Глава седьмая
Сэр из МИ-6

Миниатюрный частный «Гольфстрим» просвистел над головой, скрывшись за сопкой и заложив крутой крен, прочертил вираж вдоль нижней кромки дождевых облаков. Пилот знал, что за ним наблюдают с земли, и не хотел ударить в грязь лицом. Не стал уходить далеко от полосы в обязательную точку входа в глиссаду, а, развернувшись едва ли не на месте, оказался перед аэродромом, над ближним приводом. Такое, чувствуя собственную безнаказанность, позволяют себе либо пилоты вип-персон, либо решившие потерять лётную лицензию. Не отрывавший от самолёта глаз полицейский Ларс Доккен знал, что лётчик «Гольфстрима» многое может себе позволить и ему всё сойдёт с рук. Во-первых, потому что на его крыльях британские круги, и норвежские военные диспетчеры вряд ли рискнут предъявлять ему обвинение, а во-вторых, единственный пассажир на его борту потребовал, чтобы полёт проходил вне трасс, что давало экономию в полчаса. Имел право. Имел и не упустил возможность им воспользоваться, сразу определив свою значимость. Этакий плевок из столицы в провинциальное захолустье.

Но это был весь тот мизер, который Ларс знал о своём госте. Какая-то важная шишка, посланная ему в помощь. А кто он, с какими полномочиями и кто его отправил – пока что было тайной.

Ларс поднял воротник, раскрыл зонт и пошёл на перрон для встречающих. К сожалению, он был единственным встречающим на всю бетонную стоянку, ограждённую сплошным забором и поблёскивающую мутными лужами. Было бы проще, если бы здесь была толпа и он мог в ней затеряться, присматриваясь к гостю со стороны и создавая какое-то собственное начальное мнение. Так нет же – этот гость прилетел именно к нему, и спрятаться было не за кем. Да ещё прибыл инкогнито, под видом прилетевшего с проверкой инспектора из управления полиции. А всё из-за свалившихся на голову русских. Откомандированный на год на Шпицберген Ларс Доккен был здесь единственным представителем власти на десятки километров снежной пустоши и небольшой шахтёрский посёлок. Военные жили за стенами базы закрытой жизнью, чётко разграничивая свои и его полномочия, а для остальных жителей острова полицейский Доккен был и судьёй, и защитником, и карающей рукой королевства. Служба здесь казалась спокойной, хорошо сдобренная командировочными, и не слишком отягощала. Одна в неделю пьяная разборка, одна в месяц кража, немного чаще – браконьерство. Пьяную драку Ларс быстро усмирял одним своим видом и угрозой отправить на материк, кражу раскрывал походом в жилой бокс рабочих-азиатов, а в остальное время занимался подсчётом добытых охотниками шкур и замером рыбьих хвостов. И вдруг эта спокойная рутина рухнула, когда ему позвонили, что к необитаемому норвежскому острову Белый, который располагался на востоке архипелага, пристал катер с русским перебежчиком, да ещё и с заложником!

Поначалу Ларс не слишком расстроился и попытался скинуть русских военным. В конце концов, всё что касалось враждебных русских, должно стекаться к ним. Но неожиданно произошла заминка. Военные взяли на раздумье паузу и вдруг отказались. Это показалось странным, потому что перебежчик утверждал, что он военный лётчик, и, по мнению Ларса, должен был представлять для них интерес. Когда он попытался упорствовать, то ему намекнули, что всё не так просто, как ему могло показаться. Так уж складывается, что для военных перебежавший русский – трофей нежелательный. Да и наличие заложника – это уже попахивает терроризмом. И вообще, перебежчики – головная боль контрразведки. А раз так, то разбираться с русскими должен сам Доккен.

«Это шутка?» – поинтересовался Ларс.

Ему ответили: «Нет!»

«Какой из меня контрразведчик? Я обычный полицейский!» – не сдавался Доккен.

«Это входит в обязанности полиции», – упорствовали военные.

«Он ваш и только ваш!» – посылал им депешу за депешей Ларс.

После чего на армейской базе попросту стали его игнорировать и оставляли все запросы без ответа.

Тогда он начал бомбардировать докладами собственное управление на материке с требованием подсказать – что ему делать? В душе он лелеял тайную надежду, что придёт указание всё-таки перекинуть русских военным. Но что делать дальше с перебежчиком и его заложником, не знало даже руководство в Тромсё и обратилось по инстанции в Осло. В результате всё кончилось тем, с чего и начиналось. Ларсу пришла телеграмма с грозными подписями и с не менее грозным требованием предоставить протокол допроса перебежчика. Да ещё с пометкой – срочно! Ларс был уверен, что русский лётчик у него долго не задержится, а потому не слишком-то старался вникать в его проблемы и задаваться излишними вопросами: для чего он это сделал, что ему нужно и за каким чёртом он вообще проделал такой опасный путь, да ещё прихватив с собой заложника? Да и как узнать больше, если перебежчик английским языком не владел, норвежским тем более и общались они исключительно с помощью электронного переводчика. А тот, в свою очередь, преподносил такую ахинею, что Ларс подолгу ломал голову над выданным набором фраз, нервно занеся кулак над его мигающей лампой. Если с несложными общими предложениями переводчик ещё справлялся, но стоило русскому чуть углубиться в неизвестный профессиональный диалект, и он тут же или умолкал, или выдавал порцию потерявших смысл фраз.

«Будет вам протокол!» – злорадно ухмыльнулся Ларс и отправил на материк доклад, ничуть не удосужившись придать ему хотя бы какой-то отдалённый смысл. Пусть и там поломают голову над этой абракадаброй. Нет, конечно, что-то он да понял, но знал золотое правило – если тебе подсовывают несвойственную твоей должности работу, не отказывайся, но сделай её так, чтобы там, наверху, больше никогда не возникало желание снова озадачить тебя чем-то ненужным!

Начальство не слишком долго ломало голову над его ребусом и в ответ прислало короткую депешу: «Встречайте специалиста из Британии».

Таинственный специалист из Британии, который вправе арендовать частный самолёт, да ещё требовать литерный пролёт – вот и всё, что знал Ларс о своём госте. Такая показная важность немного смущала, но затем он свалил всё на свойственную англичанам тягу к выпячиванию. Да и чёрт с ней, с их любовью к показному самомнению! За то, чтобы его новоявленный помощник переложил на себя головную боль с русскими, Ларс готов простить ему что угодно. А он пусть вернётся к своим браконьерам, нормам улова и прочей милой суете, к которой Ларс уже привык и в которой чувствовал себя как рыба в воде.

«Гольфстрим» закатился на стоянку, резко остановился, клюнув носом, свист двигателей пошёл на убыль, но ещё не успели стихнуть турбины, а дверь уже опустилась, превратившись в трап. Англичанин спрыгнул на бетон, оглянулся, увидел одинокую фигуру Доккена и направился к нему бодрым пружинным шагом, перекинув через плечо увесистую сумку.

«Качок! – наблюдал за ним Ларс, скорчив недовольную мину. – Не люблю качков. Человеку даётся что-то одно – или мышцы, или мозги».

Несмотря на морось, его гость был в тонкой футболке и накинутой поверх лёгкой кожаной куртке, всем своим видом демонстрируя пренебрежение как к погоде, так и к встречающему его Ларсу. Шёл вроде бы к нему, но смотрел куда-то за спину. Увидев покрытые снегом вершины сопок, скривился, как от лопнувшего во рту лимона. А когда подошёл, то уставился на руку Ларса так, словно тот протянул ему клешню краба.

– С прибытием на край света! – пошутил Ларс. – Я констебль Доккен.

– Где ваша машина?

Англичанин лишь мимолётно коснулся его руки и, не оглядываясь, направился к воротам.

– Там… – растерянно ответил ему в спину Ларс. – На стоянке. Как долетели?

– Не люблю летать. Надеюсь, мои мучения были не напрасны.

– А это зависит от того, зачем вы прилетели? – засеменил следом Ларс.

– У вас всегда такая мерзкая погода? – недовольно проворчал англичанин. – Где вы там плетётесь? Идите рядом и держите зонт выше!

К такому обращению Ларс не привык. Он удивлённо хлопнул ртом, поднял зонт над головой гостя и, не удержавшись, язвительно заметил:

– У вас в Англии, конечно же, совсем другая погода! Или я что-то путаю? Разве беспросветный туман – это не про вас?

