскуривать трубку. — Тот — не помню его имени, — кто забрал сегодня утром мое ружье… Как я понял, вам надо его проверить. Не возражаю, но должен сказать, что не представляю, как его могли бы позаимствовать без моего ведома. Оно хранится в комнате, которую я использую как кабинет, там автоматический замок. Сейфа я пока не завел, в доме часто бывает наличность для выплаты работникам. Приходится держать ее в ящике стола.
— Да, сэр, сержант Карсторн передал мне ваши слова, что винтовкой никто не мог воспользоваться.
— Из его вопросов я заключил, что он подбирается к молодому Ладисласу. Полагаю, вы о нем слышали: один из злосчастных эмигрантов. Некоторое время назад я действительно давал ему ружье — знаю, в техническом смысле это наказуемо — и патроны к нему. Учтите, он вернул его в тот же вечер вместе с неиспользованными патронами.
— Он побывал здесь и рассказал о своих опасениях? — сочувственно предположил Хемингуэй. — Эти иностранцы такие возбудимые! Все в порядке, сэр: я не арестую его за то, что несколько недель назад он одалживал у вас ружье.
— Неудивительно, что он струхнул. Сержант, похоже, сурово с ним обошелся, да и вообще, отношение к полякам очень предвзятое.
— На этом основании я его тоже не арестую, — пообещал Хемингуэй.
— В Торндене чешут языками, будто поляк ухлестывает за Мэвис Уорренби, — продолжил Линдейл. — Это тревожит его больше всего. Он говорит, что в мыслях ничего не имел, и я ему верю. Девушка мила, добросердечна, но — не красавица… На вашем месте я бы не тратил время на Ладисласа. — Он зажал зубами черенок трубки, но тут же вынул его изо рта со словами: — Послушайте! Не хочу вмешиваться, это меня не касается, но я сочувствую этому Ладисласу. Мы с женой слишком заняты, а в деревне болтают, что мы — странная, даже загадочная пара! Та еще загадка! Ваш сегодняшний приход — доказательство, что и вы нечто подобное слышали. С Уорренби я был едва знаком, мне вообще безразлично, жив он или мертв. Если вам нужен настоящий подозреваемый, советую разобраться, чем занимался в субботу в семь двадцать Пленмеллер.
— Спасибо, сэр, непременно займусь. Вы мне поможете?
— Нет. Я в это время находился на своей территории. Даже не помню, во сколько он покинул «Кедры», хотя все мы вроде ушли одновременно: мы со сквайром выбрались на тропу, остальные — на переднюю подъездную аллею. Я знаю одно: Пленмеллер теперь только тем и занимается, что возводит напраслину на соседей. Может, у него такое чувство юмора?
— На вас тоже, сэр?
— Неизвестно! Я бы не удивился. Обвинить меня в лицо он бы, конечно, не посмел.
— Возможно, вы правы, но когда я встретил Пленмеллера, он сидел с майором Миджхолмом, однако не постеснялся заявить, что скоро мне откроется мотив майора для убийства Уорренби.
— Ядовитый субъект! Пусть только попробует проделать то же самое со мной!
— Как вы думаете, у него была причина убрать Уорренби?
— Нет. Я не говорю, что вам нужен Пленмеллер. Просто не понимаю, почему он так себя ведет? Зачем ему это? Сколько злобы! Тем более если правду говорят, что он метит и в несчастную мисс Уорренби. Я бы помалкивал, если бы не это его поведение, но раз так, хотелось бы мне понять, почему зуб на Уорренби у него был длиннее, чем у всех остальных, и почему он сбежал из «Кедров» в субботу сразу после чая?
— А он сбежал, сэр? — спросил Хемингуэй. — Я думал, Пленмеллер ушел одновременно с вами и с Эйнстейблом, с мисс Дирхэм и с Драйбеком.
— В последний раз — да. Но еще до того отлучался домой под пустячным предлогом — будто бы за чем-то, что понадобилось сквайру.
— Что это было, сэр?
— Какая-то переписка на тему назначения нового юриста в Речной комитет. Сквайр хотел показать ее мне, но это можно было сделать в любое время!
— Опять этот Речной комитет! — пожаловался Хемингуэй. — Вы принадлежали к тем владельцам береговых участков, которые не хотели отдавать место Уорренби?
