Глава 7
Впереди раздался хруст, мелькнуло гибкое тело хорта. Вокруг него появились полупрозрачные силуэты, пытаются ухватить их, но хорт двигается быстрее молнии.
– Алац, – сказал Ютланд, – ты знаешь, что делать.
Он соскочил на землю, Мелизенда успела только увидеть, как он подхватил с земли длинную толстую жердь и, действуя ею как прутиком, расшвыривал наседавших со всех сторон то ли восставших из могил мертвецов, то ли призраков. Двое попытались поднырнуть под удары и ухватить его за ноги, но он подпрыгнул и с силой опустился на их головы.
Черепа с треском разломились, а он, не глядя на брызнувшую под сапогами кровь, свирепо бил во все стороны, каждым ударом сметая сразу по несколько тел.
Алац двигался, как бык среди овец, топча, разбиваясь копытами, лягаясь и хватая огромной пастью за головы. Мелизенда слышала хруст, Алац выплевывал кости черепа и хватал следующего.
Все закончилось еще быстрее, чем и началось, Мелизенда видела только разбросанные трупы, везде тишина, а Ютланд с толстой жердью в руках замер, прислушиваясь.
Она осмотрелась расширенными в ужасе глазами.
– Похоже, в этот мрачный лес никогда не заглядывает солнце… Верно, Ют? Вечный туман заполняет от земли и до облаков, здесь должны водиться страшные чудовища, а если здесь обитают и дивы, то самые жуткие на земле… Тебе страшно, Ютланд?
– Нет, – ответил он хмуро.
– Не ври, – сказала она уличающим тоном. – Тебе должно быть страшно.
– Почему?
– Каждому человеку страшно в таких местах.
– Да? – переспросил он. – Тогда быть человеком не очень-то уютно. Но если здесь чудовища, то лучше им попрятаться.
Она фыркнула.
– Потому что ты идешь?
– Потому что ты со мной, – ответил он серьезно. – Никому не дам тебя обидеть.
Она взглянула на него как-то беспомощно, ее щеки заалели, а она не нашлась, что ответить, а он отбросил жердь и поднялся в седло.
Туман начал понижаться, с седла Алаца уже видно, как они приближаются к этому гигантскому грибу башни, где сверху шляпка достаточно гладкая и плотная, а снизу плоть мясистая и вся изрыта щелями и норами.
Эти норы идут снизу вверх в темноту, гнилостный запах слышно даже отсюда. Хорт фыркнул и потер лапой чувствительный нос, Ютланд покосился на Мелизенду, но принцесса мужественно делала вид, что спутница героя не должна обращать внимания на такие мелочи.
Башня приближается с каждым шагом Алаца, норы все больше походят на соты, только здешние осы должны быть с медведей, и вообще исполинский гриб вблизи похож на гигантский ком воска, что расплавился однажды, потек, но внезапно застыл, превратившись в серый камень.
Алац остановился, Мелизенда спросила:
– Чего это он?
– Дальше нет хода, – ответил Ютланд лаконично.
– А как… же…
Не отвечая, он соскочил на землю и начал ходить расширяющимися кругами, с ним бегал и хорт, потом хорт понял, что ищут, и побежал быстрее, а круги у него стали шире.
Мелизенда слышала, как под их ногами шуршит толстый слой прошлогодних листьев, спросила с тревогой:
– Что с тобой? Голова закружилась?
Он пробормотал:
– Тебе не слышно, да?
– Ничего не слышу, – ответила она. – С тобой листья говорят?
Далеко в стороне требовательно гавкнул хорт. Ютланд тут же двинулся в ту сторону, Алац не стал дожидаться команды и пошел к ним напролом, Мелизенда слышала, как трещат под его копытами кусты и разламываются толстые пни.
Ютланд подошел к хорту, тот погреб лапой листья и, вскинув голову, посмотрел на Ютланда с ожиданием.
Мелизенда крикнула:
– Что там?
– Сейчас узнаем, – ответил он.
Алац подошел ближе, они с Мелизендой смотрели, как Ютланд разгреб листья ногой. На глубине в две ладони отыскалась гранитная плита. Мелизенда смотрела все еще с непониманием, а он продолжал очищать от листьев, наконец отыскал место, размером с дверь амбара, в темном граните глубоко вырезаны некие знаки, смысла их он не понял, но от одного их вида по коже Мелизенды побежали мурашки, только Алац смотрел ничего не выражающим взглядом, полным снисходительного терпения к причудам его двуногих друзей.
– Умница у тебя хорт, – похвалила Мелизенда. – Можно, он будет спать в нашей спальне?
Хорт посмотрел на нее с укором, а как же бегать по ночам и душить лесных зверей?
Ютланд присел, смахнул ладонями последние листья. В широкой каменной плите отчетливее проступили среди знаков и узоров глубокие выемки для пальцев.
Он потрогал, примеряясь, Мелизенда видела, как напряглись его плечи, когда отыскал места, за которые можно ухватиться.
