Дальше: ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой N рассказывает одну поучительную историю

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Карась и щука

Всю дорогу до Блэткоча Джен хмурилась. Следовало признать – Ульрик прав, Готтлиб отличный город. Их ни разу не попытались ограбить, убить или похитить. Невероятно! Разве что кофе паршивый – жидкий, вот умора. Каждому известно, что его надо жевать, а не пить.

Заночевали дома у Ульрика. Притом Нейтан до посинения ныл, умоляя отпустить его в Блэткоч пешком, страшась гнева бабушки. Успокоился рыцарь ночи лишь после того, как Ульрик арендовал телетранслятор и сообщил пожилой женщине, что ее внук цел, невредим и находится под защитой шерифа.

Когда пришли на вокзал покупать билеты, оказалось, что из-за перестановок в расписании ближайший поезд на Блэткоч следует ждать не раньше десяти утра. Нужно было скоротать пару часов. Ульрик предложил наведаться в «одно приятное место».

Ряды кресел обрывались в метрах трех от стены, затянутой белым полотном. Сбоку стоял аппарат странного вида, кремовый, с позолотой и с шестью рядами клавиш, похожих на зубы исполинской плотоядной рыбины.

– Это «Левиафан», самый большой электрический орган во всей Мехатонии, – объяснил Ульрик. – Заменяет целый оркестр. Раньше сюда непросто было попасть – билеты раскупались за неделю до премьеры. Но теперь, с появлением звуковых фильмов, времена изменились. Идем, вон наши места.

– Целый оркестр? – переспросила Джен, окинув взглядом полупустой зал.

– Понимаю, не бог весь что. Я бы сводил тебя на звуковой фильм, но поверь – болтовня актеров только раздражает.

Свет погас, и белое исчезло, будто невидимая рука отдернула занавеску, распахнув окно в другой мир. Даже Нейтан перестал пыхтеть. Грянули фанфары – за «Левиафан» сел человек, пробудив кремовое чудище ото сна.

– Я сейчас, – шепнул Ульрик, когда музыка чуть смолкла. – Нужно забрать кое-какие вещи.

Джен раздраженно отмахнулась, мол, иди куда хочешь, только не мешай.

В память о Готтлибе Джен тайком сорвала листовку – из тех, что призывали поддержать Ульрика, – на ней у молодого человека вместо ужасной висельной петли был галстук-бабочка.

– Почему Белинда считает тебя мошенником? – нарушила Джен молчание перед самым Блэткочем.

В этот раз пассажиры остались сидеть на своих местах. Изредка кто-нибудь из них косился на улыбчивого сверх всякой меры Ульрика, но, встретившись взглядом с Джен, тут же отворачивался и принимался с неподдельным интересом рассматривать пролетающий за окном пейзаж. Совершенно измотанный Нейтан спал без задних ног. Ромашковый венок он где-то потерял, но капустные листы еще держались.

– Потому, что я мошенник.

– Что же ты натворил?

– До сих пор жив.

– Разве это преступление? В Блэткоче за такое медаль дают.

– Ты не понимаешь. Я – брайан. В мои обязанности входит оказываться не в то время, не в том месте.

– Тут ты прав. Блэткоч как раз такое место.

Ульрик дернул уголком рта – не улыбка, не усмешка, будто левая часть лица нашла слова Джен забавными, а правая с ней не согласилась.

– …Заработав первые легкие деньги, я уже не смог остановиться, – Ульрик будто разговаривал сам с собой. – Мне верили на слово и не требовали серьезных доказательств. Никто не ожидал от брайана жульничества. А потом мной заинтересовалась пресса, и я утроил усилия. Думал, смогу доказать всем, что лотоматоны действительно ошибаются. Привлекал внимание какой-нибудь безумной выходкой и демонстрировал талант, которого у обычного брайана быть не могло.

Нейтан сладко сопел во сне, убаюканный мерным стуком колес.

– Кто же тогда прогнал Часовика? – спросила Джен, когда за окном потянулись заснеженные поля, мокнущие под моросящим дождем.

– Не знаю.

Блэткоч встретил их обжигающе холодным ветром. Знакомые приземистые дома, похожие на дворовых псов, жмущихся от ветра к земле, сегодня выглядели отвратительнее обычного. Улицы, затянутые ледяной коркой, напоминали замерзшие реки. Хмурое низкое небо сочилось влагой.

Они дотащились до гостиницы и теперь разглядывали гору обгоревших досок и перекрытий. Гостиница «У кратера» начинала оправдывать название.

– Это все грэмы, – влез Нейтан. – И еще люди N. Наверняка что-то замышляют! Думаю, дело в одной книге, она принадлежала самому Генри Блэткочу и обладает неслыханным могуществом! Говорят…

– Нейтан, уймись, не до тебя сейчас! – Джен оттолкнула рыцаря ночи. – И что ты будешь делать? – спросила она Ульрика.

– Искать новое место для ночлега, – пожал плечами молодой человек.

– Я не о том. Послезавтра испытание, тебе нельзя участвовать.

– Я и не собираюсь. У меня есть план.

– Этого-то я и боялась.

* * *

Человек в маске и лежа на грязном тротуаре умудрялся выглядеть элегантно. Господина в сером обступила небольшая толпа.

– Может, шерифа позвать? – спросил кто-то.

– Так он вроде ничего противозаконного не делает, лежит себе, да и все.

Многие видели, как аноним шел, оступался, налетал на прохожих, хватался за фонарные столбы, пока наконец не свалился без чувств. К упавшему сунулся было грэм и начал шарить по карманам, но его быстро охолонили – стукнули по темечку и положили рядом. Теперь пострадавших стало двое.

– Может, ему маску, того, снять, – предложил пожилой мужчина в сером тренчкоте. – Дышать-то неудобно, поди?

– Что, дядя, масочка приглянулась? – весело спросил юноша в клетчатом пиджаке и с черным галстуком-бантиком. – А морда не треснет?

Тренчкотовый полез в карман.

– Но-но, спокойно, – уже без улыбки бросил молодой, отступил на шаг и распахнул полу пиджака, чтоб стало видно пистолет в наплечной кобуре.

Мужчина хмыкнул и, вытащив пачку сигарет, закурил. Кто-то юркий скользнул к анониму, наклонился, засопел.

– Не поддается, з-зараза!

– Сильнее дергать надо, – посоветовали в толпе.

– Вот сам и дергай!

Все по очереди попробовали. Тщетно – маска к лицу анонима будто приросла. Тем временем грэм пришел в себя и проворно уполз.

– Кликните медвежатника Пита, – сказал тот же голос, что предлагал позвать шерифа и сильнее дергать. – У него инструмент имеется.

Сходили за Питом. Не прошло и минуты, а Пит – костлявый субъект в длинном двубортном пиджаке – уже задумчиво крутил в пальцах маску.

– Чудная она какая-то – тяжелая, хоть с виду и не скажешь. Едва инструмент не попортил.

От усилий Пита легче бедолаге не стало, лежал себе, как и раньше, только видно теперь, что лицо у него белое, восковое, будто пеплом припорошенное. Глаза распахнуты, а в них никакого выражения нет, все равно что два сгоревших предохранителя.

– Да ведь это Отис, с улицы Бессребреников, – сказал тренчкотовый.

– Надо его жене сообщить, – в очередной раз посоветовал некто. – Бессребреников вот она, рукой подать.

Советчика вычислили – им оказался невзрачного вида тип в замызганной шляпе-федоре – и отправили за Отисовой женой. Скоро явилась дородная дама в цветастом платье и признала в анониме мужа.

– Нет, ну вы только посмотрите! Я его вторую неделю ищу, а он тут валяется! Еще в костюм вырядился, где только деньги взял, гад! Чего разлегся, вставай! Это ж надо так напиться!

Люди с чувством выполненного долга расходились по домам.

* * *

Джен выделила Ульрику пустовавшую комнату на втором этаже. Кот в гостиной обзавелся новыми украшениями. По дому шнырял, шурша гирляндой, Пушистик и зыркал по сторонам янтарными глазищами.

– Котовство? – простонал Ульрик. – Опять?

От количества блюд на праздничном столе рябило в глазах.

– Старое Котовство, – поправила Джен. – Заткнись и ешь.

Браслет с Пушистика она сняла и теперь носила украдкой под рукавом комбинезона.

Спустя полчаса уговоров «съесть еще кусочек» Ульрику удалось сбежать к себе наверх. Одиночество было недолгим: и двадцати минут не прошло, как в дверь постучали.

– Ты идешь в приют? – спросила Джен, когда дверь чуть приоткрылась. На этот раз в качестве подарков были припасены теплые вещи.

– Э-э-э, нет, – сказал Ульрик. – У меня дела.

– Что может быть важнее, чем навестить несчастных сирот? – нахмурилась Джен.

Не умереть завтра в страшных муках?

– Э-э-э, – мучительно искал оправдание Ульрик. – Мне нездоровится. Не хочу их заразить.

– Ты не выглядишь больным, – с сомнением оглядев Ульрика – фрак, цилиндр со звездой, веревка вместо галстука, – заключила Джен.

– Кхе-кхе, – покашлял Ульрик.

– Не хочешь идти, так и скажи.

Джен фыркнула и сердито затопала вниз по лестнице.

Ульрик с облегчением закрыл дверь и вернулся к приготовлениям.

В Готтлибе он достал все необходимое – серый костюм-тройку и белую маску, похожую на те, что носили люди N. На улице успело порядком стемнеть, так что разницы никто не заметит. К постоянным спутникам – дерринджеру и стилету – добавился револьвер «Крысобой». На неприятностиметр Ульрик даже не взглянул, оставив устройство лежать на столе. Ни к чему лишний шум.

Ульрик сложил в саквояж деньги, что удалось раздобыть – четыреста семьдесят три тысячи лэков. Выпотрошил все тайники. Сверху бросил моток веревки и несколько приспособлений: на случай, если Коммивояжер будет не в духе и откажется делиться секретами.

Долго думал, брать флеш-ган или нет: в пещере с марлофами он так и не пригодился. Снова таскать громоздкую штуковину зазря не хотелось. Плюнув, бросил «вспышкомет» сверху и защелкнул саквояж.

Ульрик мысленно пожелал, чтобы безрассудная затея увенчалась успехом, и, чувствуя себя последним дураком, прошептал:

– Мяу.

…Нейтан в его сторону даже не посмотрел: учил мальчишек отрабатывать приемы на пугале. На шее рыцаря ночи болтался обрывок бельевой веревки. Ульрик сомневался, что Нейтан хотел свести счеты с жизнью, скорее, это его, Ульриково, дурное влияние дает о себе знать.

Город лихорадило. В вечернее небо то и дело взмывали огненные полосы, рассыпаясь снопами искр. Вдалеке гулко бахало, будто из пушек палили. Какой-то пьяный повис на шее Ульрика и от души расцеловал. Идея надеть маску оказалась блестящей.

К нужному дому добирался по крышам. Разомкнул ставни и скользнул через подоконник в комнату, где позавчера в блэкджек играли. Ставни за собой Ульрик притворил – с тем расчетом, чтоб легко распахнулись в случае необходимости. Зажег спичку, окинул взглядом небогатое убранство. Только взялся за дверную ручку – на лестнице глухо затопали. По звуку шли двое, но ступали по-медвежьи тяжело, аж половицы трещали. Что за мамонтов Коммивояжер себе в охрану нанял? Боится он его, что ли?

Ульрик встал за дверь, больше спрятаться все равно было негде, прижался к стене, приготовился. Решил, церемониться не будет, и не важно, кто там: старые знакомцы Тошнот с Вилберн-Гилберном или новенькие.

Дверь распахнулась, стукнув Ульрика по лбу. Вошли-то двое, только с собой они тащили еще одного, да так, что он носками лаковых туфель с цепочками едва касался пола. По стенам заметался свет керосиновой лампы. Свалив ношу на стул, господа, не похожие, к слову, ни на людей N, ни на Вилберна-Гилберна с Тошнотом, ни на кого другого, виденного Ульриком ранее, по-хозяйски принялись раскладывать на столе деньги и украшения.

В субъекте в туфлях с цепочками, что тихонько скулил, баюкая правую руку – сломали при задержании, наверное, – Ульрик признал Коммивояжера. А эти двое, с невыразительными лицами, не иначе как готтлибские сыщики. Один, повыше, поплечистей, в красной жилетке и в рубахе с расстегнутым воротом, сверялся со списком. Другой, поджарый и юркий, с закатанными до локтя рукавами, потрошил сумку. У обоих в наплечных кобурах сверкнуло по револьверу.

Драться Ульрик раздумал. Сопротивление полицейским, да еще при выполнении спецоперации, это тебе не каску забыть. Как бы поделикатнее объяснить теперь, что он тут делает? Может, прикинуться законченным брайаном и понадеяться на порядочность Коммивояжера? Вдруг не сдаст несостоявшегося клиента?

Возьми Ульрик с собой неприятностиметр, он бы пищал не переставая.

Почему сыщики его не видели, Ульрик понятия не имел. Преспокойно занимались своим делом и не обращали ни на кого внимания. Долго так, конечно, продолжаться не могло.

– При описи имущества по новым правилам нужно заполнять форму сто двадцать один дробь «бэ»? – спросил полицейский, тот, что повыше. – Или сто тридцать дробь «а»?

– Двести пятьдесят шесть дробь «цэ», – подсказал шустрый.

– Проклятье! И что теперь?

