18
Нервно переминаясь, Сири остановилась у двери мужниной опочивальни. Синепалый, как всегда, встал рядом – единственный посторонний в коридоре. Он царапал в своем блокноте, не объясняя, откуда неизменно знал, когда ей входить.
Сири, хоть и нервничала, не огорчилась из-за задержки. Напротив, оная дала ей больше времени на обдумывание предстоящих действий. Дневные события еще бурлили в памяти: Треледиз, говоривший о надобности произвести на свет наследника. Жаворонок Отважный, изъяснявшийся обиняками, а затем покинувший ее, сердечно, как ей почудилось, простившись. Ее король и муж, восседавший на троне и распространявший сияние. Жрецы, спорившие внизу, нападать ли на ее родину.
Масса людей толкала ее в разные стороны, однако никто не удосужился откровенно сказать, как выполнить необходимое, а некоторые даже не потрудились объяснить, что же им нужно. Они добились только одного: привели ее в бешенство. Она не была прелестницей. Она понятия не имела, как заставить Бога-короля ее возжелать – отчасти потому, что ее ужасала перспектива успеха.
Первосвященник Треледиз отдал ей приказ. И она намеревалась показать ему, как отзывается на приказы, особенно если те сопровождаются угрозами. Сегодня она войдет в королевскую опочивальню, сядет на пол и откажется раздеться. Она воспротивится Богу-королю. Он не хотел ее. Что ж, ей надоели еженощные гляделки.
Она собралась все это ясно и доходчиво ему объяснить. Если он снова захочет увидеть ее обнаженной, ему придется приказать слугам ее раздеть. Она сомневалась, что он так поступит. Он не сделал ни шага к ней и, возвышаясь над ареной, где шли дебаты, сидел и смотрел в никуда. У нее складывалось новое впечатление о Боге-короле. Он, обладавший столь необъятной властью, обленился. У него было все, а потому его ничто не заботило. Он все переложил на других. Такие люди раздражали Сири. Ей вспомнился капитан гвардии в Идрисе, который привлекал своих людей к тяжелому труду, а сам дни напролет резался в карты.
Пробил час, когда Бог-король будет сражен. Более того, его жрецам внушат, что ее нельзя донимать. Она устала быть орудием. Так она решила. И потому нервничала, цвета ее побери.
Сири уставилась на Синепалого и в итоге перехватила его взгляд.
– За мной и правда каждую ночь наблюдают? – шепнула она, подавшись к нему.
Он помолчал, слегка побледнев. Огляделся и помотал головой.
Сири нахмурилась. «Но Треледиз знал, что я ни разу не возлегла с Богом-королем».
Синепалый поднял палец, показал на свои глаза, потом качнул головой. Затем – на уши и кивнул. Он указал на портал в коридоре.
«Они слушают», – подумала Сири.
Синепалый придвинулся ближе.
– Они никогда не глядят, Сосуд, – шепнул он. – Помните, что Бог-король – святейшее из божеств. Видеть его обнаженным, с женой… нет, они не посмеют. Но слушать – не предел дерзости.
Она кивнула.
– Они крайне озабочены наследником.
Синепалый нервно огляделся.
– Мне правда грозит опасность от них? – спросила Сири.
Он посмотрел ей в глаза и тоже отрывисто кивнул.
– Большая, чем вам кажется, Сосуд. – Затем он отступил, махнув в сторону портала.
«Вы обязаны мне помочь!» – беззвучно возопила она одними губами.
Он покачал головой, вскинув руки. «Не могу. Не сейчас». После чего толкнул дверь, поклонился и поспешил прочь, заполошно оглядываясь через плечо.
Сири недобро уставилась на него. Стремительно близилось время, когда ей придется припереть его к стенке и выяснить, что он действительно знает. До тех же пор она займется другими. Она всмотрелась в темную комнату. Беспокойство вернулось.
«Разумно ли это?» Раньше воинственность ей ничуть не мешала. И все же… ее жизнь не походила на прежнюю. Страх Синепалого еще сильнее ее взвинтил.
Неповиновение. Она всегда привлекала внимание именно непослушанием. Она не упрямилась назло – не в силах сравняться с Вивенной, она делала прямо противоположное тому, чего от нее ждали. Ее непокорство срабатывало в прошлом. Или нет? Отец постоянно злился на нее, а Вивенна всегда обращалась с ней как с малым ребенком. Горожане любили ее, но это была любовь с горечью.
«Нет, – вдруг подумала Сири. – Браться за старое нельзя. Люди в этом дворце – при этом дворе – не таковы, что их можно ослушаться из простого каприза». Отшей она придворных жрецов – они не станут ворчать, как отец. Они покажут ей, кто хозяин.
Но как тогда быть? Не могла же она и впредь раздеваться и становиться, голая, на колени?
В смятении и немного злясь на себя, она шагнула в темную комнату и притворила дверь. Бог-король ждал в своем углу – как всегда, укрывшись в тени. Сири взглянула на него, всматриваясь в невозмутимый лик. Она знала, что должна раздеться и преклонить колени, но не сделала этого.
