Часть II
Глава 1
Город остался за спиной, а когда Мелизенда как-то оглянулась, даже городская стена исчезла из поля зрения, а Ютланд все покачивается в седле такой же молчаливый и загадочный, рядом с Алацем бесшумными прыжками мчится черный и все еще страшноватый хорт, по сторонам даже не смотрит…
Солнце сначала жгло макушку, потом опустилось ниже и начало светить в глаза. Мелизенда морщилась, закрывалась ладошкой, наконец не утерпела, пустила лошадку рядом с грозным Алацем, но снова Ютланд не повел на нее даже глазом.
Впереди длинная густая роща, а когда кони вбежали под широкие ветви в тень, Мелизенда поняла, почему деревья растут такой длинной полосой, за нею небольшая речушка, деревья спускаются к самой воде и зачем-то опускают в нее ветви.
Такие же точно высятся и на той стороне. Алац, не замедляя рыси, сбежал вниз, брызги воды разлетелись в обе стороны, а через минуту оказался на том берегу, странно сухой, словно какой-то гусь.
Лошадка Мелизенды горестно вздохнула, но собралась с силами и тоже влетела в бурный поток. У нее что-то пошло не так, вода несколько раз вообще едва не утащила ее вместе с хозяйкой вниз по течению, а когда выбрались к поджидающему их Алацу, Мелизенда уже вся вымокла, а в сапоги набралось воды по самый верх голенищ, где чавкает при каждом движении, квакает и даже вроде бултыхается.
Ютланд все такой же неподвижный, будто по-прежнему едут по ровной, как стол, степи. Мелизенда, потеряв терпение, поравнялась с ним и сказала как можно менее капризным, но все же капризным голосом:
– Ты обещал меня жалеть!
Он даже не повернул голову, а буркнул только спустя некоторое мгновение:
– Ну и что?
Она взвизгнула:
– А ты не видишь, какая я жалобная?
Он подумал, все же повернул голову и оглядел ее с головы до ног так, будто только что увидел:
– Ну как бы да…
– Жалобная? Увидел, наконец?
– Если жалобная, – проговорил он, – то могу сделать только еще жалобнее. Если хочешь, конечно. Мы в дороге, не заметила?
Она отшатнулась.
– Чего это я восхотела бы стать еще жалобнее? Хотя вам, мужчинам, это нравится! Вы тогда кажетесь себе такими могучими великанами!
Он пожал плечами.
– Мне показалось, тебе это самой хочется. Когда жалобная, то стараешься выжимать что-то для себя.
– Что?
Он снова пожал плечами.
– Дядя Рокош сказал, женщин не понять…
– Вот-вот!
– …потому что они сами себя не понимают. А ты понимаешь?
Она крикнула:
– Я хочу, чтобы ты меня обсушил, закутал в теплое одеяльце и дал отдышаться!
– Фух, – сказал он с облегчением, – это могу. А то испугался, у тебя ж запросы… Алац, к тем деревьям!
Хорт первым ринулся вперед, хотя ему никто приказов не отдавал, но он не работник, а друг, потому сам знает, что делать в команде, быстро обследовал группу самых толстых вязов, обнюхал траву вокруг, приглашающе гавкнул.
Ютланд в самом деле снял ее с седла, стер повисшие брызги, она сладостно дала закутать себя в теплое одеяло и усадить, как куклу, у дерева, прислонив спиной к шершавому стволу.
А еще он моментально сгреб в кучку нападавшие с деревьев сухие веточки, дважды ударил кресалом. В крохотном шалашике с готовностью вспыхнул огонь, Мелизенда счастливо потянула к нему озябшие руки.
Ютланд расседлал коней, с Алаца снял оба мешка, перед озябшей Мелизендой появилось что-то вроде скатерки, на которую выложил неизменные хлеб и сыр.
– Если жаждешь мяса, – сказал он, – только пискни. Хорт для тебя принесет сразу же. Он тебя вроде бы уже принял. Хоть оленя, хоть кабана, хоть гуся.
– Но сам сожрет большую часть? – спросила она. – Тогда пусть ловит то, что любит больше всего. А я так… немного с краешку.
– Он жрет все, – предупредил Ютланд. – Может принести вот такенного водяного тритона! Или змею толще твоих ног и длиннее твоих волос.
Оба зябко передернула плечами.
– Нет-нет, тогда лучше гуся. Или утку. Но за волосы спасибо.
Он кивнул, но ей почудилось, что по его словно выкованным из металла губам скользнула улыбка. Пусть даже только тень улыбки, но все равно, это же Ютланд, холодный, как вечный лед на вершинах гор!