– Возьми у Гельмута, у него бланки всегда с собой. И кофе не забудь.

– Как скажешь. Полные карманы насыплю.

Ульрик приготовился сказать что-нибудь вроде: «Сэр, вы ни за что не догадаетесь, как я здесь оказался», да только полицейский протопал мимо и ухом не повел. Хорош сыщик. Зато Коммивояжер пялился во все глаза. Прижимал руку к груди, словно ребенка, и беззвучно разевал рот. Ни дать ни взять выброшенная на берег треска. По губам Ульрик сумел прочесть: «Помоги мне». Наверное, принял за человека N. Вот еще! Самому бы уйти.

План, что делать дальше, сложился сам собой. Получалось, что вспышкомет он сегодня захватил не зря.

Флеш-ган, или вспышкомет – рефлектор с круглым отражателем и съемными лампами, – Ульрик позаимствовал у репортеров. Новейшее изобретение. Только флеш-лампы он немного усовершенствовал. Новые давали вспышку будь здоров – ослепнуть можно, куда мощнее репортерских.

На лестнице затопали. И снова плечистый прошел мимо, не задерживаясь, помахивал себе нужным бланком да песенку насвистывал.

– Господа, – устав ждать, пока его обнаружат, позвал Ульрик. Хотел добавить что-нибудь остроумное, но на первом слове его будто заклинило. – Э-э-э…

Полицейские разом обернулись, выхватили револьверы. Ульрик зажмурился и нажал заветную кнопочку. Дважды грохнуло, и у самой шеи неприятно потянуло сквозняком: ослепшие сыщики принялись палить наугад.

Ульрик бросился к окну, от волнения забыв, в какую сторону открываются ставни. Брайан, настоящий брайан! Обернулся на полицейских – может, сдаться, пока не поздно? – и увидел на столе, среди прочего, деактиватор печатей. Выходит, руку Коммивояжеру не сломали, а того хуже. Теперь и Билли не поможет, хоть сколько денег накопи. Вон он как раз лежит. Не совсем понимая, что делает, Ульрик бросил саквояж с деньгами, сунул старого знакомца под мышку, пинком распахнул ставни и прыгнул вниз, в кучу мусора. Все-таки Блэткоч хороший город: в Готтлибе, где выброшенный мимо урны окурок днем с огнем не сыщешь, наверняка бы расшибся.

Ульрик дунул вниз по улице. С Леденцовой свернул на Медовую, юркнул в подворотню, перемахнул через гнилой забор, вылетел на Благоухающую и, перепрыгивая кучи мусора, как заяц, понесся куда глаза глядят.

Благоухало так, что хоть нос затыкай. В небе рвались ракеты, тяжеленный Билли норовил выскользнуть и шлепнуться на мостовую. Ульрик здорово запыхался, но погоня, кажется, понемногу отставала, крики и пронзительный свист делались все тише.

Изловчился, оглянулся на бегу: не появятся ли из-за угла преследователи? – и со всего маху врезался в стену, появившуюся словно из ниоткуда. В себя пришел на земле. Над ним склонились три маски – люди N. Пришли посмотреть, кто тут носится как угорелый.

Посреди улицы, сияя огнями, высилась Блуждающая Башня.

Ульрик попробовал встать. Ощупал лоб – маска треснула, глянул на пальцы – кровь.

– Вот те раз, шли за карасем, а поймали щуку, – раздался веселый голос.

Полицейские.

«Карась» – это я, – равнодушно подумал Ульрик. – А «щука» кто?»

– Полицейское управление Готтлиба, ни с места! – приказал веселый голос. – Иначе – стреляю!

«Да я и не собираюсь никуда, – подумал Ульрик. – Добегался».

Того, плечистого, в красной жилетке, среди блюстителей порядка не оказалось. Зато его напарник тут как тут: машет себе револьвером, белозубо скалясь. Это он про карася сказал. Только на Ульрика полицейские снова не смотрели, черное дуло уставилось на безмолвных людей-масок. Вот кто щука.

– Предупреждаю, без глупостей!

Один аноним вдруг скакнул вперед, как-то чудно дернувшись всем телом, и шустрый выстрелил. Да только вот незадача: маску пуля не пробила.

Дальше началось невероятное.

Р-раз – и человек в костюме рубанул тростью с костяным набалдашником по державшей револьвер руке. Д-два – и другой аноним выпростал из рукава цепь и захлестнул ее концом шею не в меру шустрого весельчака. Т-три – и полицейский, без особых примет, которому Ульрик еще не успел дать прозвище, повалился на мостовую от обычного удара кулаком в челюсть.

Ульрик не стал дожидаться, чья возьмет, а подхватил Билли и дал деру.

* * *

К Джен возвращался кружным путем, убедившись, что погоня отстала. По-воровски влез в окно – когда уходил, специально оставил открытым – зажег свет. На кровати, положив под щеку неприятностиметр, дрых Питер.

Ульрик, стараясь не шуметь, убрал Билли под кровать. Взял со стола пачку рисунков, полистал. На каждом господин в цилиндре и фраке убивал высокое, до невозможности худое существо. Рисунки были криво подписаны: Кристи, Майкл, Виолетта. Подарок сирот. Ульрик вздохнул, улыбнулся. Рядом с рисунками тарелка морковного салата и давным-давно остывший чай. Это от Джен.

Ульрик осторожно тронул неприятностиметр – спать на нем наверняка было до ужаса неудобно, еще синяк останется, – и тут же пронзительно пискнуло. Бросил устройство в футляр, прислушался.

– Вы меня убьете? – спросил сонный голос. Ульрик обернулся. Питер тер распухшие веки. – Вырежете печень, зажарите и съедите под бокал хорошего кьянти?

– Э-э-э, что? – не понял Ульрик.

– Отрубите руки?

– Что-что?

Откуда у такого юного человека столь бредовые фантазии?

– Я без спроса трогал ваши вещи, сэр. Вы меня теперь убьете, да?

– Вряд ли, – Ульрик зевнул.

– Изобьете до полусмерти?

– Очень в этом сомневаюсь, – пробурчал Ульрик и задумчиво поковырял вилкой морковный салат.

– Сварите в кипящем масле?

– Не сегодня.

А салат неплох. Если сперва побегать наперегонки с полицией, нагулять аппетит.

– Проткнете пальцем насквозь?

– Может, хватит уже? – спросил Ульрик с набитым ртом.

– Джен бы меня сразу убила.

– Вот и иди к ней. А у меня дела.

Убедившись, что варить в масле его никто не собирается, Питер повеселел. Сел на кровати, заболтал ногами.

– Подарите ту белую штуковину? Ею хорошо орехи колоть.

– Марш спать, – Ульрик отложил салат и скорчил страшную физиономию. Питера как ветром сдуло.

Ночка обещала быть познавательной.

Для начала занавесил окна, запалил свечку. Достал, страшно волнуясь, из-под кровати Билли, расположил на столе. Тут внезапно выяснилось, что чемодан наглухо закрыт, а ключ, понятное дело, у Коммивояжера на шее остался.

Хоть обратно возвращайся.

Замок пришлось аккуратно выломать стилетом. Билли лежал целехонький. И выглядел отлично, бледный разве что. Ульрик кнопочки потрогал, трубки погладил, даже тонких пальцев разок коснулся. Что делать дальше, было решительно непонятно, инструкции не прилагалось.

Для пробы отщелкал на клавишах «ПОЛИЦЕЙСКИЙ», снял перчатку, пожал руку мертвецу. Сработало: профессию Билли сменил. Как теперь свою печать трансформировать? Может, руку себе отрезать? А эту пришить? Черт его знает, но вряд ли.

– Блок управления с датчиками кровяного давления – вот, – бормотал Ульрик. – Артериальный насос – вот, оксигенатор – легкие, то есть – здесь.

Дальше сложнее. Три баллона непонятно для чего, какие-то вентили, всюду трубки, зачем их столько?

– А это что за… штука?

«Штука» размещалась под клавишами, а на ней полустертые письмена Древних. Похоже на деталь от лотоматона. К «штуке» вели четыре трубки серого цвета. Остается разве что…

От мрачных мыслей Ульрик поежился. Дрожащими пальцами вытащил серую трубку, оттуда засочилось белое. Потянул осторожно вторую, третью… Затем к уже имеющимся присовокупил те, что никоим образом не сообщались с артериями и венами. Из двух сочилось белое, из одной красное, из трех – ничего.

Ульрик разложил на столе медицинские инструменты. Крестиками отметил на руке места надрезов. За образец взял Билли. Наложил жгут, надел резиновые перчатки. Вколол обезболивающее, протер трубки спиртом. Обработал предплечье йодом – чуть ниже незаживающей гнойной раны, оставленной зубами марлофа, – выждал немного и приступил к делу.

Спустя четверть часа все было готово. Рука горела огнем, Ульрик едва сдерживал тошноту. Липкими от крови пальцами набрал «Бухгалтер». В окошке вспыхнули золотые буквы. Под кожу будто впрыснули расплавленный свинец. Захотелось немедленно вырвать трубки и прекратить эксперимент.

Щелкнул пальцами. Новая печать загораться не спешила. Еще, еще – без толку. На исполосованной шрамами руке ясно читалось одно слово: «НЕУДАЧНИК».

Раздраженно отщелкал «Полицейский», перепутав местами две буквы.

«НЕУДАЧНИК».

Юрист.

«НЕУДАЧНИК».

Президент.

«НЕУДАЧНИК».

Господь бог.

«НЕУДАЧНИК».

К черту! Ульрик сбросил аппарат со стола. Трубки выскользнули и, извиваясь, шлепнулись на ковер. Он наскоро забинтовал руку, снял жгут. Наверняка Коммивояжер знал секрет, без которого ничего не получится.

Стало жаль денег. Все, что заработал в фирме «Брайан и Компания», спустил за одну ночь. Последнее испытание в девять вечера. Осталось решить, что важнее: печать.

Или жизнь.

* * *

Четверо грэмов: Падежус, Герундус, Синтаксус и Марк, пыхтя, разбирали завалы. Кто из них Падежус, кто Герундус, а кто Синтаксус, мог различить только опытный наметанный глаз. Просторные балахоны скрадывали очертания фигур, капюшоны надежно закрывали лица. За исключением одного, конопатого, с длинным носом. В черные балахоны с глубокими капюшонами были облачены трое, четвертый щеголял в куртке на меховой подкладке.

Шел снег.

Путаясь в подоле, Герундус неодобрительно косился на Марка, бормоча:

– Вырядятся некоторые в черт знает что и плевать им на старших товарищей.

Герундус подцепил ломом почерневшую балку, налег всем телом, приподнял. Потом оперся на лом, отдышался, переводя дух. Хотелось курить, сил нет. Дрожащими от напряженной работы пальцами грэм вытащил последнюю папиросу. Начал искать зажигалку, и в ту же секунду папироса выпала, угодив точнехонько между досок. Прекрасно, только этого и не хватало.

Случившееся в гостинице списали на взрыв самогонного аппарата. Местные полицейские отметили место трагедии лентой и на этом расследование закончили.

Седвик, а вернее будет сказать, правая рука главы Ордена грэмов, приказал разобрать то, что осталось от гостиницы, найти погибших братьев и с честью похоронить. Вот она, награда за усердие – тебя выкопают из-под снега и пепла, засунут в холщовый мешок, а после зароют в другом месте.

Ах, как хочется курить!

Для дела Седвик отрядил четверых братьев: Герундуса, Падежуса, Синтаксуса.

И Марка.

Вон он, сидит и пытается разжечь костер. Чиркает спичкой за спичкой, все без толку. Ничего доверить парню нельзя, обязательно испортит или сделает так, что лучше б не брался вовсе. Под рукой куча щепок, деревянных обломков и учебник по математике – что еще для костра нужно, спрашивается?

Герундус пошарил в дыре. Папироса не находилась. Он с тоской оглянулся на братьев. Папирос у них не имелось, вчера еще заметил, как Падежус задумчиво посасывает большой палец. А и были б, не поделились.

– Послушайте, уважаемый! – заискивающе обратился Герундус к проходившему мимо парню. – У вас папироски не найдется? Курить очень хочется.

– В честь Котовства так и быть, – проворчал «уважаемый», вытащил из кармана горсть табаку и щедро сыпанул в подставленные ковшиком ладони.

«Едят они его, что ли? – подумал Герундус, стараясь не просыпать ни крошки. – Как кофе?»

Осталось раздобыть бумаги. Где там учебник?

С костром у Марка по-прежнему не ладилось. Перестав чиркать спичками, он пытался вырвать страницу из книги. Безуспешно. Слабак.

– Погоди, – буркнул Герундус.

Математика. Бесполезная наука. Никогда Герундус ее не понимал. Присел, ссыпал табак на колени и взялся за учебник.

Титульная страница «Краткого изложения уроков о дифференциальном и интегральном счислении» за авторством некоего Б. К. Леблена вырываться отказывалась категорически.

Подошел кто-то из братьев. Посмотрел на мучения Герундуса и забулькал из-под капюшона – смешно ему, значит.

– Думаешь, это весело, Синтаксус?

– Я Падежус.

«Кто ж вас разберет?» – подумал Герундус и что есть мочи рванул лист. Из всех адептов Ордена один Седвик никогда не ошибался: глянет разок – аж до костей пробирает. «Ты, – говорит, – Герундус, опять небритый, нехорошо. Тело, как и мысли, нужно блюсти в чистоте». Ну какого черта?!