Не из строптивости. И даже не от злости или дерзости. Она устала гадать, кто этот человек, который правил богами и силой биохромы искривлял свет? Был ли он так уж испорчен и ленив?
Он ответил ей пристальным взглядом, как и раньше, не гневаясь на ее наглость. Следя за ним, Сири потянула тесемки на платье и сбросила на пол громоздкий наряд. Она потянулась к бретелькам лифа, но остановилась.
«Нет, – подумала она. – Так тоже неправильно».
Сири глянула на свое белье: кромки белого одеяния распушились, белое искривилось в цветное. Она опять посмотрела на бесстрастное лицо Бога-короля.
Затем, стиснув зубы от нервного напряжения, шагнула вперед.
Он напрягся. Это было видно по уголкам его глаз и губ. Она шагнула дальше, и белое облачение еще пуще окрасилось в призматические цвета. Бог-король ничего не предпринял. Он просто следил за ее приближением.
Она остановилась перед ним. Затем отвернулась и взобралась на мягкую постель. Матрац просел, когда она доползла до середины. Она устроилась на коленях, рассматривая черную мраморную стену. По ту сторону затаились жрецы Бога-короля, вслушиваясь в то, что их ничуть не касалось.
«Это, – с глубоким вздохом подумала Сири, – будет совершенный позор». Но ей пришлось больше недели простираться перед Богом-королем нагишом. Не пора ли довериться интуиции?
Она принялась раскачиваться на постели взад и вперед, так что скрипели пружины. Затем, слегка поморщившись, застонала.
Она надеялась, что получилось убедительно. На самом деле ей было невдомек, на что похожи звуки соития. И долго ли обычно продолжается процесс? Она постаралась расстонаться вовсю, раскачиваясь все яростнее – столько, сколько сочла подобающим. Затем резко остановилась, издала заключительный стон и повалилась на постель.
Вокруг было тихо. Она посмотрела вверх, изучая Бога-короля. Его маска слегка смягчилась, а вид стал совершенно человеческий – смущенный. Сири едва не расхохоталась от его замешательства. И все же сдержалась, лишь заглянула ему в глаза и покачала головой. Затем, с колотящимся сердцем и чуть взмыленная, удобно устроилась в постели.
Уставшая от дневных событий и интриг, она вскоре обнаружила, что завернулась в роскошный плед и успокоилась. Бог-король оставил ее в одиночестве. Он заметно напрягся при ее приближении и выглядел встревоженным, даже напуганным.
Такого не могло быть. Он – Бог и король Халландрена, а она всего-навсего глупая девчонка, заплывшая на немалую глубину. Нет, он не испугался. Мысли об этом хватило, чтобы она снова развеселилась. Но Сири обуздала себя, сохраняя у подслушивавших жрецов иллюзию, будто она отключилась в роскошной и уютной постели.
* * *
На следующее утро Жаворонок не встал.
Его слуги выстроились по периметру комнаты, подобно стае птиц в ожидании корма. К полудню они принялись неловко переминаться и переглядываться.
Он же лежал, созерцая узорный красный балдахин. Приблизились слуги, они поставили на прикроватный столик поднос с едой. К ней Жаворонок не притронулся.
Ему снова приснилась война.
Наконец к постели подошел человек. Широкий в талии и облаченный в жреческие одежды, Лларимар свысока посмотрел на своего бога. Он ничем не выказал раздражения, которое, как был уверен Жаворонок, сейчас бурлило в нем.
– Прошу нас оставить, – обратился Лларимар к слугам.
Те неуверенно замешкались. Когда это бог оставался без слуг?
– Пожалуйста, – повторил Лларимар, хотя дал тоном понять, что это не просьба.
Слуги медленно потянулись из комнаты. Лларимар подвинул поднос с едой, сел на край низкого столика и задумчиво посмотрел Жаворонка.
«Что же я натворил, чем заслужил такого жреца?» – подумал Жаворонок.
Он знал многих первосвященников других возвращенных, и большинство было в той или иной степени невыносимо. Одни оказывались скоры на гнев, другие спешили указать на некое прегрешение, а остальные так пресмыкались перед хозяевами, что окончательно сводили их с ума. Треледиз, личный первосвященник Бога-короля, держался настолько чванливо, что перед ним даже боги меркли.
И еще Лларимар. Терпеливый, понимающий. Он заслуживал лучшего господина.
– Все в порядке, ваша милость, – сказал Лларимар. – Что на этот раз?
– Я болен, – ответил Жаворонок.
– Вы не можете заболеть, ваша милость.
Жаворонок слабо кашлянул, в ответ Лларимар лишь закатил глаза.
– Ох, да ладно тебе, Шныра, – сказал Жаворонок. – Неужто нельзя разок чуть-чуть подыграть?
– Подыграть вашей болезни? – спросил Лларимар с налетом веселости. – Ваша милость, это значит притвориться, что вы не бог. По-моему, не лучший прецедент для вашего первосвященника.
– Так и есть, – шепнул Жаворонок. – Я не бог.
Лларимар вновь не выказал ни досады, ни гнева. Он только нагнулся.
– Пожалуйста, не говорите таких вещей, ваша милость. Нельзя этого делать, даже если сами не веруете.