— Не скажу, чтобы мне это было очень важно, — ответил Линдейл, пожимая плечами. — Наверное, я пошел бы за сквайром: он знает больше меня. Считал подходящим человеком именно Уорренби.
— Ясно, сэр. Который был час, когда Пленмеллер ушел за письмами — они же были у него?
— После чая, когда составляли новые теннисные четверки. Примерно в шесть. Отсутствовал примерно полчаса. Вернулся перед уходом моей жены.
— Если не ошибаюсь, от «Кедров» до его дома полмили?
— Только не думайте, что я намекаю, будто он не ходил домой! Наверняка ходил. На это у него мог уйти час или меньше. Не смотрите, что у Пленмеллера одна нога короче другой, он шустрый!
— Он тоже так говорит, — признал Хемингуэй. — Тогда на что вы намекаете, сэр?
Линдейл молча стоял и хмуро смотрел на вынутую изо рта трубку. Наконец поднял голову и произнес:
— Ни на что, кроме одной возможности. Пленмеллер мог сбегать домой за винтовкой — если она у него имелась, а потом спрятать ее где-то у тропы, неподалеку от ворот «Кедров».
— Сообразил, что сумеет выйти сухим из воды?
— Нет. Только в «Кедрах» он понял, что сможет ею воспользоваться, — объяснил Линдейл. — Уорренби тоже пригласили на теннис, он отказался в последний момент. Это означало, что Уорренби дома, один. Теперь улавливаете? Пленмеллер ушел, когда Хасуэлл-младший увез Абби Дирхэм, Драйбека и майора. Когда машина скрылась из виду, он мог незаметно шмыгнуть на тропу. Что Пленмеллер делал после ухода из «Кедров», до того как объявился в «Красном льве»?
Хемингуэй покачал головой.
— Я плохо отгадываю загадки. Что же?
— Не могу сказать, у меня с этим тоже неважно. Пусть полиция займется этим, вместо того чтобы что-то вынюхивать в моем доме и пугать мою жену! — Линдейл сверкнул глазами. — Не знаю, сделал ли это Пленмеллер и даже были ли у него на это причины. Я часто задаюсь вопросом: претворяют ли свои методы в жизнь люди, успешно расправляющиеся с людьми на бумаге? Зато я понимаю, как он сумел бы припрятать легкое ружье и не вызвать подозрений, с кем-нибудь случайно столкнувшись. Вам не приходило в голову, что хромота ему на пользу?
— Такая мысль обязательно рано или поздно посещает, — признал Хемингуэй, беря свою шляпу.
Линдейл проводил его до машины.
— Вы, конечно, считаете, что напрасно я все это наболтал. Это и впрямь было бы напрасно, если не знать, что сам Пленмеллер не ведает угрызений совести! Если хотите, так ему и передайте, я не возражаю.
— Насколько я понимаю его натуру, он тоже вряд ли будет против, — заметил Хемингуэй. — Надеюсь, через день-другой вы получите свою винтовку обратно. Всего доброго, сэр!
Констебль Мелкинторп, степенно подъехавший к воротам, надеялся, что его чуждый условностям начальник поделится результатами беседы, но Хемингуэй только спросил:
— Можно отсюда добраться до дома Эйнстейблов?
— К Олд-плейс? Да, сэр, там есть заезд с дороги. Туда?
Хемингуэй кивнул:
— Да, но сначала притормозите у тропы, о которой я столько слышал.
Милкенторп подчинился: вырулив с фермы, повернул направо и через сто ярдов остановился. Хемингуэй вылез и захлопнул дверцу.
— Ждите здесь. — И он зашагал по тропе.
Слева от него простирался общинный выгон, справа тянулись канава и проволочный забор, отделявший тропу от посадок — молодых елочек. Южная граница посадок представляла собой поросшую лишайником каменную стенку, вдоль которой тропа продолжалась еще ярдов пятьдесят. Зная, что за стенкой находится часть сада «Кедров», Хемингуэй запомнил расположение ворот на южной оконечности. Сразу за воротами стенка полностью загораживала сад, а тропа резко уходила на запад и южнее главных ворот «Кедров» достигала Вуд-лейн. Там, где был поворот на запад, находилась приступка — переход на Фокс-лейн.