Англичанин не ответил и, выйдя за ворота аэродрома, направился к одинокому «Форду Эксплореру» с эмблемой норвежской полиции. Ларс забежал вперёд и услужливо распахнул дверь.

– С вашей стороны было очень любезно прилететь в такую даль, чтобы помочь мне в этом запутанном деле, простите, мистер?..

Его гость вдруг застыл с занесённой над порогом ногой и впервые взглянул на Ларса не как на дополнение к скучному пейзажу, а с мимолётным любопытством, с которым смотрят на внезапно обнаруженный на лбу прыщ:

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Первый полицейский констебль Ларс Доккен! – гордо представился Ларс. Звание у него пусть и невысокое, но офицерское, и англичанин должен уяснить, что оно требует уважения. – С кем имею честь?

– Так вот что я вам скажу, констебль. Вы мне нужны, как в носу зубы. Сказать, что это вы мне даны в помощники, слишком переоценить вашу значимость. Просто помалкивайте и выполняйте поручения, которые я вам буду давать. Уверяю – они будут мелкие. Зовут меня Нил Баррет, и не забывайте добавлять – «сэр». А вас я буду звать Ларсом. Если так уж случится и я окажусь в хорошем расположении духа, то может дорастёте до старины Ларса. А сейчас садитесь за руль – моё время слишком дорого, чтобы растрачивать его на пустую болтовню.

Половину пути от аэродрома в посёлок ехали молча. Узкая, в заполненных водой колдобинах дорога петляла между сопок коварной змеёй, и Ларс не торопился. Англичанин нервно поигрывал пальцами по панели на двери и тоже помалкивал.

«Кто же ты такой? – размышлял Ларс. Снисходительность гостя раздражала, но осторожность брала вверх, и он лишь искоса бросал вправо недовольный взгляд. – А ведь он нервничает! – вдруг осенило Ларса. – Не такой ты и крутой, как стараешься казаться!» Придя к такому выводу, Доккен решился прервать молчание, чтобы последнее слово всё же осталось за ним.

– Господин Баррет или, если вам так будет угодно – сэр, я вот что подумал. Давайте я передам вам русских, а сам вернусь к своим делам. Поверьте, у меня их немало. Скоро начнётся нерест, да и охотников нужно охладить – охотничий сезон уже вот-вот закончится. Знаете, они если почувствовали запах крови, то могут наплевать на любые запретные даты, развешивай их хоть на каждом столбе. Я должен вовремя вмешаться, а то так и будут палить во всё что шевелится, пока не закончатся патроны. Когда вам понадобится машина, то знайте – моя всегда к вашим услугам. С размещением тоже помогу. Согласитесь, логично, чтобы каждый из нас занимался своим делом. Надеюсь, вы не против?

– Не получится, – даже не обернулся в его сторону англичанин. – Я уже пообещал вашему министру, что дам мастер-класс, как нужно действовать в подобных случаях. И вам, и другим, вам подобным, на будущее.

– Министру?

– Да, толстячке Грэте.

– Министру юстиции?! – чуть не слетел с дороги Ларс.

Теперь он снова умолк, уткнувшись взглядом в дорогу. Повисшее молчание давило на плечи, и Доккен включил радио. Единственная радиоточка на весь архипелаг опять что-то взахлёб вещала о коварных русских. Снова их самолёт заметили у границ Шпицбергена, и военные сыграли боевую тревогу. Каждый день одно и тоже! Складывалось впечатление, что повторяют новости прошлой недели или военные специально пугают шахтёров, чтобы набивать себе цену.

– Уберите, – вдруг произнёс Баррет, принявшись ещё громче барабанить по пластику двери.

Ларс убрал громкость до щелчка и покосился на руки англичанина – определённо нервничает!

– Скажите, – Баррет кивнул на выключенное радио. – Русские вам докучают?

«Так вот в чём дело?! – вдруг осенило Ларса. – Ты боишься русских! Думаешь, что прилетел на передовую, и теперь трясёшься, как заячий хвост, оказавшийся рядом с лисьей норой!»

Позже Ларс понял свою ошибку. Барабанить пальцами для англичанина было естественное состояние, если приходилось мощно напрягать мозги. Баррет не знал страха, как не знал и жалости. Но об этом Ларсу ещё предстояло узнать, а пока он лишь бросил на своего пассажира снисходительный взгляд и улыбнулся:

– Скорее, нам докучают страшилки о них, вроде этой, – в свою очередь кивнул на радио Ларс. – Вам нечего волноваться, здесь не опасней, чем на материке. Зато я вам расскажу то, что не расскажут газеты. Такие новости не укладываются в их формат, а потому никогда не будут напечатаны, но мне рассказывала прилетевшая на смену шахтёрская вахта, что по пути на Шпицберген к их самолёту пристроился уж неизвестно откуда взявшийся русский истребитель. Он подошёл очень близко, и его наблюдали в иллюминаторы то с одного, то с другого борта. Шахтёры были уверены, что им конец. Но русский увидел, что самолёт не военный и улетел! Как вам такое? На самолёте были знаки норвежской авиакомпании, но он их не тронул!

– Глупо, – зевнул Баррет. – В таком случае вашим военным следует перебрасывать войска и оружие исключительно самолётами гражданских авиакомпаний. Да ещё и с манекенами детей в иллюминаторах.

– Ну, не знаю… – прикусил губу Ларс. – Мне это показалось удивительным. И потом я всего лишь хотел сказать, что до этого перебежчика я не встречал ни одного русского.

– Кстати, о перебежчике… Я видел ваш протокол. Вы были пьяны, когда его составляли?

– Нет… – растерялся было Ларс, но тут же взял себя в руки. – Возможно, мой протокол не безупречен, но я предупреждал начальство, что лучше бы русских скинуть военным. Не понимаю, почему они от них отказались?

– Не безупречен – это вы можете сказать о своём английском. А ваш протокол информативен не более использованного пипифакса. Что же касается ваших военных, то русские им не достались, потому что я так приказал.

– Вы?!

– А что вы так удивляетесь? Сначала я на них взгляну, а потом уж решу, что с ними делать дальше – отдать военным или взять себе в разработку?

Теперь настал черёд Доккена нервничать. «Да кто же ты такой?!» – морщил он лоб, сжав руль побелевшими пальцами.

– Знаете, сэр, – начал несмело прощупывать почву Ларс. – Мне такая ситуация в диковинку. Это, наверное, вам привычно иметь дело с перебежчиками, а у нас так даже не припомню, когда ещё такое случалось на моей памяти. А что, разве в Англии полиция ими занимается? Мне всегда казалось, что это работа специальных служб?

– Где второй протокол? – прервал Баррет.

– Второй? Их должно быть два?

– Я спрашиваю о протоколе допроса заложника. Доккен, вы его допрашивали?

– Заложника? – искренне удивился Ларс. – Нет, конечно!

– Почему?

– Помилуйте, он и так немало натерпелся! Шесть часов под дулом пистолета, под штормовым ветром, на утлом катере, среди ледяной воды. Знаете, такое даже молодым не каждому под силу, а он уже в годах.

– Что же вы с ним сделали?

– Ну… – пожал плечами Ларс. – Помог, как мог… оказал психологическую помощь, морально поддержал.

– Понятно, – хмыкнул Баррет. – Где он сейчас?

– Я его подселил к шахтёрам в сменный блок. Он сейчас полупустой. Это когда пересмена, там рейс ждут – не протолкнуться. А сейчас места много.

– А перебежчик тоже вместе с ним, в этом сменном блоке? – спросил Баррет, и Ларс услышал язвительные нотки.

– Ну что вы! Он у меня в участке, под замком. Всё, как положено. Никого не подпускаю, хотя любопытных хватает. Простите, а разве я должен был сделать что-то не так?

– Скажите, Доккен, вы можете утверждать, что этот русский заложник находится под вашим постоянным контролем?

– Вы полагаете, что он может сбежать? – засмеялся Ларс и не удержался от едкой шпильки: – Если вы при подлёте не обратили внимание, то мы на острове!

– Меня не интересуют ваши географические познания. Я знаю, что ему некуда деться. Меня интересует, что этот заложник болтает, что спрашивает и даже что думает? Вы приставили к нему своего агента? – Баррет вдруг посмотрел на Доккена с любопытством. – Вы понимаете, о чём я говорю? У вас есть собственная агентурная сеть? Вы уверены, что владеете обстановкой в вашем, – англичанин неопределённо кивнул в окно, – таком огромном ведомстве? Как вы вообще добываете информацию о происходящем в посёлке?

