Джон Леандро сидел в таверне «От щедрот» с бутылочкой «Хайнекена» (бакс за бутылку) и пытался забыться. Забыть ему хотелось о многом. Например, о том, как жестоко над ним посмеялся Дэвид Брайт. Он даже приписал Джонни желание быть похожим на Джимми Олсона, верного друга Супермена. И теперь Леандро пребывал в нерешительности. Чего греха таить, он действительно колебался. Провидцам жилось несладко во все времена: тычки, насмешки; их распинали, вели на костер, вытягивали на пять-шесть дюймов на специальных пыточных рамах. А те все одно предсказывали, обрекая себя на муки и инквизиторские пытки. Совсем недавно Дэвид Брайт вот на этом самом месте, за бутылочкой пива спросил невзначай, не поломались ли его «секретные часики». Ах, как было больно. Конечно, нельзя назвать это главной трагедией в жизни Джонни Леандро, и все же, черт возьми, он пережил не лучший момент.

И Джонни решил во что бы то ни стало напомнить Дэвиду Брайту, а заодно и всем тем, кому злопыхатель успел поведать про безумные идеи «шизанутого Джонни» о том, что КАКАЯ-ТО НЕСУСВЕТНАЯ ХРЕНЬ ПРОИСХОДИТ В ХЕЙВЕНЕ, – одну старинную истину: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Потому что там действительно происходит нечто странное и сенсационное. Он ощущал это каждой клеточкой своего тела. Порой, когда ветер дул с юго-востока, ему казалось, что и тот несет с собой вожделенный запах. Запах тайны.

Отпуск начался в прошлую пятницу. В тот же день Леандро мог умчаться в Хейвен, чтобы раскрыть свою тайну, если бы не вмешательство провидения. Его матушка, вдова, которая находилась на его полном попечении, рассчитывала на сына в одном дельце: ей хотелось навестить сестру. Для этого он должен был отвезти ее в Новую Шотландию; путь неблизкий. Нет, конечно, если он с кем-то уже договорился, она это поймет. В конце концов, кому интересно проводить время со старухой, пусть даже она готовит ему еду и стирает штанишки (она ведь только на то и годится, чтобы готовить для него да стирать ему штанишки). Так что, конечно, ты езжай, Джонни, я не обижусь, гоняйся там за своей сенсацией. Я позвоню Меган, и, может быть, через пару недель твой двоюродный брат привезет ее повидаться со мной, ведь Альфредик очень заботлив со своей матерью, такой образцовый сын, и все в том же духе, до бесконечности.

Итак, в пятницу он повез ее в Новую Шотландию. Как водится, они остались там ночевать. В субботу вернулись в Бангор, но ехать куда-либо было уже слишком поздно. Воскресенье – не самый подходящий день для начинаний, особенно с поправкой на воскресную школу: занятия для первого и второго года обучения в девять утра, богослужение в десять, а в пять вечера – лекция в доме приходского священника «Жизнь молодого человека во Христе». Приглашенный лектор показывал слайд-шоу с картинками из Апокалипсиса, во всех подробностях разъясняя, что грозит нераскаявшимся грешникам. Адские котлы, кровоточащие раны и больные кишки. Джорджина Леандро тем временем в сопровождении дам из числа приходских активисток разносила пластмассовые стаканчики с напитками и овсяные печенья. Вечером в церковном подвале устроили непременные хоровые спевки во славу Христа.

По воскресеньям Леандро каждый раз чувствовал себя в равной степени просветленным и изнуренным.

Иными словами, выбраться удалось не раньше понедельника, пятнадцатого августа. Бросив блокнот, диктофон и «Никон» с полным кофром пленок и объективов на переднее сиденье верного «доджа», Леандро отправился в Хейвен – как он надеялся, навстречу своей будущей журналистской славе. Он бы не слишком испугался, если бы узнал, что история, в которую он собирается влезть, грозит стать величайшей сенсацией со времен распятия Христа.

Выдался ясный тихий день. Было тепло, но не чересчур, без изнуряющей удушливой жары, терзавшей землю последние несколько дней. Этот день запомнят все люди на планете. В своей алчной жажде сенсации Джонни позабыл о народной мудрости: «Бог одной рукой дает, другой забирает».

Он только знал, что наткнулся на что-то грандиозное. И никакие Дэвиды Брайты его не остановят, и плевать на их подколки про Джимми Олсона, волшебные часики и Фу Манчу.

Он завел машину и начал выруливать на проезжую часть.