В этом месте Хемингуэй постоял несколько минут, запоминая местность. Изгиб тропы скрывал от глаз Вудлейн. Через приступку был виден Фокс-Хаус, проглядывавший между деревьев сада, и кусты утесника на бугорке выгона, золотившиеся за вязом, росшим рядом с проулком. Грубые голоса и шелест легкого платья подсказали старшему инспектору, что по меньшей мере в чем-то он не ошибся: проулок Фокс-лейн стал пользоваться популярностью у зевак. Он поджал губы, покачал головой и вернулся на дорогу, разочаровав водителя своим молчанием после приказа: «Едем дальше!»
Въезд в Олд-плейс с хоуксхэдской дороги представлял собой белые сельские воротца, распахивавшиеся на узкую грунтовую дорожку с высокой травой между колеями от колес. По объяснению Мелкинторпа, этот въезд был дополнительным, в отличие от главного — больших ворот со сторожкой в конце торнденской Хай-стрит.
— Приятное место, — произнес Хемингуэй. — Наполовину парк, наполовину лес. Он заканчивается у дороги или земли сквайра тянутся дальше, где рубят деревья?
— По-моему, земли простираются до реки, сэр. Многие дома в округе тоже его.
— В наши дни это уже не такое богатство.
Больше он ничего не сказал, но, когда машина остановилась перед домом, его цепкий взгляд подметил неувядаемую красоту парка. Они только что проехали мимо маленькой вспомогательной фермы, миновав еще двое ворот, а потом обширный прежде огород и фруктовый сад. Чтобы достичь подъездной аллеи, пришлось пересечь конный двор с проросшими между брусчаткой сорняками. Двери конюшен, даже верхние половинки, были закрыты, краска на них потрескалась и облупилась. Раньше здесь суетилось не менее полудюжины работников, а теперь остался единственный конюх средних лет.
— Прогресс, — тихо пробурчал Хемингуэй, понимая, что его спутник, сочувствующий демократическим устремлениям и бунтам, ощущает смутное удовлетворение от мысли, что высокие налоги принудили еще одного землевладельца оставить без работы большую часть прежнего персонала.
— Говорят, раньше у сквайра было подцюжины садовников, много конюхов и егерей, — сказал констебль, затормозив перед домом. — Теперь все, конечно, по-другому.
— Точно, — отозвался старший инспектор, покидая машину. — А народ, заметь, сынок, это все больше садовники, конюхи да егеря. Можешь набить этим свою трубку, то-то славно задымится!
Оставив недоуменного констебля с отвисшей челюстью, он шагнул к двери дома. Хемингуэй позвонил в колокольчик, и дверь открыл седой слуга, спросивший имя и цель гостя и поклонившийся в знак уважения к закону и презрения к его приспешникам. Виртуозно сочетая вежливость и пренебрежение, он усадил старшего инспектора в кресло в холле и отправился за указаниями к хозяевам. Вернулся слуга в сопровождении миссис Эйнстейбл, пары терьеров и одного молодого ирландского сеттера, устроившего старшему инспектору необычайно радостный прием.
— Сидеть! — скомандовала миссис Эйнстейбл. — Извините. Сидеть, дурачок!
Хемингуэй, успешно отражавший восторженный натиск сеттера, воскликнул, стряхивая с себя шерсть:
— Какой красавец! Ну, хватит! Сидеть!
— Очень признательна вам за снисходительность, — сказала миссис Эйнстейбл. — Он еще не прошел обучение. — Ее утомленные глаза оглядели старшего инспектора. — Полагаю, вам нужен мой муж. Он здесь, неподалеку, во флигеле. Я отведу вас к нему. Это сэкономит время, к тому же там он держит свою винтовку.
— Благодарю вас, мадам.
Она рассмеялась:
— Раньше Торнден не радовал нас такими развлечениями!
— Полагаю, вы предпочли бы без них обойтись, — произнес Хемингуэй, следуя за ней сначала по коридору, а потом по заросшей аллее.
— Сознаюсь, без этого было бы гораздо лучше. Какой ужас — убийство! Муж тоже обеспокоен. Он никак не избавится от ощущения ответственности за Торнден. У вас есть догадки, чьих это рук дело? Или нельзя спрашивать? Тем более когда среди возможных подозреваемых мой муж… Лучше бы я дождалась его и увезла домой!