– Посёлок невелик. В самый массовый период не больше трёхсот человек. И о каждом шахтёре я знаю всю подноготную без помощи шпионящих агентов, – гордо заявил Ларс. – Мы не на материке, господин Баррет. Здесь всё иначе.

– Везде всё одинаково. Если бы в вашем посёлке жило всего два шахтёра, то и тогда один из них должен быть вашим агентом. А лучше оба. Впрочем, я вас не виню. Вы совсем не отличаетесь от тех, кто вас возглавляет. Даже развязав с русскими войну, ваше правительство не знает, что с ней делать дальше. Наивное сборище никчемных дегенератов!

Ларс бросил на покрасневшее лицо англичанина удивлённый взгляд, затем многозначительно спросил:

– Это вы сейчас о ком? Прошу вас, сэр, не забывать, что я являюсь представителем….

– Заткнитесь, Доккен, и не изображайте из себя возбуждённого павиана. В Осло я тоже самое твердил в глаза каждому встречному из ваших министров. Не бывает войны без войны! Без потерь, жертв и руин. А вы хотите и нефть отхапать у русских и при этом не обломать ногти. Так не бывает. И воевать чужими руками у вас тоже не получится. В Европе в основной массе такие же миролюбивые дегенераты, как и ваши. Так что добровольцев не ждите. Что же касается Норвегии, то в вашем правительстве полно пацифистов, которых пора гнать поганой метлой. И чем скорее, тем лучше.

– Не уверен, что могу с вами согласиться, – нерешительно возразил Ларс. – Наверное, я тоже один из этих миролюбивых дегенератов. Русские рядом с нами, но на Шпицберген не упала ни одна ракета. Мне это нравится, как и любому живущему здесь норвежцу. Если уж моя страна объявила России войну, то пусть она будет такая, как есть. Я даже за то, чтобы лишний раз не дразнить русских. Не мне вам говорить, что России есть, чем ответить. Поспорю, что англичане тоже за то, чтобы и дома их были целы, и сыновья живы. Если вы назовёте мне хоть одно государство, в котором думают иначе, я прострелю себе ногу. Но уверен, что она останется у меня невредимой. А подталкивать на драку с соседом, как это делает с нами Европа, я считаю преступно и аморально. Всё равно, что добывать чужими руками из улья мёд, даже не предложив на голову сетку.

Нил Баррет спорить не стал. Он лишь усмехнулся уголками рта и отвернулся к окну, разглядывая грязно-серый пейзаж. Отбарабанил пальцами частую дробь, откинулся в кресле, вытянув ноги, зевнул, потянулся и, словно не слышал пламенных слов Ларса, нехотя спросил:

– Мы когда-нибудь приедем?

– А мы уже приехали, – Ларс кивком указал на показавшуюся мачту радиотранслятора. – С гостиницами у нас выбор невелик – всего одна, да и та скорее хостел. Так что варианты удобств предложить не могу. Я вас отвезу в номер, уж в какой есть, а как отдохнёте, поедем смотреть русских.

– Для начала мне понадобится кабинет без любопытных шахтёрских ушей да хороший кофе. С этим уж, надеюсь, справитесь? А с гостиницей повременим. Возможно, уже сегодня я улечу обратно.

– Тогда ко мне, – Ларс съехал с дороги, протянувшейся в центр посёлка, на тропу, ведущую к его офису. – Шахтёры обходят меня окружной дорогой, кофе тоже найду.

Синий короб, утеплённый и переделанный под жилое помещение из морского двадцатитонного контейнера, с большой натяжкой тянул на гордое звание полицейского участка. Три крохотных комнаты, одна из которых была с решёткой для задержанных, во второй Ларс спал, свернувшись клубком, потому что вытянуться в полный рост не позволяли узкие стены, а в третьей, самой большой, он обустроил кабинет. Кабинет не без основания был его гордостью. На стенах вымпелы за призовую стрельбу, на столе фотографии с отобранной у браконьеров добычей, напротив стола диван, обтянутый отливающей теплом перфорированной кожей, рядом единственный стул для допроса задержанных. Но главной причиной для хвастовства перед посетителями у Ларса было кресло-массажёр! Его он привёз с материка, заплатив за багаж круглую сумму. Но оно того стоило. В нём Ларс просиживал добрую часть своего служебного времени. Если уж случалось отлучиться в посёлок за нарушителем закона, то сразу его за шиворот, в офис на стул, а самому в кресло. И уж тогда, жмурясь от удовольствия, от пробегавших по спине массажных шаров, можно было расслабиться и, снисходительно взглянув на поникшую жертву, приступать к допросу.

Ларс щёлкнул замком двери и по-хозяйски предложил англичанину войти первым. Баррет лишь мельком пробежался взглядом по полицейским трофеям Доккена и вдруг, швырнув сумку под стол, плюхнулся в кресло. Ларс ошеломлённо сглотнул. Он растерянно застыл перед столом, глядя на шарящего в поисках включателя массажёра Баррета, и впервые не знал, что ему делать. Затем, заметив на столе забытую пачку «Хилтона», схватил её как спасательный круг, ловко выбил сигарету и, вставив в рот подрагивающими пальцами, зашарил по карманам в поисках зажигалки.

– Да-а… – только и смог он выдавить, поразившись наглости Баррета.

Зажигалки в карманах не оказалось, Ларс заметил её рядом с пепельницей, потянулся, но вдруг споткнулся о внимательный взгляд англичанина.

– Вы позволите? – запоздало вспомнив о правилах приличия, спросил он, постучав по пачке сигарет.

– Не позволю.

Баррет брезгливо взял двумя пальцами полную окурков пепельницу и швырнул под стол в урну.

Теперь Ларс и вовсе потерял дар речи. Ему вдруг показалось, что следующим шагом, чтобы окончательно его унизить, последует предложение занять стул, на который он обычно усаживал нарушителей.

– Доккен, это всего лишь забота о вашем и моём здоровье, – улыбнулся Баррет. – Вам нет и тридцати, а выглядите вы ни к чёрту. Жёлтая кожа, под глазами мешки. У вас пошаливает печень, да и с почками непорядок. Вам просто необходимо менять образ жизни. Так вы до пенсии не дотянете.

«Начинается! – скрипнул зубами Ларс. – Теперь он прочтёт мне мораль о вреде курения. А что, если взять и вышвырнуть эту самодовольную физиономию за дверь? – но, взглянув на круглые бицепсы англичанина, Ларс вздохнул. – Не получится».

– Скажите, сколько мне лет? – вдруг вместо урока морали спросил Баррет.

«Так ты ещё и самовлюблённый пингвин! – посмотрел на него, насупившись, Ларс. – Нарцисс, переживающий о том, как он выглядит в глазах окружающих. Не удивлюсь, если, порывшись у него в сумке, я разыщу косметичку. Насчёт печени англичанин прав – пошаливает. А вот насчёт почек – это новость. Вдруг не врёт? На всякий случай нужно бы зайти к доктору. Но раз у них пошло соревнование на наблюдательность, то в долгу он тоже не останется, – не торопясь с ответом, Ларс прошёлся взглядом по Баррету с головы до ног. На макушке жёсткий ухоженный ёжик. Слишком чёрный – наверняка подкрашивает. Лицо тоже ухоженное, да к тому же неплохо откормленное – вширь не меньше, чем по вертикали. В глазах ни на мгновение не исчезающий сарказм. Такой обычно у наслаждающихся властью негодяев. Но вот мышцы действительно впечатляли. Они выпирали сквозь футболку рифлёными дынями, вырываясь из-под ворота на открытую шею распухшими венами. Стероиды! – тут же нашел объяснение Ларс. – Самодовольный ублюдок! Тоже мне – человек-загадка. Хочешь, чтобы я угадал, сколько тебе лет? Да пожалуйста! Сорок, плюс-минус год. Но если ты уж так переживаешь, как выглядишь, то подыграю».

– Тридцать шесть.

– Накиньте ещё два десятка, – расплылся в улыбке Баррет. – Теперь вы меня понимаете? А сейчас, пока я разберусь с вашей кофеваркой, приведите русского.

– С кого начнём? – спросил слегка ошеломлённый Ларс. – С перебежчика или заложника?

– С любого. Кто ближе, того и ведите.

– Тогда с первого.

Ларс достал из-под стола картонную коробку.

– Пистолет русского у меня в сейфе, а это все вещи, что были при нём.