Хорт в самом деле вернулся удивительно быстро, словно гусь поджидал его прямо за кустами, посмотрел на Ютланда, потом на Мелизенду жуткими красными глазами и вдруг сунул еще живого гуся ей в руки.
Мелизенда машинально взяла, а гусь ощутил, что хватка послабее, принялся вырываться. Ютланд тут же оказался рядом и моментально свернул ему шею.
– Хочешь, – спросила Мелизенда растерянно, – чтобы я его ощипала?.. Я не умею… хотя, может, и умею, но не пробовала…
– Тогда придется ждать до завтрашнего дня, – сказал Ютланд. – Давай покажу. Потом перед другими принцессами будешь бахвалиться дивным умением потрошить гуся.
– В обморок упадут, – предположила Мелизенда.
– Так это же здорово? – сказал Ютланд кровожадно. – Если еще и помрут в ужасе, то вообще останешься единственной в мире!
Она фыркнула.
– Разве я и так не единственная? Запомни, я лучшая!.. И тебя сделаю счастливым, как бы ты ни сопротивлялся!..
Ютланд хмыкнул, и пока она хватала ломти хлеба и сыра, быстро содрал шкуру вместе с перьями, бросил в кусты, хорт тут же прыгнул следом, а Ютланд выпотрошил добычу и, наколов на прут, отгреб в сторону багровые угли и разместил над ними тушку.
Мелизенда, выказывая, что понимает тонкости приготовления пищи на костре, что на самом деле не на костре и даже не на углях, а над раскаленными углями, заметила дымящийся уголек и палочкой откатила его обратно к пылающим сучьям.
– У тебя нехилые запросы, – проговорил он с насмешкой. – Лучшая… заставлю… сделаю… не смей перечить…
Она охнула.
– Я так сказала? Как тебе не стыдно брехать так нагло и глядеть при этом прямо в мои честные женские глаза?.. У меня только один запрос, милый. Только один.
Он посерьезнел, что-то голос у нее стал чуть ли не угрожающим. Во всяком случае, по спине почему-то побежали мурашки.
– Если только один, – сказал он, – то это что-то слишком. Ты меня просто пугаешь. У тебя всегда сто вопросов и тысяча требований.
– А ты пугливый?
Он признался:
– Ничего на свете меня так не пугает, как ты. Куда там дивам!
– Хорошо, – сказала она строго и раздельно, – Ютланд, мне нужен ты. Не только на сейчас, а навсегда.
Он взглянул исподлобья.
– Да неужели? И зачем? С веником ходить в коридоре?
– Во-первых, – сказала она, – я жить не могу без тебя. Это главное, но ты можешь не обращать внимания на такие мелочи, а во-вторых, в тебе нуждается Вантит.
Он постарался пропустить мимо ушей ее главное, хотя и ощутил, что это как-то трусливо, словно отступает перед более сильным противником, даже не пытаясь сопротивляться.
– Вантит? – переспросил он, как надеялся, с суровой мужской иронией. – Страна мастеровых и торговцев? Что всегда в сторонке от войн и конфликтов?
Она кивнула величественно, однако голосок прозвенел с печальными нотками:
– Народ этого не знает, но Вантит только с виду несокрушим. Пятьсот лет удавалось избегать войн! От набегов и претензий либо откупались, либо интерес жадных к добыче умело переводили на земли наших противников.
– А сейчас?
– Все исчерпано, – сообщила она обреченным голосом. – Надвигается война, а такое мы очень не любим.
– Кто напал?
Она посмотрела свысока.
– Пока никто. Но тучи уже собрались, понимаешь?.. Восточные соседи накапливают войска на кордонах, местные князья требуют больше власти и самостоятельности… Обещают лучше защищать страну, но так быстрее развалят…
Он фыркнул.
– Еще никто ни на кого не напал, а вы уже трясетесь? Сказано, вантийцы!..
– Я принцесса, – напомнила она сладеньким голоском, но с таким скрытым высокомерием, что ему тут же захотелось ухватить наглую дурочку за шею и с силой постучать мордочкой о древо. – Я обязана видеть дальше, чем простолюдины, о которых обязаны заботиться в целом, в то время как они сами заботятся только о себе и своих семьях.
– И ты точно видишь войну?
Она всмотрелась в его лицо, гнев в нем разгорается уже заметнее, ответила кротко:
– Советники тцара видят. Даже я рассмотрела ее признаки, когда мне их… показали. А простой народ не видит, это правда. Но не только потому, что глуп, а он глуп, но и потому, что не смотрит дальше своего забора.
Он покачал головой.
– Мне Вантит не интересен. А будет там война или нет… И что? Все воюют!