— Вы, кажется, рано уехали с тенниса, мадам?
— Да, я заглянула туда только на чай. Сама я — развалина и в теннис не играю. К тому же тогда выдался очень жаркий день!
— Вы помните, во сколько уехали, мадам?
— А какая разница? После шести часов. Спросите мистера Пленмеллера, он шел мне навстречу, когда я выехала. Может, он помнит, который был час?
— Наверное, он возвращался с бумагами для вашего мужа?
Она опять засмеялась:
— Да! Вам рассказали?
— Мне сообщили, что после чая он попросил отпустить его и вернулся через полчаса. Я не знал, что вы встретили Пленмеллера.
Она остановилась и бросила на него быстрый взгляд:
— Можно подумать, что у кого-то были дурные замыслы! Поделом ему, угодил в собственную ловушку! Вам объяснили, почему ему понадобилось уйти?
— Нет, мадам. А вы знаете?
— Конечно, как и все остальные! Ужасно с его стороны — и так типично! После чая составились команды, и мисс Уорренби оказалась лишней. Это означало, что ей предстояло беседовать с Гэвином Пленмеллером. Поэтому ему и понадобилось отлучиться домой за бумагами для моего мужа. Неудивительно, что он создает себе врагов!
— Удивляться не приходится, — поддакнул Хемингуэй. — Вы полагаете, все знали истинную причину его ухода?
— Все, кто его слышал! Миссис Хасуэлл сказала, что ему и мисс Уорренби придется развлекать друг друга, после чего он обратился к Линдейлу будто бы вполголоса, но так, что слышали все: дескать, теперь ему надо быстро соображать… Не знаю, услышала ли это мисс Уорренби, но я услышала! Ты очень занят, Бернард? Пришел старший инспектор Хемингуэй.
Две ступеньки вели в большую квадратную комнату, где были бюро с выдвижной крышкой, картотечный шкаф, несколько кресел с кожаными сиденьями. На одной стене висела карта поместья, в другой была дверь. Сквайр сидел за столом и занимался какими-то бланками. Он взглянул на Хемингуэя из-под густых бровей и поднялся.
— Скотленд-Ярд? — резко спросил он. — Иди отдыхай, Розамунда!
— И не подумаю, дорогой! — Миссис Эйнстейбл села и достала из лежавшей на столе пачки сигарету. — Не до отдыха, когда у нас полиция! Мне интересно! Можно подумать, что мы угодили в книжку Гэвина!
Муж молча посмотрел на нее. Она, закурив, подбодрила его улыбкой — так показалось Хемингуэю.
— Прошу, садитесь, — произнес сквайр. — Чем могу быть полезен?
Это было сказано скорее по-командирски, а не тоном человека, которому предстоит допрос. Хемингуэй оценил это и понял, что сквайр крепкий орешек. Что ж, люди, поручившие это расследование ему, знали, что делали. «Замешаны местные родовитые семейства, — объяснил заместитель комиссара полиции непосредственному начальнику и закадычному другу Хемингуэя суперинтенданту Хинкли. — Неприятная ситуация. Поручим ее Хемингуэю. Понятия не имею, как у него это получается, но у Хемингуэя нестандартный подход. Он умеет раскалывать самых трудных свидетелей». На что суперинтендант Хинкли с усмешкой заметил: «Он бывает несносным, правда, сэр? Но результат есть результат. Сдается мне, именно его нестандартный подход застает людей врасплох. Факт, вы же сами говорите: он всегда добивается своего! У него редкое…» В этом месте заместитель комиссара перебил суперинтенданта: «Чутье! И не говорите! Что есть, то есть, черт бы его побрал!»
Сам старший инспектор без колебания приписал бы свой первый вопрос сквайру этому чутью. Усевшись по другую сторону стола, он улыбнулся:
— Благодарю вас, сэр. Я подумал, что лучше с вами поболтать, потому что, насколько я понимаю, вы дружили с Уорренби.
Воцарилась тишина. Ее продолжительность была старшему инспектору на руку. Никто не догадался бы, что Хемингуэй наблюдает за обоими присутствующими. Тем не менее, хоть он и выбрал этот момент для поглаживания терьеров, нюхавших его штанины, от него не укрылись ни взгляд сквайра, ни оцепенение его обычно суетливой супруги: она, не мигая, уставилась на тлеющий кончик своей сигареты. Молчание нарушил сквайр:
— Я бы выразился скромнее. Я с ним прекрасно ладил. В пререканиях с соседями нет никакого смысла.