Затем взглянул на дверь, ведущую в камеру, где у него находился перебежчик, стоило лишь пройти по крохотному коридору с закрытым шторкой туалетом. Но в камеру ещё вёл вход со двора, чтобы не тащить иногда грязных и не совсем трезвых шахтёров через чистый кабинет.

– Сейчас приведу, – кивнул Ларс, выбрав длинный путь, через двор.

На то у него была причина. Требовалось срочно сделать один звонок. Это желание свербило в нём, нарастая по мере увеличения времени общения с Нилом Барретом. Он вдруг понял, кто ему может помочь. Его друг Расмус Олден! Расмус служил при главном полицейском департаменте в Осло, и была надежда, что он сможет прояснить ситуацию с нагрянувшим на остров англичанином. Во всяком случае, попробовать стоило. Ларс завернул за угол и, вытащив телефон, пробежался по справочнику. Конечно, такой звонок ему влетит в добрый десяток крон, но чтобы позвонить бесплатно с телефона в кабинете, пришлось бы выставить Баррета. А это уже маловероятно.

– Расмус! – Ларс выглянул на дверь, поймав себя на мысли, что не удивился бы, если бы англичанин вдруг вышел следом, чтобы его подслушать. – Расмус, дьявол вас там всех побери, кого вы ко мне прислали?!

– А!.. – засмеялся Олден. – Это ты о Баррете? Ты его уже встретил?

– Встретил, но лучше бы он пролетел мимо! Ты можешь мне ответить, за каким чёртом вы его ко мне отправили? И не проще было бы отослать русских первым же рейсом к вам на материк или отдать на базу в Лонгьир?

– Мы тут ни причём. Поверь, если бы от нас что-то зависело, то так бы и произошло. Но ты же понимаешь, что мы здесь, в Осло, давно себе не хозяева. Консультантов хватает в каждом братском посольстве, только успевай выполнять их прихоти.

– Плевать на посольства, Расмус, я сейчас не об этом. Ты мне можешь сказать, кто он такой, и почему я должен его терпеть вместо того, чтобы дать хорошего пинка?

Расмус Олден взял паузу, многозначительно подышал в трубку, и Ларс отчётливо представил, как он, опасливо озираясь по сторонам, прикрывает рот рукой.

– Это ты там с Северного полюса можешь на всех плевать, а мы здесь связаны по рукам и ногам. Я бы с радостью поменялся с тобой местами, лишь бы послать всех этих советников к чёрту. Ларс, ты с этим англичанином поосторожней. Он наделён большими полномочиями.

– Какой своевременный совет! Расмус, ты ведь знаешь, кто он такой? Чувствую – знаешь! Это ты должен был позвонить мне первым и предупредить, а не я сейчас вытягивать из тебя информацию клещами. Так что ты уж там не строй из себя сейф с секретами, а намекни по-дружески, кого мне усадили на голову?

Наконец Олден сдался, и Ларс с трудом разобрал его шёпот:

– Официально он занимает какую-то небольшую должность в английском посольстве.

– А неофициально? Смелее, Расмус, не верю, чтобы вы да не пробили его по своим каналам?

– Как у тебя всё просто. Вот так взяли и пробили. Туда только попробуй сунься. Но кое-что у нас на него есть. Ларс, существует небезосновательная догадка, но это строго между нами. Англичанин из МИ-6.

– МИ-6?! Британская разведка?

– Да. Баррет у них считается лучшим специалистом по России. Поговаривают, что на русских он тюленя съел. Извини, но больше я тебе ничего сказать не могу.

А больше и не требовалось.

Ларс задумчиво потёр телефоном нос, так и не отключившись от всё ещё что-то рассказывающего и оправдывающегося Расмуса, постоял, уставившись на собственное отражение в луже, затем, спохватившись, пошёл открывать камеру.

Когда они вместе с русским вошли в кабинет, Нил Баррет уже справился с креслом и теперь, не поднимая головы, колдовал над кофеваркой. Ларс ревниво взглянул на перекатывающуюся волнами спинку массажёра, затем рухнул на гостевой диван, а русскому указал на стул.

– Его зовут Кирилл Катков, сэр. В звании, кажется, капитан.

– Спасибо, Ларс, я помню, – не отрываясь от кофеварки, кивнул Баррет и вдруг перешёл на русскую речь: – Господин Катков, как вам на норвежской земле?

– Нормально, – мрачно ответил Кирилл. – Хотя я рассчитывал на другой приём.

– Какой же? – Баррет потянул носом взвившийся парок над кофейной чашкой и вдруг, заметив недоумение на лице Ларса, перешёл на английский: – Сделайте себе и ему, и можете включить переводчик, – затем без перехода снова на русский: – Так на какой приём вы рассчитывали, господин Катков?

Баррет неожиданно поднял взгляд, и Кирилл в полной мере ощутил на себе синдром стеклянных глаз. На него смотрела змея, не мигая и спрятав узкие зрачки за поблёскивающей непроницаемой роговицей. Казалось, ещё мгновение, и последует бросок с широко развёрнутой пастью и выставленными иглами-зубами с капающим ядом. Но вдруг напряжение на лице сменилось роскошной улыбкой, глаза оттаяли, потеплели, англичанин участливо кивнул, затем спросил:

– Считаете, что вас здесь откровенно недооценили? Я вас понимаю, господин Катков. Вы бежали из лап репрессивного режима, проделали полный опасностей путь, а в итоге оказались за решёткой. Но всё уже в прошлом. Потому я и прилетел в этот богом забытый край. Исключительно ради нашей встречи. Наверное, мои слова вам покажутся преждевременными, но мне подсказывает интуиция, что мы с вами обязательно подружимся. Да и нет у вас другого выхода, как выпрыгивать из штанов, чтобы стать моим другом. Потому что только я буду решать вашу судьбу. К тому же не вижу каких-то оснований, чтобы нам не подружиться. Почему бы нет? Я не хуже вас знаю Россию, восхищаюсь вашим смелым поступком, и это даёт мне право думать, что мы просто обязаны сблизиться и быть друг с другом откровенны. А что, вам там действительно было невыносимо? Всё-таки какая-никакая, но родина. К сожалению, мы не выбираем, где нам родиться, но по умолчанию обязаны любить место рождения. Чтобы сломать этот стереотип нужна весьма веская причина.

– Чтобы сломать, как вы сказали, этот стереотип, у меня было много веских причин.

– Да-да… – задумчиво вздохнул Баррет. – Я читал. Вас бросила жена, развод вас надломил и заставил пересмотреть взгляды на жизнь.

– Это только одна из причин, хотя и не последняя.

– Валяйте другие причины. Смелее, Катков! Мы ведь договорились быть откровенными. Разве не так?

– Так, – согласился Кирилл. – Хорошо владеете русским. Акцент почти незаметен, но он есть. Вы откуда?

– Спасибо за комплимент, потому что ваш язык действительно очень сложен. Чтобы им так владеть, как владею я, нужны десятилетия. Не возражаете, если я буду звать вас по имени? У русских это располагает к особому доверию, и мне это по душе. Я буду обращаться к вам – Кирилл, а вы меня зовите – Нил. Идёт? Давай, Кирилл, попробуем и сразу почувствуем, как рухнула между нами стена непонимания. Русские переходом на «ты» умеют с первых же слов растопить так навязываемый нам официоз. Мне всегда это в вас нравилось.

– Так откуда ты, Нил? – легко принял новые правила игры Кирилл.

– Я подданный британской короны.

Кирилл мечтательно вздохнул и причмокнул:

– Я бы тоже не отказался от подданства этой короны. И это ещё одна из причин. Другие есть смысл перечислять? По сути они все идентичны этой. Я не хочу жить в России, не хочу воевать, не хочу убивать других ради нефти. Скажи мне, Нил, разве это так трудно понять?

– Нетрудно. Но пока что, Кирилл, ты перечислил мне лишь то, чего не хочешь. А чего же ты хочешь?

– Достойно жить. Жениться на какой-нибудь богатой английской дуре, чтобы не считать рубли, а швырять фунты. Хотя бы раз сходить в казино, и не для того чтобы выиграть, а чтобы просадить и не жалеть. Летать по миру не в грузовом отсеке транспортника, а в бизнес-классе роскошного лайнера. Долго перечислять, Нил. Если меня понесёт, то просидим до утра.