Подошел Синтаксус – методом исключения, – встал рядом. «Хотя бы под капюшоном не видно, как уши пылают со стыда», – тоскливо думал Герундус, пытаясь перочинным ножиком отрезать страницу.

Постойте-ка.

Герундус вскочил, рассыпав табак. Задрал подол, вытащил из кармана зажигалку. Поднес дрожащий язычок пламени к уголку страницы. Бумага не съежилась, не почернела, не занялась.

– Может, зажигалка бракованная? – предположил Марк.

– Сам ты бракованный, – проворчал Герундус. – Где взял книгу?

– В развалинах нашел, – часто-часто заморгал Марк.

Неужели они столько времени искали учебник по математическому анализу?

– Как меня зовут? – спросил Герундус.

– Герундус, – вытаращился Марк.

– Я не у тебя спрашиваю, – прошипел Герундус и прижал учебник к уху. Потряс, полистал. Может, пароль какой нужен?

– Яви свою тайну! – воскликнул Герундус.

– Ты сбрендил, да? – спросил Марк.

– Сам ты сбре…

К месту раскопок спускались, помахивая тросточками, двое анонимов. Герундус воровато оглянулся – сзади через завалы пробирался еще один.

– Подержи-ка, – он сунул Марку учебник и снова задрал подол.

…Они неслись по улицам Блэткоча, пугая туристов: местных кровавые перестрелки не удивляли давно. Подумаешь, двое в черных балахонах, несут под руки третьего, белого как мел, с россыпью веснушек на длинном носу, эка невидаль. К груди рыжий прижимал какую-то книгу – так и что с того?

– Почему ты не носишь балахон, Марк? – задыхаясь, спросил Герундус.

– Они неудобные и смахивают на женское платье, – пролепетал непутевый грэм.

– Бери пример с Падежуса, он под балахоном целый арсенал носит – три ножа, два пистолета.

– Я Синтаксус, – прохрипел Синтаксус.

Да какая разница?!

…Когда появились люди N, Герундус сразу смекнул, что они не помогать пришли. Не став дожидаться у моря погоды, выхватил револьвер и открыл огонь.

Сначала Герундус пальнул в грудь. Аноним пошатнулся. Вторая пуля угодила точно в рот. Колени человека-маски подогнулись, и он рухнул лицом в снег.

Затем настал черед Падежуса. Впрочем, что это Падежус был, позже выяснилось.

Аноним скакнул вперед и коснулся головы несчастного самым кончиком трости. Не удар, а балет какой-то. Раздался треск, и Падежус рухнул навзничь.

Марк бросился наутек, но, угодив ногой в дыру – наверняка ту самую, куда папироса провалилась, – потерял равновесие и упал. Влажно хрустнуло, Марк вскрикнул.

Оставшихся анонимов Герундус и Синтаксус изрешетили пулями.

Одного взгляда на неестественно вывернутую ступню Марка хватило, чтобы понять: чемпионом по бегу с препятствиями ему сегодня не быть. Герундус хотел забрать «Краткое изложение…», но конопатый недоумок вцепился в книгу мертвой хваткой. Прижал учебник к груди побелевшими пальцами и ни в какую. Хоть руки ему отрезай.

Дальше по улице выросла Блуждающая Башня, из нее полезли анонимы, как шершни из дупла. Герундус скомандовал товарищу подхватить Марка на руки. Взяли его с двух сторон и потащили прочь, будто слуги императора.

Тут-то и проявилось во всей красе несовершенство Марковой одежды.

Ходи он в балахоне, как все нормальные люди, было б куда проще ухватиться, не хуже, чем на носилках тащить. А так…

Башня выросла впереди, отрезая путь. Герундус и Синтаксус, не сговариваясь, свернули в проулок, туда Башня не полезет – слишком тесно.

«Недолго осталось наперегонки бегать, скоро все кончится, – думал грэм. – Родная обитель, вот она, за тем проулком, рукой подать».

* * *

Седвик места себе не находил. Фигура № 1, наоборот, была само спокойствие. Какие чувства скрывает глубокий капюшон, сегодня было не разобрать. Не такого приема он ждал. Седвик с любопытством косился на непроницаемую черноту под капюшоном. Она тоже была не такой, как обычно. Непроницаемее, что ли?

Дела шли хуже некуда. Седвику изменило самообладание впервые за… сколько они уже здесь? Счет дням он давно потерял. Иногда казалось, будто время в Блэткоче идет, как ему вздумается: то быстрее, то медленнее, а то и вовсе останавливается или начинает нестись вскачь, перепрыгивая через дни и недели.

Назревал бунт. Братья в открытую выражали неповиновение. Многие дезертировали. Остались самые фанатичные и преданные. И глупые.

Седвик покосился на фигуру № 1. Да чего он, в самом деле? Неужели не страшно?

После того, что случилось вчера, страшно было всем. Взрыв и пожар в гостинице стоили жизни трем братьям.

– Я навел кое-какие справки об Ульрике, – сбивчиво заговорил Седвик. – Вы не поверите, что мне удалось узнать!

– Думаю, поверю, – отозвалась фигура № 1 безразличным тоном.

– Как мы раньше могли не заметить этого!

– Вот именно, – подтвердила фигура № 1 равнодушнее некуда.

Седвик заволновался сильнее. Никогда прежде у главы Ордена не было такого голоса. Это от потрясения, вот что! Не может поверить. Только почему…

В коридоре раздался шум, топот, выстрелы. Седвик вытащил из рукава револьвер, щелкнул курком. Дверь распахнулась, вбежал Герундус и замер посреди комнаты. Капюшон откинут, волосы взмокли, глаза дикие. К груди грэм прижимал какой-то учебник. Герундус обвел комнату слепым взором и рухнул на колени. За его спиной стоял, поигрывая тросточкой, человек-маска в сером костюме. На конце трости сверкала голубая искорка.

Седвик вскинул руку с револьвером. Человек-маска играючи коснулся тростью Седвикова запястья, щелкнуло, и руку свело жуткой, безболезненной судорогой. Револьвер сам собой выскользнул из пальцев и с глухим стуком шмякнулся на ковер.

Фигура № 1 сняла капюшон. Вместо лица у нее была пустота.

Секунда, и балахон упал к ногам элегантно одетого господина без головы. Он поправил галстук, шагнул в сторону, носком безукоризненно начищенного ботинка откинул ненужное тряпье в угол. Будто волк, что скинул опостылевшую овечью шкуру.

В комнату вошли четверо в масках, на серых костюмах пятна крови. N – а это, без сомнения, был он – подал знак, Седвика связали и усадили в кресло.

N придирчиво разглядывал учебник, смахивая невидимые пылинки, а когда налюбовался вдоволь, снял с полки «Большой толковый словарь» – коллекционное издание, тысяча двести страниц с примечаниями, кожаный переплет, медные уголки – и взвесил на ладони.

– Знаешь, как местные оценивают книги? – безучастно спросил N. – По толщине.

Седвик облизал пересохшие губы.

– Чем толще – тем лучше. Говорят: «Замечательная книга, такой и убить можно». Давно хотел проверить эту теорию. Как, по-твоему, пятидесяти ударов хватит?

* * *

Чтобы Ульрик открыл дверь, пришлось долго и настойчиво стучать. Джен с трудом удерживала поднос с горячим чаем и бутербродами одной рукой. Когда молодой человек соблаговолил появиться в дверном проеме, левая рука у него оказалась забинтована до локтя, на щеке чернело пятно сажи, а на лбу красовалась внушительная ссадина.

– Я не голоден, – буркнул противный тролль и захлопнул дверь.

Джен сердито затопала в гостиную, бормоча проклятия.

– Слыханное ли дело!.. В собственном доме!.. Что он там о себе воображает, кот бы его подрал!..

А спустя полчаса, когда мыла посуду, Джен увидела в окне кухни, как одетый во фрак юноша вышагивает по тротуару с чемоданом под мышкой. Какова вероятность, что неподалеку устроили бал для коронованных особ?

– Что случилось? – спросила Джен, догнав Ульрика.

– Я идиот, – ответил молодой человек и ускорил шаг.

– Не каждому дано быть гением. Не отчаивайся, больше читай и ешь рыбу – в ней фосфор.

– Гостиницу взорвали по моей вине, я не могу оставаться у тебя.

– Да у нас постоянно что-нибудь взрывается, оглянись вокруг, это Блэткоч!

– Только не после смерти Ют, – твердо сказал Ульрик. – Я не переживу, если и с тобой что-нибудь случится.

– Кто такая Ют? – нахмурилась Джен. – Твоя девушка?

– Она мертва, остынь.

– Ты ее убил?

– В каком-то смысле.

– И что теперь? Где ты будешь жить? На улице? У нас была одна гостиница!

– Это не проблема.

Ульрик постучал в первую попавшуюся дверь. Открыл тучный мужчина в одних трусах и футболке, что-то сосредоточенно жующий.

– Сэр, я поживу у вас недельку? – спросил молодой человек.

– Что за вопрос, шериф? Оставайтесь хоть навсегда! Дорогая, у нас гости, накрывай на стол!

Облезлая дверь с грохотом захлопнулась перед носом изумленной Джен.

Не прошло и пяти минут, как Ульрик вышел обратно с лопатой в руках.

– Уже выперли?

– Жизнями этих людей я тоже рисковать не могу.

– Ты прав. Ты идиот.

Ульрик сосредоточенно маршировал вниз по улице.

– Что ты решил с четвертым испытанием? – спросила вдогонку Джен.

– Я буду участвовать.

– Спятил?! Механический Человек тебя убьет!

– Я что-нибудь придумаю, – ответил Ульрик, даже не обернувшись.

Джен не верила ушам.

– Куда ты идешь, кот бы тебя подрал?!

– На кладбище. Там из-за меня никто не пострадает. Заодно Билли похороню.

– Кого?!

Вместо ответа Ульрик поднял чемодан над головой и, не сбавляя шага, скрылся за поворотом.

* * *

Уединиться не вышло – на кладбище было полно людей. И совсем не мертвых, а очень даже живых.

Справедливо рассудив, что куда безопаснее иметь дело с почившими обитателями Столицы Метеоритов, туристы разбили за городом палаточный лагерь. После того как единственная гостиница взлетела на воздух, предосторожность казалась вовсе не лишней.

Были здесь и репортеры: расхаживали туда-сюда перед телетрансляторами и что-то бубнили. На палатках висели таблички с фамилиями жильцов и номерами: «Роджерсы, 5», «Питтерсоны, 72», «Баттербины, 44». Или: «Просьба не беспокоить!», а также «Спичек больше нет» и «Метеориты не предлагать!».

На многочисленных могилах сидели, спали и умывались мраморные коты, что заменяли усопшим блэткочцам надгробия. Во все стороны разбегались аккуратно прочищенные дорожки. Вокруг жгли костры, жарили мясо, пели песни. Ульрик с лопатой смотрелся на кладбище, мягко говоря, странно.

На утоптанном снегу стояла доска для объявлений с сообщениями о потерянных вещах: «Того, кто нашел синие варежки с оленями, просим обратиться в палатку номер десять, спасибо!»; оставленными записками: «Алан, срочно подойди к восьмой палатке (красная, с зеленым верхом, рядом погребена Саманта Брук)» и просто пожеланиями: «Больше пива!»

На двух кнопках болталась программка:

15:00 – Штурм ледяной крепости

17:00 – Конкурс песни

19:00 – Прощальный концерт

На отдельном листке жирно выведено:

ДО ПОСЛЕДНЕГО ИСПЫТАНИЯ ОСТАЛОСЬ ДЕВЯТЬ ЧАСОВ.

И чуть ниже: «Ставки можно сделать в палатке 140. Торопитесь, ставки принимаются до шести вечера!»

Хмурый господин в форме сотрудника Департамента профпригодности пытался вскипятить на костре чайник. На запах кофе из палатки выползла с головы до пят закутанная в шубу Белинда. Ульрик поспешил пройти мимо.

Решение отдать Билли последние почести было внезапным, но, кажется, абсолютно верным. Во-первых: после проделанных манипуляций рука стала чернеть. Долго Билли не протянет. Во-вторых: кощунство так обходиться с покойником. Пусть и живым. Частично. Надо его похоронить.

Шумный палаточный городок остался позади, на горизонте недобро синел Очаровательный лес. На северной стороне кладбища, у полуразрушенной стены, виднелись свежие могилы.

Здесь была похоронена Ют.

Дата смерти: 29 марта 9221-го. Блэткочцы со старой системой летоисчисления расставаться и не думали. Это сколько же по новому стилю будет? Двести сорок четвертый год нашей эры, вот сколько.

На новую систему отсчета перешли семьдесят лет назад, и уже больше двухсот минуло с тех пор, как в развалинах древнего, занесенного песками храма исследователи обнаружили первый лотоматон. Находка перевернула представления о мире с ног на голову, ознаменовав начало эпохи прогресса, невероятных научных открытий и достижений. И на прогресс, и на лотоматоны, и на Древних блэткочцам было, разумеется, наплевать.

Рядом могилы Орфографуса и Хикса с Чайлдом. На камне пакетоголового выбито: «Сладких снов, милый мальчик», а вместо имени инициалы: «Ч. Ч.». На могиле мистера Хикса кто-то оставил хорошенькую куклу в черном траурном платье и чепце. Орфографус Лингва удостоился путаной эпитафии с таким количеством исправлений и примечаний, что разобрать, что же там все-таки написано, было невозможно.