Сухо затрещало, щелкнуло, словно под руками Ютланда разломился камень. Плита осталась на месте, только Ютланд начал разгибаться с таким усилием, что лицо побагровело, а на висках вздулись толстые жилы.
Мелизенда охнула, когда верх каменной плиты отделился и остался в его руках. Снизу пахнуло нечистым теплом, а Ютланд с усилием повернулся и с тяжелым грохотом уронил свой груз в сторону.
В том месте, что открылось, Мелизенда рассмотрела под широким камнем квадратный и с черными краями лаз, словно оплавленный древним огнем.
Ютланд сказал сразу и по-мужски без лишних раздумий:
– Подожди здесь. Я быстро.
Она охнула:
– Полезешь?
– Конечно.
– Не зная, что там?
– А как иначе узнаю? – ответил он резонно. – Дядя Рокош говорил, мужчины для того и рождаются, чтобы вы, женщины, сидели в тепле, а мы очищали для вас мир от чудовищ и делали его безопасным.
– Как напыщенно, – сказала она. – И как по-детски… Хотя чего ждать еще от мужчин?..
Ютланд, не отвечая, вернулся к Алацу, отцепил свой таинственный меч и, одев перевязь через голову, без раздумий прыгнул в темный лаз. Она охнула, Ютланд на пару мгновений завис, держась на руках, всматриваясь вниз и пытаясь что-то нащупать ногами, потом пальцы разжались, его будто дернуло в опасную тьму.
Мелизенда поспешно покинула седло и, опустившись на кучу листьев рядом с лазом, свесила голову, пыталась что-то разглядеть, но чернота чернее ночи, хотела крикнуть: «Ты еще жив?», но устыдилась, это как бы признание, что отпустила его чуть ли не на смерть, а женщины не должны так делать, прокричала в страхе:
– Ты еще там?
Далеко снизу донеслось слабое:
– Жди…
– Ты ничего не сломал? – крикнула она. – Ты падал с большой высоты, да?
– Что-то сломал, – донесся удаляющийся голос, – но пока не рассмотрел…
Она старательно вслушивалась, но снизу полная тишина, словно Ютланд лежит бездыханный, хотя ну не может такое быть, он вовсе не безрассудный, даже осторожный и осмотрительный, как часто бывает с теми, кому с детства достаются побои и неприятности.
Под ногами Ютланда в самом деле затрещало, когда он рухнул с высоты и, не удержавшись на ногах, упал и откатился в сторону. Когда глаза привыкли к темноте, рассмотрел множество костей, а в двух местах и сохранившиеся скелеты.
Осторожно осматриваясь, обнаружил рядом со скелетом дубинку, окованную медью. Дерево уже сгнило, но медь только позеленела, сохраняя форму некогда грозного оружия.
Сверху донесся звенящий от страха голос:
– Ты как хочешь, но я тоже прыгаю!
– Не смей, дура!
– От дурака слышу…
Она расцепила пальцы и, как ей показалось, с похолодевшим сердцем падала очень долго, затем сильные руки ухватили на лету, прижали к его горячему телу и тут же бережно опустили подошвами на землю.
Едва он ее отпустил, тут же рядом в темноте послышались удары камня о камень, вспыхнула сухая ветка. Ютланд разогнулся от земли, держа в руке нечто вроде факела, оскалил зубы в нехорошей усмешке.
– Страшно?
– А вот ничуть! – пискнула она отважно в ужасе.
– Тогда иди следом, – велел он. – Дурочка.
– Зато верная дурочка, – подчеркнула она. – Видишь, я храню тебе верность! Я эта… преданная женщина.
Он отыскал какие-то странные тряпки, одну намотал на длинную кость то ли человека, то ли животного, поджег ткань от своего факела и всунул кость ей в руку.
– Держи! Не так будет страшно.
– И смогу посветить тебе, – ответила она. – Ютланд, я даже не знала, что ты такой умный.
Он хмыкнул, пошел в темноту вдоль стены. Она с трепещущим сердцем двинулась следом. Страшновато, даже если крепко сжимаешь толстую палку с огнем на конце, а когда оглянулась через некоторое время, сердце сжалось от недоброго предчувствия, когда вот так смотришь из глубины каменной пещеры на уже далекий сверкающий вход, залитый золотом солнечных лучей.
– Почему не берешь в руки топор? – прошептала она. – Здесь так страшно…
– Факел сейчас нужнее, – ответил он.
– А если нападут?
– Успею, – заверил он.
– А если что-то очень огромное и страшное?
Он буркнул:
– Для огромного и страшного Меч Хорса.
– А ты что… боишься к нему притрагиваться?
Он посмотрел на нее с недоумением:
– К мечу бога войны?.. Шутишь? Я должен использовать его только против богов. Или хотя бы дивов.
– А иначе нельзя?
Он негодующе фыркнул.