– Джонни, сынок! Не забудь мешочек с обедом! – крикнула матушка. Она спешила ему навстречу, пыхтя и отдуваясь. Бока пакета из темной оберточной бумаги соблазнительно лоснились от жира. Еще со школы Леандро сохранял верность сандвичу с болонской колбасой и колечками красного лука, поджаренными в растительном масле.

– Ну зачем ты так утруждаешься? – сказал он, забрал пакет и пристроил его на полу. – Спасибо, конечно, но ведь я могу перехватить гамбургер по пути.

– И не думай, – встряла матушка. – Я не устану тебе повторять, чтоб и в мыслях не держал заходить в придорожные забегаловки. Джонни, неизвестно, что там творится на кухне.

И зловеще прибавила, подавшись вперед всем торсом:

– Микробы.

– Мам, мне пора…

– Микробов просто так не увидишь, – продолжала миссис Леандро. Она села на любимого конька и слезать с него не собиралась.

– Да, мам, – покорно молвил сын.

– Некоторые заведения – настоящий рай для микробов, – напутствовала она. – Повара, ну как тебе сказать, не следят за собой. Неизвестно, моют ли они руки после уборной. И иногда даже под ногтями у них грязь или – какашки. Знаешь, мне неприятно говорить такие вещи, но кто еще тебе скажет, кроме матери? От этой еды человек может очень тяжело заболеть, очень.

– Мам…

Издав протяжный страдальческий вздох, она промокнула передником уголок глаза.

– Ну конечно… Твоя мать – глупая, ни на что не годная старуха, давно уже в маразме. Пора бы уж научиться помалкивать.

Хотя Леандро понимал, что это всего лишь ловкая манипуляция, он покорно стоял перед матерью и выслушивал нотации, как провинившийся второклашка.

– Ну что ты, мам, – ответил он. – Я так не думаю.

– Я ведь о чем, ты у нас знаменитость, известный репортер, а я просто сижу дома, заправляю тебе кровать, стираю тебе одежду и проветриваю твою комнату, если ты всю ночь пукал после пива.

Склонив голову, Леандро молчал и ждал, когда ему позволят уйти.

– Пообещай мамочке, что будешь держаться подальше от придорожных забегаловок, Джонни. А то смотри, заболеешь из-за микробов.

– Обещаю, мам.

Удовлетворившись вытянутым из сына обещанием, мать решила, что можно отпустить его с богом.

– Ты, конечно, вернешься к ужину?

– Да, – ответил Леандро, не решившись огорчить мать.

– Ровно в шесть? – не унималась старушка.

– Буду-буду!

– Ну прости меня, я старая, глупая…

– Пока, мамулечка! – торопливо распрощался он и вырулил с бордюра.

Леандро поехал, а она еще долго стояла на тротуаре и махала вслед. Глядя на нее в зеркало заднего вида, он помахал в ответ в надежде, что теперь она наконец пойдет в дом, – и не желая ее огорчать. Через два квартала он свернул направо, и мать пропала. У него как будто гора с плеч свалилась. Стыдно – не стыдно, а каждый раз он испытывал облегчение, когда его мать скрывалась из виду.

Тем временем в Хейвене Бобби Андерсон показывала Джиму Гарденеру модернизированный дыхательный аппарат. Эв Хиллман узнал бы эту вещицу. Респиратор был очень похож на тот, который он прихватил для Батча Дугана. Разница состояла лишь в том, что для Дугана респиратор служил защитой от хейвенского воздуха, а в случае с Бобби и Гардом все было наоборот. Внутри корабля томминокеров они собирались дышать привычным хейвенским воздухом из баллонов, которые она теперь и демонстрировала.

В тот же час, в половине десятого, Джон Леандро рассекал по Дерри. Он вырулил на обочину неподалеку от места, где в свое время был обнаружен выпотрошенный олень и патрульный автомобиль, закрепленный за инспекторами Роудсом и Габбонсом. Леандро открыл бардачок, где лежал «смит-вессон» тридцать восьмого калибра, которым он обзавелся неделю назад в Бангоре. Достал его, взял в руки, опасаясь коснуться спускового крючка, хотя и знал, что ствол не заряжен. По сути, ему нравилось чувство уверенности и силы, исходящее от смертоносной игрушки, и притом было отчего-то боязно. Будто он вцепился в кусок мяса – и тот явно ему не по зубам.

«Микробы», прозвучал в голове голос матери. Не ешь в таких местах, а то очень тяжело заболеешь.