Почему блэткочцы так любят котов и ненавидят всех остальных? В особенности людей?

Снова рыть ямы в стылой земле подручным Блинча не придется – Механический Человек свидетелей не оставляет. Ни живых, ни мертвых.

То и дело поглядывая в сторону Очаровательного леса, Ульрик принялся за работу.

Он заканчивал копать, когда подошел Эдвин – тот самый, что презентовал добротный шерстяной пиджак.

– Доброго дня, шериф. Тикающей твари могилку роете? Маловата будет. Разве что ноги ему, гниде, поотрывать.

Ульрик не ответил, прикидывая, стоит копнуть еще или хватит.

– Сэр, вы уже придумали, как станете убивать Механического Человека?

– Не знаю, с чего начать, – пропыхтел Ульрик и стер со лба пот.

– Попробуйте отрезать ему голову, – предложил Эдвин.

– Спасибо за совет.

– Не за что, сэр.

Шел снег. Ульрик снял цилиндр, зачерпнул горсть земли, бросил в яму. Касательно Турнира в голове настойчиво крутилась одна мысль: почему бы и нет?

Что он, в самом деле, теряет? Без печати в Мехатонии житья все равно не будет. Как людям в глаза смотреть, тому же Эрику, например? Каждому ведь не объяснишь, куда подевалась печать. И потом, везло же до сих пор.

– Сэр мистер Ульрик! Сэр мистер Ульрик! – донеслось издалека.

Только этого не хватало.

– Там грэмы, там анонимы, там такое!

Запыхавшийся Нейтан надсадно хрипел. Ульрик едва сдержал зевок – сказывалась бессонная ночь.

– Вы не идете?!

– Э-э-э, куда?

– К гостинице, конечно! Ведь это заговор, сэр, чутье редко меня подводит!

– Неужели?

– Именно так, сэр! Дело в древнем артефакте, что обладает неслыханной мощью!

За воплями Нейтана Ульрик не сразу расслышал возбужденные голоса: к месту «похорон» решительно шагала Джен, рядом плелся Фейлор. Могила Билли начала пользоваться популярностью.

– Вы должны ловить нарушителей, а не заниматься кот знает чем! – негодовала Джен.

– А я еще раз вам повторяю, дамочка, – наставительно втолковывал полицейский. – Мы ищем его, ищем! И скоро найдем. Уж поверьте!

– Неужели?

Фейлор выпятил грудь.

– Преступник неуловим и крайне опасен, но я его из-под земли достану, не сомневайтесь! От меня никто не спрячется!

– Отлично, так арестуйте его.

– Э-э-э, в смысле?

– Да вон же он, – Джен ткнула пальцем в Ульрика, что стоял, оперевшись на лопату, и зевал во весь рот.

– Не очень-то похож, – прищурив один глаз, возразил Фейлор.

– А так?

Джен развернула скатанный в трубку плакат с броской надписью: «Разыскивается особо опасный преступник! Некто, известный под именем Ульрик Вайтфокс, обвиняется в убийстве пяти человек. Если вам известно его местонахождение или вы располагаете любой информацией касательно личности душегуба, незамедлительно обратитесь в полицию Блэткоча. Вознаграждение гарантируется!»

На плакате был изображен молодой человек во фраке, цилиндре и с висельной петлей вместо галстука.

– И все же это не он, – решительно заявил Фейлор.

– Арестуйте его! – в отчаянии потребовала Джен.

– Арестовать шерифа?!

– Он разыскивается за убийство пяти человек!

Возмущению Джен не было предела.

– Я не убивал тех людей, – честно ответил Ульрик. – Они сами друг дружку перебили.

– Вот видите! – воскликнул Фейлор. – Я так и знал – вы порядочный человек, сразу видно.

– И вы поверите в эту чушь?!

– Звучит убедительно.

– Вы бы для начала поинтересовались, что он делает на кладбище, – фыркнула Джен.

Фейлору ничем таким интересоваться не хотелось. Он переминался с ноги на ногу, не зная, куда смотреть.

– Я хороню Билли, – признался Ульрик. – Не всего, конечно, – только руку.

– Этот, хм, Билли… Вы его прикончили? – упавшим голосом спросил Фейлор.

– Технически он еще жив, – заверил Ульрик.

– Прекрасно, живые не в моей компетенции, – просиял Фейлор.

– Кот знает что!

– И откуда у вас этот плакат? – подозрительно спросил полицейский.

– Неважно, – отчего-то покраснела Джен.

– Мне придется его изъять, для э-э-э… – Фейлор мучительно вспоминал нужное слово.

– Экспертизы, – подсказал Ульрик.

– Именно.

Полицейский облегченно вздохнул и даже позволил себе улыбнуться.

– Всего хорошего, – Фейлор отдал честь. С непривычки левой рукой.

Ульрик проводил младшего констебля взглядом.

– А если я пересплю с тобой, ты откажешься от участия в Турнире? – спросила Джен.

– Чего?

– Ведь он убьет тебя, убьет, глупый ты мальчишка! Тролль, лжец, де… де… деревенщина!

– Ты же знаешь – я родом из Готтлиба, – возразил ошеломленный Ульрик. – Какой я деревенщина?

– Ненавижу, ненавижу! – Джен, бормоча проклятия, ушла вслед за Фейлором.

– Ох уж эти женщины! Да, шериф? – философски заметил Эдвин.

* * *

Ульрик сел на снег, скрестил ноги. Глубоко вдохнул, выдохнул. Постарался ни о чем не думать. Ни о сопящем над ухом Нейтане, ни об Эдвине, что отправился за хворостом: «Не худо бы костерок запалить, а то сидючи на снегу и простыть недолго», ни о руке, которую после экспериментов с детищем Коммивояжера до сих пор жгло огнем.

Отрешиться от того, что происходило вокруг, было не в пример легче, чем от собственных невеселых мыслей. Ульрик, конечно, заметил, что за дровами Эдвин пошел в город, а не в лес, до которого было рукой подать. И что-то подсказывало Ульрику – здоровяк опасался вовсе не капканов.

…Вспомнился скрип повозки, чавканье раскисшей земли под ногами. Поначалу волк вел себя смирно, но, едва на горизонте показался лес, начал скулить.

Зверя Ульрик раздобыл в соседнем городе, Доваче. Серый был одногодком, но уже сейчас выделялся мощью и статью, размерами превосходя иных матерых. Поджарый, мускулистый, с шерстью, отливающей серебром. Лев среди волков.

Ульрик хотел прикинуться состоятельным брайаном, пожелавшим завести экзотичного домашнего питомца, с весьма предсказуемым, хоть и печальным, финалом: волк выбрался из клетки, бросился на незадачливого хозяина, после чего был застрелен. Интересно, купилась бы на это Белинда?

Когда пришла пора спустить курок, Ульрику стало жаль зверя. Проклиная все на свете, он решил выпустить серого в первом попавшемся лесу.

Им оказался блэткочский.

…Зверь пружинисто спрыгнул на землю. Втянул носом воздух. Зарычал. И пустился наутек. Ульрик впервые видел волка, испугавшегося леса.

«Ты можешь сбежать, – шепнул внутренний голос. – Никто не осудит».

Пусть он и неудачник, но не трус.

«Знаешь, что хуже, чем быть неудачником? – язвительно поинтересовался внутренний голос. – Стать мертвым неудачником».

Если он одержит победу в Турнире Самоубийц, никто больше не осмелится назвать его неудачником. Сделав невозможное, он докажет, что лотоматон ошибся.

Ульрик против воли бросил взгляд на кайму Очаровательного леса. Поежился. Сколько там капканов!

День понемногу клонился к вечеру. Лес наливался ядовитой чернотой, будто впитывал часть стремительно надвигавшихся сумерек. Пламя разведенного Эдвином костра отбрасывало на снег длинные причудливые тени. Пожалуй, слишком длинные: одна вполне могла оказаться сгорбленным худым человеком в цилиндре и с циферблатом вместо глаза.

Во все концы кладбища протянулись цепочки света: на мраморных котах кто-то расставил зажженные керосиновые лампы. «А на улице Джен нет ни одного фонаря», – с тоской подумал Ульрик.

Люди неохотно покидали кладбище: чем тащиться в темноте по сугробам, лучше остаться играть в снежки и пить глинтвейн. Большинство туристов попросту не верили, что Механический Человек существует. Зато блэткочцы стекались к опушке целыми семьями.

Сайрус Блинч деловито отдавал распоряжения. На каждом шагу встречались субъекты в дырявых цилиндрах и дешевых заношенных фраках, будто неподалеку проходил Всемирный съезд трубочистов. Вездесущие торговцы наперебой предлагали метеориты, детали от Механического Человека, а также еду и питье не менее подозрительного происхождения. Один расхаживал с лотком, полным веревок на любой вкус.

– Отличные галстуки! – кричал торговец что есть мочи. – Сносу нет! Имеются шелковые, конопляные, джутовые, льняные и классические – пеньковые!

Блэткочцы окончательно свыклись с телетрансляторами и только изредка тыкали пальцами в экраны, требуя показать что-нибудь кроме «опостылевших рож».

Башня сегодня так и не появилась.

Всюду рыскали люди в серых плащах. Они хватали любого, чье лицо закрывала маска.

Владельцу Башни в очередной раз удалось оставить блюстителей порядка с носом. Сейчас он мог быть, где угодно. А самое печальное заключалось в том, что никто никогда не видел лица господина N. Полицейские не знали ни возраст, ни даже национальность преступника, а его особой приметой было отсутствие всяких примет, в том числе головы.

Нейтан подпрыгивал от радости – ему не терпелось увидеть, как Ульрик разберется с Механическим Человеком.

– Привет!

Ульрика дернул за рукав тощий рыжий парень в смятом гармошкой цилиндре.

– Мы знакомы?

– Я Инкогнитус!

– А где твой кот? – рассеянно спросил Ульрик, высматривая в толпе Джен.

– Сбежал, сволочь, – вздохнул Инкогнитус. Его цилиндр был из тех, что складываются, но пружинный механизм заклинило в одном положении, отчего тролль имел особенно дурацкий вид.

Поддержать Ульрика пришел и Питер, вот только Джен с ним не оказалось. Мальчик тут же пристал к Ульрику с просьбой купить цилиндр.

– Если вы будете себя хорошо вести, молодой человек, – наставительно сказал Нейтан, – я покажу вам секретный прием. – Рыцарь ночи заговорщицки понизил голос. – Существует точка на теле человека, если ткнуть в нее пальцем, можно запросто убить.

– О, мой кот! – воскликнул Питер и прыснул со смеху. – Ну, ты и жиртрест!

– Я вовсе не жирный, – смущенно пробормотал Нейтан. – У меня такое телосложение.

– Жирное, – язвительно добавил Питер.

– Да нет же! Бабушка говорит…

– Спокойно, я его сейчас затроллю, – закатал рукава Инкогнитус.

– Я сам тролль и получше тебя! – заявил Питер. – У меня есть маска и скоро будет цилиндр!

– Маска не главное.

– А вот мамочке твоей маска бы не повредила – уж больно она страшная!

– Что ты сказал про мою маму?! – взбеленился Инкогнитус. – Я тебя задушу! Иди сюда, маленький гаденыш!

Ульрик оглядывался по сторонам, чувствуя, как желудок покрывается изнутри ледяной коркой.

Корреспонденты важно вышагивали перед телетрансляторами, ведя прямые репортажи с Турнира. Газетчики не хуже сыскарей бросались на всякого, на ком видели фрак, в надежде взять интервью у фаворита соревнований – Ульрика. Люди Блинча несли на окровавленной простыне репортера – он хотел показать жителям Готтлиба Очаровательный лес и лишился ступни.

– Слушай, а где Джен? – спросил Ульрик у Питера, улучив минутку. Вокруг орали, смеялись и пели песни. Какой-то торговец гаркнул Ульрику в ухо что-то о театральных биноклях, с помощью которых можно видеть в темноте не хуже, чем днем, но, столкнувшись нос к носу с широкой улыбкой и серебряной шестиконечной звездой в придачу, мигом спал с лица и поспешил убраться подобру-поздорову.

– Она плачет в гостиной, – ответил Питер. – Просила передать: «Чтоб ты сдох». А вы сразу убьете Механического Человека или сначала вырвете ему ноги?

На лес Ульрик старался больше не смотреть. Вместо этого разглядывал выданные Эдвином огромные ботинки на меху: «Простите за грубость, сэр, но в ваших штиблетах по бурелому много не находишь, так что не спорьте».

– Дамы и господа! – провозгласил Блинч. – Рад видеть вас на четвертом и последнем этапе Турнира Самоубийц!

Бурные овации.

– Сегодня решится, кто станет мэром нашего славного города! Прошу участников подойти ко мне!

Ульрик было сделал шаг вперед, но его цепко схватили за рукав. Надежда вспыхнула и погасла: обернувшись, он увидел вовсе не Джен, а сестру милосердия.

– Сироты молятся за вас, сэр, – прошептала она. – Прикончите эту тварь. Да поможет вам кот!

Ульрик кивнул и на ватных ногах двинулся к Блинчу. Грифельная доска турнирной таблицы зияла дырами пустых клеток. На месте имен Ют, Чайлда, мистера Хикса и Лингвы красовались белые разводы.

Распорядитель с задумчивым видом уставился в пространство. Будто ждал, что из воздуха вот-вот материализуется нечто. Например, башня с часами без стрелок, крылечком с ажурными перилами и химерой на мрачном фронтоне.