— Точно, — кивнул Хемингуэй. — Тем более что все сходятся в одном: поладить с Уорренби было непросто. Вот я и решил поговорить с человеком, относившимся к нему непредвзято. Как эту непредвзятость ни толковать… По одну сторону мисс Уорренби, по другую все остальные. В данной ситуации важно услышать беспристрастное мнение. Как он умудрился добиться такой единодушной неприязни?
Сквайр не спешил с ответом. Сначала, скрывая неуверенность, он пододвинул Хемингуэю сигаретную пачку.
— Не знаю, курите ли вы…
— Спасибо, сэр, — сказал Хемингуэй, беря сигарету.
— Вы задали трудный вопрос, — начал сквайр. — Сам я никогда не конфликтовал с Уорренби: со мной он был сама учтивость! Но он был отчасти чужаком. Не понимал, как вести себя в таком месте, как это. Здесь нужно добиваться поддержки, шагать в ногу со временем. Но и отпугивать таких, как Уорренби, не следует. Надо принимать их и учить правильному поведению.
Действительно, подумал старший инспектор, сквайр — крепкий орешек.
— Как вы считаете, сэр, он мог прибегнуть к шантажу, чтобы добиться своего? — спросил он.
Миссис Эйнстейбл уронила пепел с сигареты себе на подол и, стряхивая его, воскликнула:
— Что за противоестественная мысль! Кого ему было шантажировать в таком респектабельном месте?
— Мало ли… — пожал плечами Хемингуэй. — Я пообщался с его старшим клерком, мадам, и у меня возникли разные мысли…
— Бесполезно спрашивать об этом меня! — хрипло произнес сквайр. — Будь у меня основания такое заподозрить, то я не имел бы с ним ничего общего.
— Вы пытаетесь понять, почему мы с ним общались? — обратилась к старшему инспектору миссис Эйнстейбл, вызывающе глядя на него. — Это я виновата. Не могла преодолеть жалость к его несчастной племяннице. Потому и оказывала им гостеприимство. Это, конечно, глупость и феодализм, но если мы принимаем новичков, то нашему примеру следуют другие. Расскажите нам больше о шантаже! Если бы вы знали Торнден так, как я, то понимали бы, насколько это невероятно. Можно подумать, что мы попали в книжку Гэвина Пленмеллера.
Заметив, что сквайр впился взглядом в лицо жены, Хемингуэй сказал:
— Придется мне засесть за книги мистера Пленмеллера! Кстати, это напомнило мне о еще одном вопросе, который я собирался вам задать, сэр. Вы просили Пленмеллера принести вам во время игры в теннис в субботу некие бумаги?
— Нет! — отрезал сквайр. — Я попросил его вернуть их мне, но никакой спешки не было. По неким собственным причинам он взялся принести их немедленно. Не знаю, куда вы клоните, но хочу сообщить, что Пленмеллер вернулся в «Кедры» до моего ухода. Встретил по пути мою жену и отдал бумаги ей. Мог бы вручить их напрямую Линдейлу, не тревожа меня, но это не в его стиле.
— Как я слышал, они связаны с Речным комитетом, сэр? Вроде бы там нужен юрист, и Уорренби метил на это место?
Сквайр заерзал в кресле.
— Да. Не знаю, почему Уорренби было так важно это назначение: ничего особенного! Однако он на него нацелился, и я не собирался ему мешать. Это не было поводом для волнения.
— Вот и мне так показалось, — признался Хемингуэй. — Хотя я в подобных вопросах профан. На место претендовал также мистер Драйбек.
— Вздор! — раздраженно бросил сквайр. — Драйбек и так свой, ему ни к чему дополнительные должности, чтобы быть принятым! Я говорил ему об этом. Он бы все равно получил место: кандидатура Уорренби сталкивалась с сильным сопротивлением.
— Действительно, — кивнул Хемингуэй, почесывая подбородок, — теперь-то, полагаю, сэр, должность его? События обернулись в пользу Драйбека.
