Алац и хорт поднялись первыми, хорт вообще сидит над тушкой молодого оленя, на Ютланда поглядывает в нетерпеливом ожидании.

– Нам ехать надо, – сказал Ютланд с укором. – Что вы все такие… Ладно-ладно, понял. Раз с нами как бы женщина, то расширим свой завтрак… Конечно-конечно, твой в первую очередь.

Мелизенда широко и сладко зевнула, обдав Ютланда нежным теплом от запрятанного там глубже горячего сердечка.

– Ой, уже утро…

– Как спалось? – спросил Ютланд.

– Спасибо, – ответила она искренне, – никогда так хорошо не было!.. И уютно, и здорово, и вообще… Это собачка мне ноги грела, да?

– Собачка, – согласился он, хотя собачка вообще-то все ночь шныряла по лесу, кого-то душила, он слышал предсмертные хрипы то вдали, то совсем рядом. – Она такая у нас собачка… теплая.

– Я отлучусь, – сообщила она, – потом приду помогать.

На ходу продирая сонные глазки, она потащилась к воде, там хлюпалась и плескалась, а он за это время выпотрошил и разделал оленя. Когда Мелизенда вернулась, чистенькая и умытенькая, сияя мордочкой и улыбчивыми глазками, мясо уже подрумянивалось на вертеле, а от углей валил плотный сухой жар, что моментально согрел ее всю, озябшую от холодной воды.

Ютланд указал хорту взглядом на Мелизенду, тот фыркнул, но подумал и, подойдя к ней, лег пузом на ее озябшие ступни, и она сразу ощутила себя счастливой, страшный зверь наконец-то принял ее в их страшноватую семью.

Мясо поджаривалось, пока они заканчивали с остатками сыра, Мелизенда к тому времени разохотилась, и как только Ютланд снял с прутьев мясо, с великим аппетитом и жадностью вонзила зубки в пахнущую нежную плоть, истекающую горячим лакомым соком.

– Так что, – проговорила она с набитым ртом, – насчет Вантита? Какие-то видения были? Твой дядя Рокош явился во сне и что-то сказал как всегда мудрое?

– Нет, – ответил Ютланд простодушно, – не явился. А это значит, доверяет мне решить все самому. Наверное, все просто, потому доверяет.

– Ну-ну, и что решишь?

– Уже решил, – сообщил он с гордостью. – Ты права. Конечно, не потому что ты, но так решили ваши вантийские мудрые старцы, а ты просто пропищала за ними, но они в самом деле… В общем, сейчас я должен заехать к Чакке, он поблизости. Обещал ему. У него что-то стряслось. А потом можно и в Вантит.

Он швырнул обглоданную кость через плечо, хорт моментально прыгнул прямо с ног Мелизенды и, ухватив на лету, коротко прохрустел, словно медведь наступил на рассохшийся череп, и снова лег на ее ноги.

Она перевела дух, спросила с неудовольствием, стараясь не показывать, что ей все еще страшно:

– Кто такой Чакка?

– Мы с ним были в опасном рейде, – сообщил Ютланд. – В рейде, полном опасностей, как они говорят. Не раз прикрывали друг другу спины.

– Ну да, – согласилась она, – всегда спины, никогда бока.

– Я был с дубиной, – напомнил Ютланд, – а как теперь не похвастаться, что уже пользуюсь полным правом носить боевой топор за спиной и кинжал на поясе?

– Да, – согласилась она с сарказмом, – как мужчине таким не похвастаться? Просто невозможно. Это же не серьгами или ожерельем!

– Вот-вот, – сказал он, не замечая насмешки, – узнаю, что там у Чакки, а потом подумаем над твоим странным и довольно непристойным предложением.

Она догрызла мясо на кости, но бросать через плечо не стала, кто знает, как этот хорт прыгнет, наверняка опрокинет, сунула ему прямо под нос.

Он обнюхал, нехотя взял острыми зубами, кость захрустела в его челюстях, но все равно посматривал на нее с немым укором. Дескать, это же просто еда, а вот если бы бросила, то еще и удовольствие…

Она умело подавила досаду, улыбнулась и сказала сладеньким голоском:

– А ты умный, Ютланд!..

Ютланд спросил с подозрением:

– Что-что?