Он проверил коробочку с пулями – порядок. Спрятал пистолет. Пожалуй, держать его в бардачке – небезопасно и противозаконно (опять вспомнились наказы матери, причем это даже не зафиксировалось в сознании). Вот остановит инспектор для какой-нибудь мелкой проверки, попросит документы и увидит в бардачке пистолет. Как раз так в основном и попадались убийцы в сериале «Альфред Хичкок представляет», который они вдвоем смотрели по кабельному телевидению каждую субботу. Вот вам и сенсация, правда, совсем иного рода. «По обвинению в незаконном ношении оружия арестован корреспондент “Бангор Дейли ньюс”».

Тогда вытащи документы из бардачка и носи их в бумажнике, раз так боишься.

Впрочем, делать этого он не стал. Чего доброго, накличешь беду. Хотя мысль сама по себе, конечно, неплохая. А меж тем в голове звучал беспокойный голос, точь-в-точь голос матери, рассказывающей сорванцу о вреде микробов и об ужасах, которые могут произойти с ним, если он не положит бумагу на ободок унитаза в общественном заведении, прежде чем на него садиться.

И хотя сердце бешено колотилось в груди, а на коже выступила испарина, неожиданно обильная даже для столь жаркого дня, Леандро упорно ехал вперед.

Эх, какую сенсацию отхватил. Так и чую запах жареного.

Что-то здесь нечисто, разумеется. И смерть этой женщины, Маккосланд (ага, конечно, взрыв отопительного котла в середине июля, ну не смешите); и исчезновение инспекторов, которых направили расследовать это дело; и самоубийство копа, который, по слухам, был в нее влюблен. Но первейшее и самое главное – исчезновение мальчика. Дэвид Брайт нечаянно сболтнул про старика. Как будто бродит тут дед Дэвида Брауна и несет всякую ахинею про телепатию и волшебные фокусы, что происходят на самом деле.

Эх, жаль, что вы нарвались на Брайта, а не на меня, мистер Хиллман, уже в пятидесятый раз вздохнул Леандро.

Да только вот теперь Эв Хиллман бесследно исчез. Испарился. Уже две недели его нет в доме, где он снимал комнату. Ни разу не появился в больнице Дерри, где лежит его внук, хотя раньше, как уверяют медсестры, старика приходилось выгонять чуть ли не пинками. В официальный розыск он не объявлялся, да и не числился среди пропавших, ведь система такова, что тебя признают пропавшим лишь после того, как кто-то напишет об этом заявление. В том-то и загвоздка. Ловушка регламента. Поэтому в глазах закона все обстоит нормально, с чем Джон Леандро был категорически не согласен. Шито белыми нитками. Домовладелица в Дерри утверждала, что старый чурбан обманул ее на шестьдесят баксов; Леандро навел справки по своим каналам и выяснил, что это был первый и единственный счет, не оплаченный дедом за всю его нелегкую жизнь.

Так и тянет жареным.

Конечно, не все странности происходили исключительно в Хейвене. В июле при пожаре погибла пара на Ниста-роуд. В нынешнем месяце какой-то доктор на легкомоторном самолете разбился и сгорел. И пусть самолет рухнул в Ньюпорте, с этим никто не спорит, да вот авиадиспетчеры подтвердили, что пресловутый док пролетал над злосчастным городком, причем на недопустимо низкой высоте. Мало того, начались какие-то неполадки с телефонами, туда нельзя было дозвониться. Нет, кому-то удавалось прорваться, но далеко не всегда. Леандро подал заявку в налоговую службу Огасты, запросив список всех хейвенских избирателей (распечатка на девять страниц обошлась ему в шесть долларов по официальному тарифу). Удалось вычислить родственников почти шести десятков жителей Хейвена. Они были разбросаны по городам и весям: в Бангоре, Дерри и близлежащих районах. Всем этим Леандро занимался в свободное от работы время.

И, похоже, не нашлось ни одного человека, который навещал бы свою хейвенскую родню после десятого июля, а ведь с тех пор минул уж месяц.

Причины, конечно, у каждого были свои. Кто-то, может, и полгода не видел родственников – да и пропади они пропадом, хоть шесть лет о них не слышать. Иные удивлялись, но что поделать, лето – дело хлопотное, то страда, то жатва. Ну, позвонят своей тетушке Мэри или братцу Биллу – поговорят пару раз, а то, бывает, и вовсе не дозвонятся. Хотя чаще удавалось.

В показаниях этих людей было много схожих моментов, и Леандро нутром чуял: что-то там неладно.

Был один маляр в Бангоре, Рики Беррингер. Так вот, его старший брат, Ньют, зарабатывающий на жизнь плотницким делом, был по совместительству членом городского управления. «Примерно в конце июля, – поведал Рики, – мы пригласили его на обед, но он отказался, сославшись на недомогание. Где-то подхватил грипп».

