Когда мы принесли малыша Уильяма домой, Нонни разревелась.

– Хвала Иисусу! Спасибо тебе, Иисус! – закричала она, когда мы вышли из-за деревьев. Она всегда вела себя так, как будто ей не было до мальчишки никакого дела, как будто он был ей только помехой. Но на самом деле она любила его не меньше, чем мы. Она сжала его личико своими распухшими ладонями и давай целовать его щечки. Он заулыбался, но смеяться не смеялся – силенок не нашлось. Права была Мэри Элла: перво-наперво сон.

– Не вздумай уложить этого грязнулю в чистую постель! – опомнилась Нонни.

– Давай его мне, – вызвалась я, видя, что больше всего нужно лечь самой Мэри Элле. Уж больно она забегалась и изнервничалась за этот день.

Обычно я купала его в кухонной раковине, но он уже успел подрасти, вдобавок был сейчас невозможно грязный, так что я решила нести его в лохань во дворе. Я накачала туда воды, стянула с него грязную одежонку и усадила его в прохладную воду. Он стал брызгаться, но хватило его всего на миг: слишком устал, чтобы резвиться.

– Айви?

Я обернулась и увидела миссис Форрестер.

– Я думала, вы уехали.

– Собиралась, но решила сначала потолковать с тобой. Ты одна?

– Если бы! – говорю. Смеясь, я стала намыливать малышу Уильяму кудрявую головенку.

– Я не о том… Где твоя бабушка и Мэри Элла?

– Нонни дома. Мэри Элла прикорнула.

– Вот и хорошо, – сказала она тихо, почти шепотом. – Хочется поговорить с тобой с глазу на глаз.

– Зачем? – Я намыливала малышу Уильяму шею. Ну и измарался этот поросенок!

– Айви… Когда у тебя были последние месячные?

– На прошлой неделе, – ответила я, как обычно.

– Правда? – Ей как будто полегчало, и мне стало стыдно ее обманывать.

– Вообще-то я не знаю. Они всегда застают меня врасплох, приходится быть начеку: то в школе, то вообще прямо в автобусе.

– Я боюсь, что ты беременна! – выпалила она так, будто долго сдерживалась, но больше не смогла терпеть.

– Я не беременна! – ответила я, как и она – почти шепотом. Кухонное окно было открыто, и мне не хотелось, чтобы Нонни нас подслушала.

– Сегодня я заметила, что ты поправилась. Вот здесь. – Она потрогала свой живот, глядя на меня. – Сама не видишь?

– Просто я переедаю. Налегаю на печенье, чтобы Нонни не досталось.

– Пожалуйста, Айви, скажи мне правду! – взмолилась она. – Это очень важно! У тебя были с кем-нибудь отношения… секс? Может быть, с тем юношей, который, как ты мне сказала, тебе нравится?

Я посмотрела на малыша Уильяма, почти уснувшего в лохани. Соврать ей было бы легко, но слишком серьезный был у нее вид. И вообще, слишком она была хорошая для этого.

– Бывало, – говорю. – Но беременной я быть не могу, потому что он всегда успевал выйти, кроме последнего раза, но тогда я попользовалась противозачаточным гелем, который мне дала медсестра Энн.

– Понятно. – Она стала зачерпывать воду и смывать мыло со спины Уильяма. – Вдруг он хоть разок забыл? Хватило бы одного раза.

– Он всегда выходит, кроме одного, последнего раза.

– А этот юноша… Он единственный, с кем ты… была?

– Да, мэм. – Как у нее могла появиться такая мысль? – Я его люблю.

– Ну, не знаю, как это произошло, милая, но я уверена, что ты беременна.

Я положила руку на свой живот. Он и вправду вырос: и по сравнению со вчерашним днем, и тем более по сравнению с прошлой неделей. А я-то думала, что дело в печенье…

– Вы говорите, у меня будет ребенок? – спросила я шепотом.

– Думаю, да. Пусть тебя осмотрит медсестра Энн.

Я стала смывать мыло с волос малыша Уильяма водой из кружки. По моей оплошности мыло попало ему в глаза, и он захныкал. Миссис Форрестер живо принесла чистой воды из-под насоса и промыла ему глаза. От усталости он не стал долго плакать, только нижняя губка дрожала, а значит, плач мог вот-вот возобновиться. Я не могла выносить его грустного вида.

– Можешь мне сказать, кто это? – спросила миссис Форрестер. – Кто отец?

Я помотала головой, гладя малыша Уильяма по спинке, чтобы он успокоился.

– Нет, мэм, – отвечаю. – Выбирать мне не из кого, но я все равно его не назову.

Я вынула малыша Уильяма из лохани, миссис Форрестер сняла с веревки полотенце и помогла мне его завернуть. Я прижала его к себе, чистенького, сонного. Руки у меня были как чужие. До меня еще не дошло, что я рожу. Это было похоже на разговор во сне.

– А школа как же? – спросила я, вспомнив изгнание Мэри Эллы. Ее учитель первым понял, что она ходит беременная. – Меня исключат.

Она кивнула.

– Сама знаешь, милая, беременной в школе не место. – Она тронула меня за плечо. Словечко «милая» у нее прозвучало не как у остальных, не как у Нонни или у Литы. Можно было подумать, что я что-то для нее значу.

– Мне надо ходить в школу, миссис Форрестер. – Такой был у нас с Генри Алленом план: закончить учебу и уехать в Калифорнию.

– Знаю, что тебе этого хотелось бы, – сказала она. Что это каким-то образом возможно, она не сказала. Я почувствовала себя в западне.

– Никому не говорите, – прошептала я. – Пожалуйста! – Я знала, что у нее был разговор с Гардинером-старшим. Хуже всего будет, если он узнает: тогда всему конец.

– Я подожду, пока тебя осмотрит медсестра Энн, чтобы знать наверняка, – сказала она. – А потом придется сообщить Нонни.

Я покачала головой.

– Ты несовершеннолетняя, девочка моя. Она должна знать.