– И ты полагаешь, что для того, чтобы всё это получить, достаточно проплыть на катере сто миль? Кирилл, в нашем мире, чтобы что-то взять, нужно что-то дать. Да и скажу тебе по секрету, богатые дуры давно разобраны. Почему ты не перегнал Су-тридцать пятый, а банально приплыл на катере? История знает случаи, когда твои соотечественники уже угоняли самолёты и вполне удачно. За этот истребитель тебе бы хорошо заплатили, хоть наши, хоть американцы. И уж точно не пришлось бы продаваться в альфонсы. Ваш Су-тридцать пять сидит в заднице НАТО занозой. Поверь, чтобы его изучить, многие бы тебя озолотили.

– Меня бы сразу сбили. Хотя с моим опытом можно было бы и рискнуть. Такая мысль приходила мне в голову, но тогда, когда уже всё изменилось. Когда меня уже не подпускали к самолёту.

– Почему?

– Нил, я бы не хотел об этом. За те последние дни мне откровенно стыдно.

– Кирилл, мы ведь договорились – начистоту!

– Да понимаешь, Нил, мы ведь русские чуть что, так сразу бросаемся к нашему испытанному лекарству. Вот и я, когда жена бросила, так тут же потянулся к стакану. Ну и началось… выговоры, предупреждения, все от меня отвернулись, от полётов отстранили. А когда пришла мысль к вам сбежать, уже было поздно.

Баррет недовольно пробарабанил пальцами по столу:

– Жаль. Очень жаль, что все хорошие мысли к нам всегда приходят, когда уже поздно. А почему ты выбрал катер? Да ещё такой утлый? Кирилл, я видел разведснимки твоего аэродрома. В Нагурском причал усеян катерами, и многие выглядят надёжней этого?

– Этот стоял в дежурстве. А значит, полностью заправлен, исправный и проверен.

– Да, да, ты писал об этом. Кстати, с тем матросом и мичманом, на которых ты напал, всё в порядке.

– Мне это безразлично.

– Конечно, как скажешь. Но, Кирилл, зачем заложник? Своими действиями ты подставился под статью о терроризме! А у нас одно это слово наводит ужас на законников. Даже я, твой друг, не знаю, как смыть с тебя такое пятно? Нам придётся постараться.

– Он был моей гарантией, что я смогу к вам доплыть. Нил, не будь заложника, по моему следу послали бы вертолёт и без угрызений совести расстреляли с воздуха.

– А что, погони не было?

– Может, и была, но я их всех перехитрил. Наверняка они решили, что я поплыву на юг к Надежде. Этим путём море чистое, и можно встретить норвежский корабль. Но я взял курс северней, к Белому. Так хоть и длиннее, и опаснее, но надёжней. Пару раз я чуть не пропорол днище о льдину, но зато я здесь.

– А что, этот заложник какая-то важная шишка?

– Не знаю. Он весь путь трясся и скулил, как ему страшно. Нефтяник с «Заразломной», а кто он, я не вникал.

– Ты отважный парень, Кирилл, но одного я не могу понять – как такой смелый, отчаянный герой, лётчик, капитан и вдруг сломался из-за развода с женой? Ну был бы ты вцепившимся в юбку слюнтяем, было бы всё логично. Но ты?..

– Скорее, это было поводом. Последней каплей. А в глубине души я давно хотел переметнуться, да боялся себе в этом признаться.

– Угу… – промычал Баррет. – Понимаю. Желание свободы, демократии и всякая такая чушь. Не повторяйся, я это уже слышал не раз. Твои вещи? – англичанин вывернул содержимое коробки на стол.

– Мои!

Кирилл отшвырнул пальцем часы, пару сторублёвых купюр, оставил без внимания телефон, брелок с ключами, но увидев электронную сигарету, схватил, как путник в пустыне хватает стакан с водой.

– Я возьму? Как же мне эти дни её не хватало! И картридж тоже заберу. Я его специально зарядил. Как знал.

Баррет забрал у него из рук блестящий цилиндр с мундштуком и прозрачной колбой на конце, поднёс к глазам, покачал уровнем жидкости, повертел со всех сторон и вернул:

– Помогает?

– Ещё как помогает. Хочу избавиться от вредной привычки, но пока что без этой штуки никак.

– Вижу, Кирилл, что ты решил кардинально изменить свою жизнь. Начиная с мелочей и заканчивая глобальными переменами, – Баррет обернулся к Доккену и поучительно заметил, перейдя на английский: – Заметьте, Ларс, даже русский понимает вред курения. Кстати, вы проверили все эти вещи?

– И даже составил описание. Часы у него интересные. Много чего показывают – высоту, давление, барограмму погоды. Если бы не на русском, я бы их оставил себе.

– А электронную сигарету проверили?

– Да, проверил. Разобрал, собрал и даже попробовал покурить. Дерьмо все эти электронные игрушки, скажу я вам! Настоящую сигарету не заменяют. Ни аромата, ни крепости, один бесполезный пар.

– Как ты представляешь свою дальнейшую жизнь? – теперь Баррет снова переключился на Каткова.

– Тебе виднее, Нил, но мне кажется, мой поступок должны оценить.

– Вот как?

– Ты же сам сказал, что восхищаешься моим подвигом? Может, найдётся ещё кто-то в вашей верхушке, кто захочет меня отметить?

– Чего же ты хочешь? – не удержался от улыбки Баррет. – Орден? Или аудиенцию у королевского семейства? Я уже тебе говорил – чтобы что-то взять, нужно что-то дать взамен. Но пока что я не вижу от тебя никакой пользы!

– А мой опыт? Он может вам пригодиться. Я опытный лётчик! Я могу переучиться на ваши истребители и защищать небо Англии.

– Что?! – на этот раз Баррет сорвался на гомерический хохот. – Ты сам-то хоть понял, что сейчас сказал? Кирилл, у Англии достаточно своих лётчиков. И в отличие от тебя, преданных своей стране. Сегодня ты решил к нам, а завтра захочешь домой и ради того, чтобы тебя простили, угонишь наш «Тайфун»? А может, ты для этого и приплыл? Связал несчастного нефтяника, угнал катер, теперь сидишь здесь перед нами и как говорят у вас в России – пудришь мозги, а сам нацелился на наш «Тайфун»?

Катков едва слышно матюгнулся одними губами, потупился, разглядывая узоры на полу, затем вздохнул:

– Ладно, проехали. Делайте со мной что хотите, только не отдавайте обратно.

– А это тоже ещё нужно заслужить! Другой раз даже между врагами бывают добрые жесты. Мы вернём тебя русским, а взамен попросим нашего провалившегося резидента. Так что ты уж постарайся. Подумай над тем, чем ещё можешь нам помочь?

– Не знаю… – окончательно замкнулся в себе Кирилл. – Я рассчитывал быть вам полезен как лётчик, а там сами решайте.

Баррет его не торопил, ничуть не смущаясь возникшего молчания. Навалился спиной на скрипнувшее кресло, легко поигрывая пальцами по раскрытому блокноту, долго и пристально разглядывал подёргивающийся нерв на скуле Каткова и вдруг звонко грохнул ладонью по столу:

– Купился?! Ха-ха-ха, Кирилл, вижу, что купился!

– Это была шутка? Нил, у нас за такие шутки…

– Да будет тебе – мы же друзья, а с друзьями так не поступают. Лучше давай вместе подумаем над тем, что нам с тобой делать дальше? Чтобы лучше это понять – составим твой портрет, – Баррет ювелирно, двумя пальцами, выудил из нагрудного кармана крохотный диктофон и положил перед Катковым. – Расскажи мне о себе. С самого детства. Вспомни первую учительницу, затем первое свидание и как её звали, когда попробовал свой первый стакан вина, где проводил лето? Смелей, Кирилл, мне интересно всё. От твоего зачаточного невнятного мычания до сегодняшнего дня.

– Нил, на это уйдёт уйма времени!

– А ты куда-то торопишься?

Ларс недоверчиво посмотрел на панель переводчика, затем на Баррета. На этот раз уже и он был готов поверить, что англичанин большой шутник и данное представление не что иное, как розыгрыш. Но судя по тому, как Баррет весь обратился во внимание – не тут-то было. Англичанин действительно собирался выслушивать русского, как тот проводил время в школе?! Ларс откровенно зевнул. Скучающе повертел головой, покосился на пачку сигарет, на мерцающий огоньком диктофон, но Нил Баррет никак не отреагировал на его страдания. Тогда Ларс решительно встал, выключил переводчик и, воткнув в рот сигарету, вышел за дверь. Детские воспоминания русского? Это уж увольте! Это без него.