Дон Блю, риелтор из Дерри, поведал такую историю. Бывала у его тетушки Сильвии, которая также жила в Хейвене, замечательная традиция: с завидной регулярностью она наведывалась к ним на обед. Чуть воскресенье – она тут как тут. И что странно, последние три воскресенья она пропустила. Один раз сказала, что у нее грипп (непонятное поветрие, охватившее исключительно Хейвен, отметил про себя Леандро), пару раз отложила визит из-за жары – слишком ее разморило, чтобы куда-то ехать. Из дальнейших расспросов Блю выяснил, что, пожалуй, таких случаев было даже не три, а скорее пять, а то и все шесть.

Билл Спрюс держал дойных коров в Кливз-Миллз. В Хейвене жил его брат, Фрэнк, который тоже владел собственным стадом. И бывало у них обыкновение раз в неделю или две собираться всем кланом, устраивать пикничок во дворе у Фрэнка или рассаживаться двумя семьями на крыльце Билла, где съедались тонны барбекю, выпивались галлоны пива и пепси-колы и где мужчины делились своими соображениями о том, что они называли бизнесом. Билл припомнил, что с Фрэнком они не виделись уже месяц, а то и больше. Сначала у брата сломалась механическая кормушка, в другой раз возникли проблемы с санинспекторами. У Билла тем временем начались и собственные проблемы. Навалилась жара, издохло с полдюжины голштинских коров, к тому же, добавил он задумчиво, жена попала в больницу с сердечным приступом. Так что этим летом свидеться не довелось. Он порядком удивился, осознав, как много времени прошло с их последней встречи тридцатого июня – они подсчитали по карманному календарю, который Леандро извлек из бумажника. Присвистнув, Спрюс почесал лоб под фуражкой.

– Ничего себе, как дни-то летят, – изрек он. – Надо бы к нему наведаться, как только моя Эвелин пойдет на поправку.

Леандро ничего не сказал, но с учетом тех отзывов, что он собрал за последние пару недель, был почти уверен, что путешествие это плохо скажется на здоровье фермера.

– То-то у меня с утра горло пело, – сказал Элвин Рутледж, в прошлом водитель-дальнобойщик, а в настоящее время безработный из Бангора. Его отец, Дэйв Рутледж, был хейвенским старожилом.

– Боюсь, я вас не совсем понял, – смутился Леандро.

Элвин Рутледж с прищуром взглянул на молодого репортера.

– Я бы не отказался пропустить кружечку-другую, – пояснил тот. Они сидели в бангорской таверне «У бабуси». – Горло сохнет от разговоров. Смочить бы.

– Не вопрос! – согласился Леандро и попросил официанта принести еще две кружки.

Когда подали пиво, Рутледж от души отхлебнул, отер пену с губ и продолжил:

– Сердце колотится, башка трещит. Того и гляди вырвет. Меня и правда вырвало, между прочим. Хлестало струей, я только и успел окно опустить.

– Ух ты, – проговорил Леандро, поскольку от него ожидали какой-то реакции. Перед мысленным взором промелькнула картина, как рвота Рутледжа хлещет струей, и он постарался поскорее прогнать ее. По крайней мере попытался.

– Ну и смотри сюда.

Задрав верхнюю губу, Элвин обнажил остатки зубов.

– Фидифь дыфу фпефеди? – поинтересовался он. Дыр у него было порядком. Впрочем, как воспитанный человек, Леандро говорить об этом не стал и просто согласно кивнул. Рутледж водворил губу на место. Испытание закончилось. – У меня с детства плохие зубы, – безразлично продолжал Рутледж. – Вот пойду снова работать, подкоплю на вставные челюсти, а эти – к чертям, все повыдергиваю. Так к чему это я? У меня ведь на позапрошлой неделе были два зуба. Вот здесь, наверху, пока не дернуло меня поехать в Хейвен навестить деда. И ведь даже не шатались, вот оно как.

– То есть зубы выпали, когда ты приблизился к Хейвену?

– Да какое выпали? – Рутледж выцедил последние капли. – Меня ими вырвало.

– Ох ты, – еле слышно ответил Леандро.

– Ты это, горло б надо промочить. Знаешь, от всей этой говорильни…

– Знаю-знаю, в горле пересохло, – закончил за него Леандро, делая знак официантке. Денег у него оставалось впритык, но после всего услышанного он и сам был не прочь пропустить стаканчик-другой.