Ничего подобного не произошло.

Блинч постоял еще немного, затем как ни в чем не бывало стер с доски одно имя. На кресло мэра остались два претендента, шансы Ульрика управлять Блэткочем ближайший год были высоки как никогда.

Он одиноко стоял перед десятками зрителей, спрятав руки в карманы, будто пытливый глаз мог разглядеть на ладони печать даже сквозь ткань перчаток.

Зеленоволосой Мэгги все не было, и Ульрик решил, что ей хватило ума сбежать, когда от палаточного городка отделилась странная процессия. Сначала Ульрику померещилось, что это Унылсон и Чайлд восстали из могил, чтобы сопровождать девочку на последнем испытании. Но вот троица вышла к свету костров, и на руках зеленоволосой блеснули наручники, а двое шедших по бокам оказались вовсе не мертвецами, а полицейскими. Зеленые волосы Мэгги скрывал отороченный мехом берет. Она куталась в манто из норки, прижав к груди лаковую сумочку на цепочке.

– Прекрасно, замечательно, – мурлыкал, потирая руки Блинч. – Все участники в сборе, можно начинать!

Распорядитель вручил Ульрику фотоаппарат, сменные фотопластины и вспышку, на которую требовалось сыпать порошок – смесь магния с хлоратом калия. Потерянный во время ночной вылазки вспышкомет был бы сейчас куда предпочтительнее.

– Умеете обращаться с этим добром, шериф? – обеспокоенно спросил Блинч.

Ульрик кивнул. С облегчением вздохнув, Блинч вручил такой же набор Мэгги. Наручники с нее сняли, но два дюжих полицейских не спускали с зеленоволосой глаз.

Малютка запустила руку в сумочку и вытащила портсигар, откинула крышку. Полицейский галантно наклонился и поднес к кончику дрожащей папиросы зажигалку. Мэгги выдохнула струйку дыма Ульрику в лицо, и он отвернулся, успев, однако, заметить, что от уголков огромных глаз зеленоволосой бежали морщинки, неважно скрытые разводами грима.

Он внимательно вглядывался в лица: не мелькнет ли в толпе таинственный спаситель, что одним ударом нокаутировал Часовика? Но видел только Нейтана – рыцарь ночи сиял от восторга, искренне полагая, будто Ульрик, как минимум, бессмертен. Белинду с больным блеском в глазах, что терла скомканным платком покрасневший нос. Сестру милосердия с восковым лицом и запавшими от бессонных ночей глазами. Питера с кривой ухмылкой до ушей, окрыленных надеждой блэткочцев…

В Ульрика никто и никогда так не верил. Жители самопровозглашенной Столицы Метеоритов, наверное, единственные люди во всей Мехатонии, которым безразлично, какая у него печать. Проблема в том, что он скорее обычный неудачник, чем спаситель города.

Ульрик поймал взгляд пожилого джентльмена с невыразительным бледным лицом, то и дело щелкавшего крышкой карманных часов. «Надо же, как не терпится, – зло подумал Ульрик. – Тебя бы запихнуть в этот лес, с фотоаппаратом и пачкой пластин!»

Камера – небольшой прямоугольный футляр с кожаным ремешком для переноски. Если Ульрик правильно помнил, чтобы сделать снимок, надо, во-первых, раскрыть футляр, обнажив пирамидальный мех с линзами и ватерпасом. Выдвинуть объектив, отчего мех растянется и камера станет похожа на паровоз, выезжающий из тоннеля.

Во-вторых, открыть заднюю стенку камеры и, вращая кремальеру, навести на резкость, чтобы добиться четкого изображения на матовом стекле.

В-третьих, заменить матовое стекло фотопластиной. Извлечь защитную шторку пластины, спустить затвор, вернуть шторку, и дело сделано. Одна пластина – один кадр.

Когда-то про эти камеры говорили, что сами Древние не смогли бы придумать лучше. Ульрик в этом сомневался. Ночью, в лесу, Механического Человека проще будет нарисовать.

Блинч расхаживал перед зрителями, заложив руки за спину.

– Всякий, кто отправится в лес следом за участниками, пусть пеняет на себя. За потерянные конечности администрация ответственности не несет. Кто вернется без снимка, – тут Блинч покосился на хмурых полицейских в штатском, – будет дисквалифицирован. Желаю удачи, и да хранит вас кот!

Первым в лес выпало идти Ульрику. Вступив под кроны черных деревьев, он вытащил из кармана электрический фонарик – в самом деле, незаменимая вещь. Имелись при нем и револьвер со стилетом. А вот неприятностиметр решено было убрать в звуконепроницаемый футляр. Толку от устройства не будет, опасность теперь кругом, а надоедливый писк лишь помешает сосредоточиться. Камеру, вспышку и прочее обмундирование сложил в заботливо выданную Блинчем сумку, повесил на плечо.

От цепочки зрителей отделилась тройка телетрансляторов. Лавируя между деревьями, они сели Ульрику на хвост. Он включил фонарик, и вперед прыгнул мячик света, будто ручной солнечный зайчик из коробки.

Он шел, внимательно глядя под ноги. То и дело останавливался, ощупывал лучом фонарика кроны деревьев, выискивая за переплетением веток что угодно: веревки, сети или готовые в любую минуту сорваться вниз шипастые бревна.

Морозный воздух приятно холодил разгоряченный лоб. Впереди показались пятна крови – здесь репортер угодил в капкан. Рядом девочка в легком платье с воланами. Нарисованные глаза смотрели весело и вместе с тем равнодушно.

Манекены было решено обходить десятой дорогой. Пусть стоят себе. Если к ним не приближаться, беды не будет. Стоило Ульрику так подумать, как за спиной зашипело и заискрилось: телетранслятор сплющило упавшим деревом. Ульрик похолодел. Он же прошел там минуту назад! Два других тотчас повернули обратно. Некоторое время их серебристое свечение пробивалось из-за деревьев, но скоро исчезло и оно. Ульрик остался один. Если не считать манекенов. И Мэгги. И кое-кого еще.

Он выломал длинную, больше двух метров палку и, орудуя ею, будто слепой тростью, осторожно двинулся вперед. Стилетом вырезал метки на деревьях. Спустя час ловушек стало как будто меньше, манекены попадались все реже, а те, что были, разваливались на части. Многие валялись на снегу, разрубленные капканами, нелепо вытянув тощие руки.

Изрядно потускневший луч фонарика выхватил из темноты хищный клюв, крылья, циферблат часов, угрюмый фронтон и ажурные перильца. Ульрик остановился. За деревьями высилась Блуждающая Башня. Окна плотно закрыты ставнями, ни огонька, ни звука. Башня устроилась на небольшой прогалине, окруженная замшелыми стволами деревьев, будто была здесь всегда. Табличка над входом гласила: «Очаровательный лес, 404».

Ульрик подергал ручку – дверь заперта.

Пошел снег. Хлопья весело вспыхивали в луче фонарика на пути из темноты в темноту.

Он потоптался на крылечке. Уходить не хотелось. Может, постучать? Напроситься на чай? N не слишком любит гостей. А его причуды могут оказаться пострашнее капканов. Пока раздумывал, услышал тонкий скрип, вторящий поворотам флюгера. Звук доносился из глубины леса. За деревьями мелькнул и тут же пропал огонек. Ульрик на всякий случай вытащил револьвер.

Скрипело неподалеку. Что там такое? Он спустился с крылечка, поднял «трость», не спеша направился к краю прогалины. Вот N, должно быть, потешается, глядя на него из окна кабинета. Он даже обернулся, рассчитывая увидеть знакомый безголовый силуэт, но Башня исчезла. Ни химеры, ни циферблата без стрелок, остался только скрип. Подумалось: так может скрипеть веревка на виселице под тяжестью трупа. Вздор, конечно.

За чахлыми, пораженными непонятной болезнью деревьями обнаружилась еще одна прогалина с качелями посредине. В них сидел ребенок. Ветер бережно раскачивал его, отчего раздавался тонкий заунывный скрип. Небольшой обвал обнажил край гигантской волчьей ямы. Неосторожный шаг, и ухнешь вниз, на колья.

Ульрик осторожно обходил прогалину, раздумывая, что, если сделать снимок лесной чащи и вернуться? Увидеть Механического Человека среди тьмы и деревьев не составит труда, нужна лишь капелька воображения, как вдруг раздался крик.

Без сомнения, кричала Мэгги. Угодила в капкан или что похуже?

Ульрик вышел на очередную прогалину и увидел ее. Мэгги сидела на снегу, обхватив лодыжку. Вокруг вездесущие черные фигуры. Стоят в лунном свете, что струился, будто студеная вода, и улыбаются нарисованными ртами.

– Мэгги?

Она даже не подняла головы. Крик сорвался на всхлипы.

– Мэгги?

Если Механический Человек бродит поблизости, у них обоих серьезные неприятности.

– Ты можешь идти? – Ульрик присел на корточки. – Дай осмотреть рану.

В свете фонарика выбившаяся из-под берета прядь казалась вовсе не зеленой, а серой и тусклой. Зато платье было тем же самым – синим, в красную клетку, с пятном на подоле, только меховое манто исчезло.

Ульрик приподнял голову «Мэгги» и обомлел. В шее ребенка торчал, поворачиваясь, медный ключ. Вместо губ чернела сетка динамика. Ульрик отпрянул. В горле девочки щелкнуло, и крик оборвался. Взметнулись комья снега, слева и справа выросло по решетке. Не успел Ульрик опомниться, как оказался заперт в железной клетке, похожей на ту, в которой перевозил волка, только рассчитанной на зверя покрупнее.

– Маленькой девочке страшно бродить по лесу одной, – раздался за спиной голос. – Как хорошо, что нашелся добрый человек, готовый позаботиться о беззащитной крохе.

Ульрик обернулся и увидел Мэгги – она стояла с накрытым тканью масляным фонарем в руке, цела и невредима. Белое платье, порванное в нескольких местах и запятнанное сажей, придавало ей невинный и трогательный вид. Голос у Мэгги был хриплый, певучий, с нотками издевки. Ребенок? Ну-ну.

– Что ты задумала?

– Блэткочцы глупые люди. Часовика не интересуют куклы, – Мэгги провела пальцем по ржавым прутьям клетки. – Ему не нравится с ними играть. Покричишь для меня? Так Он быстрее придет.

– Обойдешься.

– Как знаешь, – пожала плечами Мэгги и вытащила из сумочки дерринджер.

Ульрик прижался к задней стене клетки, направил свет фонарика в лицо мелкой паршивке. Дважды хлопнуло. Одна пуля просвистела над ухом, другая ударила в бок. Ульрик выстрелил в ответ – гораздо выше и правее, убивать притворщицу не хотелось.

Ульрик пригнулся, шаря лучом фонарика по снегу. Где же она? Ничего не видно, только снег валит сплошной стеной.

Пуля угодила в сумку, пробила фотопластины и застряла в объективе камеры. На этом плохие новости не кончились: замка у клетки будто не имелось вовсе. Напрасно Ульрик светил фонариком, осматривал стены и потолок. Как открывается клетка, было решительно непонятно.

Ульрик ухватился за прутья решетки, глубоко вдохнул, выдохнул. Представил, что стоит на залитом ослепительным солнцем лугу. По траве скользят тени облаков, пряный аромат трав сводит с ума. Сосредоточиться мешали притаившиеся поблизости гигантские часы. Их тиканье напоминало шуршание насекомых в коробке. Оно становилось все громче, громче…

С шумом выдохнув, Ульрик начал растаскивать прутья в стороны. Металл неохотно поддавался, под пальцами крошилась ржавчина. Порезы на предплечье открылись, рукав стал липким от крови.

Еще немного, и залитый ослепительным солнцем луг свернулся до едва различимой точки и исчез, уступив место занесенной снегом лесной прогалине. Впереди вышагивала знакомая сгорбленная фигура.

Ульрик обессиленно привалился к стене. Закрывать глаза, понятное дело, не стал, вместо этого вытащил револьвер, хорошенько прицелился и выстрелил. Потом еще и еще. Выстрелы не произвели на Механического Человека никакого впечатления. Он упрямо шагал вперед, без труда выдергивая длинные ноги из снега.

Тощие руки вцепились в прутья клетки, вырвали из пазов. Еще три выстрела в упор и сухой щелчок. Отбросив револьвер с пустым барабаном, Ульрик достал стилет. На краю прогалины мелькнула вспышка: Мэгги справилась с заданием. Механический Человек обернулся, вдруг потеряв к Ульрику всякий интерес… и направился к Мэгги.

Та, пискнув, бросилась прочь. Еще немного, и Ульрик вновь остался один. Не теряя времени, выбрался из клетки через дыру. Его встретили тупые улыбки манекенов и ветер. Послышались выстрелы – будто дважды хлопнули в ладоши, ветер подхватил сдавленный крик, эхо заметалось по лесу, и наступила тишина.

Фонарик Ульрик включать не стал, обратно мчался по памяти. Ледяная корка под ногами хрустела и проламывалась, тяжелые ботинки вязли в снегу. Вот сейчас покажется знакомая прогалина с качелями, тогда нужно взять чуть правее, мимо места, где стояла Блуждающая Башня, и дальше, к опушке.