Когда англичанин заявил, что уже сегодня улетит обратно на материк, Ларс надеялся, что он сдержит своё слово и уберётся с острова, прихватив с собой русских. Но пока что Баррет и не думал собираться. Наоборот, судя по всему, ему здесь даже нравилось!

Ларс в сердцах ударил кулаком в истекающую каплями сосульку над головой – забирал бы русских с собой в посольство и там бы копал их родословные до седьмого колена! Так нет же, англичанину это обязательно делать, развалившись в его кресле!

Он прислушался к разговору за дверью. Говорил только русский, Баррет его не перебивал. Дымя сигаретой, Ларс совершил вокруг коробки полицейского участка неспешную прогулку и, подойдя к окну, снова прислушался. Никаких изменений. Тогда Ларс забрался в машину и, откинувшись на сиденье, привычно задремал. Проснулся он от того, что в кармане разрывался телефон.

– Кто это? – спросил Ларс со сна осипшим голосом, не с первого раза попав в кнопку.

– Доккен, зайдите.

Ларс опешил. Вместо того, чтобы выглянуть за дверь и позвать, выкрикнув имя, англичанин позвонил на телефон, на его личный, известный лишь немногим номер и приказал таким тоном, словно дал пощёчину. Это был неприкрытый намёк. Баррет и о Ларсе знает гораздо больше, чем тот мог себе представить. Англичанин всегда, к любой встрече шёл тщательно подготовившись, не глядя на то, кто перед ним.

«Любопытно, – задумался Ларс. – Он и о моём детстве всё знает? Или попросит рассказать? За что мне такое наказание? И откуда он свалился на мою голову?» Впрочем, на последний вопрос Ларс уже знал ответ и, тяжело вздохнув, поплёлся в кабинет.

– Отведите его в камеру, – приказал Баррет, указав на Каткова. – Кстати, вам будет это удобнее сделать вот через эту дверь, – указал он на дверь, скрывающую прямой путь.

Ларс поймал себя на мысли, что уже не удивился. Вернувшись, он спросил:

– Привезти вам заложника, сэр?

– Погодите, Доккен. Теперь мне хотелось бы послушать вас.

«Так и есть! – Ларс бросил на англичанина недобрый взгляд. – Сейчас он захочет выслушать моё зачаточное мычание!»

– Я немногое могу добавить к тому, что вам уже рассказал русский. А если быть точнее, то, наверное, и вовсе ничего нового.

– А что вы о нём думаете? Вы встретились с ним раньше меня, и у вас уже сформировалось о Каткове какое-то собственное мнение. Поделитесь со мной вашими размышлениями. А в том, что вы размышлять умеете, я уже убедился по дороге с аэродрома. Про мёд и пасечные сетки у вас складно получилось.

– Мне трудно судить, сэр, – неохотно начал Ларс. – У вас гораздо больший опыт таких общений, и мои размышления могут вам показаться смешными.

– Смешна глупость. А если человек пускается в размышления, то это уже проявление его ума. Вы слышали наш с ним разговор. Возможно, у вас возникли вопросы в процессе допроса.

Дабы показать, что он внимательно вникал в работу англичанина, Ларс спросил первое что пришло в голову:

– Меня удивило, как вы быстро собрали о русском информацию. Даже ту, что была по другую сторону. Я имею в виду информацию о состоянии здоровья матроса и мичмана, на которых он напал.

– Ах, это… Скажу вам так, Ларс, что я не имею ни малейшего представления ни о матросе, ни о том мичмане, ни тем более об их здоровье.

– Вы его обманули?

– Всего лишь сделал предположение, что с ними всё в порядке. Мне была важна его реакция, и я её увидел. Скажите, Ларс, а вот как бы вы использовали русского в интересах Норвегии? Не бойтесь мыслить широко. Представьте себя одним из ваших высокопоставленных чиновников.

– Мне трудно такое представить, сэр, – Ларс чувствовал, что его тянут на скользкий путь политики, но англичанин давил, и он понимал, что отмолчаться или отделаться парой фраз не получится. – Наверное, я бы отдал его средствам массовой информации. Вы лучше меня знаете, как это делается. Газеты создали бы из него мученика, а он бы рассказывал жуткие сказки о России, и все были бы довольны. Телеканалы рвали бы его на части, а он с экранов разоблачал страшного соседа с кровавым оскалом. Как-то так.

– Не тот типаж, – возразил Баррет. – Немногословен, замкнут, фантазии маловато. Таких пресса не любит. Да и любой опытный журналюга его тут же расколет.

– Что же с ним тогда делать, сэр?

– А ничего, – пожал плечами Баррет.

– Простите? – удивился Ларс. – Вы сказали – ничего? Может, всё-таки отдать его военным?

– Что ему положено по норвежским законам?

– За незаконное пересечение границы – арест. А дальше решит суд.

– Вот и выполняйте свои обязанности.

Ларс задумался, и неожиданно его лицо расплылось в догадке:

– Я вас понял. Вы же его так просто не отпустите? Хотите понаблюдать со стороны? Так сказать – создать иллюзию свободы, но при этом следить за каждым его шагом?

– А вот это уже не ваше дело.

Баррет снова принялся наигрывать пальцами по столу, но заметив на лице Доккена тень обиды, миролюбиво улыбнулся:

– Да будет вам, Ларс. Сбросьте с вашей шеи этого русского и поскорее о нём забудьте. Поверьте, мне он тоже неинтересен. Обычный любитель запустить свиное рыло в дармовое корыто. Сейчас мне даже куда интересней вы, чем он.

– Я?! – Ларс почувствовал, как по спине пробежал холодок. – Почему я, сэр?

– Не именно вы. И даже не то, как вы справляетесь с обязанностями констебля. Вы мне интересны как представитель норвежцев. По дороге сюда было сказано, что вас устраивает та война, которой по сути нет. Многие так думают?

Ларс понял, куда клонит англичанин и, задумавшись, ответил не сразу.

– Мне больше нравится говорить – не война, а конфликт. И я надеюсь, что он скоро погаснет. А если вы хотите найти в нас, норвежцах, отголоски далёких предков, воинственных викингов, то их давно нет. Наверное, вы правы – мы превратились в племя миролюбивых дегенератов. И я ничего не имею против.

– Так думают многие, пока на их землю не ступил враг.

– Но ведь он не ступил? И мне кажется, русские тоже не хотят с нами воевать.

– А я вам скажу причину. Вы для России – зарвавшиеся в песочнице младенцы, на которых даже не поднимается рука. Для неё назвать вас врагом – слишком потешить ваше самомнение. Русские понимают, что Норвегия лишь марионетка, а главный враг не здесь. Но сейчас никто не хочет воевать на собственной территории, и так уж случилось, что полем боя была выбрана Норвегия. Так что как бы вам не хотелось, но вас упорно будут толкать в пекло до последнего норвежского солдата. Вы смиритесь и привыкните видеть в русских главного противника. Поймите, Ларс – есть господа и есть слуги. Эта аксиома касается и государств. Вы пехота, которой пожертвуют, даже не считаясь с потерями. Не смотрите на меня, так словно я и есть причина всех ваших несчастий. Вы, Ларс, одичали на краю света, а мир стремительно меняется и давно катится в пропасть. А господа, как и прежде, будут легко размениваться слугами, очищая себе жизненное пространство. Земля давно перенаселена, и оздоровительное кровопускание ей только на пользу. Уверен, что даже вашего узкого кругозора хватит понять – Норвегия далека от круга господ. Но чтобы вам было не так обидно, то скажу, что в эту элиту не входят и многие страны, которые считаются лидерами Европы.

– Естественно же, вашу Англию вы причисляете к сонму господ? Кто ещё? Конечно, Германия?

Повелительно подняв палец, Баррет прервал Ларса, как учитель прерывает глупого ученика.

– Дорогой мой, дружище Ларс, никогда Германия не была в числе господ. Для вас я позволю себе небольшой экскурс в историю. С тысяча девятьсот сорок девятого года как раз одно из государств-господ США, чтобы разрешить возродиться Германии, связало её по рукам и ногам кабальными соглашениями. С тех пор каждый новый немецкий канцлер сразу же после выборов спешит прилететь в Америку, чтобы подписаться под «Канцлер – актом». Проще говоря – облобызать сюзерену руку. И без хозяйского одобрения он не смеет пошевелить пальцем. Срок окончания этого документа – две тысячи девяносто девятый год, так что времени у нас ещё достаточно. Но не ломайте голову, Ларс, перечисляя страны. В тех же штатах достаточно мусора, который не войдёт в избранный «Золотой миллиард». Нам нужна оздоровительная война, и вы будете воевать до её конца, пусть и не за себя, а за нас. Вы думаете, этого не понимают в Осло? Понимают, и лучше, чем кто-нибудь другой. Но они послушно делают шаг за шагом, ведущим вас в бездну.