— Что, черт возьми, вы хотите этим сказать? — крикнул сквайр. — Если вы намекаете, что Тэддиас Драйбек — человек, которого я знаю всю жизнь! — способен убить Уорренби или кого-либо еще просто ради того, чтобы получить место в Речном комитете…
— Ничуть, сэр! Я не имел в виду ничего подобного. Просто любопытно, что вас заставило поддерживать Уорренби, если на место претендовал Драйбек?
— Мне не пристало назначать в совет своего собственного поверенного! К тому же… Нет, не важно.
— Важно, Бернард! — возразила его жена. — Драйбек — наш семейный поверенный, старший инспектор, но… Он уже немолод и, увы, далеко не так компетентен, как Уорренби. Да, Бернард, я знаю, что это с моей стороны нелояльно, но зачем делать из всего тайну?
— Даже говорить не стоит, — заключил сквайр. — К делу не имеет ни малейшего отношения. — Он взглянул на Хемингуэя. — Вы хотите узнать, куда я направился и что делал, уйдя из «Кедров» в субботу?
— Благодарю вас, сэр, вряд ли я снова стану вас этим беспокоить, — ответил Хемингуэй, вызвав у мужа с женой удивление. — Ваши показания сержанту Карсторну вполне ясны. Вы осматривали новые посадки. Сегодня я сам там побывал. Я не разбираюсь в лесоводстве, но, по-моему, вы активно занимаетесь вырубкой.
— Да, занимаюсь, — подтвердил сквайр.
— Простите, что спрашиваю, — не унимался Хемингуэй. — Покупатель вашего леса — клиент Уорренби?
— Клиент Уорренби? — повторил сквайр. — Ничего подобного!
— Наверное, я перепутал. Его интересовал гравийный карьер, не так ли? В его кабинете найдена переписка по данному вопросу. Не знаю, важно ли это, но решил упомянуть.
— Я не вел с Уорренби никаких дел!
— Он, случайно, не имел отношения к компании, разрабатывающей ваш карьер?
— Ни малейшего. Мне известно, что она действует через «Трокингтон энд Фламби». Ни я, ни она не прибегали к услугам юристов.
— Вы не привлекали своих поверенных к разработке контракта, сэр?
— В этом не было необходимости, напрасная трата денег. Это весьма уважаемая фирма, они не обманут меня, я — их.
— Тогда понятно, почему ваши поверенные не осведомлены, что вы уже лишились прав на карьер, — заметил Хемингуэй.
— Если вы о Драйбеке, то он был в курсе, что я так поступил.
— Я не о нем, сэр, а о лондонской компании. Кажется, она называется «Бейси, Кокфилд энд Белси».
Сквозняк из открытой двери зашелестел бумагами на столе. Сквайр аккуратно сложил их и придавил пресс-папье.
— Вы называете компанию доверителей по распоряжению имением, — объяснил он. — Им, естественно, неизвестны детали моих сделок. Я правильно вас понял, что Уорренби будто бы был с ними связан?
— Да, сэр. Поскольку эта связь, похоже, не принесла результата, я бы попросил вас продемонстрировать права собственности.
— Можно мне осведомиться, о чем они переписывались?
— Один клиент Уорренби вроде бы проявлял интерес к гравию. Он писал этим поверенным, наводя справки об условиях, будучи осведомлен, — что они именно те, к кому следует обращаться. Они в ответ подтвердили это, но заметили, что договариваться придется с вами. Из документов следует, что на этом все прекратилось. К вам, сэр, он не обращался?
Вместо сквайра ответила миссис Эйнстейбл.
— Уорренби обратился ко мне! — крикнула она. — Это был совершенно невозможный человек. Не надо хмуриться, Бернард: да, он мертв, но факты есть факты. В этом был весь он: выведать у меня, что ты уже отдал в аренду карьер, вместо того чтобы спросить тебя самого. Не выношу людей, идущих окольными путями без разумных причин. Ужасное плебейство!
— Уорренби обратился к вам, мадам?
— Не то что обратился… Повел речь вокруг да около.
— Когда это было? — спросил Хемингуэй.
— Господи, не помню! Он был таким любопытным, цепким! — Она затушила сигарету. — Интересно, кто являлся его клиентом? Похоже на какую-то мутную фирму, с которой мой муж не стал бы иметь дела. Забавно!
— Так, без сомнения, и было, — произнес старший инспектор, вставая.