– Мы не все, – возразила она, но вовремя убрала из голоса высокомерие, – мы просто умные. А я, как ты признался, еще и красивая!
– Я признался? – спросил он в изумлении.
– Было такое! – сказала она с торжеством. – Было! Женщины такие вещи не забывают!
Он сдвинул плечами.
– Ну, разве что руки выкручивала и головой о дерево била… Или как-то еще пытала зверски. Мордочка у тебя в самом деле как бы да, но сама злобная, мелкая, кусачая, хитрая…
Она сказала с торжеством:
– Ага, и ты во мне нуждаешься!
– Ты чего?
– Ютланд, – сказала она просительно, – давай закончим с этим гусем и помчимся в Вантит? Я и так потеряла много драгоценного времени, пока ехала по твоему следу!..
Он нахмурился.
– Лучше не напоминай. Мне как-то не по себе, что ты даже в подземный мир спускалась.
Мелизенда кивнула и, скромно опустив глазки, тихим ласковым голоском прощебетала:
– А до того проехала Заонерье, Темные Леса, Заоблачный Бор, Синие Плесы, Земли Большой Луны… А в подземном Итания сказала, что очень хотела бы заменить тебе мать, но разве кто-то может заменить Порею Солнцерукую?..
Он стиснул челюсти.
– Дура, даже не вспоминай, у меня все холодеет внутри. Зачем прошла через все эти страшные места?
– А тебе непонятно? – ответила она вопросом на вопрос. – Ютланд, ты мне нужен!.. Я тебе тоже, не спорь. Может, даже сам не знаешь, насколько я нужна, но я знаю!
Знаю, мелькнула мысль. Как только появилась, красный туман в глазах почти совсем не возникает и уж точно не превращает его в зверя. Он всегда теперь человек, пусть даже озверевший человек, но все же человек, прежних превращений и безумствований нет. Мир чист и светел, убивать и рушить желание осталось, но теперь может держать его крепко, не выпуская наружу. А сейчас вообще чувствует себя непривычно легко и радостно, будто дурак какой.
– Нужна? – переспросил он с подчеркнутым недовольством. – Даже костер разжечь не можешь!.. А зверя освежевать?.. Какая ты принцесса?
– Слабая, – призналась она сладеньким голоском, – которая за твоей спиной… Правда, костер разожгу даже быстрее тебя. У меня для этого есть заклинание. А зверей бить и обижать не могу, ты прав. Но ты же меня за это не прибьешь?
Он буркнул:
– Подумаю. Иди сюда, морда.
– Это у меня морда?
– Иди сюда, морденок, – велел он. – Ты устала, поспи.
Она послушно качнулась в его сторону, он подхватил ее легкое тельце, уложил в самом удобном под деревом месте. Мелизенда взглянула на темно-красное огромное солнце, что опускается к темному краю земли, и послушно закрыла глаза.
Спали, как и раньше, в одежде, но в этот раз успела подумать, что вообще-то муж и жена обычно лежат друг с другом в постели голые, а они хоть еще и не муж с женой, но уже скоро, она настойчивая, а Ютланд вообще-то не очень и сопротивляется, так что все закончится их свадьбой…
Хотя почему закончится? И после свадьбы, наверное, есть жизнь. Пусть даже после нее спят голыми в одной постели… Подумать только, будет лежать с ним без всякой одежды и вот так же забрасывать на него ногу…
Или тогда будет уже нельзя? Странно и тревожно.
Некоторое время лежала с закрытыми глазами, потом повернулась к нему и как бы в полусне положила голову ему на предплечье, а ногу согнула в колене и забросила на его живот, такой твердый, словно и не живот, а панцирь огромной толстой черепахи, только плоский, хотя и в черепашьих квадратиках.
Ютланд не шелохнулся, дышит ровно, спит, хотя, может, и не спит, кто знает, он тоже может притворяться, хотя мужчины более откровенные и бесхитростные, а притворство изобрели как раз женщины. Им же нужно как-то уживаться с грубыми и жестокими мужчинами, вот и приходится мило улыбаться, когда хочется укусить, и говорить «да милый», «как скажешь, милый», даже если очень хочется шарахнуть толстой палкой по голове.
Спать на Ютланде неудобно и в то же время дивно сладостно, она проснулась с ощущением чистейшего и безоблачного счастья. Все неприятное теперь за спиной, впереди прекрасный мир, все будет хорошо и радостно.
Ютланд проснулся чуть раньше, но не открывал глаз, наслаждаясь редким ощущением покоя и странного безмятежного состояния, и лишь потом, когда она тихохонько задвигалась и начала сползать с него, стараясь не разбудить, он выждал чуть и, нарочито всхрапнув, сделал вид, что вздрогнул и проснулся.