– Но почему русские? Наш народ не поддержит в этой войне ни вас, ни наше правительство.

– Ещё Гёте писал: «Любой народ – дурак». И вообще выбросьте это слово из вашего лексикона. Говорите точнее – обыватель. А наш западный обыватель давно превратился в зоологического эгоиста. За жирный бургер, дешёвый бензин, беспорядочную вседозволенность простит всё, что угодно. Простили же нам бойню в Сербии? Так же простят принесённую в жертву Норвегию. А почему Россия? Да потому, Ларс, что они упорно не хотят укладываться в нашу схему. Генри Киссинджер не зря назвал Россию лишней страной. К тому же русским здорово повезло с ресурсами. И вот здесь-то и скрыт главный камень преткновения. Конечная цель государств-господ – децентрализованный планетарный суверенитет. Новая иерархия мира откроет нашей олигархии свободный доступ ко всем природным ресурсам планеты. А Россия… России уготована участь тельца, который должен быть принесён в жертву «для блага всего человечества»! Я вам это для того говорю, Ларс, чтобы вы не жили иллюзиями. Я заметил, что в Каткове вы не видели врага, не испытывали ненависти. А должны были.

– Вы позволите с вами поспорить?

– Вы собрались со мной спорить? – удивился Баррет. – Любопытно. Валяйте, Ларс.

– Неужели нет других решений, кроме как уничтожения доверившейся вам Норвегии? Неужели нельзя обойтись без войны с Россией? Не верю.

– Мир во всём мире… – ухмыльнулся Баррет. – Наивный вы дилетант. Было время, когда Россия потянулась к Европе, но Европа вдруг этого испугалась и поспешила вернуть Россию в прежнее состояние, прекрасно понимая, что для русских состояние изоляции привычное. Это состояние для них комфортнее. Когда они озлоблены и считают, что весь мир против них – это их сплачивает. Вы полагаете, что этого не понимают в Осло или в Лондоне? Понимают. Но никто не решился почесать медведя за ухом, чтобы с ним подружиться. Как вы думаете почему, Ларс?

– Вы сами сказали, что мы испугались.

– Испугались чего, Ларс? – покраснев, Баррет сверлил Доккена ненавидящим взглядом, словно видел в нём того самого русского медведя. – Дружбы или войны? Задумайтесь над этим вопросом. А пораскинув мозгами, вы поймёте, что нам не нужен российский друг. В их лице нам нужен враг.

На лбу Баррета, на границе между ёжиком волос и налившейся кровью кожей выступили капли пота. Ларс глядел на них, сжимая под столом кулак. Перед ним вдруг воочию предстало преображение человека в чудовище. Да, Нил Баррет с первого момента их встречи был ему неприятен, но при этом всё же оставался человеком. Но вдруг с него поползла лохмотьями шкура, обнажились рога, сверкнули клыки, на побелевших губах блеснула кровь…

Ларс тряхнул головой, отгоняя наваждение.

– А нельзя ли этого врага поискать где-нибудь в другом месте?

– К примеру?

– Подальше от Норвегии. Почему бы не направить усилия на Ближний Восток. Он и так весь в огне. Да и нефти у них с избытком. Положа руку на сердце признаюсь – арабы мне не по душе. Куда страшнее, чем русские. Они распространяются по планете с катастрофической скоростью. В начале двадцатого века белое население составляло треть населения мира, а в конце века всего шестнадцать процентов. Сейчас и того меньше – лишь десять.

– Да вы ещё и шовинист? Не переживайте, дойдёт очередь и до Ближнего Востока. Сейчас важно расставить приоритеты. Я начал заниматься Россией, когда вы, Ларс, ещё гадили в памперсы. В отличие от арабов, русские стремительно набирают силу. Всего лишь каких-то пару десятков лет назад, чтобы уничтожить их полуразвалившийся Северный флот, нам бы понадобилось не больше месяца. Теперь я даже не рискну делать какие-то прогнозы. Появилось много новинок вооружения, которые могут оказаться для нас неприятным сюрпризом. Сейчас я вынужден выковыривать из вас пацифистскую чушь, а в это время в Северодвинске проходит модернизацию крейсер «Пётр Великий». Когда он выйдет, то ваш москитный флот мы не сможем выгнать из шхер даже под дулами расстрельных команд. Русские тщательно скрывают, что на нём ставят, но разведка докладывает, что ничего хорошего ожидать не приходится. Время торопит, пока этот монстр ещё в норе. Когда он вылезет в Баренцеву лужу, нам всем придётся поджать хвосты. Так что, Ларс, заканчивайте нытьё, берите в руки оружие и душу наполняйте ненавистью. А я вам в этом помогу. Пора заканчивать с вашей «странной войной» и превращать её в настоящую, с огнём и дымом пороха. Ну а сейчас, приведите мне заложника.

Когда Доккен привёз второго русского, с Барретом уже успела произойти обратная трансформация – из чудовища в человека. Теперь он вновь улыбался, глаза засветились теплотой. Привстав и изобразив вежливый поклон, он указал заложнику на стул:

– Как я вас понимаю! Даже не берусь представить, как бы на вашем месте поступил я? Но точно уж не так уверенно, как вы. Даже ваш похититель признал, что вы мужественный человек! Кофе?

– Да, пожалуйста, не откажусь. Сахару побольше. Вы мне льстите, а вот между нами говоря, признаюсь, я едва не получил разрыв сердца. Это очень неуравновешенный молодой человек! Он психически не здоров. Уж поверьте моему житейскому опыту.

Заложник слегка картавил, и Баррет пригляделся, отыскивая характерные черты лица. Затем он заглянул к себе в блокнот.

– Лев Иоаныч Стокман?

– А вот и не угадали! Лев Илларионович Стокман. И прошу не путать со Штокманом. К Штокмановскому месторождению я не имею никакого отношения.

Баррет бросил в сторону Доккена недовольный взгляд, в ответ Ларс пожал плечами и кивнул на переводчик, обвиняя в неточности технику.

– И так, Лев Илларионович, что же с вами произошло?

– О, это было ужасно! Вы не поверите, господа, но наш катер швыряло между льдин, как яичную скорлупу! Волны перекатывались через рубку, и я каждую секунду ожидал, что следующая волна будет последней. А тот тип, ну мой похититель, при этом хохотал и тыкал в меня пистолетом! Каково вам? Разве это нормальный человек?

– Нет, не нормальный, – согласился Баррет. – Насколько мне известно, вы ожидали самолёт? Вы летели в отпуск?

– Нет, господа, у меня закончилась командировка, и я собирался домой в Москву.

– Собирались в Москву, а оказались на Шпицбергене. Неплохой каламбур.

– Вот вам смешно, а мне было не до смеха. Один раз льдина ударила в мотор, и он заглох! Это хорошо ещё, что он опять сумел завестись. А если бы не завёлся?

– Простите, мне совсем не смешно. Что вы делали на «Заразломной»? Хотя бы в общих чертах. Мы с помощником не сильны в делах нефтяников.

– Представьте, я тоже. У меня совсем другая специализация. Вот вы меня перебили, а я, когда льдина заскрипела по днищу, успел проклясть и свою профессию, и поимённо всю профессуру, которая помогала мне её освоить. Один раз волна ударила в окно рубки и чуть его не выбила. А когда…

– Лев Илларионович, – недовольно поморщился Баррет. – Всё это прискорбно, но не могли бы вы уточнить вашу специализацию?

– Да, да… понимаю, господа, мои мученья вам не интересны. Что вам до несчастного человека, проведшего сутки в ледяном океане.

– Ваш путь занял шесть часов, – начиная терять терпение, уточнил Баррет.

– Но каких шесть часов!

– Задам вопрос ещё раз – Лев Илларионович, что вы делали на «Заразломной»?

– Что я делал на «Заразломной»?! И об этом вы спрашиваете Льва Стокмана? Помилуйте, господа, я её созидал! Я её ваял, как древний скульптор Агесандр ваял Венеру Милосскую. Если бы не этот сумасшедший лётчик, я сейчас был бы уже дома и, хорошенько отдохнув, готовился к роскошному отчёту. Знаете, мой босс господин Тарпищев любит, чтобы каждый отчёт занимал строго один час. Он бы так и записал в своём ежедневнике – отчёт Стокмана с одиннадцати до двенадцати.