Не только с Элвином Рутледжем приключилась такая история. Вооружившись телефонным справочником и списком избирателей, Леандро разыскал еще троих. Люди собирались в Хейвен навестить кого-то из друзей или родственников, но вынуждены были повернуть назад из-за жестокого приступа недомогания. Четвертого свидетеля он нашел по чистой случайности – ну или не совсем. Мать, узнав, что он расследует некую «сенсацию», между делом рассказала о своей подруге, Эйлин Пульсифер, чья приятельница, ты подумай, живет в Хейвене.

Эйлин было уже под семьдесят, на пятнадцать лет больше, чем матери Леандро. Свою историю, которая как две капли воды походила на рассказы других очевидцев, старушка поведала за чашечкой чая, пичкая гостя переслащенной сдобой.

Приятельницу миссис Пульсифер звали Мэри Жаклин (она приходилась бабушкой тому самому Томми Жаклину). Пожилые леди ездили друг к другу в гости более сорока лет, вместе выступали на соревнованиях по бриджу. В то лето им свидеться не довелось ни разу. Они созванивались, говорили по телефону, и, казалось, все было в порядке. И все-таки что-то настораживало. То у подруги миссис Пульсифер голова разболелась, то надо срочно напечь кучу пирогов, то они с семейством вдруг решили сорваться в Кеннебанк – посетить музей трамвая.

– По отдельности вроде бы ничего особенного, а все вместе – как-то странно… Берите, берите, – прервала она свой рассказ, чтобы предложить гостю печенье.

– Спасибо, – вежливо отказался Леандро.

– Да ну, не скромничайте. Все вы такие, воспитанные мальчики. Сколько бы мамочка ни запрещала, ни один ребенок на свете добровольно не откажется от имбирного печенья! Не стесняйтесь, берите то, чего душа просит!

С покорной улыбкой Леандро взял еще одно печенье.

Вернувшись на свое место и сложив руки на кругленьком упругом животе, миссис Пульсифер продолжала:

– И вот я заподозрила, у них что-то неладно… И по сей день так считаю, говоря по правде. Как-то мне было боязно – вдруг, думаю, Мэри не хочет больше со мной общаться? Мало ли, не то ляпнула, не так сделала, и она обиделась. Да только не стала бы она скрывать. Мы уже сорок лет дружим, какие уж тут тайны. И не сказать, чтобы она со мной холодно говорила, нет.

– Но что-то в ее голосе изменилось, так?

Эйлин Пульсифер убежденно закивала:

– Да-да, так и было. И я даже подумала грешным делом, а не больна ли она. Может, упаси бог, врачи обнаружили у нее какой-нибудь рак, и она не хочет никого расстраивать. Ну, я позвонила Вере и сказала: «Вера, собирайся, мы едем в Хейвен повидаться с Мэри. Мы ее заранее предупреждать не станем, чтобы она не стала отпираться. Так что, Вера, будь готова, – говорю я. – В десять часов я за тобой заеду, и если ты будешь копаться, уеду без тебя, так и знай».

– А Вера – это…

– Вера Андерсон. Она из Дерри. Можно сказать, моя лучшая подруга, не считая Мэри и твоей матери. Твоя мать на той неделе уехала в Монмут навестить сестру.

Леандро хорошо помнил этот момент: неделя тишины и покоя – незабываемая редкость.

– И вы вдвоем подались на юг.

– Ну да.

– И вам стало плохо.

– Плохо – не то слово! Я думала, что умираю. Сердце! – Она эффектно хлопнула ладонью по груди. – Оно так колотилось! Заболела голова, и потекла кровь из носа. Вера напугалась до ужаса. Говорит мне: «Айлин, поворачивай немедленно, тебе надо срочно в больницу!»

– Ну, я кое-как развернулась, со мной едва обморок не случился. Голова кружится, и вдруг ртом кровь пошла, выпали два зуба. Раз – и вылетели! Нет, вы про такое когда-нибудь слышали?

– Нет, – мгновенно солгал Леандро, вспомнив при этом Элвина Рутледжа – Где это произошло?

– Ну я же говорю: мы ехали навестить Мэри Жаклин.

– Да-да, но вы уже въехали в Хейвен, когда вам стало плохо? И каким путем вы добирались?

– А-а, я поняла. Нет, еще нет. А ехали мы по Олд-Дерри-роуд. Это в Трое.

– Значит, поблизости от Хейвена.

– Да, в какой-нибудь миле от указателя. Мне еще до этого было плоховато – знаете, такая разбитость, – но я не хотела говорить Вере. Надеялась, само отпустит.

Чего Леандро не мог взять в толк, так это почему Вера Андерсон не испытала никакого дискомфорта. Это не вписывалось в общую картину. И кровь из носа не текла, и зубы не выпадали.