Знакомого скрипа было не слышно. Ульрик остановился. Тихо. Включил фонарик, пошарил лучом по мшистым стволам. Меток не видно, зато шагах в десяти сверкнула туго натянутая проволока. Попробовал зайти слева. Прошел совсем немного, и стоп – сразу несколько нитей, будто паутина, преградили дорогу.

Нужно возвращаться – снег быстро заметает следы.

Сначала Ульрик был уверен, что знает, куда идет. Но спустя полчаса уверенности поубавилось. Деревья обступали все теснее, а манекены исчезли вовсе. Наверное, он вырвался из кольца ловушек и углубляется в чащу.

…В бесплодных скитаниях прошло несколько часов. Забрезжил рассвет. Тьма между деревьями постепенно светлела. Батарейки давно сели, и Ульрик выбросил фонарик, чтобы не тащить лишний груз.

Он шел и шел, упрямо продираясь вперед, когда услышал тонкий жалобный скрип. Поневоле обрадовался, ускорил шаг. За стеной колючего кустарника обнаружилась поляна с раскидистым вязом. На его черных ветвях висели манекены. Ветер раскачивал деревянные тела, и ветви вяза жалобно стонали под тяжестью жутких плодов.

Трое были одеты как полицейские – в синие форменные рубашки и брюки. Двое щеголяли в старых поношенных фраках и порванных театральных масках. А вон там… Нет, не может быть! Ветер весело трепал зеленые волосы, раздувал подол заляпанного белого платья. На плече «манекена» сидела жирная ворона. Восковые пальцы впились в ремень сумки с камерой.

За деревьями показалась длинная сгорбленная тень.

Ульрик, подавив отвращение, потянул сумку с фотоаппаратом. Пальцы с синими ногтями неохотно разжались. Постарался унять дрожь, вытащил камеру. Механический Человек шел странной дергающейся походкой, не глядя по сторонам. Скрипу ветвей старого вяза вторило громкое тиканье.

Задняя стенка камеры открыта: Часовик забрал фотопластину. Ничего, остались пять запасных.

У зарослей орешника Часовик замер, будто позируя. Ульрик навел камеру на резкость. В матовом стекле и лес, и Механический Человек были перевернутыми. Черная фигура в длиннополом сюртуке стояла недвижно, прислушиваясь. Лучшей возможности выполнить задание и желать нельзя.

Ульрик заменил стекло фотопластиной. Едва слышно щелкнул затвор объектива – за тиканьем и не различишь. Вспышка не нужна, света вполне достаточно. Еще секунда, и Механический Человек скрылся в зарослях орешника.

Дальше дела пошли как по маслу.

В свете нового дня Ульрик увидел старых знакомцев: недвижные черные фигуры вдалеке. Он и представить не мог, что так соскучится по бессмысленным улыбкам на растрескавшихся лицах.

Оказалось, он бродил неподалеку от собственноручно размеченной тропы. Вон они, родные – метки, нацарапанные стилетом, – прекрасно видны в блеклых лучах утреннего солнца.

* * *

Когда он вышел из леса, уже совсем рассвело. Морозный воздух был чист и свеж. Ульрик предполагал увидеть Блинча и пару его людей, но на опушке собрался чуть ли не весь город. Едва блэткочцы завидели Ульрика, раздались аплодисменты и крики «Ура!». Двое прикорнувших у костра репортеров проснулись от шума и теперь осоловело озирались.

На скамейке позади всех сидела Джен. Увидев Ульрика, она поднялась и поспешила уйти. Догнать девушку не получилось: блэткочцы быстро его окружили, посыпались вопросы.

– Как вы убили Его, сэр?

– Он долго мучился?

– Вы нашли тела в Его логове?

– Вы видели мою дочь? У нее светлые волосы! Она…

Все казалось нереальным – люди, блеклый солнечный свет, город вдали. Даже Очаровательный лес казался плохо сколоченной декорацией бродячего театра.

– Почему не принесли тело Часовика? – спросил Блинч, пробившись через толпу. – Где оно?

Ульрик неопределенно махнул рукой в сторону леса.

– Хотелось бы последний разок взглянуть на эту тварь, – вздохнул Блинч.

– Э-э-э, – Ульрик растерянно протянул распорядителю фотоаппарат. – Вот.

– Нельзя его было оставлять в лесу, ох нельзя, – сокрушался Блинч. – Хотя вам оно, конечно, виднее, – распорядитель откашлялся. – Дамы и господа!

Голоса смолкли, стало тихо, только слышно, как тараторят у телетрансляторов заспанные репортеры.

– Не один год Механический Человек терроризировал наш прекрасный город! Десятки людей пропали без вести.

Тут распорядитель загнул. Прекрасный? Прекрасный?!

– Многие пытались изловить проклятую тварь и погибли. Ни хитроумные ловушки, ни доблестная полиция не смогли уберечь нас и наших детей от лап механического чудовища. Пока не пришел герой…

Аплодисменты.

– …что встал на защиту города, найдя в себе мужество и отвагу противостоять злу.

Бурные аплодисменты.

– Вообще-то, – подал голос Ульрик, – я не…

– Но теперь, – не слушал его Блинч, – страх и ужас остались в прошлом. Горожане вновь обрели покой. Спасибо вам, сэр, мы никогда не забудем этот подвиг.

Бурные аплодисменты, крики «Ура!», женщины плакали, а мужчины то и дело шмыгали носами и старательно отворачивались.

Покачиваясь на гудящих от усталости ногах, Ульрик рассматривал запонки. Он страшно хотел спать, и ему было все равно, кто что думает. Разубедить блэткочцев можно будет вечером, когда он выспится. Или завтра. Или послезавтра. Или через год – Ульрику казалось, что он может проспать хоть всю оставшуюся жизнь.

– Поздравляю, сэр, вы законный мэр Блэткоча! – Блинч с чувством пожал Ульрику руку. Печати у распорядителя не имелось, касаться такой ладони было невыносимо противно.

– Там Мэгги, тела полицейских… – пробормотал Ульрик. – Сделайте что-нибудь с ними. Пожалуйста.

* * *

Улицы спешно приводили в порядок, но до собственных названий им было по-прежнему очень и очень далеко. Ситуацию могло исправить переименование. Называйся улицы «Все еще очень грязная» или «По-прежнему плохо мощенная, хотя уже лучше, чем было», а также «Почти безопасная, если не вести себя вызывающе и быть начеку», путаницы стало бы куда меньше.

Ульрик стоял у груды обломков: сонный мозг привел его к сгоревшей гостинице. Завалы начали понемногу разбирать местные жители – на дрова. Ульрик поежился от холодного ветра. И что теперь?

По воле странного предчувствия он вытащил неприятностиметр из звуконепроницаемого футляра. Писк был такой – оглохнуть можно. Надо же, как опасна бессонница.

Неподалеку хлопнуло, под ногами завертелся шипящий цилиндр.

…Очнулся Ульрик на земле. Над ним серебрился телетранслятор с трещиной в левом углу. По бокам стояли спецагенты Департамента профпригодности в бронекостюмах. С экрана на Ульрика с улыбкой смотрела директор некоммерческого учреждения «Брайан и Компания» Белинда Пет. Чего она такая довольная?

– Как вам новый усыпляющий газ? – весело спросила Белинда. Шею директриса замотала шерстяным шарфом, у локтя стояла кружка – судя по пару, с чем-то горячим. – Рассказывают, от него болит голова, но не волнуйтесь – скоро пройдет.

С каких пор ее волнуют подобные мелочи? Ульрик ощупал себя. Руки-ноги в порядке, голова на месте, хотя и правда немного побаливает. Он определенно жив. Чему она радуется?

Ульрик поднялся, агент поддержал его. Неприятностиметр обнаружился в кармане, заботливо убранный в звуконепроницаемый футляр.

– Примите мои поздравления, – лучезарно улыбнулась Белинда.

– В связи с чем? – спросил Ульрик, еле ворочая языком.

– В связи с вступлением в новую должность, конечно. Нам будет вас не хватать.

В воображении Ульрика отчетливо послышался писк неприятностиметра и зазвучал голос Эдвина: «Ох, не к добру это, сэр».

– Вы же понимаете, – щелкнул пальцами Ульрик. – Должность мэра ничего не значит, это недоразумение и легко поправимое.

Печать отчего-то не загоралась. Писк воображаемого неприятностиметра стал громче.

– Обо всех недоразумениях я уже позаботилась. Как ваша голова? Не болит? – с притворным участием вновь осведомилась Белинда.

Ульрик ее не слушал. Он с растущим беспокойством щелкал пальцами. Проклятая печать загораться отказывалась наотрез.

– Не трудитесь, – поморщилась Белинда. – Печать с вашей руки удалили пять минут назад.

Директриса помрачнела – лицо Ульрика расколола широченная улыбка. Так он не улыбался еще никогда в жизни. Спецагенты взяли Ульрика на прицел.

– Ни с места, поднять руки!

Ульрик не шелохнулся.

– Основания? – спросил он, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Турнир закончился, отпущенное вам время истекло. Думаю, Уэнделл не станет возражать. – Белинда чуть отодвинулась от телетранслятора. Она больше не улыбалась. – Еще раз поздравляю с победой.

Телетранслятор исчез. Спецагенты последовали его примеру. Вырос красный почтовый ящик на ножке и плюнул в Ульрика конвертом. На этот раз внутри лежало не очередное официальное предупреждение, а кое-что похуже.

Плохой из него вышел неудачник.

* * *

Ульрик заперся в кабинете и лег спать. Он не видел, как люди отмечали окончание Турнира, не слышал, как на улицах славили нового мэра и трубили о смерти Часовика.

Подобного веселья не знало ни одно Котовство.

Блэткоч стремительно обрастал традициями, Возникшими Еще В Незапамятные Времена. Люди в цилиндрах и фраках сжигали на улицах чучела высокого худого человека, привязывали к себе котов и расхаживали с игрушками-пищалками.

С окон сиротского приюта сняли решетки, детей понемногу забирали в новые семьи.

Туристы незамедлительно съехали с кладбища, в одночасье убрав палатки и не оставив после себя даже фантика: вид празднующих блэткочцев пугал их больше, чем все испытания Турнира Самоубийц вместе взятые.

* * *

Он проснулся от какого-то шума и с трудом разлепил веки. На стенах плясали тени, отбрасываемые свечением экрана телетранслятора. На Ульрика смотрел, довольно улыбаясь, юноша в сером костюме-тройке. Русые волосы на косой пробор…

К горлу подступил ком – вспомнился вкус Тройного Блэткоча. Перед мысленным взором в вихре пронеслись Механический Человек с кофейником, похожий на сколопендру, стол, накрытый бархатной скатертью, сироты с повязками на глазах…

Грэхем – а это, несомненно, был он, продолжал чему-то довольно улыбаться.

– Мои поздравления, сэр. Вы ее довели, браво! Лучше не придумаешь!

– В самом деле? – пробормотал Ульрик. – Я бы попытался.

– Не предполагал, что Белинда сделает нам столь шикарный подарок, – не унимался Грэхем.

«Нам»… Будто тебя тоже лишили печати.

– Остались сущие формальности. Фактически Белинда расписалась в том, что вы не соответствуете печати. Следовательно, лотоматон ошибся. Примите поздравления, дело сделано!

Ульрик зевнул.

– Нужно подготовить заявление для прессы, – тараторил Грэхем. – Я набросал кое-что, не желаете взглянуть?

– У меня полно работы, – Ульрик кивнул на заваленный корреспонденцией стол. – Так что, если ты не против…

– Как скажете, сэр, – откланялся Грэхем. – С вашего позволения, я загляну чуть позже. Нужно уладить кое-какие формальности. Еще раз поздравляю.

Не успел Ульрик положить голову обратно на стопку бумаг, что заменяла ему подушку, как пропавшее было свечение вспыхнуло вновь.

На этот раз из телетранслятора глядел С. Л. Вандерет собственной персоной. Этот не улыбался.

– Добрый вечер, мистер Вайтфокс, рад видеть вас в добром здравии.

Ульрик промычал нечто неразборчивое, но, как он надеялся, – вежливое.

– Мне очень жаль, что так вышло. Знаю, печать была для вас важна. Если когда-нибудь понадобится помощь – только скажите.

Прозрачные глаза глядели спокойно и с пониманием, вкрадчивый голос убаюкивал, но от слов Вандерета на душе стало почему-то омерзительно гадко. Захотелось немедленно принять ванну с кислотой, чтобы соскрести с себя грязь последних дней.

– Надеюсь, наше сотрудничество будет долгим и плодотворным. Скоро мы опять встретимся.

– Жду не дождусь, – пробормотал Ульрик. Спать ему расхотелось.

* * *

…Фейлор возвращался домой. Он шел не таясь, впервые за много лет чувствуя себя в полной безопасности. Объяснялось это просто: полицейский был изрядно пьян. Впереди показалась фигура тощего человека. Он недвижно стоял на тротуаре, будто чего-то ждал. Или кого-то.

– Отличный костюм, приятель, – оценил Фейлор. – Прям как настоящий.

Человек не ответил, если не считать ответом громкое тиканье, будто рядом притаились огромные часы. Или коробка насекомых, отчаянно скребущих лапками.

– Ты что, оглох? – поинтересовался Фейлор.

Человек чуть наклонил голову и уставился на полицейского циферблатом вместо левого глаза.

А потом Фейлор закричал.