– Почему нельзя?
– Ради тех многих, кто верует.
– Значит, мне их и дальше обманывать?
Лларимар покачал головой:
– Это не обман. Люди довольно часто верят в кого-то большего, чем они сами.
– И тебе не колется, что в моем случае это довольно странно?
Лларимар улыбнулся:
– Без знания вашего нрава – нет. Итак, чем это вызвано?
Жаворонок, отвернувшись, снова уставился в потолок.
– Рдянке нужны мои кодовые слова для безжизненных.
– Да.
– Она уничтожит новую королеву, – сказал Жаворонок. – Рдянка уверена, что идрийцы нацелились на халландренский трон и разыгрывают спектакль.
– Вы не согласны?
Жаворонок мотнул головой:
– Нет. Может быть, и нацелились. Но я не считаю, что эта девчонка – королева – знает о своем участии в чем-то большем. Боюсь, Рдянка раздавит ребенка из чистого страха. Меня беспокоит, что она будет делаться все агрессивнее и втянет нас в войну, а я пока не знаю, правильно ли так поступать.
– Похоже, вы уже неплохо во всем разобрались, ваша милость, – заметил Лларимар.
– Я не хочу в этом участвовать, Шныра, – отозвался Жаворонок. – Но я чувствую, что меня так и затягивает.
– Ваш долг – как раз участвовать, чтобы вести за собой королевство. Вам не отделаться от политики.
– Отделаюсь, если не вылезу из постели.
Лларимар вскинул бровь:
– Ваша милость, вы же не верите в это искренне?
Жаворонок вздохнул:
– Ты же не будешь выговаривать мне за то, что даже бездействие имеет политические последствия?
Лларимар замялся.
– Возможно. Нравится вам это или нет, вы – часть внутреннего механизма этого королевства и действуете, даже оставаясь в постели. Если вы ничего не делаете, а беды случаются, ваша вина будет не меньше.
– Нет, – возразил Жаворонок. – Ты не прав. Если я ничего делаю, то как минимум ничего не разрушаю. Конечно, я могу позволять злодейство другим, но это разные вещи. А что скажут люди – поистине не имеет значения.
– А если, действуя, вы сможете улучшить положение?
Жаворонок покачал головой.
– Ничего не выйдет. Ты хорошо меня знаешь.
– Знаю, ваша милость, – сказал Лларимар. – Быть может, лучше, чем думаете. Вы всегда были в числе прекраснейших людей, каких я знал.
Жаворонок закатил глаза, но осекся, увидев выражение лица Лларимара.
«В числе прекраснейших людей, каких я знал…»
Жаворонок сел.
– Ты знал меня! – бросил он обвинение. – Вот почему стал моим первосвященником. Ты знал меня раньше! До моей смерти!
Лларимар промолчал.
– Кем я был? – спросил Жаворонок. – Ты утверждаешь, что хорошим человеком. Чем я это заслужил?
– Ваша милость, я ничего не могу сказать.
– Ты уже кое о чем проболтался, – поднял палец Жаворонок. – Можешь с тем же успехом продолжить. Пути назад нет.
– Я и так сказал слишком много.
– Давай же, – подбодрил его Жаворонок. – Самую малость. Я из Т’Телира? Как я умер?
«Кто она, женщина, которую я вижу во снах?»
Лларимар ничего не ответил.
– Я могу приказать тебе говорить…
– Нет, не можете, – парировал Лларимар, с улыбкой вставая. – Это как дождь, ваша милость. Сказать-то погоде перемениться вы можете, но в глубине души не верите в успех. Она не послушается – не подчинюсь и я.
«Удобный теологический пассаж, – подумал Жаворонок. – Особенно когда хочешь что-нибудь скрыть от своих богов».
Лларимар повернулся к выходу.
– Ваша милость, картины ждут оценки. Я предложу вашим слугам выкупать и одеть вас, а потом мы перейдем к ежедневным трудам.
Потянувшись, Жаворонок вздохнул. «Как же ему удалось это со мной провернуть?» – удивился он. Лларимар даже и не открыл ничего, но Жаворонок справился с меланхолией. Он взглядом проводил Лларимара до двери, где жрец махнул слугам, чтобы заходили. Возможно, в его должностные обязанности входила обработка угрюмых божеств.
«Но… он знал меня раньше, – подумал Жаворонок. – А теперь он мой жрец. Как это случилось?»
– Шныра, – позвал Жаворонок.
Лларимар настороженно обернулся, ожидая, что бог продолжит выведывать прошлое.
– Что мне делать? – спросил Жаворонок. – С Рдянкой и королевой?
– Я не могу вам сказать, ваша милость, – произнес Лларимар. – Видите ли, это мы учимся на ваших поступках. Если я дам совет, мы ничего не приобретем.
– Разве что жизнь девчонки, которую превратили в пешку.
Лларимар выдержал паузу.
– Сделайте все наилучшим образом, ваша милость, – сказал он. – Это все, что я могу предложить.
«Замечательно», – оценил Жаворонок, поднявшись. Он ничего не знал о своем «наилучшем» образе действий.
По правде сказать, никогда и не пытался выяснить.