– Нет, ее даже не мутило, – подчеркнула миссис Пульсифер. – Ну разве что от страха. Да, надо думать, перепугалась она за меня порядком. Ну и за себя тоже. Представляю…

– Что-то я вас не понял.

– Совершенно пустая дорога. Что, если я, не дай бог, потеряю сознание. Пока кто-нибудь проедет мимо, минут пятнадцать-двадцать пройдет.

– А сама она не могла сесть за руль?

– Ну что вы, помилуйте, Джон. Вера уже многие годы страдает мышечной дистрофией. У нее на ногах огромные железные скобы. Смотреть страшно, как в камере пыток. Как увижу ее – слезы наворачиваются.

Пятнадцатого августа, в четверть десятого утра Леандро въехал в Трою. От волнения сосало под ложечкой, его бил озноб и, будем откровенны, слегка разбирал страх.

Как только почувствую, что мне стало плохо, сразу ударю по тормозам и поверну обратно. Ясно?

Вас понял, босс, ответил он сам себе. Принял к сведению.

Ну, выпадет пара зубов, продолжал он разговаривать сам с собой, но ведь пара зубов – ничтожная плата за историю, которая может принести Пулитцеровскую премию! Ну а Брайт – так тот позеленеет от злости.

Пока он ехал по главной улице Трои, все вроде бы было хорошо. Здесь текла обычная размеренная жизнь. Странности начались, пожалуй, через милю к югу, причем такие, каких он никак не ожидал. В машине у него работало радио, «WZON», трансляция из Бангора. Все бы ничего, да вдруг четкий сигнал начал слабеть и прерываться. К нему примешалась одна радиостанция, вторая, третья. Леандро нахмурился. Такое, конечно, бывает в ночное время, когда земля остывает, а атмосфера истончается и проходимость сигналов становится лучше обычного, но чтобы в десять утра! На частоте AM, да еще и не в условиях оптимальной дальности приема, которую радисты называют «скачок».

Он покрутил ручку настройки, поискал каналы. Из колонок полилась какофония звуков. Смешение стилей и жанров: рок-н-ролл, кантри, классика – все они шли внахлест, перекрикивая друг друга. Где-то на заднем плане Пол Харви увлеченно вещал о прелестях «Амвея». Леандро продолжал крутить ручку, как вдруг одна станция привлекла его внимание. Это было столь неожиданно, что он ошалело уставился на приемник.

Говорили на японском.

Джонни тупо сидел и ждал, что диктор вот-вот скажет: «Это была передача «Японский для начинающих», которую подарил вам местный салон анилиновых красок». Но ничего такого не случилось. Одни реплики сменялись другими, и тут, к его величайшему изумлению, из колонок полились первые аккорды песни «Beach Boys», «Be True to Your School». Пели на японском.

Трясущейся рукой Леандро продолжал крутить ручку, перемещаясь по килогерцевой шкале. Одно и то же, на всех волнах. Ночью это обычное дело: чем выше частота, тем хуже прием. Дикое смешение голосов и музыки становилось все гуще и путанее. Леандро всерьез испугался. То, что вливалось в его уши, можно было сравнить с шипением целого клубка змей. Под конец он выключил радио – осточертело. Сидя за рулем с круглыми глазами, приходил в себя. Его трясло, словно он ехал в санях по узкоколейке.

Что это такое?

Какой смысл ломать голову, если ответ находится всего в шести милях отсюда? Ну конечно, если ты сумеешь его раскопать.

А ты сумеешь. Возможно, тебе не понравится то, что ты там обнаружишь, но ты отыщешь ответ с легкостью.

Леандро посмотрел в окно. По правую руку простиралось нескошенное поле. Луговая трава была слишком высока для августа. Судя по всему, первый покос в начале июля пропустили. Что-то подсказывало ему, что и в августе траву не уберут. Слева стоял убогий сарай в окружении ржавых частей от автомобилей. В темном нутре заброшенной постройки виднелись остатки «студебекера» пятьдесят седьмого года. Казалось, окна разглядывают Леандро. Людей вокруг не было. Во всяком случае, они не попадались ему на глаза.

Тихий голосок внутри его – голос хорошо воспитанного ребенка, попавшего на вечеринку, которая обернулась чем-то пугающим, – тревожно нашептывал:

Я хочу домой, пожалуйста.

Да, домой, к маме. Смотреть вместе с ней очередную мыльную оперу. Поспеть как раз к началу. Она будет рада видеть его и с сенсацией, и еще больше – без нее. Они пили бы кофе с печеньем и судачили. Вернее, говорила бы она, по своему обыкновению, а он все больше слушал. И хорошо, и пусть. Бывает, она его раздражает, но зато с ней…

Безопасно.