– Умный ты, говорю, – сказала она громче. – Хоть и сильный. Ты прав, сперва покончим с этим твоим Чаккой, только потом в Вантит. Нехорошо бросать незаконченные дела. Ты должен вести себя как мужчина и заканчивать то, что уже начал.

Он открыл и закрыл рот, эта зверюшка умело опередила и сказала то, что он сам собирался высказать, только насчет Вантита вплела очень умело, он что-то не горит желанием возвращаться в те края, что поразили красотой и роскошью еще в тот первый раз, а тцарский дворец так и вовсе ошеломил как размерами, как и величавой пышностью.

– Хорошо, – пробормотал он. – Как скажешь. Буду заканчивать то, что начал.

Она взглянула с подозрением, будто он сказал, что начал жить без нее и не собирается возвращаться к тем волнующим моментам, когда вдвоем мчались на его заморенном жеребенке, а тот прямо во время скачки превращался в могучего жеребца с глазами цвета расплавленного золота, а сам Ютланд держал ее крепко-крепко…

– У тебя это не займет много времени, – заверила она.

Он хмыкнул.

– А ты знаешь, что нужно закончить?

– Нет, – ответила она честно, – но в тебя верю! Думаю, ты хороший не только начинатель, но и заканчиватель!

– Спасибо, – буркнул он. – Хотя вообще-то еще и не начинальничал.

– Тогда…

– Но уже пообещал, – уточнил он.

Она захлопнула рот, подумала с заверила с твердостью:

– Мы справимся! Вдвоем быстрее, если ты еще не знал.

Он посмотрел на нее с подозрением.

– Ты даже не знаешь, что пообещано!

– Тебе все по плечу, – заверила она таким голоском, что Ютланд ощутил, как плечи у него тут же раздвинулись, а грудь потяжелела под добавочным пластом мускулов. – Я помогу, ты же мой мужчина! А я твоя верная женщина.

Он возразил несколько нервно:

– Я пока что ничей.

– Ничьим быть плохо, – сказала она. – Это значит никому не нужный. А ты очень нужен мне! Мне без тебя холодно и страшно.

Он окинул ее придирчивым взглядом, стараясь смотреть так, как должен настоящий мужчина, для которого жизнь в борениях и свершениях, а женщины где-то на последнем месте в коротких перерывах между великими подвигами.

– Не надо было покидать защищенный дворец, – обронил он. – Здесь ты в опасности.

– Ютланд, – возразила она, – с тобой мне защищеннее, чем в любом дворце! Пусть там окружает стража в сто тысяч воинов, но ты самый надежный человек на свете!

Он взглянул на нее мрачно, в надежности не очень-то уверен, а в своей человечности, что постоянно отступала под натиском дивьего начала, тем более.

– Хорошо, – сказал он строго, – но ты должна слушаться меня без всяких споров!.. Что скажу, то и делаешь. Поняла?

– Да, Ютланд, – ответила она послушно. – Как скажешь, Ютланд!.. Тебе виднее, Ютланд!.. Я ж такая послушная, сама себя не узнаю!

Он посмотрел с подозрением, что-то слишком послушная, точно какая-то хитрость, женщины все и всегда хитрят, у них натура такая, но ладно, он проследит, а если что, то сразу…

Она как будто прочла его мысли, сказала поспешно:

– Ютланд! Я давно не та, что была!..

– А какая?

– Я не капризная, – заверила она, – и не противная, какой была, знаю!.. Я сейчас послушная, с тобой не спорю…

– Точно? – переспросил он.

Она запнулась на миг, но тут же сладко заулыбалась и сказала подлизывающимся голоском:

– Только иногда уточняю, насколько я тебе послушная!.. Что значит не просто послушная, а очень-очень послушная. Даже больше, чем ты думаешь. Настолько послушная, что даже забегаю вперед, чтобы послушаться тебя даже раньше, чем ты скажешь!

– Ух ты, – сказал он озадаченно, – а что, так бывает?

– Теперь да, – заверила она. – Я же здесь, не видишь?

Он свернул в плотный комок скатерку, поднялся, высокий и крепкий в плечах.

– Вижу, хотя и не понял… ну да ладно, на лошадку вскарабкаешься или после такого обеда не получится?

– За собой смотри, – буркнула она.

Однако на лошадку постаралась подняться без его помощи, хотя и жаждалось ощутить его сильные и горячие ладони на своих бедрах, он поднимет ее так уверенно и заботливо, словно она хрупкая весенняя сосулька, хотя вообще-то она и сама иногда чувствует себя ею, готовая растаять в непонятной истоме.