…София уложила детей спать. Яркий, безжалостный к теням свет потушен, спальни, что успели истосковаться по тьме, наполнены мерным дыханием спящих сирот. Их осталось всего пять – Брендон, Генриетта, Аспель, Глэдис и Чарли, самый младший. Решетки сняты, и комната будто увеличилась в размерах. София притворила за собой дверь, спустилась вниз. Она читала книгу, когда в дверь кто-то постучал.

…Сайрус Блинч покинул мэрию, едва ли не впервые в жизни засидевшись допоздна. Он с удивлением заметил, что истосковался по работе. Удовольствия странным образом добавлял тот факт, что, провинившись, можно было лишиться не только прибавки к зарплате. С новым мэром шутки плохи, и Механический Человек – яркий тому пример.

Сайрус собирался проверить, как исполняются отданные начальством распоряжения. Впереди показалась одинокая сгорбленная фигура. Не будь Часовик мертв, Блинч бы решил, что сейчас произойдет нечто ужасное.

* * *

С самого утра мэрию осаждала разъяренная толпа. Несколько раз в кабинет заглядывали перепуганные служащие, ошалело хлопали глазами и лепетали что-то невразумительное.

Ульрик оделся в дорожный костюм – прихваченный из дома во время прошлого визита в Готтлиб, – взял саквояж, сунул под мышку коробку с цилиндром и вышел на улицу. Дверь тотчас захлопнулась, щелкнул замок. За спиной Ульрика в окнах мельтешили белые от страха лица.

У дверей мэрии собрался весь город, как на последнем испытании, только аплодисментов слышно не было. В первых рядах – Джен, Инкогнитус, Нейтан и Питер с Эдвином.

– Что-нибудь случилось? – поинтересовался Ульрик.

– Расскажи, как было дело в лесу, – хмуро потребовала Джен.

– Ничего интересного – сфотографировал, и дело с концом. Надо было последовать твоему примеру и остаться дома.

– Так ты не убил Часовика?!

– В условиях этого не было, – пожал плечами Ульрик.

В толпе гневно зашумели.

– Кот знает что! Часовик забрал десятерых, его видели разгуливающим по городу средь бела дня в нескольких местах одновременно! Что ты на это скажешь?!

Ульрик улыбнулся.

– А тебе весело, да? – Джен обомлела. – Этой ночью тварь явилась в приют, похитила сестру милосердия и до полусмерти напугала детей, а тебе весело?!

– Не понимаю, чего ты от меня хочешь, – улыбнулся Ульрик чуть шире. – Ты ведь прекрасно знаешь – мне не под силу справиться с Часовиком.

– Но я думала…

– Ты ошиблась. Я не тот, кто вам нужен.

В его обязанности входит оказываться по уши в неприятностях, а не вытаскивать из них.

Вернее, входило.

Блэткочцам нужен человек из разряда тех, что бреются топором, умываются кислотой и едят раскаленное железо на завтрак.

– Ты наш шериф и к тому же – мэр! – задохнулась Джен от возмущения. – Сделай что-нибудь!

– У меня нет времени на ваши проблемы. Я опаздываю на поезд. Всего хорошего.

Джен растерялась, Нейтан непонимающе хлопал глазами, а Питер с Эдвином пораскрывали рты в едином порыве удивления.

– Ты… ты… просто жалкий неудачник! – наконец обрела дар речи Джен. – Ты бросаешь нас? Да тебя за такое упечь в тюрьму мало!

– Не место этой сволочи в тюрьме, – проворчал Эдвин. – Там приличные люди сидят.

– Не волнуйтесь, я оставлю замену, – Ульрик достал из кармана шестиконечную звезду и протянул оторопевшему Нейтану. – Поздравляю, ты повышен.

Затем сунул коробку с цилиндром Инкогнитусу.

– Держи, на память. А это тебе, – Ульрик отдал Питеру неприятностиметр. – Он мне больше не пригодится.

Блэткочцы молчаливо расступались, давая Ульрику пройти.

– И я вовсе не неудачник, – сказал он Джен, обернувшись на прощание. – Я почти выиграл суд.

* * *

Ульрик изучил расписание. Прямого рейса до Готтлиба сегодня не было, значит, придется делать пересадку в Доваче.

Едва Столица Метеоритов осталась позади, пассажиры начали аплодировать, – благодаря машиниста и богов за то, что удалось покинуть город без помех.

Мокрый снег за окном кончился, салон залило солнце. День обещал быть по-летнему теплым.

На станции Ульрик обзавелся соседями. Новые пассажиры – дородный мужчина в очках, с красным лицом и мальчик лет восьми – заняли сиденья напротив. По виду отец и сын. Мужчина снял запотевшие очки, вытащил из кармана не слишком чистый носовой платок, протер линзы. Ульрик поспешил закрыться купленным на станции «Вестником Готтлиба».

Блэткоч оставался все дальше, но лучше себя Ульрик не чувствовал – старая поговорка про «уровень благополучия» не работала. Возможно, в Готтлибе дела пойдут на лад?

Украдкой Ульрик наблюдал за попутчиками. Мужчина достал смятую газету и принялся читать, тяжело сопя. На столик перед собой он положил раскрытый блокнот, периодически вписывал туда аккуратным, бисерным почерком цифры и делал пометки. Паренек болтал ногами, с любопытством таращась по сторонам. Он был румяный и светловолосый, с ясным внимательным взглядом. Скоро рассматривать пассажиров мальчику наскучило. Улучив минуту, он стащил отцовский блокнот и принялся водить по страницам огрызком карандаша, все так же весело болтая ногами.

Ульрик спешно пролистал все статьи о Турнире Самоубийц, стараясь не вчитываться в броские заголовки, и наткнулся на заметку «Правосудие торжествует». Речь шла о неком Вероникусе Литтлби – мошеннике и аферисте. С фото меж тем грустно глядел Коммивояжер. Обычные лоск и надменность он растерял, будто разом лишился корабля с бесценным грузом лучших в мире щеток, и походил теперь ни на пирата, ни на торговца, а на загнанную в угол мышь.

Вероникус обещал клиентам сменить выданную лотоматоном печать: в отличие от большинства аферистов он правда мог подделать печать, вот только эффект был недолгим. Спустя час буквы блекли и принимали первоначальный вид. Как правило, этого времени Литтлби хватало, чтобы скрыться с деньгами.

В заметке также говорилось, что из-за экспериментов с печатями Вероникус лишился собственной много лет назад. Мошенник это отрицал, заявляя, что печать незаконно сняли во время задержания. Автор заметки предполагал, что полицейские пошли на должностное преступление, чтобы отомстить Литтлби. Ведь доказать его виновность будет трудно – обманутые граждане ни за что не признаются в попытке изменить метку лотоматона, – и скоро злоумышленник мог оказаться на свободе.

Но больше поразило другое. Если верить заметкам, несколько лотоматонов были изъяты, разобраны, а после изучены самым тщательным образом. Ничего нового о машинах ученые не узнали, зато люди, что проходили тест на трех конфискованных аппаратах, ненадолго лишились печатей.

Вот тебе раз. Статью о неудачной облаве на контрабандиста, известного как «господин N», Ульрик читать не захотел и расстроенно улыбнулся газетным листам.

Отец не сразу заметил пропажу – так увлекся чтением какой-то заметки. Когда же он завис над столиком со своей ручкой, будто фехтовальщик, готовый нанести удар, то некоторое время недоуменно моргал, соображая, что к чему. Он даже посмотрел в окно, где по-прежнему ярко светило солнце, будто рассчитывал увидеть блокнот, отчаянно машущий страницами, как птица крыльями, в надежде поспеть за поездом.

Мужчина нахмурился. От толстой шеи к отвислым щекам стала подниматься бордовая волна гнева, будто столбик термометра. «Мятый воротничок расстегнутой на одну пуговицу рубашки – это ноль, – решил Ульрик. – Сжатые в нитку губы – двадцать градусов. Бесцветные глазки за мутноватыми стеклами очков – сорок». Когда температура приблизилась к отметке «пятьдесят» – грянул взрыв.

– Сколько раз повторять: не переводи бумагу зазря, она денег стоит! Кому нужны твои художества, паразит?! Разве в твоем возрасте этим нужно заниматься? Вот приедем домой, я с тобой не так поговорю! Нашел моду рисовать где ни попадя, я тебе…

– Кхм-кхм, – Ульрик раскрыл газету на странице с фотографией победителя Турнира Самоубийц и приветливо улыбнулся. – Хотите автограф?

Столбик термометра незамедлительно рухнул до минус десяти.

– Наша остановка, – пробормотал толстяк, когда поезд начал сбавлять ход, и бережно подтолкнул сына к выходу.

Ульрик поднял с пола скомканный листок. В юноше, что читал у окна газету, он без труда узнал свою скромную персону. Несколько грубых линий не только с удивительной точностью передавали образ, но и заключали в себе то, что люди называют «талантом», а машины выражают в печатях.

Не нужно быть лотоматоном, чтобы понять: мальчика ждет блестящее будущее. Которое его отец, не задумываясь, променяет на пыльную контору и возню с бесконечными отчетами. Парень будет из-под палки учиться в выбранном отцом колледже, а позже уныло плестись на ненавистную работу, слоняться там без дела, сонно клевать носом, рисовать на полях квитанций виньетки, орнаменты, меткие шаржи и карикатуры, которые в лучшем случае украсят страницы местной газеты. А Мехатония недосчитается прекрасного художника, чьи картины заставили бы замереть в восхищении целый мир.

Сквозь стеклянное окошко Ульрик заметил, как в соседний вагон зашли светловолосый мальчик и тучный господин. Последний невзначай встретился взглядом с Ульриком и тотчас попытался скрыть лицо за газетой, некстати напомнив рыцаря ночи.

Поезд вновь набирал скорость. Ульрик знал – несмотря на враждебный настрой отца, парень будет рисовать. Со дня на день он пройдет тест, получит печать «ХУДОЖНИК» или еще какую, и с этой минуты невидимая рука подхватит его, увлекая за собой.

Учителя будут стараться развить в мальчике талант, превратить из крошечной искорки в жаркий костер. Общество и государство сделают все, чтобы он поступил в нужный колледж и не пропал бесследно, подобно песчинке в мутном водовороте жизни. И очень скоро отец уступит, признает неправоту, начнет гордиться сыном и при каждом удобном случае будет рассказывать соседям о его успехах.

Может случиться и так, что мальчик свяжется с дурной компанией, попадет в тюрьму, иссушит мозги алкоголем и закончит дни на улице, небрежно распорядившись даром и наплевав на все знаки, что щедро посылала ему Судьба. Тогда печать потускнеет, а после исчезнет совсем.

Бабушка часто говорила Ульрику: «Непослушные дети без печати после смерти попадают в ад».

* * *

Он сошел на станции в Доваче. Времени до отправки поезда на Готтлиб было хоть отбавляй. Ульрик решил прогуляться, поискать кофейню: соскучился по людям, которые пьют, а не жуют кофе, и не смотрят на тебя как на сумасшедшего, когда ты пытаешься залить зерна кипятком.

В кафе было полно посетителей, но под навесом снаружи уже успели расставить столики и замечательные плетеные кресла. Только Ульрик как следует устроился, рядом вырос тип в желтом клетчатом костюме. Фетровая шляпа сдвинута на лоб, лицо будто из гипса. Плечо сжали пальцы в черной перчатке. Ульрик отставил чашку.

– С вами хочет поговорить мистер Вандерет.

Незнакомец кивнул на припаркованное у тротуара авто. Дверца распахнулась, с пассажирского сиденья Ульрику улыбнулся неброско одетый джентльмен. Во взгляде – отстраненность и безразличие. С. Л. Вандерет. Давненько не виделись.

Ульрик огляделся в поисках официанта. Стекла кафе были зеркальными, в них отражались редкие посетители, гипсолицый верзила, кусок улицы, низкие облака. Ульрик перевел взгляд на скатерть и заметил банкноту в десять лэков – за него успели расплатиться. Человек Вандерета убрал кошелек в карман, на секунду мелькнула револьверная рукоятка.

– Прошу. – Тип не преминул завладеть саквояжем и сделал пригласительный жест.

Едва Ульрик оказался в салоне, человек в желтом пиджаке захлопнул дверцу, нырнул на пассажирское сиденье и машина тронулась.

– Я хочу пригласить вас в гости, – начал Вандерет. – За последнюю неделю успело столько всего произойти. Вам необходим отдых. У меня особняк неподалеку от Готтлиба. Есть парк, пруд. Тишина и покой. То, что вам нужно.

В глазах Вандерета зажглись лукавые искорки, однако улыбаться он перестал.

– Но…

– Хотите обидеть меня отказом?

Ульрик покачал головой. Такого, пожалуй, обидишь.

– Я понимаю, что вы чувствуете, – продолжил Вандерет. – Потерять печать тяжело, чудовищно тяжело, но с этим можно справиться. Сейчас вам так не кажется – вы расстроены, сбиты с толку. Постарайтесь не принимать никаких решений, обдумайте все как следует. Погостите у меня, развейтесь, а там и станет ясно, что делать дальше.

Автомобиль набрал скорость. За окном мелькали витрины, рекламные вывески, редкие деревья. Скоро они выехали на шоссе и влились в поток машин. Ульрик откинулся на спинку сиденья. Спустя два часа машина свернула на пыльный проселок. С. Л. Вандерет невозмутимо глядел в окно. Вот показались кованые ворота. На обочине стоял фургончик доставки, водитель о чем-то спорил с привратником.