Вот именно, безопасно. А на южной оконечности Трои этим летним сонным днем безопасностью и не пахло.

Пожалуйста, я хочу домой.

Правильно. Наверное, в какие-то моменты то же самое испытывали и Вудворт, и Бернстайн, когда парни из администрации Никсона всерьез закручивали гайки. И Бернард Фолл, выходя из самолета в Сайгоне в свою последнюю командировку, наверняка чувствовал себя не лучше. Когда нам показывают репортажи из горячих точек наподобие Ливана и Тегерана, корреспонденты держатся молодцом, такие спокойные и собранные. Зрителям же не представится шанса заглянуть им в штаны.

Вот она, моя история. И я ее раскопаю. И на вручении премии я скажу, что обязан успехом Дэвиду Брайту – и моим суперменским часам.

Он выжал сцепление и помчался в Хейвен.

Не проехав и мили, Леандро понял, что захворал. Поначалу тешил себя надеждой, что это от страха. Поджилки тряслись – вот и занедужил. Шло время, симптомы усиливались. Чувствуя, что тошнота поселилась в желудке и уходить не собирается, он стал вспоминать, что ел на завтрак. Тут не к чему было придраться. С утра перед поездкой он слишком нервничал, в рот кусок не лез. Отказавшись от обычной порции бекона с жареными яйцами, он ограничился чаем и подсушенным хлебцем. И это все.

Я хочу домой! Теперь в голосе слышалась истеричная нотка.

Стиснув зубы, Леандро упрямо давил на газ. Его сенсация – в Хейвене. Нет Хейвена – нет сенсации. Нельзя поймать то, чего не видел. Что и требовалось доказать.

И вот когда до въезда в город оставалось меньше мили, среди мертвой и зловещей тишины вдруг раздался треск-писк-визг. Да не где-нибудь, а под самым ухом. Что-то орало и визжало на заднем сиденье. Ошалев от неожиданности, он вскрикнул и свернул на обочину.

Обернулся и посмотрел назад. Поначалу никак не мог взять в толк, что ж там такое жужжит. Наверняка галлюцинация – из-за тошноты померещилось.

Как раз в прошлые выходные, когда они с матерью ездили в Галифакс, он водил в «Дэйри куин» племянника Тони (сорванца, которого втайне считал совершенно несносным поганцем). Мальчишка сидел на заднем сиденье и забавлялся с электронной игрушкой. В пластиковый корпус был вмонтирован компьютерный чип. Внешне игрушка под названием «Мерлин» напоминала телефонную трубку и могла выполнять несколько нехитрых команд. В ней было штук пять простеньких игр, не требующих особого напряжения мозгов и рассчитанных в основном на память и способность подмечать несложные математические последовательности. Ах да, вспомнил Леандро, еще там были крестики-нолики.

Как видно, Тони забыл ее на заднем сиденье, и теперь она совершенно свихнулась. Хаотично перемигивались красные лампочки. Игрушка попискивала, снова и снова издавая серии звуков. Работала сама по себе.

Наверное, он угодил колесом в колдобину, машину тряхнуло, вот она и включилась. Но черная кнопка сбоку находилась в выключенном положении. Однако «Мерлин» продолжал пищать и тренькать, как игровой автомат в Лас-Вегасе, выдающий крупный выигрыш.

И тут приборчик задымился. От жара пластмассовый корпус вспучился, пошел пузырями, стал отекать и таять, как воск. Огоньки мерцали быстрее и быстрее, и вдруг загорелись все разом. Игрушка издала сдавленный писк, и корпус разлетелся на части. Тысячи пластмассовых осколков брызнули во все стороны, на сиденье задымился чехол.

Забыв о дурноте, Леандро вскочил на колени и сбил игрушку на пол. На том месте, где только что лежал «Мерлин», красовалось обугленное пятно.

Это что еще такое?

Вместо ответа в его голове раздался громкий визгливый крик:

Я ХОЧУ ДОМОЙ ПРЯМО СЕЙЧАС!

«Способность вычленять простые математические последовательности». Я это подумал? Тот самый человек, который завалил математику в старших классах? Вы серьезно?

Не до того сейчас, вали отсюда!

Нет.

Он врубил передачу и поехал дальше. Ярдов через двадцать его осенила восхитительная идея:

«Способность вычленять простую математическую последовательность указывает на существование общего правила, так? И при желании можно выразить это следующим образом:

аx[2] + bxy = cy[2] + dx + ey + f = 0.