– Использовать против людей? Это все равно что заставить тебя готовить мне обед и стирать носки!
Она кивнула, подумала, лицо ее приняло серьезное рассудительное выражение, наконец проговорила медленно и с жертвенной торжественностью:
– Только скажи. И я буду готовить тебе обеды. Но ты должен их есть, согласен?
– Я все ем, – ответил он отважно, но посмотрел на нее и переспросил: – Надеюсь, ты шутишь?
Она вздохнула.
– Да, конечно, шучу. Такие шутки, что плакать хочется.
Он остановился, вертел головой, даже горящую ветку отвел в сторону, чтобы треском не мешала прислушиваться.
Она спросила с тревогой:
– Что случилось?
– А ты не слышишь?
Она покачала головой:
– Нет…
Он пробормотал:
– Но это так отчетливо… Хотя, возможно, зов только для мужчин?
– Да? – переспросила она. – Женские голоса?.. Призывающие прибыть и пораспутничать?..
– Я не о том…
– Тогда выражайся яснее, – сказала она строго. – Могу поучить. А то могут не понять, если даже я понимаю не совсем так.
– А ты что, понимаешь меня лучше?
– Обязана, – сказала она рассудительно. – Жена должна понимать своего мужа с полувзгляда, даже если он еще и сам не сообразил, чего хочет!.. И подсказывать ему, что он, оказывается, возжелал!
Ветка горит слишком быстро, он отыскал другую, потолще, успел подумать, что какой-то зверь таскал их сюда для гнезда, да что-то помешало, поджег от догорающей, огонь разгорелся охотно и хотел было побежать по всей длине, но он повернул горящим концом вверх, пламя не человек, ему спускаться труднее, и с таким факелом осторожно пошел вдоль стены пещеры.
В старых горах, как в старых деревьях, появляются дупла, разрастаются, ширятся, разница только в том, что дерево с медленно расширяющимся дуплом может простоять еще сотню лет, а в горе пещеры растут, соединяются одна с другой, но сама гора сотни миллионов лет выглядит все той же, какой ее видели прародители племени, что привели свой народ сюда в тьме ушедших веков.
Вскоре исполинская пещера распахнулась в такой красоте, что за его спиной Мелизенда взвизгнула от восторга, а Ютланд покосился на нее с одобрением. Эта красивая дурочка, оказывается, смогла увидеть дивное изящество в свисающих со свода исполинских и таких сверкающих в свете факела сосульках, а еще в тех, что поднимаются им навстречу с пола, там такие же острые зубы, блистающие, словно целиком из ограненных алмазов, называемых бриллиантами.
Стены иногда отсвечивают красным, зеленым, даже синим, Мелизенда сперва полагала, что это игра света, потом с потрясением поняла, что в тех местах сам камень такого цвета, возможно, самоцветы.
Странно, что отсюда их еще не повыковыривали целиком и полностью…
Под подошвой ее сапожка что-то знакомо хрустнуло. Она опустила факел ниже и едва удержалась от визга. У ее ног рассыпался на куски человеческий череп, уже наполовину истлевший.
Ютланд с интересом взглянул на ее посеревшее лицо.
– Ты чего?.. Вон там еще два, посвежее. Попинай, получи удовольствие.
– Я взрослая, – ответила она с достоинством. – Это тебе пинать бы, бить и обижать.
Он хмыкнул.
– Скажи еще, мудрая.
– А что? Женщины от рождения мудрые. Потому мы любим цветные камешки и красивых кукол. Зато ты сильный!
Он отмахнулся.
– Ты это уже говорила.
Она широко распахнула прекрасные глаза.
– И что?.. Ты мне можешь сто тысяч раз в день говорить, что я самая красивая, а я ни за что не стану тебя останавливать. Да хоть миллион раз!
– Не дождешься, – буркнул он. – Дурочка.
– Еще какая, – согласилась она охотно. – Здорово, да?.. Всем мужчинам нравятся дурочки. Особенно если еще и красивые!
Он покосился на нее с хмурым видом.
– Чего прикидываешься? Ты не дурочка.
– Это я уживаюсь, – объяснила она. – Приспосабливаюсь под твои примитивные и грубые запросы. Умных мужчины не любят и боятся, а с дурочками чувствуют себя легко и свободно.
Он подумал, вздохнул.
– Знаешь… не надо.
– Не надо чего?
– Приспосабливаться, – объяснил он. – Будь такой, какая есть. Не люблю притворства.
Она посмотрела ему в глаза и сказала торжественно:
– Хорошо, обещаю!
Он кивнул, удовлетворенный, а она подумала, глядя честно и прямо, щас тебе перестану, ага, жди. Сразу прибьешь. Не-е-ет, счастливая семейная жизнь, как говорила мама, если женщина приспосабливается так умело, что мужчина ничего не замечает, а для нее такое приспосабливание не в тягость, а в радостное ощущение победы и того, что сама обоим создает уютный мир, где оба счастливы.