Он перекинул через плечо широкий ремень перевязи, толстая рукоять боевого топора гордо выглянула из-за плеча. Мелизенде показалось, что поглядывает на нее с презрением и вызовом, дескать, Ютланда не отдаст, поведет его через кровавые сечи, хруст костей и крики мертвецов к терниям славы, доблести и геройства.

«Посмотрим, – подумала она мстительно, – уж с тобой я справлюсь, это с дядей Рокошем придется повозиться…»

Ютланд легко вспрыгнул на Алаца, хотя тот намного выше ее совсем не мелкой лошадки, крикнул хорту:

– Вперед!.. К Чакке!

Хорт, похоже, знает о ком речь, моментально развернулся и умчался, только пыль взвилась следом и тут же опала.

Мелизенда сказала восторженно:

– Какой он быстрый! А ты зато самый сильный на свете!

– Откуда ты знаешь? – спросил Ютланд. – Мир велик.

Он пустил коня в галоп, лошадка Мелизенды догнала не сразу, хотя Алац оглядывался и сбавлял бег. Ютланд поглядывал с неудовольствием, они втроем уже были бы на месте, это она им все тормозит, Мелизенда наконец поравнялась с ним и, надув губы, сказала с великой с обидой:

– Если скажешь, что я самая красивая на свете, точно спорить с тобой не стану и возражать не буду!

– Да ну? – спросил он.

– Точно-точно! – подтвердила она. – Тут же соглашусь и скажу, что ты сто тысяч раз прав. А ты вот всегда возражаешь!

– Ага, – сказал он, – всегда. Вообще здорово, я самый сильный, ты самая красивая… как здорово. А умных нам не надо, от умных голова болит, верно?

Он сказал так серьезно, что едва не кивнула, с мужчинами нужно соглашаться, но сейчас чувствуется какой-то подвох, как будто этот дядя Рокош сумел вдолбить в его крепкую голову и какие-то мысли. Это тревожно и чуточку неуютно, как-то раньше твердо рассчитывала, что это она будет мыслить, а он, ослепленный ее красотой и мудростью, беспрекословно и бездумно пойдет с нею туда, куда изволит двигаться в своем величии она, принцесса династии древнейшего рода Агафирсов.

– Мы сами умные, – сказала она. – Только это не так заметно, потому что мы красивые и сильные! Красивость и сильность замечают сразу даже дураки, а чтоб заметить ум, нужно самим быть умными, а таких мало.

Он посмотрел с уважением, но ей почудилась и насмешка.

– А тебя хорошо учили, – сказал он с одобрением. – Хоть и повторяешь, как ворона, та не понимает, что говорит, но слова хорошие, правильные.

Она сказала обиженно:

– Почему это не понимаю? Откуда такое заметно?

– Глаза у тебя не такие, – сообщил он. – И морда как у куколки. Когда умное говоришь и когда дурости, мордочка не меняется.

Она сказала с горестным вздохом:

– Ты очень злой, Ютланд! Даже не понимаю, почему такой злой?

– Я?

– Ты, ты!.. Не замечаешь?

Он ответил с полнейшим равнодушием:

– Не замечаю.

– А надо бы, – сказала она. – Наверное, слишком рано вылетел из родительского гнездышка?.. Не успел получить надлежащего воспитания?

– Может быть, – ответил он с тем же равнодушием. – Надлежащее воспитание – это когда всех приучают быть одинаковыми?

– В обществе для всех одинаковые правила, – возразила она. – А кто преступает эти правила, тех так и называют преступниками!.. Преступать правила общества нельзя, это преступно.

Он сказал хмуро:

– Значит, я преступник. Я хочу сам разобраться в правилах, без давления взрослых.

– А если неправильно разберешься?

– Как это неправильно? – спросил он. – Если разобрался, то уже правильно. Если не разобрался… то не разобрался.

Она хотела возразить, но удержалась, что-то в его словах есть, будто этот дикий пастух в самом деле обладает некими зачатками мудрости. Или ему, как принцу, успели что-то вдолбить в крепкую, как гранитный валун, голову.

– Я помогу разобраться, – пообещала она милостиво. – Ты прав, взрослых слушать вовсе не обязательно! А я вот не взрослая, зато умная и красивая.