Упс. Это истинно, если a, b, c, d и f – постоянные величины. Кажется. Да. Конечно. Но нельзя допускать, чтобы a, b или с были нулем – ясен пень! А f пусть сама о себе позаботится! Ха!»

Несмотря на позывы к рвоте, Леандро был совершенно счастлив. От радости он даже хохотнул. Казалось, его мозг воспарил вверх. Прямо через макушку. Сам того не подозревая, поскольку в свое время проспал всю ботанскую математику, он заново изобрел общее квадратное уравнение с двумя неизвестными, с помощью которого и в самом деле можно вычленять отдельные компоненты простой математической последовательности. Это начисто сорвало ему крышу.

И в этот момент у него из носа потоком хлынула кровь.

Так закончилась первая попытка Джона Леандро пробраться в Хейвен. Он врубил заднюю передачу и стал пятиться, неловко виляя из стороны в сторону. Обхватив рукой спинку сиденья и развернувшись вполоборота, он слезящимися глазами следил за дорогой. Кровь хлестала на плечо рубашки.

Так он ехал где-то с милю, а потом развернулся на первой же отводной дороге. Осмотрел себя. Рубашка вся в крови, мокрая и липнет к телу. Зато он чувствовал себя уже получше. Немного лучше, стоило бы уточнить. Не задерживаясь, он доехал до Трои и оставил машину у придорожного магазина.

Зашел, готовый к тому, что кучка старичья уставится на него с молчаливо-сдержанным изумлением. Однако внутри оказался лишь владелец, и того ничуть не удивил ни вид Леандро, ни его вопрос, имеются ли в продаже какие-нибудь рубашки.

– Нехило, я смотрю, из носа натекло, – добродушно сказал он и предложил Джонни целый ряд футболок на выбор. Чрезвычайно богатый для такой забегаловки, отметил Леандро. Понемножку он приходил в себя, хотя голова по-прежнему раскалывалась, а желудок болезненно реагировал на любое движение. Да и сам он до сих пор не оправился от испуга после этого фонтана.

– Можно и так сказать, – ответил Леандро. Руки у него были перемазаны кровью, и старик сам, по просьбе Леандро, стал копаться в стопке футболок. Здесь имелись вещицы на любой размер, от малого до большого. На одних красовалась надпись: «Где тут в Мэне Троя?» С других подмигивал лобстер с девизом «Поводил я хвостиком в Трое, Мэн». На третьих – сидела огромная мошка, похожая на чудище из глубокого космоса. «Птица штата Мэн», гласила она.

– Богатый выбор, – проговорил Леандро, указав на футболку с надписью «Где тут в Мэне Троя»? Конечно, ему больше понравилась с лобстером, но матушка не оценила бы игру слов.

– Ага, – согласился хозяин. – Без запаса никак. Хорошо берут.

– Туристы? – мысли Леандро неслись вскачь. Он думал, что напал на одну сенсацию, а тут, похоже, сенсации на каждом шагу.

– И туристы тоже, – продолжал продавец. – Правда, не много их тут этим летом, все больше народ как ты.

– Как я?

– Ага. У кого кровь носом пошла.

Леандро в изумлении уставился на старика.

– Кровь пошла, рубашка пропала, – вещал старик. – Так же, как и у тебя. Им нужно переодеться. А если они местные навроде тебя, как я понял, то чемоданов со сменной одеждой у них с собой нет. Вот и заезжают в первое попавшееся место и спрашивают чистую рубашку. Что ж, их можно понять. У меня б кишки вывернуло, если б я ходил такой обгаженный. Да что там – тут дамочки давеча заезжали. Такие фифы, одеты с иголочки, а разит от них – как из помойки.

Старик захихикал, обнажив гладкие, как у младенца, десны.

– Так, я не понял, – медленно проговорил Леандро. – Выходит, я не один такой? Другие тоже приезжали из Хейвена с окровавленными носами?

– А то как же! Куда там один! Толпами валят. В день, когда хоронили Рут Маккосланд, я продал пятнадцать штук! С дохода подумывал бизнес закрыть и податься во Флориду, уйти, так сказать, на покой.

Старик опять гоготнул.

– И все они не с нашего города, – добавил старик, полагая, что этим все сказано. С его точки зрения, возможно, так и было. – У пары человек так и шла носом кровь, когда они отоваривались. Как из фонтана! И из ушей тоже иногда льется. Етитьтярастак!

– И никто об этом не знает?

Старик с хитроватым прищуром глянул на Леандро и ответил:

– Теперь ты знаешь, сынок.