Автомобиль въехал во двор и остановился против трехэтажного каменного дома, блестевшего на солнце свежей краской. Ворота с лязгом захлопнулись. Ульрик оценил высоту стен, пересчитал хмурых личностей, маячивших под окнами и у ворот, – четверо, все в костюмах и на официантов с дворецкими не похожи.

– Брадшо вас проводит, – сказал С. Л. Вандерет. Он снова улыбался, только глаза хранили серьезное и вместе с тем печальное выражение. – Мы поговорим позже. Чувствуйте себя как дома.

Следом за молчаливым Брадшо Ульрик поднялся на третий этаж и оказался перед безликой серой дверью. Щелкнул, поворачиваясь, ключ, и Ульрик переступил порог. Он очутился в уютно обставленном гостиничном номере. Три комнаты – спальня, кабинет и зал. Свежие цветы в вазах, на столе горячий обед. Брадшо вручил Ульрику саквояж и удалился.

Он подошел к окну. Решеток нет, но, когда попытался приподнять раму, та не сдвинулась и на волосок. Во дворе прохаживались двое, время от времени поглядывая на окна. Ульрик открыл саквояж. Омоспикус исчез, как и револьвер. При себе остались только дерринджер со стилетом. Не тот арсенал, чтобы диктовать условия.

Ульрик посидел на кровати, прижав ладони к вискам. Во что его угораздило впутаться? Вздохнув, он поднялся, прошел в ванную, открыл все краны. На обратном пути захватил полотенце. Выломал стилетом замок, дождался, пока охранники во дворе отвернутся, распахнул окно и расстелил на подоконнике полотенце. Выбрался на карниз, подпрыгнул, ухватился за выступ, подтянулся, мимоходом носком ботинка толкнув раму: та легко встала на место, а полотенце приглушило удар. Пара эквилибристических трюков – и он на крыше. Весь маневр не занял и пяти секунд.

Криков не было. Впрочем, хорошо натасканные псы кусают молча. За домом стоял фургончик. Задние двери распахнуты, некто в сером комбинезоне выгружал коробки с продуктами. Ульрик начал спускаться по водосточной трубе. На втором этаже было приоткрыто окно, из комнаты доносились голоса. Один принадлежал С. Л. Вандерету, второго человека Ульрик не знал.

– Взгляните, – сказал неизвестный.

Повисла пауза, затем Вандерет спросил:

– Что это?

– Плакаты. По-моему, отлично получилось.

– Я спрашиваю, что это, вот здесь, на снимке.

– Э-э-э…

– Почему он опять улыбается?

– Мне кажется, люди выглядят обаятельнее и располагают к себе, когда…

– Только не этот. Он мне всех избирателей распугает. Исправь, будь любезен.

– Но послушайте…

– Вспомни, во сколько нам обошлась шумиха в газетах. В этом деле не существует мелочей – на кону место в конгрессе. Люди должны верить, что я готов до последнего отстаивать их интересы. И интересы брайанов в том числе. Эта история может превратить меня в знаменитого защитника обездоленных. Человека, для которого нет ничего невозможного. А с такими плакатами я больше похож на адвоката дьявола.

Ульрик продолжил спуск, но голос С. Л. Вандерета еще был слышен.

– Как я и думал, Турнир Самоубийц обычное надувательство. Но мальчишка постоянно лезет на рожон. Не спускай с него глаз. Пусть сидит здесь и не дергается. По крайней мере – до суда. А после…

Он дождался, когда человек в сером комбинезоне вновь скроется в доме. Спрыгнул на землю и нырнул в фургончик. Внутри вкусно пахло молоком и хлебом. Ульрик залез подальше и спрятался за коробками с фруктами.

Закончив с выгрузкой, водитель захлопнул дверцы. Заурчал мотор, фургончик неспешно покатил вокруг дома. Остановка, голоса, отрывистый лай. Ульрик вытащил дерринджер, но фургончик уже набирал ход. Немного трясло, позвякивали бутылки.

Полчаса спустя по реву моторов и сигналам машин стало ясно, что они въехали в город. Ульрик обождал, пока водитель притормозит, распахнул дверцы и выскочил на улицу, едва успев увернуться от встречного авто.

Недавно прошел дождь, дышать было легко и приятно. Ульрик невольно искал вереницу нарядных мальчиков и девочек, стоящих под руку с родителями, транспаранты «Узнай свою судьбу!» и шатер с лотоматоном. Тщетно. Ни музыки, ни смеха, ни приветственных гудков машин.

На перекрестке нерешительно топталась старушка в кружевном чепце и объемистой дамской сумочкой под мышкой.

– Простите, мэм, вы не знаете, где сегодня малыши проходят тест? – спросил Ульрик.

Старушка поджала накрашенные губы и неодобрительно покосилась на Ульрика глазами-пуговками.

– Ты что, с луны свалился? – невежливо поинтересовалась она.

– Я только что вернулся из Блэткоча и, признаться, не в курсе последних новостей.

Старушка подозрительнее прежнего глянула на Ульрика, отступила на пару шагов и прижала сумочку к костлявой груди.

– Вы хотите перейти дорогу? – учтиво спросил Ульрик, решив завоевать расположение милой бабушки. – Все в порядке, я помогу. Дайте руку.

Вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях, старушенция огрела Ульрика сумочкой по голове и резво засеменила прочь.

– Стойте! Я же хочу помочь вам!

Старушка так торопилась, что обронила кошелек. Ульрик схватил его и бросился следом. Он настиг беглянку у кондитерской. Та прижалась спиной к двери и лихорадочно перебирала содержимое сумочки.

– Вот, вы потеряли, – Ульрик протянул кошелек.

Старушка выудила пенсне на цепочке, надела, снова запустила руку в сумку и вытащила пятизарядный «бульдог». Тускло блеснула хромированная сталь. Разбитыми артритом пальцами старушка взвела курок.

– Нет, нет, – отшатнулся Ульрик, – вы не так поняли, я не причиню вам зла!

– Конечно, не причинишь. Ты больше никого не тронешь, подлый воришка, мерзкий хулиган! Знаю я вас, блэткочцев! Приедут, набезобразничают, все тюльпаны повытопчут и справятся!

– Я не трогал никакие тюльпаны, о чем вы…

– Задумал ограбить честную пожилую леди? Не на ту напал! Вот что я тебе скажу…

Сделав шажок вперед, «честная пожилая леди» поскользнулась на мокром от дождя тротуаре. Чтобы сохранить равновесие, она взмахнула руками, отчего револьвер выпал и, описав дугу, стукнул леди в лоб.

Ульрик бросился к старушке. Он пытался носовым платком остановить кровь, что сочилась с рассеченного лба, когда заметил, как крючковатые пальцы с ярко-красными ногтями отчаянно тянутся к револьверу. Ульрик забрал от греха оружие, отступил на шаг и огляделся в поисках телефонной будки.

В эту секунду посмотреть, что случилось, из кондитерской вышел продавец в белом фартуке. Увидел Ульрика и попятился, а его румяное, будто свежеиспеченный хлеб лицо, приняло цвет выложенного на витрину безе – по 0.95 за штуку.

Наверное, со стороны ситуация выглядела несколько двусмысленно: какой-то тип стоит, улыбаясь во весь рот, а у его ног корчится от боли старушка.

– Слушай, парень, она сама упала, ясно? Я здесь ни при чем!

Ульрик успокаивающе выставил вперед ладони, забыв про револьвер в правой руке.

– Я все понял, сэр, – еще больше побелел продавец.

Ульрик заметил, что взгляд парня прикован к блестящему хрому «бульдога». Так кролик смотрит на удава. Наверное. Ульрик встречал удавов и перевидал немало кроликов, но никогда не имел чести лицезреть и тех, и других вместе. Пожалуй, лучше было сказать: «Смотрит, как предположительно мог бы смотреть кролик на удава».

– И револьвер не мой, – начал злиться Ульрик. – А ее!

– Да, сэр, конечно, сэр, как скажете, сэр…

– Что ты заладил, в самом деле! Это она пыталась меня убить! – вышел из себя Ульрик. – Понимаешь?! Она сама во всем виновата! Зачем она убегала?! Я хотел ей помочь – и только! Почему меня никто не понимает?!

Наверное, кричать не следовало. Продавец упал в обморок, присоединившись к «пожилой леди». Черт знает что.

За спиной раздался пронзительный свист. Слава богу, полиция! Сейчас они во всем разберутся.

Полчаса спустя Ульрик сидел в камере предварительного заключения.

– Это всего лишь недоразумение, и к тому же легко поправимое, – с порога заявил Грэхем, едва полицейские оставили их одних. – С этим делом справится любой, даже законченный брайан! Оно же на глазах рассыпается. Во-первых…

– Что будет, если я выиграю суд? – прервал адвоката Ульрик. Он говорил о судебной тяжбе с лотоматонами, но, как ни странно, Грэхем это понял.

– По сути, вы уже его выиграли. Необходимо провести экспертизу, чтобы выяснить, чем руководствуются лотоматоны, выбирая профессии. Это будет весьма затруднительно, ведь до сих пор никто не знает, как устроены изобретения Древних и что лежит в основе их работы. На этот счет есть разные предположения, в основном противоречивые. Ясно одно: технологии, позволившие создать лотоматоны, опережают современную науку на десятилетия.

Если не на века.

– И что будет с машинами? Все это время? Ну, пока ученые не поймут что к чему?

– Проходить тест временно запретят, – пожал плечами Грэхем. – Но не думаю, что дело затянется. Наука развивается стремительно, уже научились озвучивать фильмы, а ведь говорили, будто это непосильная задача.

Да, научились. В Мехатонии всегда поддерживали изобретателей и ученых, свято веря в прогресс и безграничность человеческих возможностей.

– Впрочем, вас не должно беспокоить, что станется с лотоматонами. Лучше думайте о своей скорой и неизбежной победе.

– Насколько неизбежной? А если я скажу, что больше не имею к лотоматонам никаких претензий?

– Шутите?

– Ага.

Ульрик и впрямь улыбался.

– Во-первых, вы совершите самую большую ошибку в жизни. Весьма влиятельные люди заинтересованы в вашей победе. Отступив сейчас, вы приобретете множество могущественных врагов.

– А во-вторых?

– Все слишком далеко зашло. Спустить дело на тормозах не получится. Замешана пресса, общество взбудоражено… Пойдете на попятную, и все решат, что вас это вынудили сделать под пытками, не иначе. Хотите вы или нет – суд будет выигран, – улыбнулся адвокат.

Ульрику вспомнились ясные глаза С. Л. Вандерета. Прозрачные, как ледяной ручей в жаркий полдень. После сегодняшнего побега Вандерет больше не станет церемониться. Его, конечно, не убьют – он нужен живым, как доказательство ошибки лотоматонов. Может, накачают лекарствами, сделают послушной марионеткой. Вандерет из тех людей, для которых цель всегда оправдывает средства.

Ульрику чудилось, будто Турнир Самоубийц продолжается, только теперь испытания стали еще опаснее. Он машинально щелкнул пальцами. Ничего не произошло. Рука без печати казалась чужой и мертвой.

– Где ты родился, Грэхем? – спросил Ульрик.

– В Бирвуде, это далеко отсюда.

– Бирвуд крупный город?

– Это не город – деревня. А что?

– Наверное, твои родители были состоятельными людьми?

Грэхем рассмеялся.

– Я не видел новых вещей, пока мне не стукнуло семнадцать. Одежду донашивал за старшими братьями. Зимой мы ходили в школу по очереди: теплые ботинки были одни на всех.

– Наверное, ты прекрасно учился.

– Не в школе. Зато в университете, будто второе дыхание открылось.

– И куда же ты поступил, Грэхем?

– В Готтлибский юридический.

– А платило за тебя государство, верно?

– Мне даже назначили стипендию, иначе б я умер с голода на первом курсе, – рассмеялся Грэхем. – Но я все равно голодал – первые деньги потратил, накупив чемодан одежды. Новой одежды. Чертовски новой.

– У меня больше нет вопросов, Грэхем. Если не возражаешь, я бы хотел побыть один.

– Разумеется.

– И вот еще. В суде я буду сам себя защищать. Возьми выходной.

– Как ваш адвокат, я бы рекомендовал не делать этого! – встрепенулся Грэхем. – Лучше предоставьте все мне, обещаю…

– Ты ведь сказал – дело плевое, и с ним справится даже распоследний брайан.

– Да, но…

– Ты думаешь, я хуже брайана?

– Нет, но…

– Тогда успокойся. Я справлюсь.

– Ладно. Только обратите внимание вот на что…

– Не беспокойся. Я все сделаю, как надо.

* * *

Ульрик окинул взглядом присяжных. Зал был полон. Собралось человек пятьдесят, включая репортеров. Мест не хватало. Совсем как на Турнире.

На скамье потерпевших сидела старушка в шляпке с черными перьями. На ее лбу красовался огромных размеров пластырь. Рядом со старушкой любопытно вертел головой румяный парень в новеньком, наверняка купленном по случаю выхода «в свет» костюме, цвета сливочной помадки за 1.75.

Грэхем сидел вместе с репортерами, то и дело одобрительно подмигивая Ульрику.

– Как всем известно, меня обвиняют в покушении на двойное убийство, – начал он защитительную речь. – Это правда. Я действительно пытался убить двух ни в чем не повинных граждан, – добавил Ульрик после паузы, когда в зале установилась гробовая тишина.

И ослепительно улыбнулся.

Назад: ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Дом, милый дом

Дальше: ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой N рассказывает одну поучительную историю