– Вы строитель?

– Это смотря, какой смысл вы вкладываете в это слово. Если вы представляете меня в строительной каске и фуфайке на крыше дома, то вы ошибётесь! – засмеялся Лев Илларионович. – Таким я был тридцать лет назад, когда только закончил институт. А вот если представите меня за чертежами и рядом с трёхмерным принтером, то будете недалеки от истины. Но не просите меня построить вам дом. Это не моя специализация. Я занимаюсь буровыми!

Баррет удивлённо повёл бровью:

– Вы строили «Заразломную»?

– Не говорите пошлости. Я её творил! Это большая разница. Это если бы вы сказали, что своего ребёнка примитивно взяли в роддоме. А где вложенная в него душа? Где родительская любовь?

На этот раз Баррет не удержался от протяжного стона.

– Вы хотите сказать, что «Заразломная» ваше дитя?

– Да я об этом вам твержу уже добрых полчаса! Но не причисляйте мне единоличное отцовство. Над ней работала сотня светлейших голов.

– Но вы хорошо её знаете?

– Хорошо ли я её знаю? – возмутился Стокман. – Вы смеётесь надо мной, господа? Да завяжите мне глаза, а я всё равно проведу вас по всем этажам, не ошибившись ни на одном переходе. Скажете тоже – хорошо ли я её знаю! Вы думайте, прежде чем говорить такое Льву Илларионовичу Стокману!

Баррет сделал в блокноте пару заметок, затем спросил:

– Скажите, а настолько ли «Заразломная» хороша, как говорит о ней мировая пресса?

– О ней уже говорит пресса? – удивился Стокман. – Странно. Моё начальство тщательно скрывало о ней всякую информацию. А всё потому, что эта буровая действительно уникальна.

– Ну вы же знаете этих газетчиков. Они умудряются пролезть даже в спальню неверных королевских невесток. Так в чём уникальность «Заразломной»? Просветите нас с Ларсом?

Стокман недолго боролся сам с собой, нервно покусывая губы, и, неожиданно понизив голос, подморгнул:

– В богатстве!

– В богатстве? Вы имеете в виду запасы нефти?

– А что же ещё, господа? Чем ещё может быть богата буровая? Вы меня удивляете, честное слово! Не находите, что ваши реплики иногда лишены здравого смысла? Ну так же нельзя, господа. Даже младенец знает, что главное богатство буровой – это нефть!

Заметив улыбку на лице Ларса, Баррет недовольно двинул скулами.

– А не могли бы вы поточнее сформулировать ваш ответ. Мы уже поняли, что вы специалист, а мы рядом с вами неучи. Лев Илларионович, прочитайте нам лекцию, убедите фактами, цифрами, примерами.

– Что ж, извольте, господа, можно и примерами, – одарил покровительственным взглядом Баррета Стокман. – Узнать что-то новое никогда не зазорно. Это очень хорошо, что вы стремитесь расширить собственный кругозор. Так вот, господа, что касается примеров. В двух словах, чтобы было понятно даже вам. Месторождения нефти делятся на мелкие, средние, крупные и уникальные. Если в средних находится от пяти до тридцати миллионов тонн нефти, то из крупных можно надеяться добыть от тридцати до трёхсот. Это хорошо, но далеко не предел. Другое дело – уникальные! Такие залежи – мечта любого нефтяника. Здесь нижняя планка начинается с трёхсот миллионов тонн. Вы только вдумайтесь в эту цифру, господа! А «Заразломная» стоит на таком месторождении, где даже самые строгие скептики сходятся на пятистах. Но уверяю вас, нефти там гораздо больше.

– Шестьсот? – подал голос Ларс.

– Ещё больше! Кстати, господа, я заметил, что вы между собой общались на английском. Мне право неловко, но имейте ввиду, что я прекрасно владею этим языком. Знаете ли, симпозиумы, зарубежные командировки, экономические форумы, без знания языка никак. Ваш друг пытался общаться со мной на норвежском. Вот этот язык мне незнаком. Хотя если вам удобно разговаривать со мной на русском…

Баррет слегка смутился, но переходить на английский не стал.

– Вы очень доходчиво нам всё объяснили, Лев Илларионович. Признаться, я узнал много нового. Даже не знаю, как вас благодарить?

– Верните меня домой, господа, – вдруг взмолился Стокман.

– Вы хотите вернуться в Россию? – на всякий случай уточнил Баррет.

– Но не в Израиль же! Вы на это намекали?

Теперь Баррет стушевался ещё больше.

– Конечно же нет, кстати, вы совсем не похожи… Лев Илларионович, вы должны понимать, что с вашим возвращением существуют некоторые проблемы. Вы на норвежской территории, а Норвегия с Россией находятся в состоянии войны.

– Но я же вижу, что вы не норвежец. Вы американец или англичанин. Прошу вас, верните меня через вашу страну.

– Вам не терпится на доклад к боссу Тарпищеву? – улыбнулся Баррет.

– Вам всё бы шутить, – всхлипнул Стокман. – Господа, у меня в Москве жена и сын. Что станет с ними? Вдруг меня сочтут сообщником этого полоумного военного? Тогда я превращусь в изменника, и мне даже страшно представить, что станется с моей семьёй.

– Мы подумаем, как вам помочь, – понимающе вздохнул Баррет. – Но всё это требует времени. А пока довольствуйтесь тем, что имеете. Если у вас есть какие-то просьбы, то выкладывайте. Кстати, вас хорошо разместили?

– Да, спасибо. Вокруг меня славные люди, даже появились друзья. Но это не то…

– Вот и хорошо! – перебил Баррет. – Доккен, отвезите Льва Илларионовича к его друзьям. И сразу же возвращайтесь, вы мне нужны.

Ларс принял слова англичанина весьма серьёзно и гнал в посёлок и обратно, не разбирая дороги. В душе он надеялся, что Баррету нужна помощь, чтобы теперь-то уж точно собрать вещи на самолёт. Он допросил обоих русских, что-то много писал в блокнот, забил память диктофона собственными и чужими разговорами. Он проделал много работы, которую не стыдно вывалить кому угодно на стол. Ведь есть и у Баррета начальство? Оно останется вполне довольно. Наконец-то всё это должно закончиться, и для Ларса жизнь вернётся в прежнее русло.

Выпрыгнув из машины, он рванул дверь, надеясь увидеть Нила Баррета на пороге с собранной сумкой.

– У меня для вас есть несколько поручений, – огорошил Доккена Баррет, даже не изменив позу в кресле с тех пор как Ларс покинул его полчаса назад.

– Вам для отчёта остались последние штрихи? – спросил с надеждой Ларс.

– Старина Ларс, дружище, вам не терпится меня выставить? От меня не так-то просто отделаться. Я остаюсь, хотя бы для того, чтобы докучать вам назойливыми поручениями. И вот вам первое: пусть ваш доктор возьмёт у Каткова пробу крови. Он говорил, что много пил. Нужно проверить. Алкоголь в крови сохраняется несколько дней.

– Вас всё-таки заинтересовал лётчик?

– Лётчик? Нет. Просто я привык доводить дело до логического конца и не признаю мелочей. Гораздо интересней Стокман. И здесь, дорогой мой Ларс, вам придётся потрудиться. Вы станете его нянькой. Все его капризы, просьбы, прихоти вы будете выполнять, как будто это просьбы на предсмертном одре вашей любимой бабушки. Но каждое его слово должно быть у вас на карандаше. Приставьте к нему ваше ухо, из тех, с кем он подружился и откровенничает. Пусть он не знает никакой нужды. Помогите ему справиться с ностальгией. Прощупайте его слабости и потакайте им. Может, он падок на выпивку или азартные игры. Проявите воображение. Работайте без оглядки на меня. Докучать я вам не стану, но незримо всегда буду рядом, даже если ненадолго отлучусь. И не пытайтесь меня отслеживать по самолёту. Мне неожиданно понравился ваш Шпицберген, и покину я его не скоро. Но для вас, Ларс, главное – Стокман! За него вы отвечаете головой, потому что он мне нужен!

– Но у меня есть своя работа! – попытался взбрыкнуть Ларс.

– Я от неё вас освобождаю. И ставлю вас в известность, что с этой минуты вы, констебль Доккен, переходите исключительно в моё распоряжение.